Чудеса в решете

Один из них говорит: — Завтра нас уже здесь не будет. Дрянной отель, где пахнет грязными носками. Именно отсюда Гэвин звонит Тине и спрашивает, как поживает Демон. Тина смеётся: — Ты знаешь, что это девочка? — Демонесса? — спрашивает Рид. Ангел всего отдела, его личная детка, она присматривает за собакой и за ним. Он может обратиться только к ней, как Фаулер — к нему. — Детка, я что звоню-то. Есть информация, ты можешь проверить? Она говорит: конечно. Она готова сделать для него что угодно. И он просит залезть её в компьютер Перкинса. Просит после отыскать накладную по поставке воды. Он просит у неё буквально звёзд с неба, а она, не поведя бровью, говорит, что для этого нужно немного времени. Цифровой век просто чудесен. Вся информация, которая попадает в сеть — остаётся там навсегда. Ничего не удалить безвозвратно. Рабочие компьютеры стоят под паролем и в них хранятся все данные с двадцать второго года. Удалить записи с камер наблюдения инкогнито возможно, но данные по удалению сохранятся в том компьютере, с которого удаление и произошло. Для других записи будут просто стёрты, а с конкретного — вся информация на ладони. Так вот. Риду нужны доказательства, поверить на слово новому владельцу клуба — это как поверить собаке о том, что кошки виноваты во всех их несчастьях. — Чего мы ждём? — Найнс подходит к нему и своим плечом касается его плеча. — Можем просто его схватить. Рид говорит: нет. Говорит: в этом всём есть какая-то упущенная деталь. — Я всё равно не понимаю, зачем Перкинсу избавляться от старика. Это не имеет смысла. Они даже не были знакомы до того момента. Найнс не детектив, чтобы задавать вопросы. Но он хмыкает с усмешкой: — А я думал, что ты соскучился и решил провести побольше времени наедине со мной. Самая идиотская мысль, которая могла прийти к нему в голову — вот она. И Гэвину вспоминаются слова Тины, что недостаточно просто быть с кем-то, чтобы перестать чувствовать одиночество. Однако в компании Найнса Гэвин об этом не думает. Просто не может об этом думать. Когда-нибудь у Гэвина всё будет хорошо, но вот у Ричарда останутся только воспоминания. И Рид не может проявить даже доли сочувствия, но он понимает, что каждому из них нужно. Что они вообще способны друг в друге найти. Самый ближайший отель к дому Перкинса. В эту ночь они отслеживают его машину, чтобы утром устроить похищение средь бела дня. Нарушение уставов — вот будет слоган нового отдела, если Гэвин (или чёртов Шакал) окажутся у власти. — Завтра нас уже здесь не будет. Найнс обнимает его за плечи и поворачивает к себе лицом. Он выглядит слишком уверенным в себе. Он выглядит, как победитель. И его поведение невозможно предугадать. Поэтому его и называют неуловимым. Чисто для факта: Гэвин один раз его уже поймал. — Знаешь, что мне в тебе нравится? — спрашивает Найнс. Он любит контроль и ценит моменты, когда кто-то ему доверяет, когда кто-то ему отдаётся вопреки всему. Вопреки — это слово заменяет им всё, что касается чувств. У них нет любви, у них есть «вопреки закону», «вопреки привычному», «вопреки всему». Когда-нибудь ему зададут всего один вопрос. Это явно будет журналистка с ярким блеском для губ и подведённым глазами. Она будет смотреть на него с застывшей улыбкой. И она спросит: чем руководствовался детектив Детройта, когда полагал, что сможет справиться с Банковским маньяком один на один? Самолюбие — порок всего человечества. Гэвин спрашивает: «что?» А вместо ответа Найнс улыбается и целует его. Руки, которые легко могли стать причиной его смерти, теперь нежно касаются кожи. Ищут самые чувствительные места. Они в самом грязном и дешёвом отеле Детройта, и он чувствует уют, который хочет вплавить себе в сознание, чтобы больше никогда не чувствовать, что он не там. Чтобы больше не искать чувство дома и везде быть свободным. Рид помнит, как впервые переступил порог участка, он помнит своё самое первое дело и помнит, как старик Андерсон стал самым молодым лейтенантом в их отделе. А потом старик потерял сына, и Рид видел, как на его глазах увядал этот человек. Точно также увядали и его родители. В некоторых ситуациях чувствовать себя бессильным — нормально. Порой это единственное, на что можно быть способным. Принятие тоже требует усилий. — Почему ты меня спас? — Ричард между поцелуями задаёт вопросы, пока снимает с него одежду. Слова звучат мягче, чем та кровать, на которой они лежат. Можно подумать, что его действительно волнуют ответы. — Потому что мне плевать, — Гэвин усмехается. Он знает: Найнс ни за что ему не поверит. Просто не захочет поверить. Один единственный сигнал в голове, что сказанное всё же может быть правдой, и тот игнорируется. — Это интересно. Рид слышит, как Ричард открывает тюбик, а потом он чувствует прохладу и влажность на внутренней стороне бедра. Дорожка следует дальше к промежности, пока не достигает узкого входа. А потом — двух пальцев внутри. Они туго скользят, пока Рид напоминает себе: дыши. Транслировать свои мысли в виде образов — это очень удобно. Стоит отметить, что в этом также есть своя простота: Гэвин представляет, что внутри него разрастаются чувства. Что все теплые касания к его шее и груди ничто иное, как мир, пытающийся прибрать его к своим рукам. Но, открывая глаза, Рид каждый раз видит одно лицо. И это лицо совсем не олицетворяет мир. Найнс выглядит сосредоточенным и внимательным. И когда он ловит на себе взгляд Рида, он слабо улыбается. Он совсем не просит ответной ласки. И этому так легко поддаться. Так легко обмануться, будто в ответ на любое добро ничего не нужно отдавать. Гэвин знает совсем другое. Это — оптическая и слуховая иллюзия доброты. Рид всё ещё дышит. И этот самый простой приказ мозга в его жизни оказывается трудновыполнимым, особенно, когда Найнс со смешком прижимается к его губам. Потом он выцеловывает ключицы. Языком ведёт вдоль шеи. Он грозится оставить видимый укус чуть выше кадыка, но Гэвин отворачивается. Хмыкает и сам припадает губами к чужой шее, оставляя россыпь укусов. Дальше всё идет гораздо проще. Хотя бы в том плане, что Рид себя отпускает. Все его тяжелые и расплывчатые мысли уходят, и их легко заменяет желание. А Найнс будто только этого и ждал: когда Рид осознает, что происходящее реально. Это происходит с ними двумя. Как факт: это происходит сейчас. И они оба это понимают, пока пытаются прижаться ближе и ощутить тепло. Гэвин одну ногу закидывает Ричарду на бедро. Его одобрительное хмыканье врезается в голову раздражением. Рид собирается сказать важную мысль, но только беззвучно открывает рот, потому что Найнс вынимает пальцы, разводит ягодицы и очень медленно входит в него. Внутри — всё ещё достаточно узко, влажно и горячо. Гэвину гордость не даёт сказать «погоди», а ощущений слишком много для него одного. А у Найнса внутри открывается какой-то странный резерв теплоты: видимо по этой причине он с нежностью гладит его кожу. Странно, что он чувствует их так, словно ему полосуют грудь. Словно потом Найнс доберётся до важного органа, раскрыв его рёбра, как тонкие прутья камер. Главная причина, по которой их отдел отказался от таких клеток: они слишком просты. Выбраться из них проще, чем взломать систему защиты. Но Гэвин, конечно же, другого мнения, потому что он знает, что люди в клетках живут всю свою жизнь. И из этих клеток — мыслей — никогда не выбраться, даже имея в кармане ключ. — Посмотри, — просит Ричард. И на что именно Гэвин должен смотреть, он так и не понимает. Он открывает свои глаза и мутно видит Ричарда рядом, его приятные черты лица. Этого не запомнить с первого раза. Не уловить момент, когда Ричард начинает ускоряться. Когда он сбивается со своего осторожного темпа и вновь становится собой. Вновь становится властным и — Гэвин когда-нибудь оторвёт себе язык даже за собственные мысли — и сексуальным. — Чёрт… — Попроси меня, — шепчет Ричард в губы. Гэвин отзывается: «никогда». А потом он чувствует, как резко Найнс замедляется и его толчки, глубокие и желанные, вдруг становятся медленными. Они будто возвращаются в самое начало. К такому Гэвин не готов. — Рич, — Рид проводит языком по своим губам. Грань между игрой и унижением становится тонкой. Опасной. Сжав в руках чужие плечи, Рид думает только о том, что готов ходить по краю, но никак не готов с него свалиться. — Мне нужно… ещё. В отеле все стены считаются тонкими. Каждый шорох ночами превращается в громкий звук. Каждый стон — в крик. Гэвин старается не шуметь, но его тяжёлое дыхание напоминает шёпот над ухом. Напоминает порывы ветра, ударяющие в окна, в самую дерьмовую погоду в штате Мичиган. — Да, вот так, — Гэвин одну руку опускает на кровать, он хватается ею за изголовье и где-то через считанные секунды, Ричард повторяет за ним. Они оба сжимают кровать и оба чувствуют переплетение пальцев. «Я близко», — звучит лишь только в мыслях. Кровать под ними скрипит, — и Найнс не просто ускоряется, он начинает вбиваться, стараясь сохранять зрительный контакт. Его вторая рука обхватывает член Рида. Кулак скользит быстрыми рывками. Секунда. Вторая. Ещё немного — И Гэвин доходит до оргазма. Напрягается в одно мгновение, а потом обмякает, расслабляется, пока Найнс продолжает брать. — Нам нужно в душ, — говорит по итогу Ричард. Он поднимается с кровати, приносит полотенце. По своей инициативе, он вытирает Рида. — Иди. Я сейчас присоединюсь. Самое неловкое после секса — идти в душ, когда сперма стекает по бёдрам. Хуже, когда на полу ковёр, и ты рукой держишься за собственный зад, чтобы ничего не испачкать, пока идёшь в душ. Ричард избавляет Гэвина от неловкости. И душ они принимают вместе. Гэвин смотрит: а на теле у Ричарда не так уж и много ран. Гэвин смотрит на своё тело: пулевое, от ножа, незаживший ожог. Гэвин получает несколько поцелуев, прежде чем первым покидает душ. Пока Ричард продолжает плескаться, он всё же добирается до своего телефона. Сообщение от детки мелькает на экране блокировки. Сообщение такое: «чёрт». «Перкинс видел, что я шарюсь в его компьютере.» «Ты был прав, это он удалил записи с камер. И он приносил воду заключённым.» «Какого чёрта?» Он звонит ей, но она не берёт трубку. Он пишет ей, а она не отвечает. Он снова звонит. Снова пишет. В ответ — тишина.