Чудеса в решете

Короче говоря, что-то случается. Что-то щёлкает у Гэвина в голове, когда он видит Найнса, направляющегося к дому Перкинса, чтобы, вероятно, размозжить его мозги по стенке. С одной стороны — он имеет на это полное право, как и старик из бара, что интересуется политикой, будто видит разницу между демократией и либерализмом. С другой стороны — Перкинс им нужен живым. — Убери пистолет, — Гэвин удерживает Ричарда за руку. — Я сказал: убери чёртов пистолет. — Какая разница? Он всё равно умрёт. Либо мы его застрелим, либо Маркус. — Дело не в этом, — Гэвин вздыхает. Людям всегда всё нужно объяснять на пальцах. — Я хочу с ним поговорить. Что-то не сходится. Хочу узнать, какой смысл был в том, чтобы убивать старика. Ричарда не волнуют мотивы. Как и всякий раз, когда речь заходит о политике, в баре на восточной Адамс-стрит, где Саймон Сьюз надевает очки в тонкой покорёженной оправе и берёт в руки стакан, всякий раз Гэвин слышит одно и то же. Лицо у Сьюза становится похоже на сморщенный виноград. Он поднимает руку и с такой силой ударяет по столу, что дребезжит посуда. — Чёртовы либералы! — кричит он. И Гэвин думает из раза в раз: никого не волнуют мотивы. Никого не волнует правда. Она сдалась только ему, — и то для протокола. — Ты не тронешь Перкинса, — отрезает Рид. Его слова носятся по воздуху, как лёгкие листья под порывами сильного ветра. Вверх, вправо, влево. Они влетают в ухо, крутятся рядом. Гэвину кажется, что он почти их видит. Все эти слова, все эти высказанные мысли под потоками настоящего ветра. — Найнс, прошу тебя. Ричард неохотно убирает пистолет. Они забираются в дом через открытое окно. Перкинс сидит в своей гостиной с ноутбуком и когда замечает их, Найнс уже стоит за его спиной. — Никогда не любил гостей, — Перкинс выглядит спокойным. Он медленно закрывает ноутбук. Рид садится напротив него — сегодня он главный. — Где Тина? Найнс удивлённо приподнимает брови: речь шла только о старике. — Не знаю, — Перкинс улыбается. — Может, жива, может, мертва. — Где Тина? — повторяет Рид. Его злость крепче двойного эспрессо. — Где, мать твою, Тина? Найнс решает вмешаться и обхватывает рукой шею Перкинса, сжимает его, задыхающегося от собственного смеха. На секунду Рид думает, что Найнс свернёт ему шею, но он просто держит. — Сказал же, я не знаю, где она, — хрипит он. — Я видел, что она шарилась в моём компьютере. Потом пошла на парковку, я думал там её и схватить, но она уехала, — Перкинс дышит чаще, когда Ричард ослабляет захват. — Эта сука восстановила записи с камер наблюдения. Я избавился от воды, так что вряд ли это что-то докажет. Даже то, что ты помог Найнсу сбежать из больницы — проще обнародовать в участке. — Ты не сможешь. — С чего ты взял? — К этому времени ты уже будешь мёртв. В плохо освещенной комнате они украдкой поглядывают друг на друга: Ричард на Гэвина, Гэвин — на Ричарда. На Перкинса, который и стал причиной этого разговора, они не смотрят. Их общая жертва одна. И сияющая усмешка его белых зубов, обветренных губ, обрамлённых короткой щетиной, — всё в нём не важно. Как неважен и он сам. Сраный шакал, которого Гэвин и сам был бы не прочь пристрелить, он ничего не знает о Тине. А она всё ещё не берёт трубку. Она всё ещё молчит. — Теперь можно? — Ричард равнодушно достаёт пистолет и снимает его с предохранителя. Дуло упирается фбровцу в затылок. То, как тот бледнеет, просто нужно видеть. Гэвин со смешком пожимает плечами. — Я вот думаю, зачем оставлять в живых такого подонка? Роет под своих же, убивает стариков… Для дальнейшего внутреннего отчёта: это действует на Перкинса. Он дёргается, когда дуло прижимается к его коже плотнее, грозясь оставить след. — Старика? Вы о Манфреде? — Шакал сжимает в руках обивку дивана, на котором сидит. — Я понял. Теперь всё ясно. Вы работаете на Маркуса? Этот мальчишка ещё тупее Златко, если думает, что я убил старика. — Если не ты, то кто его убил? — О, нет, — Перкинс начинает смеяться, как всякий сумасшедший, потерявший над собой контроль. — Я буду говорить только при Маркусе. Пусть этот кретин знает, кто убил его отца. Я с удовольствием посмотрю, как он пристрелит свою подстилку. Ради такого и умереть не жалко. Рид с Найнсом переглядываются снова. Без всяких слов Ричард понимает, что от него ждут, поэтому он вырубает Перкинса и приподнимает бровь. — Всё-таки поедем к Маркусу? — он, кажется, недоволен этим фактом. — Ладно. Заводи машину, я дотащу его. — Слушай, мне плевать, тебе не обязательно ехать, если ты не хочешь. Я дальше сам разберусь. Найнс смотрит на него, как на остолопа. Что значит не обязательно? В его взгляде горит этот вопрос. Гэвин вздрагивает, когда Ричард подходит ближе, но не успевает ничего сказать — Найнс уже целует его. По-новому. Иначе. — Нет, — шепчет он в губы, — скажи снова, что тебе плевать. — Я посажу тебя за решётку. Их откровенные разговоры — это угрозы. Вот они. — Ты пожалеешь, — продолжает Гэвин, и Найнс ничего не говорит: они и так всё знают. Он только целует его настойчиво, кусает губы, толкаясь языком внутрь. Притирается ближе. Гэвин чувствует его возбуждение, но почти не чувствует себя, когда, отстранившись, Найнс тихо говорит: — Ты можешь сбежать со мной. И как холодной волной — они оба отстраняются друг от друга. В клуб едут молча. Соседи точно видят, как выносят тело. Этот спальный район очень беден на такие преступления — здесь живут в основном старики да люди, сорящие деньгами. Уже на соседней улице грабежи — обычное дело. А здесь не все закрывают входные двери. Даже у подонков есть своя мораль: они обходят стороной это место и презирают тех, кто приходит сюда наживаться. Это невидимая линия, отделяющая людей от преступников. Отделяющая преступников от других преступников. — Что такого важного в этой Тине? — Найнс задаёт вопрос, когда они заходят в клуб через чёрный ход. Там охранники открывают дверь и ведут их в кабинет Маркуса. — Ничего, — цедит Рид. — Просто она важна мне. Впереди — открытая дверь. Маркус уже их ждёт. И эмоции — как крысы, снующих среди лабиринтов, с трудом выбираются наружу. Найнс напряжён, и Гэвин касается его спины, когда становится рядом. Это не значит «я подумаю» или «я согласен», это значит «успокойся, придурок». Значит: да расслабься уже. — Пуля в затылок — вот, что нас здесь ждёт, — шепчет Ричард. Гэвин тихо смеётся: — Неплохие планы на вечер. Гэвин со смешком говорит: «я не боюсь смерти». Гэвин врёт. Охрана приводит Перкинса в чувство. Тот поначалу озирается по сторонам, а потом останавливает взгляд на Маркусе. — Как жизнь? — усмехается он. И по кабинету разносится, как раскат грома, первый удар. Лицо у Перкинса становится красным, а у Маркуса взгляд — сумасшедшим. — Зачем ты это сделал? — кричит он. А Перкинс смеётся — Гэвин таким его никогда не видел. — Я этого не делал. Дверь в кабинет открывает. Саймон заходит внутрь: дерганный, бледный, напуганный. — Это он сделал, — Перкинс кивает на бармена, — это он убил твоего отца. Страшно не то, как меняется Маркус в лице за какие-то секунды. Страшно то, что Саймон ничего не отрицает. Он кивает. Говорит: это моя вина. И Перкинс почти задыхается в своём триумфе. Маркус бьёт его снова. И прекращает в тот момент, когда Шакал замолкает. Он сосредотачивает свой взгляд на Ричарде. Потом — на Гэвине. На его лице мелькает какое-то странное озарение. И говорит он так, будто стреляет в них. Одной пулей — и сразу в двух. — А ты знаешь, что ему заплатили не только за убийство Фаулера? Я лично заплатил ему за то, чтобы он грохнул тебя. И он согласился. — Заткни пасть, — плечи у Найнса дергаются в раздражении. Гэвин слегка отступает. Ему кажется, что вот-вот произойдёт взрыв. Только Перкинс не желает молчать. Гэвин видел много таких людей — видел их мёртвыми в бассейне с простреленной головой. Видел их мёртвыми в таких же отелях. В стриптиз-клубах. В съемных квартирах. Маркус берёт пистолет, и направляет его на Саймона. Тот безвольно стоит и ждёт выстрела. — Не нужно этого делать, — Рид направляет пистолет на Маркуса. — Да пристрели ты его уже, — Перкинс видит, что рука у того дрожит. — Если бы не он, все были бы живы. Каждый понимает, что в каком-то смысле Перкинс прав — жертв было бы меньше. Но никто не говорит об этом вслух, когда Маркус дергается, ругается и стреляет в связанного фбровца. Гэвин потом видит, как наклоняется голова Перкинса вбок и как расслабляется всё его тело. — Все — вон! — кричит Маркус. А после смотрит на Саймона. — Кроме тебя. Все, кроме тебя.