Чудеса в решете

И вот они стоят в лифте, задыхающиеся от драки и собственных чувств. У Ричарда разбита губа, у Гэвина — нос. Они на том же месте, что и тогда: грёбаное пересечение двух улиц между Кэпитол-парком и спальным районом, там, где находится невидимая грань преступного мира Детройта. Штат Мичиган. Они здесь. Спустя три месяца беготни друг за другом или друг от друга — чёрт разбери. Фаулер в своём кабинете надрывал голос, чтобы Гэвин его поймал. Обязательно поймал. Этот сукин сын, плевавший в лицо полиции больше года — он должен быть пойман. Должен быть посажен за решётку. И плевать, что он содействовал полиции после своего побега. — Вычтем несколько лет из его пожизненного. Да, этот чёртов электрический стул их правосудия. Правительству на самом деле насрать, сколько лет дадут Найнсу, пусть хоть отпустят его через двое суток, чтобы полиция потом ловила его снова, а не просиживала за компьютерами свой зад. — Чёртов ублюдок, — выдыхает Гэвин. Найнс выбивает из его рук пистолет. — Сраный мудак. Гэвин ругается, а вместе с тем плотнее вжимается спиной в металлическую стену. Лифт замирает на четвёртом этаже, лампы начинают мигать. Ричард нажимает на кнопку «стоп». — Повтори, — приказывает Найнс. — Ты. Сраный. Ублюдок. — Ещё раз. Гэвин ничего не успевает произнести: Ричард прижимается к его губам в жёстком поцелуе, вылизывая своим языком его горячий рот. Все слова он забирает с каждым движением языка. Отстраняется после и снова говорит «повтори». — Я искал тебя, — Гэвин со смешком в руках сжимает чужие вещи. Они целуются второй раз. И третий. Скрипят зубами, пытаясь задрать одежду, коснуться кожей. — Я знаю. — Кретин, — ругается Рид. И получает ещё один поцелуй. Найнс не нежничает, вжимается в него своими бёдрами, притискивается так, что у Гэвина не остаётся возможности отступить. И суть в том, что он не желает отступать. Отвечает на каждый поцелуй и горячо выдыхает, когда чужие зубы смыкаются на его шее, чуть выше кадыка. Он вылизывает его шею, он целует его губы. Он сумасшедший. Он просто не в себе. Его группа внизу проверяет каждый угол банка. Они ищут неуловимого, они скрутили уже трёх, изъяли их сумки с деньгами. Фаулер хочет поставить на деле Банковского маньяка самую жирную точку, закинуть это дело потом в архив и больше о нём не вспоминать. — Я тебя прибью, — стонет Рид. Найнс буквально разрывает его ширинку. Приспускает эти чёртовы штаны и бельё. Ведёт сухой ладонью по его члену. Сплёвывает на руку, чтобы лучше скользило. Гэвин делает самое правильное, что только может — расстегивает чужую ширинку в ответ. Он говорит: ублюдок. Он говорит: твою же мать. Он говорит всё это, но не просит Найнса остановиться. Чужой член в руке ощущается донельзя правильно. Они пытаются скользить в одном ритме, что выходит откровенно дерьмово. Найнс более резок, дрочит так, что у Гэвина поджимаются ноги. — Иди ко мне, ближе, хочу тебя, — Ричард шепчет ему в покрасневшую шею. Касается губами места за ухом. И дышит так громко, так отчаянно, что краснеют щеки. Найнс ещё раз сплевывает себе на руку, потом растирает пальцами между ягодиц слюну, входит тяжело сначала одним, а после вторым. Гэвина изрядно потряхивает от этих ощущений. Всё на грани. Этот мир так сильно напоминает ему чёртов сон. Это реальность? Или всё же завтра он проснётся? Наведается к прозрачным ящикам и расскажет приговорённому Ричарду о том, что тот ему снился. Ричард спросит: «что я делал в твоём сне?» А Гэвин ему ответит: «умирал». Гэвин ему ни за что не ответит «трахал». И вот он пытается успокоится, пытается дышать ровнее, а сердце бьётся так, что сейчас пробьёт грудную клетку. — Я по тебе скучал, — шепчет Найнс. Гэвин хочет съязвить «да ты размяк», но пальцы давят на простату, и он задыхается от собственных стонов. Его откровенно колотит. А Найнс вынимает пальцы, тянет его бедра выше, так, что Гэвин одной ногой цепляется за него, а второй балансирует на носочках. Входит туго, с трудом, но так правильно — размеренно опускает вниз, натягивает на свой член. Замирает. И смотрит своими светлыми глазами, от этого взгляда не уйти и не скрыться. Самое поганое — смотрит с нежностью и лаской. Приоткрытыми губами прижимается к его щеке, прежде чем толкнуться сильнее. Гэвину главное не спустить прямо сейчас, всего лишь от какого-то проникновения. Найнсу нужно время, чтобы разойтись. Его толчки до ужаса медленные и глубокие — Рид чувствует его полностью в себе — глубоко до упора, по самые яйца. Они тяжёлые, наполненные бьются о его зад, когда Ричард начинает набирать темп. Гэвин сам тянется к его губам, целует мокро и глубоко, потому что может. И потому что ему нужно зацепиться за что-то, чтобы оставаться мыслями здесь. Ричард будто его понимает. Знает, когда нужно обхватить член. Просто чувствует, что уже пора. Что Гэвин уже готов. И несколькими движениями ладони он доводит его до оргазма, а потом ещё трахает его пару минут — расслабленного, тяжело дышащего, но до ужаса довольного происходящим. Ричарду остаётся немного, когда он сам выскальзывает из Рида. Гэвин видит только покрасневшую головку исчезающую в чужом кулаке, а потом становится тяжело стоять. Ричард вытирает их от спермы. Они приводят друг друга в порядок. Целуются ещё пару раз: долго и лениво. — Так что это было? — Гэвин смеётся. — Я не знаю. Они оба заглядывают друг друг в глаза, в поисках ответов. Гэвин никогда не скажет, что подобное ему уже снилось. Что он ночами бредил, представляя, как встретит Найнса и застегнёт на его запястьях наручники. Три чёртовых месяца Фаулер сводил его с ума. Три чёртовых месяца он сводил с ума себя сам. Консервные банки всё ещё пустые и тихие. Там больше нет разговоров у толстых стёкол. Там нет ничего и никого. Порой, проходя мимо, Гэвин думал, что в постройке этого здания стоило совершить ошибку, но не чтобы защитное стекло дребезжало в раме, не чтобы охранная система была неисправна, стоило совершить такую ошибку, чтобы здание надломилось и рассыпалось в прах. — Ты помнишь, что я тебе пообещал? — Найнс прислоняется плечом к стене. Гэвин со смешком говорит: да. — Ты уже неплохо меня отымел. Найнс нажимает на кнопку. Лифт отмирает, лампы мигают пару раз — они едут вниз. Третий этаж. Второй. — А помнишь, что тебе сказал я? — Гэвин тянется к своей кобуре, она уже не закреплена так хорошо и плотно. Она расхлябана, как его душа. Как его растраханный зад. — Я сказал, что ты пожалеешь о том, что спас меня. Найнс усмехается. Он хочет сказать, что не пожалел и вряд ли когда-нибудь пожалеет. Быть уязвимым не всегда слабость. Любовь убивает без пуль. Найнс глубоко вдыхает, пока Гэвин всё-таки достаёт пистолет и резким движением прикладывает его к чужом виску. За каждый чёртов раз, когда так делал Ричард. Створки лифта открываются, Гэвин подхватывает бессознательное тело и тащит его наружу, где оперативники сверкают наручниками и где правосудие торжествует над всем. И в отчётах никто не скажет, насколько тяжело дался этот арест. Гэвин не напишет: я отдал всё, что у меня было, ради штата, в котором прожил свою жизнь. Гэвин не напишет: это случилось в тёплую летнюю ночь. Не напишет: мы трахались в лифте, пока его подельников скручивали менты. Он не напишет много чего. Но сухой отчёт бросит Фаулеру на стол. И старик пожмёт ему руку. И выпишет премию на долларов двести. Отличный денёк — подумает вечером Рид. И он ляжет спать, пальцами касаясь отметин на своей шее.