Чёрная дыра

       — Гарри! — взволнованно выдыхает она, мгновенно садясь в его машину, и тянется за поцелуем. Поцелуй выходит коротким, скомканным, но большего ей не нужно — хватает. — Привет! Ты говорил, что будешь занят сегодня. Не ждала тебя.        — Я свободен уже. И мы едем обедать.        Он смотрит на неё и лукаво улыбается:        — А ты что, не рада меня видеть?        — А ты что, не знаешь ответ? — передразнивает она, и снова целует его в щёку, поросшую щетиной. Ей нравится, что он немного колючий. Кажется, она уже знает, чем будет заниматься в ближайшее время — крепче прижиматься к его щеке и раздирать свою кожу щетиной. Странный фетиш, но вполне нормальный, учитывая, что он принадлежит ей. У неё ничего нормального нет, наверное. Сейчас она даже находит это забавным.        Она улыбается, пока он заводит машину и сосредоточен на дороге. Едва они выехали на трассу, он спрашивает с неподдельным интересом, и — даже если он будет отрицать это всеми силами — с неприкрытой заботой в голосе:        — Как прошёл сеанс?        Она поводит плечом, чувствуя себя странно — как будто она крыса в лаборатории, но эксперимент не удался, и скоро её спишут со счёта, и будут уничтожать.        — Доктор Харрис считает, что мне нужно перестать нервничать. Тогда память будет в более спокойном состоянии и я смогу восстановить все события своей жизни. Но я не могу прекратить волноваться. Понимаешь? Боюсь, что, если вспомню всё, меня это напугает. Вдруг я какой-нибудь монстр?        «Память вернётся, и я тебя навсегда потеряю».        Джуд подпрыгивает на сиденье, вонзается пальцами в колени.        — Что? — она смотрит на него и застывает в немом вопросе.        — Что? — недоуменно говорит он, аккуратно сворачивая вправо.        Она вздыхает. Опять. Снова это произошло. Если так будет дальше, она сойдёт с ума, и тогда никакой психотерапевт или невролог её не спасёт. Её будет ждать психиатрическая клиника, возможно, навечно.        — Прости. Мне показалось, будто ты что-то сказал.        — Снова голоса в голове, Джуд? — спокойно интересуется он, будто это что-то абсолютно нормальное, обыденное.        Она пытается, но не может подавить судорожного вздоха. Кусает губу.        — Он, наверное, никогда меня не оставит, этот Доктор. Я слышу мужские голоса, каждый раз разные. И все они называют себя «Доктором». Иногда пробивается женский голос, и мне хочется плакать. Ощущение, будто я обидела эту женщину так сильно, что теперь она станет моим ночным кошмаром. А иногда, когда ты рядом, я вдруг как будто слышу, что ты думаешь. Я знаю, что это бред. Пытаюсь убедить себя, что это — бред. Но не могу. Прости.        — Не думаю, что тебе нужно извиняться, Джуд, — он всё ещё спокоен, — и к голосам тебе стоит относиться спокойнее. Доктор Харрис сказал тебе, что это — не более чем реакция на стресс. Твой организм перезапускается. Он как компьютер сейчас, которому переустановили систему. Относись к этому проще. Память восстановится, пазл сложится, и всё будет в порядке. Просто нужно время.        — Сколько нужно этого чёртового времени, Гарри? — она почти взрывается, чувствует желание кричать и молотить кулаками в стёкла. — Время только изводит меня. Почему вы оба, и доктор Харрис, и ты, и даже Уилл, говорите так, будто я этим временем повелеваю, и могу что-то сама изменить?        Она готова поклясться, что на губах его на миг появилась ухмылка. Но, стоило приглядеться, как ухмылка исчезла. Хотя Джуд готова клясться на Библии и собственной жизнью, что ей не почудилось. Зрение, даже после аварии, оставалось отличным. Ей не могло привидится.        Она отворачивается в окно, водит по стеклу пальцами и равнодушно глядит на стоящие в пробке машины. Целый автопарк самых разных машин, все гудят время от времени, сигналят, и движутся со скоростью безногой лошади. Они застряли в пробке надолго. Джуд тут же думает, как сильно ненавидит чёртовы пробки. Из-за них всегда не успеваешь так много сделать. Не успеваешь жить.        Почему бы не изобрести космический корабль, чтобы летать на нём? Почему бы не придумать, как водить обычную полицейскую или телефонную будки? У людей, какими бы выдумщиками некоторые из них не были, фантазии нет совсем.        Он молчит, она скучает. И так около получаса. Посмотрев на него, она замечает, как хватко он вцепился пальцами в руль, как сердито тяжело дышит. Злится. Не любит мистер Гарольд Саксон в пробках стоять.        Джуд осторожно кладёт ладонь ему на колени, поглаживая их. К её удивлению, он улыбается, кладёт свою руку сверху, нежно гладя её.        — Я есть хочу — вздыхает Джуд и получается очень жалобно. Как у ребёнка, которого утром забыли покормить, а уже вечер наступил. Ей самой становится смешно, она тихонько хохочет от того, как вышло странно и неуклюже, и прижимается к его плечу.        Он тоже смеётся.        — В бардачке должен быть пакет с печеньем. Открой.        Она делает это быстро, даже поспешно. И хрустит печеньем, будто заяц морковкой, активно пережевывая. Странно. Утром она неплохо позавтракала, а сейчас ест с таким аппетитом, точно во рту несколько дней маковой росинки не было. Так ведь и поправиться можно будет, и кому она тогда будет нужна? Разве Гарри будет любить ей, обрюзглую, толстую?        — Милая, после аварии ты выглядела куда хуже, чем потенциальная толстушка, какой ты себя уже представила, — вдруг отвечает он на её мысли, — это ничего не изменило между нами.        Он быстро, как будто боится передумать, целует её в волосы, слегка спутанные, и открывает окно, впуская прохладу осени в салон. Это приносит облегчение, лицо обдувает приятный поток воздуха, уже не жаркого как в разгар лета, но ласкового, минорного, прекрасного, как и эта разноцветная пора. По небу беспорядочно снуют грузные облака, похоже, скоро пустится дождь. Джуд нравится дождь. Он даёт возможность много думать, его монотонная мелодия успокаивает печаль, свившую гнездо в её душе с момента, как пришла в себя в реанимации после аварии.        Она жуёт, жуёт, не может наестся, а он застыл в её волосах, иногда целуя их или проведя кончиками пальцев. Ей кажется, будто он затягивается их запахом. У Гарри есть привычка её нюхать. Наверное, это можно считать странностью, но Джуд находит это очаровательным. Она тоже любит вдыхать его запах, особенно, когда он спит. У него запах тела детский и очень трогательный.        — Ты песене буишь? — с набитым ртом спрашивает она, только теперь спохватившись, что не поделилась с ним едой, и вдруг он тоже голоден.        Он смеётся.        — Нет. Доедай.        Джуд чувствует облегчение и со спокойной душой отправляет в рот ещё три ванильных кружочка, а потом вытирает рот платком (в кармане её джинсов чего только не найдёшь, даже гвозди, хотя она понятия не имеет, зачем ей нужны гвозди).        Печенье не утолило голод, а наоборот, раззадорило её. Так что, когда через час они всё же вырываются из пробки и оказываются в ресторане (дорогом, фешенебельном, бокал вина в котором, кажется, стоит как вся зарплата Уилла, на которую они месяц живут), Джуд не особо перебирает блюдами из меню. Заказывает себе лазанью, зелёный салат и фруктовое мороженное, подумав, останавливается ещё и на шоколадном. Гарри заказывает курицу, салат с грибами и апельсиновый сок.        Они едят медленно, молча, перебрасываясь иногда только парой фраз. Он берёт её руку в свою ладонь, нежно проводит по запястью носом, а потом целует. Джуд чувствует, что расплывается в улыбке, что сама становится сплошной улыбкой.        — У тебя ещё есть время? — пока в голове крутится эта идея, хватаясь за неё, спрашивает Джуд, и с надеждой смотрит ему в глаза.        — Да, — кивает он, — что ты придумала?        — Поедем на набережную? Я хочу посмотреть на Темзу.        — Сейчас?        Она кивает.        — Ладно.        И пока она хватает мороженное, чтобы унести его с собой, он кладёт в мешочек для счёта деньги. Джуд почему-то кажется, будто он не доплатил, и, если это правда, как он собирается выкручиваться? Разве у него нет денег?        Она нервничает, ёрзает на стуле, прячет тяжелый вздох комом в горле. Взглянув на неё, он крепко сжимает её ладонь в своей, пожимает пальцы.        — Всё в порядке, Джуд. Идём.        Встав, как ни в чём ни бывало, подаёт ей руку, уводя из ресторана. Официант, пришедший, чтобы забрать счёт, бросается следом, протестующе мычит им в спину (Джуд не разбирает, что). У неё бьется сердце как безумное, становится страшно. Они попались.        Гарри мошенник, и что теперь? Попадут в полицию? Отлично. Таких приключений у неё ещё не было. Всегда мечтала провести ночь в полицейском участке с любовником. Романтично, оригинально. Прекрасно!        Джуд начинает дёргаться, и даже хочет убежать, но он вцепился в неё так крепко, что, кажется, на руке синяки будут. Обернувшись к официанту, он несколько секунд пристально смотрит на него.        — Сер, вы не доплатили двести пятьдесят долларов. Заплатите, пожалуйста.        — Нет, — спокойно тянет он голосом, продолжая сверлить мальчонку глазами, — мы заплатили всё до копейки. Пересчитайте.        Джуд не знает, что делать. Возражать нельзя, их накажут. Молчать означает стать пособницей мошенника. Похоже, выбор в любом случае ужасен. Что бы она не выиграла, проиграет.        Официант считает, снова смотрит на Гарри, готовясь возражать, но потом закрывает рот, как человек, глубоко шокированный, бледнеет, и невнятно бормочет что-то вроде извинений. И уходит, пошатываясь, качаясь, словно паралитик. Будто его лишили собственной воли.        Гарри подхватывает Джуд под руку и выводит из ресторана.        А она не знает, что ей делать дальше. Она почти уверена, что он применил гипноз. И совершенно не уверена, что он не гипнотизирует её, во всём подчиняя своей воле. Ещё больше не уверена в том, что ей это не нравится.        Спектакль окончен. Занавес.