Чёрная дыра

       Пока Гарри закрывает занавески в спальне, Джуд тихонько снуёт по комнате, совсем голая, пока не решает заглянуть в шифоньер. И морщится, увидев его гардероб. Костюмы, костюмы, костюмы, костюмы — куда ни глянь, всюду одни только костюмы. Где, спрашивается, треники? Или старые майки? Или футболки?        — В верхнем ящике, Джуд — не глядя на нее, поправляя белье на кровати, отвечает он.        Ну вот. Снова это ощущение, будто он читает её мысли. Опять.        Она с готовностью ныряет в верхний ящик, перебирая мягкие футболки. Она бы не сказала, что старые. Выглядят аккуратно, никаких блёклых красок или выцветших цветов. Она выбирает серую, без рисунка, потому что футболка больше всего пахнет Гарри, его телом. Заметив в глубине другого ящика аккуратно сложенные трусы, копается и в них, и, в итоге, натягивает чёрные боксеры.        Крутится перед ним, улыбается.        — Ну как тебе?        — Надела мои любимые трусы? — усмехнувшись по-доброму, спрашивает он. — На твоей попе они слишком висят.        — Ты предпочитаешь, чтобы я надела другие?        — Я предпочитаю, — он озорно подмигивает, — чтобы ты была голой.        — Не сегодня — показав язык, она складывает на груди руки: пусть думает, что она босс в его доме, во всяком случае, сейчас, — остынь.        — Я холоден как… — он смотрит в пол, изучает себя в области ширинки, — забудь, я чуть не солгал тебе только что.        Джуд смеётся. Подлетает к нему, с разбегу поцеловав в щёку. Потом, пока он не стал её удерживать, возвращается к разглядыванию комнаты. У него новинка — карта Вселенной висит на стене. Джуд подвигается ближе, слегка щурится, хоть видит отлично, и водит по мягкому атласу пальцем.        — Сонтаранцы. Планета удов.        Она замирает на большой оранжевой планете ближе к центру, поглаживая её подушечками пальцев, будто это — нечто родное, любимое, до боли знакомое. Оборачивается и с улыбкой смотрит на него:        — Гарри? Что это? Ты что, выдумал собственную Вселенную.       — Ничего я не выдумал, — фырчит он, — она настоящая!        Забавно. Он придумал собственный мир. Как Толкиен. Она только вчера читала «Хоббита». И, похоже, сам верит в него. Здорово. Оказывается, Гарольд Саксон, колючий, серьезный вредина, может быть ещё и отчаянным мечтателем.        — Давно ты эту карту нарисовал? Когда я была здесь в последний раз, её ещё не было.        — Закончил позавчера. Тебе, вижу, нравится.        — Очень! — с готовностью кивает Джуд. — Только… почему некоторые планеты красным обозначены?        — Это те, которые подлежат уничтожению.        — Что? — Джуд вдруг почему-то становится страшно, убеждения, что это всего лишь забава, игра, не помогают ни грамма. — И Земля тоже?        — Земля, — презрительно фыркнув, отзывается он, — это самая ужасная, самая порочная планета. Ей давно уже пора сгореть дотла.        «Доктор! Сделай что-нибудь! Спасай Землю! Спасай себя! Беги!» — вопит взорванное в один миг подсознание. Приходится закрыть уши, трясти головой, мотать, точно лошадь, пытаясь прийти в себя.        Гарри стоит рядом, совершенно спокойный, но она чувствует его внимательный взгляд на себе. Он наблюдает за ней. Он ждёт.        Обернувшись, она обнимает его за шею, напряженную, где выступили жилы, и, заглянув в глаза, мгновенно повисает на нём.        — Это здорово, что ты такой мир придумал. И названия такие прикольные. Но мне не нравится даже гипотетическая возможность уничтожения планет. Нельзя же рушить собственный мир, Гарри.        — Почему нельзя? — приподняв одну бровь, интересуется он, будто между прочим.       — Потому что ты не можешь. Как можно разрушить то, что сам создал? Это же как разрушать себя! Разрушать себя — это просто отвратительно.        Он пристально смотрит на неё, пока она заглядывает ему в глаза, пытаясь там прочесть, найти ответ. А потом аккуратно и нежно целует, обняв за талию. И Джуд, конечно, сдаётся, обмякнув в его руках. Что за власть он над ней имеет?        В животе снова заурчало. Джуд морщит нос, борется, но, в итоге, судорожно вздыхает.        — Я опять голодна. Ты точно ничего не делаешь, что я постоянно хочу есть?        — Нет, конечно, — спокойно отвечает он, погладив её по бёдрам, — зачем мне это?        — Да кто тебя знает, — пожимает плечами Джуд, — сам ведь говоришь, что грудь у меня маленькая и попы нет почти. Вдруг хочешь, чтобы я так растолстела, чтобы не влезть в дверь полицейской будки…        Одна секунда. Две. Три. Пять.        — Я не знаю, зачем я упомянула полицейскую будку. Понятия не имею, почему так сказала.        И добавляет совсем тихо:        — Прости.        Ей стыдно. Кажется, она даже покраснела.        — Твоя память восстанавливается, Джуд. Нормально, я думаю, что ты многое путаешь и смешиваешь.        Он коротко целует её в губы и отпускает.        — Я разогрею бульон.        — Зачем? В кухне полно другой еды.        — В кухне полно…        — Гадости, знаю, — перебивает она, — но я хочу эту гадость съесть. А ты мне не разрешаешь, британская вредина.        — Давай уговор? — он пристально глядит ей в глаза. — Сперва бульон, а потом запихивай в себя хоть всё, что мы сегодня купили. Идёт?        Джуд щурится, пытаясь решить. Он, в общем, прав. У неё с обеда маковой росинки во рту не было, если не считать перекус печеньем у него в машине. И давиться тестом, запивая пивом вот так, сразу — не самое лучшее решение.        — Идёт — отвечает она, и бьет его по ладони своей рукой.        Кивнув, он уходит на кухню. Она слышит звон посуды, звук включившейся микроволновки, открывающегося холодильника. Желудок так сильно сводит, что хочется заплакать. Кажется, она сейчас готова есть что угодно. Даже землю жевать.        Правда, земли здесь нет. Зато есть телевизор. Она садится на кровать, щелкает пультом. Может, удастся найти что-нибудь, что отвлечёт её от голода. А, может быть, даже что-нибудь стоящее.        Но нет. Ничего. Новости. Новости. Чрезвычайные происшествия. Новости. Порно. Порно.        — Чёрт, — под громкие стоны дамочки, накаченной силиконом, на экране, спрашивает Джуд, когда он возвращается с тарелкой супа на подносе в руках, — почему вечером нет ничего интересного, кроме вчерашних новостей и этих эротических игрищ на камеру?        — Потому что уже почти полночь, Джуд, — он садится рядом, ждёт, когда она устроится удобнее, — у меня много каналов для взрослых.        — Только не говори мне, что и ты занимаешься тем, за чем я уже несколько раз заставала Уилла — брезгливо морщится Джуд. — Я понимаю, мужская природа, и всё такое. Но, чёрт, это ужасно.        — Нет, — он ставит поднос ей на колени, пристально наблюдает, как она берет хлебец и начинает жевать, — я просто смеюсь над однообразием. Всегда одно и то же: минет, кунилингус, миссионерская поза, женщина сверху, поза сзади, она кончает раньше, минет, конец. Никакой фантазии у людей нет. Не понимаю, как можно возбудиться от того, что практически в одинаковой последовательности посмотрел много раз подряд.        — Понятия не имею.        Джуд откусила кусочек тоста и, неспешно жуя, глядит на экран. Парочка как раз добралась до стадии минета.        — Давай выключим? — предлагает он. — Если тебе, конечно, не принципиально.        — Мне? — она осторожно тянет суп, пытаясь его остудить. — Нет, не принципиально. Но я просто хотела что-то посмотреть. У меня, наконец, перестала болеть голова, когда смотрю телевизор. Потому теперь я смотрю его чаще, чем раньше.        Он переключает каналы. Найдя какой-то триллер, оставляет его.        — Это, видимо, чисто для фона. Сойдёт?        Джуд кивает. Она не может говорить с абсолютно набитым ртом.        Триллер совсем неинтересный. Только какие-то странные монстры по экрану бегают и рычат.        — Мне нужно в душ?        — Ты наелась?        — Нет, — мотает головой Джуд, — но мне нужно в душ. От меня воняет потом. Ужасно.        — Ничего такого не слышу, — спокойно возражает он, — ну ладно. Мне пойти с тобой?        Джуд останавливается, не сделав и двух шагов к двери. Смотрит на него пристально, внимательно. Ловит на себе знакомый взгляд. Чувствует его нарастающее возбуждение.        Всё хорошо, Джуд. Вы уже это прошли. Время прошло, успокаивает она себя, но не помогает. Страх мгновенно разливается по венам и хватает за глотку. Сейчас ей станет нечем дышать.        «Нет никакого Бога, Джуд. Я — твой Бог!»        — Гарри — мягко произносит она, — я… извини. Я не могу.        «Ну вот, Доктор. Ты снова выдумал себе проблему. Потом не удивляйся, что у вас никогда ничего не выходит».        — Ясно — кивает он. Для него, конечно же, такой ответ не неожиданность. — Я порежу пиццу. Иди в душ.        Тяжело вздохнув, она плетётся в душ. Едва не врезавшись в дверной косяк, убеждает свои непослушные ноги, наконец, послушаться. Пока не оказывается в другой комнате, чувствует на себе его пристальный внимательный взгляд. Он колет её глазами, будто иголками. Ей становится не по себе. Начинает тошнить под ложечкой.        Она снимает одежду, входит в кабинку и, прижавшись спиной к стене, слабо включает душ. По телу ползут крупные капли, кажется, вода холодная, но она не уверена. Она дышит тяжело, часто, чувствует, как оба сердца в груди беспокоят — одно учащенно бьется, другое ноет и болит.        Подставив тело под прохладные струи воды, жмурится, пытается не глотать воду. Приходится глотать, потому что кажется, что у неё обезвоживание. В организме ни капли воды не осталось.        Рука аккуратно ползёт в пах. Джуд осторожно трогает клитор. Несколько секунд — и он отвечает. Всё ещё чувствительный. Реагирует на любое её касание.        Она закрывает глаза. Пытается вспомнить прекрасные моменты, которые они переживали вместе. Их первый раз был наполнен таким желанием, что у нее кожа горела без его поцелуев.        Джуд пытается вспомнить хорошее, но помнит только: «Бога нет, Джуд. Я твой Бог!»        И впившиеся в ладони иголки.        А ещё в сознание снова врывается Доктор. Он осунулся, постарел, не похож больше на человеческое существо, его одежда превратилась в тряпки, и он бубнит ей, с каждой минутой громче: «Спасай Землю. Спасай Вселенную. Спасай себя. Беги!»        Проклятый психопат.        Джуд собирает пальцы в кулаки и молотит по тонкой стенке душа, чувствуя, что почти захлебнулась в слюне:        — Я не буду никуда бежать, не буду, не буду, слышишь, ублюдок? Прочь из моей головы!        Её успокаивает ворвавшийся в кабинку Гарри. Он хватает её в охапку, подхватывает на руки, гладит по спутанным влажным волосам. Приносит в спальню, кладёт на постель и, пока она, несчастная, подрагивает, ложится рядом.        — Джуд? — слышит она в океане шума и боли. — Джуди!        Его голос, в конце концов, перекрывает её сбившееся дыхание, колотящееся сердце, и угнездившийся внутри страх.        Кажется, он взял её за руку.        Она поворачивается на бок, чтобы их взгляды встретились. Позволяет ему спокойно проводить ладонью по её спине.        — Я ненавижу Доктора, Гарри, — выдыхает она, наконец, — я думаю, что он монстр. Он сводит меня с ума. Не знаю, что будет, если я ему проиграю.        Гарри нежно касается губами её губ и гладит по влажной от слёз щеке.        — Я тоже его ненавижу, Джуд. Он отнимает тебя у меня. Он ублюдок.        Она кивает. Да, теперь в этом сомнений не осталось. Ей нужно бежать не от Гарри, что скрутился калачиком рядом с нею, а спасаться от Доктора, который рвёт на куски её голову, сердце, эмоции, путает её мысли.        Они с Гарри крепко держатся за руки. Джуд нравится, что его кожа мягкая, тёплая. Она иногда проводит по его пальцам своими, стараясь запомнить, какой он, когда касаешься его.        — Ты всё ещё плачешь, Джуд, — мягко говорит он, свободной рукой вытирая слёзы с её ресниц, — не надо. Всё уже хорошо. Доктор ушёл в свою пещеру.        — Он просто затаился, Гарри, — она отчаянно всхлипывает. — Я хочу, чтобы он навсегда убрался из моей памяти и моих мыслей.        — Да, я тоже.        Он кусает губы. Кажется, она его взволновала. Он всегда кусает губы, когда нервничает. Джуд проводит пальцам по его губам, и, когда он слегка прикусывает его, улыбается. Потом гладит его по щеке, на которой настойчиво пробивается щетина.        — Доктор уйдёт? Как считаешь?        — Только если ты сама захочешь его полностью отпустить, Джуд, — он сонно вздыхает, — на это, определенно, нужно время.        — Я хочу — с воодушевлением отвечает Джуд, — очень.       — Значит, он исчезнет. Я бы тоже хотел этого.        Он целует её в висок, в мокрые волосы, в веки, аккуратно дует на ресницы. Джуд тихо смеется, обнимая его за шею.        — Я расскажу Уиллу о нас. Снова.        Она ждёт, когда Гарри станет возмущаться. Или снова скажет, что это не лучшая идея. Но он молчит и спокойно смотрит на неё, даже с интересом.        — Не трогай его память. Не прикасайся к его чипу в этот раз. Пожалуйста. Я прошу тебя. Так больше продолжаться не может. Я только с каждым днём всё больше убеждаюсь, что он, хоть и замечательный парень, но чужой для меня человек. Он не заслуживает того, чтобы ему лгали. Он не должен жить с человеком, который его не любит.        Она делает паузу, ожидая реакции. Гарри снова молчит.        — Пожалуйста, не стирай его воспоминания об этом, Гарри. Прошу тебя.        Кажется, он задумался, морщит лоб. Потом кивает:        — Ладно, детка. Хорошо. Я не трону его чип и не собираюсь стирать его воспоминания больше. Обещаю. Но тогда и ты пообещай мне кое-что.        — Что?        — Ты расскажешь всё Уиллу, когда я тебя об этом попрошу.        — То есть, мне ждать ещё целую вечность? — недовольно спрашивает Джуд, почти сердясь. Он снова играет в эти свои игры времени.        — Нет. Это будет недолго. Обещаю. Ты быстро восстанавливаешься, Джуд. И, когда память вернётся, я хочу, чтобы ты точно была уверена, что хочешь ему сказать.        — Я хочу сделать это уже сейчас, Гарри, — горячо возражает она, — мне не нужно ждать, пока моя память восстановится полностью, чтобы понимать, что я люблю тебя. И хочу быть с тобой, не с Уиллом.        — Я не уверен, что это навсегда.        Ей снова страшно.        — О чём ты говоришь?        — О том, что ты, возможно, не захочешь меня видеть, когда вспомнишь всё.        О Боги, опять. Джуд вздыхает. Прижимается к нему, крепко-крепко, целует нос, глаза, волосы, совсем как он целовал её пару минут назад.        — Я люблю тебя, Гарри. Я понимаю тебя. Я тебя чувствую. И не думаю, что перестану, когда всё вспомню, наконец. Что бы мы оба не наделали. Что бы не произошло между нами.        Он не в силах подавить вздох, и, кажется, смотрит в стену.        Джуд поднимается с постели. Встаёт.        — Куда ты?        — Я хочу пиццы и пива. Тебе тоже нужно поесть.        — Не очень голоден.        — Верю, — кивает она, — но есть надо.        — Ладно.        Он порезал пиццу, так что, ей остается лишь разложить по тарелкам, взять нож и, прихватив банки пива, притащить всё на постель.        Она так и делает, но внезапно зацепившийся за край стола взгляд, находит нечто интересное. Диск. Джуд берет его в руки, пристально разглядывает.        — О, мультики! — восторженно выдыхает она. — У тебя есть мультики.        Кажется, ей хочется пищать и прыгать, словно маленькому ребёнку.        — Да, — кивает он, — «Том и Джерри». Классика того, как нужно бегать и убегать друг от друга.        — Они что, почти как мы, что ли? — подозрительно прищурившись, спрашивает Джуд.        — Вроде того, — с улыбкой отвечает Гарри, кажется, найдя такое сравнение забавным, — но даже им далеко до наших бегов без правил. Мы в этом деле чемпионы.        — Давай смотреть! — подпрыгнув, просит Джуд. — Мне интересно! Я совсем не помню, что есть такой мультик. Недавно я посмотрела «Мышиного сыщика», и мне не понравилось. Главные герои какие-то психи.        Снова он ухмыляется. Вот и поди, разберись, что эта ухмылка значит.        Джуд это не нравится, но выразить как-либо своё недовольство она не может. Не успевает. Схватив её в охапку, Гарри бросает её на кровать и звонко чмокает в нос.        — Обожаю твой этот носик.        — О Боги, — вздыхает Джуд, театрально закатывая глаза, — что же ты к моему носу пристал? Такое чувство, что только его во мне и любишь.        Это планировалось быть шуткой, после которой она покажет ему язык, а он треснет её по заднице. Они много раз так делали. Но нет. Гарри напрягся, замер на ней, глядит прямо в душу, и тихо, едва слышно, что приходится напрячься, шепчет:        — Я всю тебя люблю. Каждую клетку.        Джуд проводит ладонью по седине на его висках.        — Да, я знаю.        Он расстроен. Чёртова дура, опять наговорила глупостей.        Гарри встаёт, ставит диск в проигрыватель (Уилл называет их старомодными и уже точно бы выбросил из дому, если бы не адская потребность Джуд смотреть разные фильмы, всё подряд), и возвращается к ней. Чтобы он не сердился и больше не думал о грустном, Джуд двинется к нему ближе и, положив голову на острое плечо, наблюдает за тем, что происходит на экране.        Одна серия, вторая. Они неспешно едят пиццу (он съел больше, а говорил, что не голоден), запивая иногда пивом. Время от времени хрустят чипсами. Они солёные и не очень вкусные.        — Чёрт, — Джуд, которая отчаянно всматривалась в экран всё это время, мотает головой, — этот Джерри настоящий садист. С виду милый маленький мышонок, который, вроде как, за выживание борется, но внутри… Он же бедного Тома задавит однажды. И будет при этом злорадно пищать.        Гарри смотрит на неё с таким пристальным вниманием, окидывает таким изучающим взглядом, что Джуд даже не по себе становится. С застрявшим в горле чипсом она начинает ерзать по кровати.        — Што? — посмотрев на него и закашлявшись, спрашивает.        — Просто смотрю. Мне почему-то казалось, что тебе Джерри понравится. Он ведь действительно пытается выжить, не быть съеденным наглым котом.        — Да, но опускается до такой жестокости, которая бедному Тому и не снилась, кажется, — морщится Джуд, испытывая почти физическое отвращение к этому ужасному мышонку, — тоже мне, жертва. Такой сам весь мир разрушит, и будет говорить, что у него не было выбора.       Ой, Гарри подавился пиццей. Джуд стучит ему по спине, мигом приносит воды в стакане, к которой он, впрочем, почти не притронулся. Садится снова, берёт его за руку, гладит пальцы.        — Ещё хочешь посмотреть какую-нибудь серию, или хватит?        — Я видела, там есть серия о блюзе, — пожимает плечами Джуд, — мне кажется, я обожаю блюз. Посмотрим?        — «Блюз одинокого кота», да, — кивает он, — сейчас найду.        Джуд с интересом наблюдает, как он листает плей-лист. Даже здорово, что приходится заново открывать для себя жизнь и целый мир вокруг. В определенном смысле, это захватывает.        Но тревога снова бьет красным уровнем по её душе. Вдруг ему она такой не нравится? Вдруг он её вовсе не любит, такую, а только насмехается над ней?        — Гарри, — тяжело выдыхая, аккуратно спрашивает она, — ты считаешь меня безумной?        — Каждый из нас хоть немного, но безумен, — спокойно отвечает он, — это нормально, по-моему. А что?        — Просто, — снова ощущая стыд, Джуд пялится на свои пальцы, которые начинают дрожать и, когда она их трогает, неприятно хрустят, — я такая идиотка сейчас. Забыла элементарные вещи. Несу чушь. Больше похожа на ребёнка.        — Ты и есть сейчас ребёнок, Джуд — улыбается Гарри.        — Да, но только мне тридцать с хвостом уже, а я как маленькая девочка. Я чувствую себя дурой.        — А любящей нагнетать не чувствуешь?        Она вздыхает. Опускает голову. Как же хочется провалиться под землю!        Гарри обнимает её за плечи.        — Успокойся, пожалуйста. Прекрати себя накручивать. И вообще, мы мультик договорились смотреть.        Что остаётся делать? Джуд делает маленький глоток пива и снова таращится в телевизор.        А на экране происходит нечто такое, что она бы назвала, скорее, триллером, чем детским мультиком. Том, ушедший в запой, и сидящий на рельсах в ожидании поезда. Джерри, который решил к нему присоединиться. Два страдающих существа с грустными мордами. И всё это под угнетающую музыку.        Джуд даже не заметила, как они легли на кровать. Ровно как не заметила, что перестали есть пиццу. У нее от одних только звуков в голове всё путается, а уж закадровый текст такой весёлый, что тянет взять мыло и верёвку.        Ещё минут десять после окончания серии они молча слушают тишину.        — Вот это сюрреализм, — выдыхает Джуд, наконец, — как можно вообще такие мультики снимать? Господи, да ужастики иногда, наверное, не такие страшные, как этот так называемый мультик.        — А мне нравится, — он пожимает плечами, — отлично показывает, как теряешь себя в противостоянии с давним другом. И разрешить этот конфликт никак нельзя. Перестанешь общаться — и мир погаснет.        Улыбнувшись, она подносит его руку к губам и целует запястье.        — Мрачный романтик ты мой.        — Ага, — нехотя соглашается он, — мрачный. Я вообще довольно мрачный тип, если не замечала.        — Я заметила.        — И что по этому поводу думаешь?        На её губах танцует шальная улыбка. Ей даже нравится, когда эмоции сменяют друг друга так быстро. Есть в этой невозможности привыкнуть какая-то эйфория.        — Я люблю плохих парней — проведя пальцем по его губам, отвечает Джуд, и нежно целует его.        Гарри на поцелуй отвечает жадно, но мягко отстраняется, когда он затягивается.        — Я собираюсь уходить из Министерства, Джуд.        — Почему? — она встревожена. — Что-нибудь случилось?        — Нет. Просто больше не чувствую желания там работать. У меня, в конце концов, свой бизнес есть. Займусь им лучше. Я привык работать на себя, и лучше буду кем-то в частном бизнесе, чем никем в этом диком государстве. Эта страна больна, Джуд. И, похоже, неизлечимо.        Она не хочет сейчас ударяться в эту мрачную философию. Её куда больше заботит материальная сторона вопроса.        — Ты уверен, что не пострадаешь финансово? Пойми, я не из меркантильных побуждений спрашиваю. Просто я вижу, как вкалывает Уилл, стараясь зарабатывать, но денег вечно не хватает. И не потому, что много уходит на моё лечение. Он просто зарабатывает мало. Это очень плохо, когда ты постоянно на всём буквально вынужден экономить. Ужасно.        — Не знаю, Джуд, — пожимает плечами он, — но надо рисковать. Кто не рискует, тот всегда проигрывает.        — А я думала, не пьет шампанского — она снова проводит пальцем по его губам.        — И, естественно, не пьет шампанское. Какое уж тут шампанское, если ты проиграл.        — И когда ты принял решение уйти?        — Только что — спокойно отвечает он, — но, на самом деле, эти мысли давно крутились в моей голове. Я устал от этой рутины, Джуд. Не могу так больше. И не хочу.        Она молчит некоторое время. Ей иногда кажется, что Гарри слишком нервный, слишком драматичный, и даже впадает в ненужные истерики иногда. Но она не вправе его осуждать. Она вообще никого осуждать не может.        — Ладно, — кивает Джуд, — главное, чтобы ты был уверен, что это решение правильное.        Кивнув, он поднимается с постели.        — Моя очередь принимать душ. Точно не хочешь со мной?        Она жмурится. Может, это пройдёт? Может, это воспоминание не придёт больше?        Но в голове снова, как заезженная пластинка, вертится: «Бога нет, Джуд. Я твой Бог!». А в руки впиваются незримые иголки.        — Хочу, — отвечает она, виновато потупив взгляд, — но не могу. Прости.        — Ясно — безо всяких эмоций отвечает Гарри. И уходит.        Кажется, она задремала, потому что слышит, как он тормошит её за плечо:        — Джерри! Томас пришёл, впускай меня в свою норку!        Джуд бы обязательно возмутилась, что её он её сравнил с этим мышом-садистом, но удручена тем, как это прозвучало.        — Неоднозначный смысл, да?        — О чём ты? — морщится, кажется, и вправду не понимая, он.        — «Джерри, Том пришел, впускай меня в свою норку» — мелодично говорит Джуд, почти напевая, и замолкает в ожидании, когда до него дойдёт.        — О, нет, — Гарри капитулирующе поднимает руки, и ложится с ней рядом, — никаких двойных смыслов. И тройных тоже. Честное слово.        — Ладно, Томас, — хитро улыбнувшись, Джуд подвигается, чтобы ему было комфортно, — я тебе верю. Но смотри не съешь меня. А то мне придётся защищаться.        — Не могу обещать, — он аккуратно кусает её в щеку, тут же зализывая укус, — ты слишком вкусная.        Она повизгивает, когда он то же самое проделывает с её правым бедром, левой ягодицей, коленями и руками. И для вида пытается отбиться.        Утром он ласкает её клитор, не особо спросив на это разрешение, пока она не кончает. Потом снова, снова, и снова. И опять.        Кажется, не зря он так подробно расспрашивал об этой части женского тела недавно.        Кажется, сегодня она буквально изнасилует свой чип, прокручивая эти сладкие воспоминания.        Кажется, у неё капитально уехала крыша.