Чёрная дыра

       Это кошмар, и она не понимает, как в него попала. Это ужасный сон, он скоро закончится. Нужно только ущипнуть себя сильнее, а потом открывать глаза. Это альтернативная, искаженная реальность, а нужно вернуться в свою, привычную. Домой. Это не с ней происходит, сейчас она глаза откроет, а всё это к чёрту исчезнет.        Джуд страшно и больно, каждая клетка будто горит. Она сидит на постели, сжавшись, пытаясь начать соображать, не понимая, как застегнуть молнию на платье. Она дёргает молнию раз за разом, и, кажется, её уже вырвала. Она дрожит, будто осиновый лист, и хватается за голову, которая горит в пожаре, в пламени. Она хочет кричать и звать на помощь, но получается какой-то кошачий писк.        Перед глазами всё плывёт, отличное, сохранившееся даже после аварии, зрение изменило ей. Она знает, что в одной комнате с ней, в спальне, которая стала полем боя, Гарри и Уилл, и что этот бой закончится тем, что один из них убьет другого. Она слышит и голоса и слушает грязный мат. Но не видит. Может разглядеть лишь блёклые призрачные силуэты, цветные пятна. Они теперь перед её глазами предстают в виде огромных цветных пятен, которые умеют материться и лупить друг друга. Она пытается дышать глубже, но в нос бьет мерзкий запах крови. Кажется, боль тоже имеет свой запах.        Уилл большой, немного грузный, похожий на гору. Он может размазать Гарри по стене, уничтожить его одним ударом кулака под дых. Но он не может сейчас, нет. Сейчас он только рыдает, когда его бьют. Прищурившись, когда контуры стали чуточку чётче, Джуд видит, как он собирает пальцы в кулаки и, рыдая, трясет ими над Гарри, но выдаёт слабый удар, который толком Гарри не задевает.        Гарри другой. Его оскал звериный, его взгляд печёт, как раскалённый уголь. Он, кажется, может этим взглядом спалить Вселенную. Её, Джуд, Вселенная, состоящая из чёрных дыр, которые только предстояло открыть, рушится. Валится, точно карточный домик. У неё на глазах. И ничего она с этим поделать не может.        Джуд визгливо попискивает, содрогаясь от того, какой этот звук неприятный, больно режущий уши, и, поджав под себя колени, ползет на постели назад. Ей нужно что-то делать, прекратить эту бессмысленную бойню, но сил нет. Хочется лишь нырнуть под подушку, с головой укрыться одеялом, сжаться в комок и скулить: «Пожалуйста, пусть всё это закончится. Пусть это закончится, я прошу!».        Кто-то хрипит. По голосу Джуд быстро понимает, что это Уилл. Кататься по полу Гарри надоело, и он схватил Уилла за глотку. Вцепился пальцами так сильно, что, наверняка, отпечатки останутся. У Уилла воздуха в лёгких не хватает, он заканчивается так стремительно, что, ещё секунда, и он задохнётся, упадёт замертво, скорчившись в последних судорогах на полу. Нет, так нельзя. Невозможно. Этого нельзя допустить! Уилл хороший, добрый, славный парень, она и так уже измучила его своей нелюбовью, и не может ещё и стать его билетом в смерть.        Джуд плачет, тоже задыхаясь, пытается подняться, но выходит только с третьего раза, когда локти треснули, а руки стали болезненно ныть. Джуд больно и плохо, но она знает, что не должна быть молчаливым свидетелем. Молчаливые свидетели — самые жестокие люди на свете. Они допускают горе и смерть. Они соучастники убийств, пожалуй, самые главные.        Уиллу, похоже, наконец, удалось собраться. Удар Гарри в челюсть вышел тяжелым, мощным. Джуд слышит, как с хрустом качнулась его голова. О, только бы он не сломал Гарри шею!        Она, наконец, подползает к ним так близко, что может дотянуться, потрогать рукой. Только теперь понимает, что так и не надела трусы.        Гарри тяжело, со свистом, дышит, раздувая ноздри. У него закрыт один глаз, по-видимому, Уилл угодил кулаком и туда. Теперь, может, будет фингал, а, может быть, Гарри вообще ослепнет.        — Прекратите! — хрипит Джуд, содрогнувшись от звучания своего голоса, который она не узнала. — Что вы делаете?        Она хочет оттащить Уилла, который оказался сверху, над Гарри, но, видимо, своего преимущества не чувствует, по-прежнему плача и дрожа. Уилл — большой ребёнок, которому нанесли смертельную рану в сердце, и он с ней ни за что не справится.        Джуд тормошит его за плечи, сильно надавливает на плечо рукой, пытается трясти. Ни черта не помогает. Ни черта не выходит. Отойдя от болезненного удара, Гарри снова вонзается пальцами Уиллу в глотку, давит на хрупкие хрящи на шее. Он его убьет! Уилл взвывает от боли, ворочается, ёрзает, пытаясь освободиться, и, скорее, случайно, чем намерено, отбрасывает её от себя. Джуд падает, слыша звук удара. Больно. Она, кажется, повредила ногу.        Теперь ей даже доползти до этого поля боя не удастся. Она беззащитна и предана всеми. Целый мир отвернулся от неё. Оба мужчины, что говорили ей о своей любви, отвернулись от неё и выясняют теперь, кто из них круче. А она? Что она? Затянута в огромную чёрную дыру, которой стала её память, напугана, разбита, практически уничтожена. Она хочет прятаться под кроватью и дрожать, как в детстве (правда, она даже не может вспомнить, делала ли в детстве так, или нет).        И снова звуки ударов, крики, ругань, глухие вздохи и звонкие пощёчины. Гарри и Уилл катаются по полу, по комнате, сплетясь в тесный комок, что не разделить, и ненавидят друг друга. А Джуд… Их ненавидит. Себя ненавидит. Ненавидит весь мир.        — Перестаньте, — кричит она, срываясь на истерический плач, — прекратите! Что вы делаете? Зачем? За что?        Это последнее «за что?» она произносит уже практически шепотом, болезненным, надколотым, треснувшим, как старая чашка. Она прячет лицо в ладони, сжимается в клубок прямо на полу, и начинает тихонько плакать, безутешно, будто ребёнок, которого сильно обидели. Она и есть ребёнок, которого сильно обидели. Ей холодно. Ей страшно.        Всё затихает. Джуд не уверенна, от того ли, что они прекратили драку, либо потому, что перестала слышать и воспринимать мир вокруг. Ей трудно дышать и голова пылает изнутри. Её мозг, похоже, вот-вот взорвётся. Она не слышит, как бьются сердца, только что-то ноет, болит внутри, там, где сердца. Может, она умирает? И так происходит приближение смерти? Может, она уже умерла?        Она не сразу понимает, что её подняли, и она в чьих-то руках, прячет лицо в грудь, пытается укутаться теплом, но тепла не получает. Она плохо видит сквозь пелену слёз, и пытается понять наощупь, кто рядом. Большой, плотный, почти что монументальный. Мистер Гора. Уилл.        Джуд хочет обнять его за плечи, обвить руками его шею, но ей противно, и руки болят. Она плачет, теперь уже почти не сдерживается, скулит, ноет, сопит. Ужасные звуки, от которых, будь она способна сейчас слышать хорошо, в желудке сводит.        Гарри тоже где-то рядом, она слышит запах его духов, напоминающих ароматы леса, и чувствует его хриплое, тяжелое дыхание. Она сжимается в комок, начиная пищать, точно щенок, которого пихнули ногами. Она не хочет, чтобы Гарри трогал её, говорил с ней, прикасался к ней. Она боится Гарри.        Но, похоже, его она не интересует. Сейчас, во всяком случае.        — Повернись и посмотри мне в глаза! — командует он.        Джуд слышит это словно издалека, сквозь пелену. Как будто её барабанные перепонки заполнились едким дымом. Но он не ей приказывает, обращается не к ней.        Уилл подчиняется. Что Гарри такое делает, что люди в секунду становятся его рабами, если он захочет? Это предстоит узнать. Может быть, у неё будет время.        Времени всегда мало, Доктор. Помни об этом.        Уилл отворачивается от неё, оставляет её, смотря Гарри в глаза. Он как солдат на плацу, как робот, как запрограммированная машина для выполнения приказов.        Гарри подходит к нему, крадучись, осторожно, на пальцах, кошачьей походкой. Движется легко, плавно. Джуд, всегда возбуждавшаяся от этого, сейчас чувствует только глухую боль внутри. Сосёт под ложкой, тошнит в глотке. Комок рвоты застрял на подступах ко рту, и, похоже, не думает выходить. Джуд становится ещё страшнее. Она больно цепляется Уиллу в руку, царапая кожу ногтями, и начинает дрожать. Уилл, который должен был взвыть от боли, никак не реагирует. Он заторможен. Отключён.        Гарри одним прыжком оказывается рядом, совсем близко к нему, и дышит ему в лицо. Он сжимает зубы до хруста, и, сквозь зубы, шипит:        — Теперь ты послушаешь меня, жалкий человечишко. Джуд — моя. Что бы ни было, она — моя женщина. Всегда была моей. А ты — лишь послушная пешка. И я уберу тебя с доски, когда придёт время.        Он почти касается губами губ Уилла, впечатывая на них вопрос:        — Ты понял?        Уилл тяжело, грузно кивает. Взгляд расфокусирован. Глаза смотрят в никуда. Похоже, он никого не узнаёт.        Кажется, на губах Гарри появился звериный оскал.        — Хорошо.        Он тянется рукой к его уху, и аккуратно тянет ухо вниз. Что он делает? Что он, чёрт побери, делает?        Джуд страшно, её бьет озноб, пот прошибает насквозь, с головы до ног, запах тела становится всё четче и всё неприятнее. Она теперь поняла, испугалась и хочет орать и бить кулаками в стену.        Гарри хочет вытащить из Уилла чип.        — Нет! — хромая, подпрыгивая, хватает его за плечо Джуд. — Что ты делаешь? Ты убьешь его! Нет!        Гарри плевать. Он не обращает на неё внимания. Она сейчас не сильнее котенка, ему не больно. Ему плевать. Он намерен идти до конца. Всегда идёт до конца. Только так. Не иначе.        Джуд слышит, как тяжело и грузно дышит Уилл, и как крутится чип под пальцами Гарри. Она должна собраться. Она должна спасти Уилла. Должна спасти!

       Это он разрушил вашу дружбу, Доктор.        Это он убивал всех, кто переходил ему дорогу.        Это он держал тебя в заложниках целый год, тебя, и целую Землю.        Это он всё это время всё рушил.        Он не заслуживает твоей дружбы и любви, Доктор.        Он плохой, накажи его!        Он заслуживает смерти.

       Острая боль, рвущая на части от потока слов, что ворвались в её голову, снова насилуют сознание, ощущение несправедливости происходящего и своей огромной в том вины, тоска и тревога последних дней, когда она совсем не может вспомнить даже, кто же она такая, пустота в браке с Уиллом, браке, который не был настоящим, переживания, слёзы, вековое одиночество — всё это валится на неё горой и выплёскивается яростью. Она сжимает кулаки, она бьет Гарри по плечам, по спине, задевает щёку, лицо, стучит по пояснице, не сразу поняв, что прыгнула на него, оседлала, и лупит без остановки. Она царапает ему лицо, шею, вонзается в кожу когтями, зубами, кусает за ухо, заставляя взвыть от боли, пинает ногами, рвёт позвоночник под одеждой. И ревёт, ревёт, ревёт, не останавливаясь ни на миг, икая и задыхаясь. Если её память — это миллион чёрных дыр, одна сплошная, гигантская чёрная дыра, пускай её, наконец, затянет, и это всё прекратиться. Закончится. Навсегда.        В какой-то момент силы её тают, она лужей растекается на полу, хватаясь руками за платье, глотает слёзы, и, кажется, размазывает их по щекам. Что ж, она, по крайней мере, своего добилась: Гарри оставил Уилла в покое. Лежит рядом, будто громом прибитый, шумно дышит, и, вроде бы, тоже плачет (Джуд не уверена). Осталось ещё понять, где Уилл.        Но Гарри не даёт ей понять. Он поднимается, одним рывком поднимает её на руки, хватает в охапку, и тащит в гостиную, на диван. Она не понимает, что происходит. Лоб покрылся испариной. Ей больно, а сам Гарри плачет, но взгляд его чрезвычайно злой, чёрный, как те дыры, что изрешетили её память.        Он больно вонзает её в стену одним ударом. Джуд готова поклясться, что она слышит, как ударились и вопят об этом её легкие. Он рвёт подол её тонкого платья, находит рукой бедро и врезается в него ногтями. Джуд кричит, но даже крик он не даёт ей из груди выпустить — целует, больно укусив за губу, так, что идёт кровь. Которую он тут же с удовольствием маньяка слизывает.        — Сопротивляйся мне сейчас, Джуд, — хрипит он, заражая её утробным кашлем, кажется, из самой глубины пораженной болью глотки, — давай. Ты всегда это делала. Сопротивляйся мне! Сейчас!        Она слышит звук расстегнувшейся ширинки. Пытается вырваться из его рук, ледяных и жестких, но не может — не хватает сил. Он входит в неё одним рывком, сглатывает, закрывает глаза. Движется резко и грубо. Застывший комок рисуется на кадыке. Джуд хочет вонзиться в кадык пальцами. Она хочет сломать Гарри шею.        Но не может. Боль лишила её сил. Страх парализовал её полностью.        Схватив за волосы, Гарри больно бьет её головой об стену. Перед глазами всё плывёт. Кажется, сейчас она потеряет даже те жалкие воспоминания, которые удалось восстановить.        Плевать. Они всё равно фальшивые.        В паху горит. Ещё пару минут, ещё несколько его ударов, и она разорвётся на части, разлетится на куски. Гарри держит её за волосы, судя по звуку, он вырвал клок. Он плачет, сжимает её всё сильнее в тиски, трахает быстрее, но, видимо, не получает удовольствия, или не чувствует совсем ничего.        — Сопротивляйся же мне! Ты всегда это делала! У тебя отлично получалось! Давай же, ну!        Он бьет её по лицу, один, а затем второй раз, и взвывает в болезненном стоне, переходящем в плач.        — Боже, — задыхаясь, закрыв глаза, стонет Джуд, — Боже, что ты делаешь? Что ты делаешь, чёрт тебя дери?!        И он вдруг стихает. Не кончил, совсем нет, дышит тяжко, судорожно, хватает ртом воздух. Но стихает. Бьет ей наотмашь снова, так сильно, что, на доли секунды, Джуд теряет ощущение реальности, а потом, вторгнувшись языком в её ухо, по слогам произносит:        — Бога нет, Джуд. Я — твой Бог!        Он ослабел. Его хватка ослабела. Дрожа и плача, Джуд сползает на пол, чувствуя, как ноет матка, как всё внутри печёт. Она рыдает, закрывает лицо ладонями. Не хочет его видеть.        А потом Гарри достаёт зажигалку. Щёлкает ею. И поджигает висящее на стене деревянное распятье. Крест, в который она часами всматривалась, пытаясь найти ответы, начинает гореть. Джуд слышит звук потрескивающего дерева.        Всё вокруг вертится. Это безумная карусель, у неё уже болит мозг. Но Джуд должна что-то сделать. Она не может просто так его отпустить. Когда он проходит мимо, как ни в чём не бывало, оскалившись, смеётся, она, собравшись с силами, плюёт комком слюны ему в лицо. Метко.        Гарри хохочет хриплым смехом обезумевшего зверя и уходит, громко (даже стёкла задрожали) хлопнув дверьми.        Наконец, комок в её глотке вышел рвотой, густой, с массой жёлтой слюны и пены сверху. Её рвет на пол, прямо возле себя, на разорванное платье. Она поднимается, тянется к ведру воды (какая удача, что Уилл забыл его вынести), и льет на уже наполовину сгоревший крест и почерневшую стену.        Она борется с пожаром сама, хотя надо бы вызвать пожарных. Но Джуд не помнит номера. Только сейчас она понимает, что её руки окостенели, она держит ведро в руках, держит чайник, но ничего не чувствует. Только чёрных дыр в её голове с каждой секундой становится больше и больше. Они, проклятые, размножаются.        Она падает на пол, когда пожар, наконец, потушен. Вяло глядит воспалёнными глазами на стену. Сгорел крест, репродукция картины Моне. Огонь тронул несколько её смешных рисунков (Уилл повесил их на стену, потому что нашел милыми). Надо благодарить высшие силы, если им ещё не плевать на неё, за то, что ничего больше не сгорело.        Видишь, Доктор? Ты должен ненавидеть Мастера. Потому что в следующий раз сгоришь ты.        Джуд трёт виски, пока пальцы не опухают, горячие. Пошёл к чёрту, проклятый Доктор, тебя только сейчас здесь не хватало.        Кое-как встав, Джуд, пошатываясь, идёт в спальню. Нужно посмотреть, как Уилл. Она забыла о нём совершенно. Неблагодарная тварь.        Уилл лежит на кровати, раскинув руки, и смотрит в потолок. Взгляд его как-то странно бегает, он смотрит вверх, но, похоже, ничего не видит.        Вскрикнув, Джуд закрывает рот руками. Пытаясь растормошить Уилла, хлопает его по плечу. Он теперь как великан, набитый соломой — огромный и беззащитный. Болтается в её ладонях как тряпка.        — Уилл, — она берёт в руки его голову, чувствуя, что он горит, — ты слышишь меня? Уилл?        Джуд машет ладонью перед его лицом, замечая, что он следит за передвижением глазами. Значит, он видит. Но легче от этого ни на грамм не становится.        Что делать? Нужно вызвать врачей. Она слышала, что, если чип не очень повредился, серьезных угроз для здоровья нет. Край чипа, самый край, торчит из головы Уилла, как раз за ухом. Это повреждение достаточно серьезное? Сможет ли Уилл прийти в себя? Что он вспомнит?        Нужно вызвать врача, понимает Джуд. Она отчаянно морщит лоб, трёт виски, стучит кулаком по колену, на котором, кажется, образовался синяк. Пытается вспомнить номер. Но она не помнит. И не сможет довезти его до больницы. Она даже не помнит, на каком повороте им нужно повернуть, чтобы туда добраться. Влево? Вправо? Может быть, вообще никакого поворота нет? И она всё себе придумала?        Джуд опять начинает плакать. Она держит в руках слабую, пошатывающуюся голову Уилла, прижимает его к себе. Пытается погладить по волосам, но, когда доходит до затылка, ощущает что-то липкое на пальцах. А Уилл издаёт болезненный, хриплый стон.        Джуд смотрит на свои руки, пробует красное пятно на вкус, осторожно посасывая.        Кровь. Чёрт. Будь ты проклят, чёртов Гарольд Саксон. Будь ты проклят.        Она не знает, сколько времени провела так. Минуту, пять, десять? Не сразу понимает, что в дверь кто-то стучит. Стук переходит в отчаянный, кто-то буквально молотит в неё кулаками.        — Джуд, Уилл, откройте! У вас что-то горит? Дымом пахнет.        Донна.        Кажется, Джуд даже сумела улыбнуться.        — Я здесь, Донна.        Рыжий комок энергии, её соседка, входит в комнату, кое-как справившись с замками (Уилл показал ей, как открывать замок, а Джуд, на всякий случай, дала ключ). Она встревожена, напугана, но, увидев картину, начинает кричать.        Джуд плохо, она закрывает руками уши, накрывает голову и дрожит. Снова подкатывает к горлу комок, и снова она рвёт на пол, неподалёку от Уилла, в дюйме от его ослабевшей руки.        — Что случилось, Джуд? На вас напали?        Джуд слабо кивает.        — Кто? Нужно сообщить в полицию!        Джуд пытается ответить, но выходит несуразное, неразборчивое мычание. Донна подбегает к ней и крепко обнимает за плечи, опустившись на колени.        — Уилл, Донна, — выдавливает из себя Джуд, и заливается приступом кашля, — ему нужно в больницу. Чип. Повреждён чип.        — О Боги!        Джуд плохо соображает, что происходит дальше. Приходит в себя только оставшись дома одна, когда Донна и Шон увозят Уилла в больницу. Остаётся лишь надеяться, что повреждение чипа не серьезное. Два сумасшедших просто не смогут быть рядом, им нужен будет опекун. Или психушка.        Она не понимает, как течёт время, как день переходит в ночь. Она лежит на кровати, залезла под подушку головой, чтобы утихла адская боль, чтобы не слышать мира вокруг себя. Она как крот, что лезет в свою нору, и хочет остаться там навсегда, навечно. Она хочет ослепнуть, чтобы не видеть всей мерзости, которая происходит вокруг. Хочет стать глухой, чтобы ничего не слышать, и, в первую очередь, голос, этот проклятый голос проклятого Доктора. Может, это он мешает ей принять и полюбить Уилла? Возможно, это он, чёртов Доктор, рушит её жизнь, рвёт её на куски, насилует её память.        Она тяжело, истерично вздыхает, и снова начинает беззвучно реветь, вонзаясь в подушку пальцами.        Звук телефона. Нужно ответить. Возможно, это Шон или Донна. Они скажут, что с Уиллом всё хорошо (всё будет хорошо? Правда ведь? Правда?).        Она нажимает на красную кнопку. Чёрт. Перепутала. Опять в голове каша. Телефон почти сразу же пищит снова. Теперь она нажимает на зелёную. Хочет что-то сказать, отозваться, но молчит. Только шевелит губами, а слова изо рта не выходят. Обет молчания.        — Прости меня, Джуд. Я монстр.        Гарри. Лучше было не брать трубку, продолжать лежать головой под подушкой. Почему она себя не послушалась?        Она молчит и почти не дышит. Он говорит.        — Тебе лучше держаться от меня подальше. Лучше вычеркнуть меня из жизни, стереть из памяти. Мне нельзя приближаться к тебе, Джуд.        Как много слов! Что они значат? Она не понимает почти ничего, слышит только хриплый шёпот. Он, кажется, сильно пьян. Икает. Наверное, тоже плачет, как и она.        — Я не могу, Джуд. Не могу без тебя. Понятия не имею, что без тебя делать.        Он тяжело судорожно вздыхает. Слышно, что глотает ртом воздух.        Она молчит.        — Прости меня, Джуд. Ты столько раз меня прощала. Не уверен, что ещё раз сможешь. Но всё равно прошу прощения. Потому что я чудовище. Прости меня.        Нет, не прощай его, Доктор. Он опять тебя сломает.        Она кладёт телефон себе на колени. Он говорит что-то ещё, но она не слушает. Не слышит.        Она хочет отключиться, нажать на красную кнопку, тянется пальцем к ней. И не может. Подносит телефон к уху, прижимает крепко.        — Если ещё хоть раз, когда-нибудь, ты позволишь себе сделать нечто подобное — клянусь, Гарри, всем, что у меня есть, всем, что осталось, клянусь всем на свете, и этой чёртовой Вселенной, полной чёрных дыр — я убью тебя.