Haneul-e

— Мы сможем ее найти, я уверен, — беспокоится Хосок, выглядывая из-за стены книжной полки, украшенной резными рисунком. — Я уверен, проклятье можно снять — Нам пора признать это, — тяжело вздыхаю я. — Что признать? — Мы ничего не найдем, — тараторю в панике я, осматривая огромную площадь древней библиотеки. — Сколько мы еще будем искать? Ты слишком глуп, чтобы это заметить. — Ясно, теперь ты тоже будешь стервой? —злится парень. Злится, скорее, на саму ситуацию, нежели на меня. Злится на ночь, проведенную в стенах сырого, пропитанного холодом здания. — Я согласен с тобой, я просто тупой смертный, но я точно знаю, мы справимся потому, что мы вместе. Даже смертным приходиться разбираться с плохими вещами в жизни, — не унимается брюнет, пытаясь внушить в меня веру. — Постарайся понять всю сложность ситуации. — Ты всегда говоришь, что хочешь быть нормальным человеком, хочешь перестать быть демоном. Ты думаешь, у нас есть силы менять все вокруг, как нам нравиться? Быть человеком значит чувствовать себя плохо, чувствовать себя испуганным и беспомощным, искать выход до последнего. Я злюсь сейчас, потому что мне не наплевать, потому что так делают люди, которые любят друг друга, — признается Хосок приводя меня в шок. Любовь, наполняющая душу теплым трепетом, бывает разной. Любовь дружбы, имеющая привычку терпеть скверный характер преданного друга. Любовь родительской любви, греющая лучами объятий в зимние вечера промозглой погоды. Любовь к себе, достающаяся великим трудом каждодневного признания свой души, своих веснушек, своих монстров. Любовь романтического трепета внутри любимого человека, соединяющая родственные души, находящиеся за тысячи километров. Слов о любви можно найти миллионы, а почувствовать любовь могут единицы, ищущие свет в каждом темном дне. Свет, заполоняющий мозг туманным пушистым облаком счастья, заставляющего жертвовать всем ради единственного тепла. Продолжая искать выход из сложившейся ситуации, захотевшей разделить любовь сложно не расстраиваться. Сложно держать лицо перед парнем, служившим опорой всю жизнь, заполняющим пространство вокруг, демонстрирующим настоящую, чистую любовь. Не обязательно любовь в понимании романтических подвигов, пений под окнами, под гитару, не сдерживая слез. Моя любовь... скорее ветерок. Ветерок, находившийся с другом постоянно рядом, защищая, казавшуюся мне, ранимую натуру. Конечно, Хосок взрослый парень, жесткий кремень, выработанный долгими точениями воды в лице нападков родных. — Я тоже тебя люблю, — шепчу, улыбаясь, протягивая руки для объятий в достаточно сырой библиотеке, где влага ощущается кончиками волос на теле, пустившем мурашки. По объятьям можно определить минутно-меняющееся настроение парня. Легкое, быстрое прикосновение показывает хорошее настроение брюнета, пытающегося смущенно выпросить ласку. Объятие крепкое, душное, отрывающее от пола значит нехватку поддержки, вызванную злыми поступками окружающих. Сейчас, нежно сжимая руки вокруг моей талии, я чувствую себя ценной фарфоровой куклой, управляемой любимым кукловодом, заполучившим полностью мой разум. — Мы справимся вместе, — продолжаю шептать, опаляя горячим дыханием шею Хоска, продрогшего в холодных стенах. — Нужно разделиться, — крепче льстится брюнет, котом выпрашивающим угощения. — Я останусь тут, а ты попробуй поискать на втором этаже. — Тебе стоит пойти домой, я справлюсь сама, — улыбаясь, смотря парню в глаза, желая заставить слушать сказанные слова. Чон точно не понимает, точно не хочет уходить, оставляя девушку одну разбираться со всеми проблемами. — Не говори ерунды, — строже проговаривает, отдаляясь, убирая руки с моего тела. — Мы сделаем это вместе. Говорит, а душа уходит в пятки. Смотрит — хочется подчиниться. Но сегодня нельзя, сейчас нельзя. Нельзя смотреть, открывая печальность положения, разделяющего нас. Нужно показывать счастье, раскрыть широко глаза, глубоко дышать, излучая уверенность. Уверенность счастливого завтрашнего дня, проведенного вместе, ворча из-за остывшего какао, так и не допитого в поцелуе. Уверенность увидеть новый мир, держать за теплую руку друга. — Просто мне кажется, я что-то нашла, — снова притягиваю Хосока для объятий. — А ты, вроде как, меня отвлекаешь. — Поцелуя не было, — откровенно смеется брюнет. — Давай вместе посмотрим, что ты нашла. Чон всегда такой проницательный, читает людей, как открытые книги. Яичница на завтрак, когда мало спишь; зеленый чай на ужин из-за вреда кофеина; клубничный джем вместо вишневого, когда идут дожди. Человек, способный запомнить привычки за секунду, применяя их против тебя, удивляя своим существованием. — Ты серьезно не веришь мне, — цокаю, пытаясь расоеденить наши тела, сросшиеся словно сиамские близнецы. — Мне надо сконцентрироваться. На что, парень, лишь улыбаясь, качает головой, снова понимая мое вранье. — Нет, правда, я хочу сделать это сама, — отхожу от Хосока, скрещивая руки на груди в оборонительной позе. — Иди домой, я вернусь позже. — Ты уверена? — Да, — отворачиваюсь, обводя руками множество полок в шкафах, набитых книгами. — Так будет лучше. — Все будет так, как ты хочешь, — на ходу бросает парень. — Не забывай, я люблю тебя. Оборачиваюсь, обнажая глаза, полные слез. Слез осознания, почему именно мне подошел дар «забвения». Слез потери бедующей любви ради настоящего друга, заполученного судьбой. Пройдет тысячу лет, любимый голос, глаза, улыбка, каштановые волосы, все мелкие и крупные детали останутся в моей голове, всегда напоминая о настоящей потере. Сложной потере, отдувающейся соленой влагой на лице, окунувшей парня. Сейчас, самое сложное решение становится по-настоящему больно, осознается последствие решений. Ни одна книга разрушить легенду, сложившуюся тысячелетиями, не сможет. Ни одна любовь сделать меня человеком, свободным, гуляющим, где хочет, любящим человеком, не сможет. Мой дар поможет навеки, до конца жизни Хосока стереть любое воспоминание обо мне, дав шанс начать новую жизнь. Возможно, шанс найти маму, ждущую долгими, бесчисленными днями неуловимого времени. Возможность узнать интересных людей, выучить новые строчки из незнакомых книг, авторов, живущих на другом континенте. Теперь Чон Хосок заберет верного друга Пака, показав настоящую жизнь муравейников-мегаполисов, зажигающих сотни огней изо дня в день. Стереть воспоминания любимого о любви не сложно, сложно жить с любовью самой, помня все. Помня лучи солнца в волосах, горячие объятия на оголенной коже, детские мечты и сказки, защиту и стену, преграждающую путь невзгодам. — Хосок, я тоже тебя люблю, — говорю последние слова, гипнотизируя парня, стирая его воспоминания. Если бы я знала, когда видела его вчера, что это последний раз, когда он кушаешь при мне, я бы постарался запомнить его лицо, его походку, всё, связанное с ним. И, если бы я знала в последний раз, когда хотела тебя целовать, что это — последний раз, я бы никогда не остановилась.