Legacies

[Soulmate!AU, в котором все, кто так или иначе причастен к миру сверхъестественного, обучаются в различных специализированных узкопрофильных школах, а затем попадают в университет, где их уже смешивают и объединяют, учат помимо прочего взаимодействовать и сосуществовать. Алек — dark! версия, нефилим, Хоуп — трибрид. События сериалов не учитываются] — В школах нефилимов только этому и учат, да? Быть заносчивыми уродами, унижающими всех вокруг? — в зеленых глазах Хоуп Майклсон пылает яркий огонь негодования, смешанного с презрением. Она такая смешная: вечно лезет вперед, стремясь заслонить собой каждого маменького сынка, каждую рестрепанную дурочку. Сирые и убогие за ее спину прячутся с благоговением, на руках ее носить готовы в благодарность, а она всегда только смущенно отмахивается да бежит вершить новые добрые дела. Алеку она до плеча едва ростом достает, ее воспринимать всерьез как-то нелепо даже, но отчего-то именно ее колкости он никогда мимо ушей пропустить не может. — А в школах трибридов чему учат, Майклсон? — снисходительно усмехается ей Алек, но где-то глубоко-глубоко внутри, под маской плохого парня с дурной репутацией и губительными наклонностями, прячется сожаление. Ему никогда не хотелось обижать ее по-настоящему, эту девчонку. Она первой встала на его пути, и все понеслось по накатанной. Бесконечные стычки с ней уже давно вошли в привычный распорядок каждого дня, где-то между второй чашкой кофе и торопливым и грубым сексом в уборной с какой-нибудь безмозглой, но симпатичной белокурой пташкой. — Школ для трибридов не существует, Лайтвуд, — на щеках Хоуп проступают алые пятна. Она ненавидит быть особенной, но это ее вечная ноша, невидимым грузом лежащая на ее круглых плечиках. — И ты знаешь это так же хорошо, как и я. — О, да, — соглашается Алек нарочито покладисто, чтобы тут же прибавить: — Быть бесцеремонной выскочкой, вмешивающейся в чужие дела, ты прекрасно выучилась из без специализированных школ. Хочешь аплодисменты? — Хочу, чтобы ты свалил на хрен и оставил в покое Саймона, — Хоуп упрямо вздергивает подбородок и глядит ему в глаза, и Алеку хочется на самом деле сдаться, хлопнуть ее по плечу и перевести все в шутку, но он не может. Компания его приятелей стоит рядом, они наблюдают и гогочут, подбадривают и дают ценные советы по «уделыванию этой мелкой сучки», и он малодушно использует какой-нибудь из особенно идиотских советов, чтобы остаться на том сомнительном пьедестале, который однажды занял ради смеха. Все это социальное опутывающее дерьмо въелось в подкорку, отравив мозг — Алек Лайтвуд долго верил, что это именно он дергает за ниточки, но чертовой марионеткой всегда был он сам. Хоуп Майклсон, наверное, понимает это — оттого и глядит так презрительно, оттого каждый раз и заступает ему путь. Она знает, что он на самом деле слабый, и сломать его проще простого для кого-то, у кого есть стержень. У нее этот стержень есть и этот факт, пожалуй, в самом деле может стать поводом для неприязни. — Саймон, твоя мамочка не всегда будет рядом, — с кривой улыбочкой предупреждает Алек молодого вампира, сгорбившегося позади Хоуп. — Я буду с нетерпением ждать новой встречи. — Я оставлю на тебя жалобу декану, Лайтвуд, — обещает ему Хоуп холодно. — Им придется тебя исключить, когда жалоб наберется достаточно. — Жаль разочаровывать тебя, мисс Последняя Идеалистка В Мире, но мои родители никогда не допустят, чтобы этих жалоб в самом деле набралось достаточно, — обрывает ее Алек насмешливо. — Лайтвуды имеют слишком большой вес в сверхъестественном обществе, и ты бы знала это, если бы… — Инсендиа! — Хоуп щелкает пальцами и куртка на Алеке буквально вспыхивает синим пламенем, и беспощадное пламя, охватившее нефилима, отражается в ее непроницаемых зрачках. — Да, я бедная сиротка, — говорит она, пока приятели Алека тушат охватившее его пламя возмездия с возмущенными воплями и призывами на помощь. — Но мои родители не всегда были мертвы. Прежде, чем покинуть меня, они научили меня постоять за себя. Хоуп Майклсон разворачивается на каблуках и уходит, и злорадствующий мозгляк Саймон спешит за ней, а Алек… Что ж, Алек отправляется зализывать раны в своей горелой куртке и разрабатывать план мести. Сказать по-правде, он восхищен поступком Хоуп куда больше, чем зол на нее за это воспламенение. *** Метка с именем Хоуп на его предплечье проявилась, как чертов феникс, на восстановившейся после ожогов коже сразу же после того, как он использовал исцеляющую руну. Увидев, как буквы ее имени причудливым узором проявляются из ничего, связывая его с той, кто совершенно точно с ним ничего общего иметь не желала, Алек не смог сдержать злого и горького смеха — так смеются безумцы. Или те, кто вконец отчаялся и запутался в собственных чувствах и желаниях. Алек, пожалуй, себя мог причислить к обеим категориям. Хоуп избегала его почти неделю — все вокруг сплетничали о том, что она боится мести Алека, что боится того, что он подаст на нее жалобу декану за использование магии во вред в стенах университета, но Алек знал правду: у Хоуп тоже появилась метка с его именем и Хоуп не знала, что с этим делать. Наконец, они столкнулись в коридорах университета: столкнулись намеренно, потому что Алек искал ее, а она искала Алека. — Нам нужно поговорить, — коротко обронила она, и от внимания Алека не укрылось, как нервно она натягивает рукава своей кофточки пониже, скрывая метку. — Иди за мной, — велел он так же кратко, будто эти обрывочные фразы могли помочь им обоим как-то свыкнуться с мыслью, что они теперь связаны и обречены на совместное будущее. Алек привел ее в один из пустующих на тот момент кабинет и запер дверь изнутри, чтобы никто не смог помешать им, а затем медленно обернулся, чтобы встретить растерянный взгляд Хоуп. — Ты не подал на меня жалобу, — сказала она и коснулась метки под рукавом своей кофточки. — Из-за этого? — Нет. Я не стал бы подавать на тебя жалобу, потому что вел себя как ублюдок и заслужил, чтобы меня поджарили. — Кажется, ты впервые в жизни сейчас сказал в самом деле то, что думал, а не то, что жаждут слышать твои прихлебалы, — губы Хоуп дрогнули, словно она хотела улыбнуться, но все же улыбки не последовало. Алек ощущал себя дьявольски погано, стоя напротив нее и понятия не имея, что теперь будет с ними. Наверное, ему стоило что-то сказать, что-то сделать, но он не знал, что именно. — Я не хочу всего этого, Лайтвуд, — наконец, прервала затянувшееся молчание Хоуп. — Ты не парень моей мечты. Ты… — Дерьмо? — с недоброй усмешкой подсказал Алек, ощутив внезапный прилив злости. — Недостаточно хорош для тебя, трибридская мать Тереза? — Я знаю, что все это твое, как ты выразился, д е р ь м о, напускное, — раздраженно оборвала его Хоуп. — Не знаю, может ты и славный парень где-то глубоко внутри, и душа у тебя в самом деле ангельская и добрая, но я просто не готова к этому. Я должна идти своим путем, понимаешь? Я должна закончить этот университет и сделать все, чтобы смерть моих родителей не оказалась пустой жертвой. Я не могу растрачивать себя на то, чтобы становиться чьей-то половинкой! — Это не тебе решать, Хоуп, — глухо произнес Алек, с него мгновенно сошла вся спесь, когда он понял, что Хоуп не собирается унижать его и не считает катастрофой то, что именно он стал ее соулмейтом. У нее была своя трагедия, вот в чем дело. И это он понять мог. — И не мне тоже. просто это случилось, и теперь… Ты знаешь, как это действует. Связь будет расти, нас будет тянуть друг к другу все сильнее, пока мы просто не… — Я найду заклинание, которое остановит все это, — решительно заявила Хоуп. — Мы не влюбимся друг в друга, как покорные идиоты. Мы будем жить так, как прежде. — А что, если я не хочу жить так, как прежде? — Алек сначала даже не понял, что сказал это вслух, и лишь когда ощутил на себя вопросительный взгляд Хоуп, то до него дошло, что мысль сорвалась с языка. — Я не хочу больше всего этого, Хоуп, — он молчал целую вечность, не зная, поймет ли она, захочет ли слушать вообще, ведь он, по сути, всегда был ее противником. Но Хоуп слушала, и ее потеплевший взгляд просил продолжать, так что Алек продолжил: — Я был засранцем столько, сколько себя помню. Задирой, драчуном, ловеласом. Почему-то такие всем нравятся, а я хотел нравится всем. Да, теперь я нравлюсь всем, но не себе. Я ненавижу себя, понимаешь? И чем больше дерьма я делаю, тем сильнее в нем вязну, это замкнутый круг. Может, ты — мой единственный шанс разорвать этот круг? — Ты не можешь решать за меня, — покачала головой Хоуп, но ее голос звучал не возмущенно, а сочувственно. — Мне жаль, Алек, но я… Я не знаю. Я не уверена, что могу. — Мы можем не заходить далеко. Не до самого конца. — Хочешь, чтобы я заколдовала нас в шаге от любви? — наконец Алек увидел ее улыбку, улыбку, которая предназначалась ему, а не кому-то еще. И эта улыбка была прекрасна. Кажется, у него предательски сжалось сердце от умиления. Неужели это из-за метки, неужели она действует так быстро? — Хочу, чтобы мы решили это не прямо сейчас. Давай дадим друг другу еще неделю. — Боже, Лайтвуд, я сейчас ощущаю себя героиней плохой романтической комедии. Ты сейчас скажешь, что эту неделю мы должны провести вместе? — Ну, в общем-то, да. — Это будет странно. — Но ты согласна? Хоуп вдохнула поглубже, прикрыла на несколько мгновений глаза, а затем распахнула их и выдохнула: — Ладно. Только потому, что ты понял, за что я тебя подожгла. Я не могу лишить шанса парня, который потенциально хороший. — И потенциально твой, — хмыкнул Алек. — И потенциально — мой, — согласилась Хоуп и рассмеялась. Звук ее смеха показался Алеку сладкой музыкой — в тот миг, когда она смеялась для него, он понял, что для него все уже изменилось. Теперь осталось изменить все и для Хоуп тоже.