Shades of recovery

      Было не ясно, как глубокая ночь перешла в раннее утро, так как небо не меняло свой грузный, тяжелый темно-серый оттенок, затянутое тучами. Стеной разливался ливень, шумно ударяясь о мокрый асфальт о ветви дуба, раскачивающегося от невзгод погоды, у окна. Его мощные линии рукавов, окутанные ещё не полностью опавшими, но такими неприятно желто-коричневого отлива листьями, покрытыми мертвенными пятнами, неприятно шелестели от сильных капель. Казалось, что они посмертно перешёптываются о том, что за ними наблюдает не менее живое создание, которое едва вспоминает, что нужно дышать и моргать. Они двигались вместе с жесткими прутьями, создавая в небольшой комнате со светлыми обоями, театр теней. Их раскачивания меняли картины одну за другой, не забывая играть и на бледном лице своего наблюдателя.       Почерневшие глаза не смыкались всю ночь уже не в первый раз за последнюю неделю, не сводя своего поникшего взгляда с одной и той же картинки, которая словно анимированная, могла зациклено меняться. Сквозь щели в белых, пластиковых оконных рамах свистяще задувало холодный сырой воздух, из-за которого бледно-серая кожа покрывалась мурашками, а тело дрожало.       Блёклый белый свет от фонарей чётко освещал, тускло доходя до комнаты на шестом этаже, чётко освещал прямоугольник, захватывающий, заставленный вещами, лежавшими не на своём месте, подоконник, треть кровати и саму бессонную фигуру в чёрном. Темноволосого охватывала паническая тревога, гоняющая мысли в голове со световой скоростью, отдавая мигренью, с аритмией. Он постукивал подушечками пальцев по своим согнутым, и поджатыми к груди ногам, которые обнимал. Борьба моральной невозможности найти себе места, не то что в этом мире, а даже в комнате, с физической слабостью, не дающей нормально передвигаться по ней же — сводили с ума. Учащенное сердцебиение, казалось, что раздаётся по комнате глухим эхом, ударяясь о стены и отскакивая от них, чтобы столкнуться с холодным паркетным полом.       Со стороны это напоминало художественную картину, которой можно было бы дать название «Сумрачное издыхание» или может «Темнее рассвета», парень не мог определиться, смешон он или обречён. Казалось, что кто-то крепко держит его за горло, не сжимая хватку до конца, желая лишь поизмываться над своей жертвой, который начинал жадно хватать воздух, откашливаясь. Его руки сжимали собственные ноги до бумажно-белых следов, в попытках переключиться с одной боли на другую. Отросшие, от отсутствия ухода за собой, ногти, плотно впивались в тонкую кожу, пока два под двумя из них не проявились алые бороздки. Разошлась местная боль, из-за которой ему пришлось остановиться. Причинять себе физический вред, оказалось, не так просто, как описывается в книгах или показывается в арт-кино. Может, если бы он желал публичного внимания к своей персоне и жалости, то постарался бы лучше, но сейчас играть было не для кого. Никому не нужный спектакль и сцена способная погрести в забвенье, как только того пожелает её главный герой.       Одинокое уныние поглощало. Но оно так долго томилось внутри, так и не разлившись по бокалам сострадающих, что забродило в смесь гнева и агрессии, возвращая на мгновение силы. Воющий крик раздался на всю квартиру, а за ним последовало метание фоторамок, хранящих в себе воспоминания о учебных временах, в стену. Те звонко ударялись, разбиваясь в мелкие, пыльные осколки, часть из которых в то же мгновение запала меж щелей паркетных досок, чтобы схоронить этот момент надолго. На обоях появилась небольшая вмятина, нарушающая четкий рисунок из глянцевых бежевых геометрических фигур, но это мало волновало виновника.       Он схватил подушку и принялся ей бить о кровать, заставляя голубоватую простынь вздыматься и собираться неровными складками, о подоконник, сбивая с него прозрачную кружку с недопитой водой, и даже о самого себя, ударяя ей о голову и о лицо, пока силы вновь не покинули его. Парень остановился, уткнувшись лицом в мягкий атрибут для сна, и так и упал вперед, вытягиваясь на постели, не переставая обнимать злосчастную. Из его глаз текли слёзы, а нос тут же забился, мешая нормально дышать, от чего всхлипы становились громче, заполняясь усиленным хватанием воздуха. Эта истерика продолжалась в одинаково усиленном состоянии практически целый час, пока не послышались шаги проснувшихся родителей. Нет, они не встали из-за криков и слёз сына, им просто пора собираться на работу, которая должна быть у каждого человека. А у их ребёнка её нет уже второй день.       Их сборы и разговоры между собой о состоянии пошатнувшегося семейного бюджета, заставили Минхёка притихнуть, чтобы прислушаться к этим колким словам, летящим в его сторону. Он знал, что лучше закрыть уши и исчезнуть, чтобы не слышать ни единого звука, но проклятое природное любопытство было способно преодолеть инстинкт самосохранения. — Этот негодник думает только о себе! Он специально изводит нас! — доносился голос отца, который, скорее всего, в это время пил на ходу свой утренний кофе, одновременно завязывая темно-синий галстук. — Ночами не спит, скулит, громыхает вещами, — поддакивала мать, — Совесть потерял. Не таким мы его растили с тобой, дорогой. Не таким! — Надо было ещё тогда взять кредит и отправить его заграницу на обучение, чтобы не мешался под ногами, — ворчал мужчина, судя по звукам надевающий тяжёлые сапоги, а затем и пальто. — У нас не было такой возможности, милый, не вини себя, — приговаривала женщина, провожающая мужа первым.       Эти разговоры были невыносимы. Каждое слово проходящее иглами в комнату, словно проникало под кожу и проходилось прямо под её поверхностью, разрывая соединительные ткани и капилляры.       Подорванное психическое состояние парня не позволило ему долго оставаться лишь слушателем, скапливая железные остря в груди, с одним лишь желанием — вырваться наружу. Он резко подорвался с кровати, тут же получая в ответ сильнейшее головокружение с сопровождением серых пятен перед глазами. Это состояние вызвало тошноту и заставило тут же сесть на край постели и ухватиться одной рукой за голову, а второй за живот. Его раскачивало из стороны в сторону даже в сидячем положении, словно он был тем самым потускневшим дубовым листом борющемся с порывами ветра и ливня.       Чтобы прийти в себя ему понадобилось ещё несколько минут, в которые отец уже выходил из дома, и он едва успел его окликнуть, распахивая комнату и являясь на глаза родителям призрачным видением. — Папа! Как ты можешь говорить такое?! По-твоему лучше было бы не видеть меня больше никогда? Так может мне не уехать нужно куда подальше, а сдохнуть?! — брызжа, выделяющейся от тошноты, слюной повышал тон парень. — Может, сразу утопишь меня, как собаку плешивую? Или задушишь, как своего брата в утробе? — истеричное состояние вновь набирало обороты, вызывая поток слёз. Минхёк не собирался контролировать свою речь, желая пронзить этих людей всеми теми иглами, что они посылали ему. — Да как ты можешь?! — закричал мужчина, округляя глаза от злобы и возвращаясь с порога в дом, поднимая руку на сына. — Ах ты, мелкий паршивец! — заверещала его мать, первой начиная рукоприкладствовать, ударяя ребёнка ладонью сначала по лицу, а затем по голове, таким образом, не давая подойти к нему мужу. — Ты как с отцом своим разговариваешь?! Совсем совесть потерял! — не прекращала она тараторить, оттягивая темноволосого за ухо и снова давая пощёчину. — Возвращайся в свою комнату и не выходи оттуда, чтобы глаза мои не видели тебя!       И хозяйка дома продолжала бы там кричать, если бы в открытую дверь их квартиры не постучались. Стук был до боли знакомый. Три удара идущих ровно друг за другом и завершающий четвертый через небольшой промежуток. Все затихли и обернулись в сторону дверного проёма, где стоял яркий красноволосый парень, одетый в синюю ветровку, из-под которой торчал ворот белого свитера, джинсы под цвет куртки и бежевые непромокаемые ботинки. В руках у него был сложенный зонт в виде трости коричневого цвета, с крыльев которого стекала вода, создавая лужицу у порога. — Доброе утро, господин Ли, — лучезарно улыбнулся гость мужчине с несуразными чертами лица, а затем переводя взгляд на знакомую даму. — Госпожа Ли, здравствуйте, — он поклонился, и затем перевёл взгляд на своего зарёванного школьного друга, и подмигивая ему. — Как дела, Минхёк? — Ши… Шин Хосок?! — воскликнула мать, удивленно хлопая глазами и отпуская своего сына, чуть отталкивая того в сторону, а отец в то же время наигранно выпрямился. — Ты что тут делаешь? Ты же вроде в США жил. — Так и есть, можно сказать, что и живу. Но сейчас у меня начался длительный отпуск, в который я решил прилететь на родину, чтобы повидаться с ним, — он указал ладонью на младшего, дружелюбно улыбаясь и не дожидаясь приглашения, заходя внутрь дома. — А-а, вот как, — натягивая улыбку, закивал отец, отодвигаясь с прохода. — Он у нас, правда, сейчас немного не в себе, так что лучше… — Пап! — перебил его тот. — Ты опаздываешь на работу, — процедил через зубы темноволосый, после чего мужчина лишь махнул рукой, и, покачав головой, вышел из дома, прихватывая с собой складной зонт. — И тебе, мама, пора уже… — У меня сегодня отгул! — хмыкнула та, задирая нос. — Значит, чтобы не мешать вашему законному отдыху, я заберу Минхёка на прогулку, вы не против? — обаятельно посмотрел нежданный гость на даму, заставляя её смутиться, несмотря на то, что она знала о его ориентации. — Делайте, что хотите, — устало ответила она, уходя на кухню.       Оба парня проводили её хрупкую фигуру взглядом, облегчённо вздыхая, когда она скрылась за длинным коридором и послышался характерный писк включения телевизора. — На улице сильный ливень… — И что? Не гулять теперь, что ли? — удивился Хосок. — Не ищи отговорок! Иди, быстро приводи себя в порядок и мы будем выдвигаться.       Шин всегда был напористым парнем, с которым сложно было спорить хоть в чём-то. Он умел стоять на своём, добиваясь желаемого любой ценой. Любая попытка пойти тому наперекор — заканчивалась скоротечным фиаско. Будучи прекрасно осведомлённым в этом плане, Ли отправился в свою комнату, у которой была отдельная душевая комната.       Постояв с несколько минут под прохладными струями, смывая с себя ночную бессонницу, сплетенную с истериками, парень причесался и быстро натянул на себя черный свитер с воротом заходящим на подбородок, а также чёрные висящие джинсы, нуждающиеся в плотном ремне. На выходе из комнаты темноволосый прихватил свой рюкзак любимый, затертый кожаный рюкзак серого цвета, в который закинул бумажник, мобильный и переносную зарядку. Последними его атрибутами стали высокие кожаные шнурованные ботинки Мартинсы, которые он носил с первого курса и куртка с отталкивающей воду тканью. — Куда идём? — Вкусно завтракать, — вновь обольстительная улыбка, и лёгкий жест руки, поправляющей неровно лежавшую прядь волос парня за ухо. — Мы могли покушать у меня, — задумался Ли, прихватывая зонт и выходя из дома. — Мама вчера приготовила клецки. — Ой, да ну эти клецки-моцки! — махнул он своей крупной рукой с такой амплитудой, что едва не задел Минхёка, которому пришлось отклониться туловищем назад, давая пальцем рассечь воздух возле своего лица. — Я ещё не знаю, что мы будем, есть, но это будет восторгом. Понял? — Э-э, ладно, — покачал головой обескураженный молодой человек, закрывая дверь дома, и следуя за своим другом. Его ещё знобило, и мучило головокружение, но столь необычная ситуация, действительно заставила его на время забыться. — Ты похоже совсем не удивлен тому, что я прилетел и так резко заявился на пороге твоего дома, — наигранно недовольно вздохнул Вонхо, открывая свой зонт при выходе на улицу. Капли с него разлетелись в разные стороны, также обрызгивая и Ли. — Не то чтобы… Я удивлен, — тихо пробормотал парень, открывая свой следом. — Просто я не в состоянии сильно радоваться сейчас, да и вообще, такой поворот, кажется мне самым логичным после твоих слов о двух сутках. — Вот ты какой… — красноволосый задумался. — Замученный. Но ничего!       Хосок старательно не показывал своё обеспокоенное за друга состояние. На деле Минхёк выглядел куда хуже, чем через камеру. Двухмерное изображение, не могло передать истощение парня или тусклый цвет кожи. Оно также не отображало и само эмоциональное состояние, которое рвалось наружу, несмотря на попытки его скрыть. Это давление могло бы сбивать людей с ног, но на деле, на них едва держался Ли. Тяжелые ботинки на крупной подошве, плотно прошитые по периметру, шлепали по холодным грязным лужам, льющимся ручьем по маленькой столичной улочке с десяти градусным склоном. Мокрый асфальт напоминал чёрную реку, расходившуюся по городу своим стремительным потоком. Этот оттенок казался темноволосому чем-то схожим с тем, что сейчас сжимает его изнутри. Его вновь начало трясти, причём с такой силой, что ослабленные руки выпустили пластмассовую изогнутую ручку зонта от первого же сильного порыва ветра, унося его на несколько метров назад. Наклон дождя также изменился в его направлении, забивая резкие капли прямо в серое лицо, заставляя парня зажмуриться и тут же укрыться рукавом куртки. — Эй, дите малое, нужно держать зонт крепче. Ты парень или девчонка, а? — нарочито с издёвкой пробубнил Шин, быстренько подбегая к упавшему на землю, и катившемуся от потоков вихря предмету. Он понимал, что эти слова заденут его друга, ведь тот не будет спорить, что сил у него нет из-за своего состояния, но в то же время это может постепенно будить в нём желание набраться их.       Волосы Минхёка быстро промокли, а за ними и джинсы, заставляя его теперь дрожать ещё и от холода. Лицо парня явно не отражало того, что он хотя бы немного рад находиться на улице с Шином, что того сильнее озадачивало. — Мы идём туда! — указал красноволосый на кофейню находящуюся в небольшом застеклённом бизнес центре. Сеть была довольно известная, но при этом имела цены далеко не для среднего класса, что только больше убедило его, что им определенно нужно именно в неё. — Хосок, это дорогое место. Пойдём ещё куда-нибудь? На углу есть кафешка, где всё по тысяче вон, — нахмурился Ли, поджимая потрескавшиеся губы. — Сопротивления не принимаю, — старший взял спутника за холодную руку и потянул в сторону уютного теплого заведения.

«Наше болото сравнимо Тихому океану: от тишины - лишь название, а глубины реалия»