Неудобно спать на потолке

Едва Гермиона успела завозиться с ключом в замке, как волоски на руках встали дыбом. Не надо было глядеть в хрустальный шар, чтобы почувствовать своего визави прямо за дверью. Перед внутренним взором мелькнула безо всякого труда выдуманная картинка: буквально пару часов назад она чувствовала его руку на своей шее, а теперь воображала быть задушенной. Вместе с тем, прощальный поцелуй казался полным такой страсти и удовлетворенности, что она не знала, чего же на самом деле хочет и медлила у двери, открыв замок. Наконец, распахнув дверь, конспираторша увидела его, стоящего у самого порога, так близко к дверному полотну, почти упирающегося в него своим породистым носом. Он протянул руку и с нескрываемой алчностью, сотрясаясь от крупной нервной дрожи, схватил ее ношу, уменьшить которую отныне не представлялось возможным. Гермиона ждала, что он захлопнет дверь с дьявольским хохотом. Но Люциус внезапно напугал ее еще сильнее. Он ухватил хозяйку за руку, потянул в дом… — Я хочу, чтобы ты это видела! Мне нужен взгляд со стороны. Все мельчайшие подробности. Знаешь, пока тебя не было, я думал над твоими формулировками сути палочек. Они и так весьма передовые, достойны ведущего магического аналитика Отдела тайн, но то, что пришло в мою больную, неполноценную голову и вовсе страшно! Гермиона, я думаю, что обретая палочку, мы создаем ни что иное, как крестраж! Именно поэтому взятая в бою палочка перестает принадлежать бывшему владельцу. Частица души, вложенная в неодушевленный предмет, гибнет. — И ты хочешь обрести часть себя? Ту самую, чье отсутствие тебя так беспокоит? — спросила она, приготовившись не верить любому ответу. — Пока не знаю. А точнее, не узнаю, пока не попробую, — произнес он деловито. — Люциус, извини, а можно вопрос? — Да-да… — он вскрывал надежный коробок, не лишенный элегантности, совершенно ее не слушая, словно ребенок, срывающий обертку с рождественского подарка. — Ты и правда хочешь магию назад так сильно, что простой эксперимент, скорее всего провальный, вызывает у тебя такое воодушевление? — А? — Люциус… — она поправила прядь его волос, упавшую на лицо. Он поднял глаза — пустые и холодные. Будто палочка являлась доказательством его бытия, а Гермиона — странной помехой. Он смотрел и не видел ничего перед собой. — Что, Люциус? Я стремлюсь туда же, куда и ты! Мы в четверти шага от блаженной свободы. Идем и начнем исполнять желания, как настоящие волшебники. — Но мне придется ее вернуть! — воскликнула она в ужасе. — Да… Хм… Ты мастерски ставишь подножки! И чего это я, в самом деле? Вернем! Есть у меня соображения на этот случай. Она не верила. Холодная сила «темной стороны» крепко его сковала. Именно тот Малфой, который могучий маг, величавый и бесстрастный, и был самым настоящим! Прежде чем идти на улицу, он долго и самозабвенно играл с палочкой. С каждым новым взмахом выражение лица бывшего мага менялось. Сначала он демонстрировал удивление, потом — откровенное недовольство, сменившееся апатией. — Ты и в банк так пойдешь? — он отложил палочку и уставился критическим взором на хозяйку. — Мне-то ясно — надеть больше нечего. И не трансфигурируешь, как назло! — У меня, — она замешкалась, — есть пара маек Рона. — Мне подойдет это? — Люциус с сомнением разглядывал старую трикотажную футболку фаната «Пушек Пэддл». — Ты прав. Смехотворно! И цель визита предполагает определенный внешний вид. В Гринготтс так просто не забежишь — это не маггловский банк, для посещения которого давно никто не принаряжается. Гермиона задумчиво принялась комкать майку бывшего возлюбленного, придавая ей вид использованной ветоши. Но она не смогла остановить бешеный поток мыслей, и, осевшее крупинками золота понимание, пришло: Малфой испытывал жгучую ломку стереотипов старого мышления. Он не мог представить себе, что может выглядеть иначе, но и узнанным быть не хотел! — Успокойся, мы так или иначе используем вход для магглов. Я не стану переодеваться, а ты… Некоторое время они потратили на поиски всевозможных платков и попытки убрать волосы. Но колоритная внешность их обладателя выпирала наружу и делала все их изощрения практически бесполезными — на мужчину трудно было не обратить внимание, будь ты даже ничуть не заинтересован или абсолютно занят. Не каждый день, в конце концов, видишь классическую греческую мраморную статую, стилизованную под мифическое эльфийское наследие. — В конце концов! —  вспылила Гермиона, — кому какое дело до твоих передвижений! Появился — значит, есть на то причины. И можно не оправдываться. Тоже мне — преступление. — Пламенные речи и убедительные. Тогда и ты прими, пожалуйста, человеческий облик. До Хеллоуина далеко, — принялся капризничать Малфой. Гермиона рассмеялась. Человеческая реакция — вот чего ей не доставало каждый раз. Когда легкая кисея вечной его «роли» приподнималась залетным ветром хорошего настроения, Малфой нравился ей по-настоящему. И, как ни странно, его хотелось защищать от всего мира. То ли от того, что походил он на музейный экспонат, то ли от явной его беззащитности в некоторых чисто бытовых ситуациях, но ей вновь захотелось взять шефство над горе-пожирателем. Исходя хотя бы из того, что судьба редко подбрасывает даже самые гнилые сюрпризы без воспитательных целей, она заслужила именно это… На улицах Люциус старался держаться с достоинством, что не помешало ему привычно крепко ухватить свой «спасательный круг» за руку. А Гермиона выбрала не самый короткий путь, ведущий к «той самой» телефонной будке. Украдкой поглядывая на своего спутника, она определила, что совсем не новинки технического прогресса магглов волнуют его. Малфой боялся потеряться. Он не спешил объясняться, не хотел нарушать гармонию тишины, возникшей между ними. Но скоро голова любопытной до нельзя Грейнджер начала напоминать флюгер. — Я не бывал в этой части Лондона, — сообщил он сухо. — Хотя некоторые районы знаю неплохо. Часть моих денег всегда вращалась в финансовой системе магглов. Деньги не пахнут, — заметил он философски, глядя на ее высоко взметнувшиеся брови. — Разумеется, тебе не приходилось пользоваться остроумными входами для посетителей — не магов. Тебе и делать здесь было нечего. А мои родители иногда именно так попадали в банк для обмена денег. Не всегда кто-то из волшебников мог бы помочь. Да и им нравилось быть причастными к волшебству не только через меня. — Для одних магия — сказка, для других — повседневность… — Заходим, — прервала она их очередную содержательную беседу. Втиснувшись в телефонную будку, оба почувствовали себя и провокационно, и глупо. Гермиона впечаталась в твердую грудь, ощутив свою — до безобразия мягкую. Пресловутый первичный мужской половой признак без стеснения отреагировал на столь явное предложение воспрять. — Как неудобно, — прошептала она, багровея. — Не то слово! — согласился Малфой. В Атриуме ситуация вновь накалилась, и отнюдь не по вине расшалившихся гормонов. Он сжал ее руку в своей с такой силой, что Грейнджер даже начала вырываться. Но, глянув и на второй увесистый кулак, попыталась успокоиться. — Сделай вид, что тебе наплевать, как всегда. Я понимаю — неприятно… — А тебе приятно? — прервал он начало бравого ее монолога. — Я был хозяином этого мира! Или тебе совершенно непонятно? Как не была волшебницей, так ею и не стала… — Я лучшая волшебница своего курса! — зашипела она в ответ. — Но я же — просто человек, который ищет выход из ситуации. Я умею приспосабливаться, мне показалось, что и ты… — Фу! Остановись! Пилишь меня хуже престарелой жены. Цисси ничего подобного себе не позволяла… Тоже мне, поддержать вздумала. Дождись, ради Мерлина, развязки, а я тебя, вероятней всего, удивлю. — Идет! — согласилась она с небывалой легкостью. Оставалось досмотреть основное представление. Они поспешили покинуть людный Атриум, чтобы смешаться с гомонящим потоком людей, вынужденных ютиться на защищенном магией пятачке. Двигались они быстро, словом перекинуться не было возможности. И все это время она ощущала его железную хватку. Доминирующий Малфой, стремящийся к цели, действовал на ее подсознание умиротворяюще. Буквально в каждом шаге и жесте отражалась его уверенность в победе над системой. Они вошли в мраморно-белое с яркой зеленью помещение гоблинского банка. Волшебные уродцы как всегда не суетились за своими высокими конторками. Каждый, даже впервые вошедший сюда, удивительно четко представлял, что делать. Как будто сотни тончайших нитей опутывали зал, как паутиной, а нужный сотрудник сам подтягивал к себе «добычу», словно мерзкий паук. И Гермиона, держась за руку Люциуса, понимала, куда он стремится. — Добрый день, мистер Малфой, — поприветствовал их гоблин отнюдь не радостно. — Надеюсь, вам не нужно напоминать не только о необходимости предъявить палочку, но и о том, что ваша спутница не получит доступа в хранилища. — Палочка, — с усмешкой и нараспев произнес Люциус. — А в замшелых подземельях нам и вовсе делать нечего. Дайте мне стандартный бланк для закрытия счета и конвертируйте всю сумму в маггловскую валюту. Да не убогими бумажками, вполне подойдут пограничные платежные объекты. Гоблин осклабился, со скрипом проводя ногтем по дереву палочки. — Подлинность не вызывает сомнений. Займите удобные места в зале. Мне потребуется время. — И никаких вопросов? — удивилась Гермиона. — Что по-твоему этот гоблин должен был у меня спросить? Причины закрытия счета? Так они очевидны: даже без окончательно потерянной магии в колдовстве я ограничен. Гоблины удивительно понятливы, когда нужно. Да и клиент из меня теперь самый что ни на есть заурядный, потому как с некоторых пор золотые горы поистощились. — Что тогда представляют собой пограничные платежные объекты? — она впитывала все новое, как губка. — Денежные системы в замкнутом, ограниченном мире существуют в противоестественных условиях. Желание магического мира иметь свою валюту обернулось тем, что правящая элита нескольких банков, как и некоторые другие министерства мира магглов, знают о нашем мире. Статут соблюдается с обеих сторон. Но я смогу доказать свою платежеспособность за пределами Косой аллеи. И меня не воспримут, как папуаса. Впрочем, деньги в золотом и серебряном эквиваленте всегда можно продать по весу. Гермиона интенсивно кивала, понимая, что Малфой наверняка взвесил все возможности перенаправить свои финансовые потоки в новое русло. Значительно больше ее волновало полное его отступничество. Сейчас он открещивался от благ мира волшебников, крайне неохотно оперирующих деньгами внешнего мира. И дело тут ни в курсе галеона к фунту, а в принципе, значительно более закостенелом, чем неприязнь между чистокровными и магглорожденными. — Волшебники не любят магглов, — высказала она вслух свой последний вывод. — К чему это ты? — произнес Малфой устало. — Тебе не кажется, что находиться здесь тяжело, как на большой высоте? Воздуха не хватает… — Я уже освоилась за несколько дней. Гермиона пристально посмотрела в его лицо и вынуждена была выдержать небольшую дуэль взглядов. Она не знала на сей раз, как подбодрить человека, который и без того отчаянно и решительно был готов ко всему. — Мне потребуется намного больше времени, чтобы прижиться во внешнем мире. Ведь волшебники так ненавидят магглов!.. — пошутил он невесело. С этими словами над стойкой уважаемого гоблина, столетиями обслуживавшего не менее уважаемый род Малфоев, зажегся зеленый огонек. Гринготтс они покидали с тяжелой душой. Мисс Грейнджер являлась признанной мастерицей перекладывать все невзгоды на свои плечи. Она успела домыслить, что его действия продиктованы внушением с ее стороны. И трижды отринуть собственные выводы. К счастью или к сожалению, но на Малфоя повлиять мог только сам Малфой. — Проводи меня на вокзал. Я не разберусь в метро, — попросил он с порога, просматривая кипу документов. Гермиона только кивнула. Она думала предложить перекусить, но ее общество, очевидно, настолько опостылело бывшему Пожирателю, что он ни минуты терять не собирался. Всю дорогу до вокзала Люциус молчал. Тишина, словно неумолимый убийца, подкралась вновь и похлопала свою жертву по плечу, обещая быструю и безболезненную расправу. Она не хотела вновь погружаться в одиночество! Но не была ли это очередная ступень, как руководство к действию — отнестись уже серьезно к жизни, пустить в нее кого-то, перестать убиваться о неожиданных неудачах, стать гибче и взрослее. Могла ведь стерпеть и сделать некоторые выводы даже из своего недолгого нахождения в таком обществе. А уж какие были приятные мгновения слияния двух противоположностей! Вне разума, вне законов и условностей… И совсем не вопреки желаниям… — Ты берешь? — раздалось над ухом. — Гермиона! Она несколько минут смотрела на зеленый листок билета в его руках и вполне маггловский паспорт, с разворота которого на нее смотрела какая-то, смутно напоминающая владельца, перепуганная физиономия в обрамлении всклокоченных белых прядей. — Тебя на фотографию с постели подняли? — спросила булькающим от переизбытка чувств голосом. Да. Так, значит. А как же еще? Куда он денется? Он ведь и не собирался прощаться!..