Неудобно спать на потолке

Тяжелая громада поместья предстала перед путниками так внезапно, будто выпрыгнула из-за угла, хотя дорога как раз углами не изобиловала, а катила по ровному пространству. Сглаженные верхушки холмов тоже особого рельефа не создавали. Разумеется, она не помнила менор. Не знали о нем и маггловские власти, покуда грандиозный замок находился под чарами. Сейчас же создавалось полное впечатление, что он поднялся, словно был затоплен на дне глубокого озера, внезапно обмелевшего. Вековые воды волшебства сгинули, оставив немаленький такой дом, с которым определенно нужно было что-то делать. — Сколько домовиков обслуживало эту громадину? — осведомилась она деловито. — Домовики — не просто слуги, — отвечал Люциус в тон, — хватало и трех. Я не говорю о временах, когда был еще и Добби. — Что ж, если законсервировать большую часть, мы сможем поддерживать оставшуюся в относительном порядке… Одна из створок помпезных кованых ворот покосилась, а вторую, скорее всего, заклинило. Хозяевам пришлось лезть, как ворам, в получившийся проем. Люциус протиснулся с трудом, отряхнул мелкий сор и уверенно зашагал к дому. Парадные двери, напротив, оказались наглухо запертыми. Тусклый звон дверного колокольчика не проникал и за пределы холла: бесполезное, на самом деле, устройство, если тебя никто не ждет. Задумчиво закусив прядь волос, Малфой поведал сквозь зубы, что самая надежная, старейшая домовушка Пинни не явилась на зов, как только его официально лишили возможности колдовать. Ему тогда еще и невдомек было, что магия совсем ушла, освободившись от оков плоти. Испарилась из его чистокровного тела, как испаряется газ, запертый в колбу сиявшей когда-то лампочки. И то показалось странным, что отняли слуг. Ведь он продолжал оставаться свободным, практически полностью реабилитированным членом магического сообщества. — Это для кого же? —  рассмеялась Гермиона совсем неласково и констатировала: - Только для тех, кто совершил подобную, весьма выгодную сделку с собственной совестью. — А для тебя?.. Люциус бросил чемодан и уставился на правдорубку Грейнджер. Вновь назревал конфликт на ровном месте, а ведь он только начал со всей страстью и самоотдачей делать то, что ей бы понравилось и характеризовало бы его вместе с тем как бунтаря, пошедшего наперекор системе. — Я думала некоторое время над тем, какое у меня к тебе отношение. И оно не походило на жалость к слабому. Так же мне не хотелось мстить и издеваться. В итоге, я пришла к мысли, что мы вновь избраны. Избраны доказать что-то, в первую очередь - себе, а потом - и людям. — Этакий квест по выживанию? — Люциус даже присвистнул. — Впрочем, твое появление вполне можно приписать персту самой Судьбы. А ты, как я погляжу, веришь во всю эту лабуду с предназначением, судьбой и прочей маломатериальной бякой! Сказать начистоту, я о об этом даже никогда не думал. Я собирался тихонько сибаритствовать, не высовываясь из норы. — Может, зайдем? — предложила она внезапно. — Это так по-гриффиндорски, что аж зубы сводит, — отвечал он с раздражением. — По-гриффиндорски — ломиться в закрытые двери. А ты поступи, как истинный змей, и заползи с черного хода. Заодно узнаем, много ли народу претендует на этот шедевр архитектуры. Так они и сделали. Внезапно пропал весь запал выяснять, откуда ноги растут у корявой цепочки поступков, звенья которой держались на честном слове. Он хотел девчонку и продолжал одновременно презирать ее маггловское происхождение, хотя, совсем не так, как раньше. Теперь он зависел в той или иной степени от ее знаний, а уж от благосклонности и подавно. При этом он вряд ли хотел вдаваться в особенности ее мотивов, проникать в тайны ее мышления. С одной стороны - знать ее, как не раз перечитанную книгу, очень хотелось. С другой - разве не наплевать ему было на ее чувства? Нет, не наплевать! Иначе бы не вел душеспасительные беседы, - остановил себя Люциус. А она сама раз за разом противоречила себе, будто пациентка с махровым раздвоением личности. Грейнджер — триумфатор победы сил добра - просто не могла относиться к нему хотя бы прохладно. Конфликт двух противоположностей тихо кипел в вакууме под весьма ненадежной крышкой, рискующей сорваться в любую минуту. Грейнджер, потерявшая магию, не вполне успешная на личном фронте, но при этом совсем молодая и симпатичная ведьма, готова была прогибаться, вести диалоги, искать конструктивный подход, испытывая муки от неправильного выбора, и все ради гипотетических отношений. Секса ради секса, которого она все еще побаивалась, и ради достижения максимальной духовной близости с тем, кто находился, в плане моральных устоев и жизненных принципов, на другой планете. Проскользнув в дом с черного хода, оба оказались в царстве запустения. Нет, мебель еще не возлежала беспорядочной кучей, годной только на растопку каминов. Мыши не прогрызли дыры в занавесях на огромных окнах. Но толстый слой пыли, без единого следа, говорил о многом. — Нарекаю тебя «Хозяйкой большого дома». Наслаждайся! — произнес он с пафосом. На лице Малфоя радость отражалась скудно. Сколько всего связано было с родовым гнездом! И он совершенно не мог представить себе, как принять то, что тебя окружают не покой и уют стабильного магического фона древнего волшебного дома, обволакивающего, как целительным бальзамом, любую душевную рану и излечивающего от моральных потрясений, а огромное, холодное и неприветливое к чужаку, с натугой выносящее собственную тяжесть сооружение. — Люциус! — горечь во взгляде пробудила в его воинственной спутнице парадоксальную реакцию. Вместо того, чтобы начать нравоучительную беседу, она кинулась и обняла его. Собственные глаза увлажнились. — Ты не рад? — пролепетала она, ловя первый поцелуй. — Ну почему же?.. — грустить внезапно расхотелось. Он прервал романтическую прелюдию, понимая, что предаваться любви, пусть и взаимно желанно, пока не время и не место. В доме полно было спален, каждую из которых они при желании могли бы опробовать, однако сначала следовало найти источники воды и тепла. — Я правильно сделала, что задала вопрос? — спросила Гермиона с лукавством. — Серьезность идет тебе куда больше, — отрезал Малфой. — Теперь мы с тобой, милая, как два рыцаря в осажденном замке. Нам следует найти источники жизни. Я не готов утверждать, что вода еще поступает в краны. И запасы еды… Я не инспектировал закрома, кажется, целую вечность. — Только потому, что этим было кому заниматься… — Хм… Поверь, отчеты о расходах я получал до самого ареста. Я думаю, что как раз с этого момента опустел дом, и есть в нем стало некому. Впрочем, пройдемся. Он крепко ухватил гостью за руку и довольно быстро пошел, пересекая решительными шагами внушительные пространства менора. Гермиона только успевала вертеть головой, попутно замечая бронзовые рамы зеркал, строгую лепнину, тяготеющую скорее к классицизму, нежели к помпезному барокко. Дом был настолько роскошен, так пресыщен стилем и декором, что порой напоминал музей. — Как вообще здесь жить-то возможно? — прошипела она, кривясь. — Подожди, — Люциус вновь был деловит, — это лишь парадная часть поместья. Жилые комнаты скромнее и функциональнее во сто крат. Наконец они добрались до помещений кухни. Мрачность и основательность черного дерева сочеталась с почти операционной чистотой и белизной мраморных столешниц. Люциус покрутил латунные краны над мойкой - оба издали шипение и свист, а после хлопка воздуха выдали долгожданную струю воды. Холодной. И сколько хозяева ни ждали, горячее вода не становилась. — Вода, если мне не изменяет память, подается по старым римским технологиям, под естественным напором. Я покажу тебе акведук. Он придает окрестностям неповторимый колорит с налетом древней истории. — Все это довольно романтично и весьма любопытно, — парировала Гермиона, будто выйдя из морока, — но я устала, хочу искупаться и поесть. Давай посмотрим, чем можно здесь разжиться после трех месяцев запустения. Люциус вздохнул. Девочка была не расчетлива, нет. Совсем не как эти вертихвостки из светской хроники Ведьмополитена. Те, кажется, включали внутренний калькулятор, стоило им оказаться в радиусе нескольких ярдов от объекта вычисления. Они были, как на подбор, молоды и почти все считали, что Нарцисса легко и просто вытесняется с вершины Олимпа. При всей своей молодости Грейнджер была прагматична. И это было удивительно для девушки ее возраста: видеть в роскоши быта только решение насущных проблем. Да, это — настоящий клад! Он невольно вздрогнул. Эти ли качества когда-то полюбились ему? Когда предмет договора перерос в горячечные мечты, любовь, страсть, которую не было возможности утолить и через несколько лет брака. Потому Драко так долго не находилось места в их тесном мирке абсолютно счастливых людей. Он снова принялся за постижение загадки Гермионы Грейнджер, мысленно повторяясь, что она свежа, как девушка, не так давно шагнувшая в пору юности, все еще наивна и невинна. Правда, в том, так быстро она расставалась с этими качествами, меняя почти ангельскую суть на личину увлеченной пороком и умудренной опытом взрослой женщины, как будто прожила она три жизни, виделась ему талантливая игра. Профессионалка… Внезапно он пришел к страшному выводу, заставившему покраснеть кончики его ушей. Так удобно не думать о морали, считать ее пережитком. Вседозволенность… А ведь ей всего-лишь не удалось вдоволь побыть ребенком! Как и Драко… Он запнулся, осознавая все глубже и мучительней сей парадокс. Ведь ему уже казалось, что она неосознанно, но ищет в нем отцовской поддержки. А вожделеть ее и, тем более, вступать в интимные отношения получается... сродни инцесту. Они вошли в прохладные подземные кладовые. Разумеется, картофель, морковку, запасы лука и круп уничтожать никто не собирался, равно как и выносить из дома. Она принялась с усердием рыться в пыльных клубнях, пачкая руки. Хотелось сказать, что на это есть домовики и личный повар из своих, но Малфой отныне не мог щегольнуть и четвертью былых благ. — Отлично! Сварим картошечки и так, по мелочи… Только найди дрова - печи у тебя дровяные, из меня никудышный истопник. — Это я могу, — оживился Люциус. — Нет, правда? — она не поиздеваться решила, а с нежностью коснулась его щеки. И получила в ответ поцелуй в серую, испачканную ладонь. Смутилась, сетуя на свою безалаберность, но он будто ничего не заметил. Атмосфера потеплела. Они вновь балансировали на самом краю пропасти. Быт на поверку оказался опасней любой войны. Он изобиловал засадами и коварными поворотами, а течение мыслей, влияло на настроение. Бог весть почему, на Люциуса вдруг снова накатила успокоенность. Он готов был помогать. Готов был слушать своего маленького мажордома, чей житейский опыт в некоторых вопросах нечем было заменить. Они занялись каждый своим делом. Сосредоточенность мешала говорить, но не мешала находиться рядом. Вскоре готов был немудреный ужин. Они разомлели от жара огня, разведенного для готовки. Не понадобилось даже вина. И ели по-плейбейски — прямо там же, на кухне. На предложение накрыть для ужина где-нибудь в более подобающем помещении, он только отмахнулся. Гермиона было представила себе, что хозяин все же не настолько ориентируется в собственном доме, но он развеял ее сомнения. — В этих пространствах устанешь бегать из угла в угол. Знаешь, что мы с тобой сделаем следующее, как только отдохнем от первых впечатлений? — Откуда мне?.. — потяжелевшая Гермиона благодушествовала, почти не ощущая тревоги. — Соберем все, что надо для комфортной жизни, в одном месте! — Читаешь мои мысли! Только нам стоит раздобыть поэтажный план. Ведь он есть у тебя? Дом хорош был, когда поддерживался волшебством. А сейчас нам предстоит найти часть, которую легче всего будет отопить в холода. Она должна быть привязана к наименьшему количеству каминов и находиться как можно ближе к кухне. Люциус кивнул, понимая, что началась самая настоящая работа. И финансовый план в его голове давно созрел. Он отработал мысленно всю схему, учел и трудности на пути достижения благ, и моменты возможного провала. На повседневность планов у него не было, главным образом потому, что он так и не представлял себе новую жизнь. Быт пришлось отдать на откуп девчонке. Пока она, в хорошем смысле слова, шокировала потомственного мага. Казалось, что заглянувшая по старой памяти Фортуна, вновь блеснула золотым колесом… Люциус отправился в кабинет, припоминая попутно, где могут лежать необходимые бумаги. Со стен на хозяина древнего менора смотрели портреты предков. Сначала он по привычке поздоровался с теми родственниками, с которыми общался всегда. Не получив ответа, принялся настойчиво взывать ко всем. Картины к его ужасу превратились в обычные холсты, покрытые обычной краской. Это означало, что не спросишь теперь совета у меланхоличного и невозмутимого Абраксаса, не нажалуешься добродушной, улыбчивой матери, которая следила за его взрослением в основном с волшебного полотна. Удар оказался настолько сильным, что он не помнил, как прошел просторный кабинет, как сел в любимое кресло и открыл ящик стола. Поиск не занял и минуты времени. Малфой отвлекся бумажными делами, понимая, что в скором времени наступит ночь, и его поглотит ужасное чувство одиночества, с которым нет шансов справиться. Даже если растерзать прежде девчонку, довести себя до животного состояния, притупить чувства усталостью и алкоголем, он останется одиноким белым ясенем на вершине холма. Там, где всегда свистит ветер, а почва настолько пуста, что не в силах питать корни. Малфой разобрался с имеющимися деньгами и стоял на грани того, чтобы разобраться и с делами и вновь завести машину по производству денег. Его имя быстро вспомнится в маггловской среде. Деньги не пахнут, а он имел дела с магглами во все времена, даже давясь высокомерной слюной. Требуя от партнеров лишь одного — держать язык за зубами. Даже таким твердолобым представителям человечества, которыми являлись по его высокородному мнению простецы, рано или поздно становилось понятно, он — другой. И все же не хватало одного… Единственно нужного ему — надежды. Слабой надежды, что новый мир будет хоть на каплю терпимее. Люциус вернулся на кухню. Они условились не разбредаться. Не было больше таких удобных средств связи, как Патронус или исполнительные домовики. Он мог искать Грейнджер ещё неделю, вздумай та продолжить экскурсию. Мелкая стояла на полу, на коленях, спиной к дверям и что-то сосредоточено делала. Рассыпала что-нибудь, потеряла… Сначала показалось, что накатила брезгливость, потом — жалость, сразу же — жалость к себе и едкий привкус адреналина и похоти. Как будто она долго готовилась, с какого ракурса предстать перед любовником. Пока он не понял, Гермиона всего лишь мыла полы. Повсюду видно было ее работу - влажные отблески сменялись чистыми и сухими участками фасадов мебели. Мойка и краны горели огнем драгоценных металлов, хотя он не припоминал за собой такой расточительной глупости. Чтобы не испугать ее, тихо кашлянул и узрел очередное откровение. Она не чуралась работы, не боялась показаться нелепой или низкой. Просто жила, исполняя нужные в данный момент ритуалы. Рот открылся сам собой, он не мог удержать слова льющиеся изнутри. — Спасибо тебе, что делаешь всё это! Спасибо… Сам бы я не смог. Я бы потерялся… Ну, собственно, — переключился, облегчив душу, — я принес синие кальки с белыми линиями, в которых ровным счетом ничего не понимаю… — Да я ведь тоже, Люциус. Но, думаю, вместе мы разберемся… Они расстелили огромные чертежи, испещренные белыми линиями. Водили по ним пальцами, сталкиваясь лбами и плечами, пока не пришли к единому выводу. Гермиона слышала тихое, размеренное дыхание и злилась, негодуя. Ей казалось, что совокупность многих факторов оттолкнула Малфоя от нее. В последние несколько дней мисс Грейнджер не блистала ни умом, ни чувственностью, будто обратилась в худшую карикатуру на саму себя. Настоящая Гермиона - авантюристка, каких свет не видывал! А эта особа только и способна была варить картошку и мыть полы. Но как же безумно хотелось стать музой, богиней, мечтой, недостижимым идеалом. — Что ж… Решено! Пойдем посмотрим, что это будет на самом деле, — предложил Малфой излишне деловито. — Ты ведь сама сказала, что жить, используя весь этот дом, теперь невозможно. Велика вероятность, что я в этих комнатах не бывал ни разу за всю жизнь. — Подожди, — она сжала его ладонь между своими, настойчиво заглядывая в глаза. — Сегодня ты поспи в своей спальне. И устрой куда-нибудь меня. Она и правда сидела прочно в его голове. Это не похоже было на легилименцию, как минимум, - в них не было магии. Странное и страшное по своей природе сочувствование. Ведь без этой сущей мелочи он рисковал так и не ощутить себя вернувшимся хозяином. И без того все вокруг было не так и не тем. Наконец, наступил глубокий вечер, взявшийся рассудить все противоречия дня. Люциус взглянул на свою постель. В последние годы она лишь по соглашению становилась супружеским ложем. После запланированного любовного опуса Нарцисса уходила к себе, а он засыпал чистым сном младенца. Но случалось и так, что на рассвете жена со смехом проникала к нему под одеяло, получив сонное его бурчание с поцелуем пополам и, откуда ни возьмись, порцию настоящего юношеского задора. Отогнав глупые мысли, Малфой долго крутился, силясь уснуть, пока вдруг не провалился в черную яму усталости без сновидений. Сколько он так лежал, трудно представить, подскочить в темноте его заставила собственная залежавшаяся напрочь рука. Размяв ее, скрежеща зубами от нервных болей, он вдруг увидел растущую полоску света. Дверь приоткрылась. На пороге стояла Гермиона… — Ой, ты не спишь! — воскликнула она так бодро, будто сама не ложилась. — Проснулся минуту назад… - против света не разглядеть было ее лица. — Ты громко думала за дверями! — Мне стало страшно. Прямо ноги ватные. Спасибо, что бежать недалеко, — объяснила она с укоризной. — Так иди сюда, — позвал он в звенящей тишине. Гермиона укладывалась с осторожностью. Она все не могла решить спать ли им откровенно вместе или просто рядом, пока он твердой рукой не развернул ее спиной к себе, уложил на бок и прижался, ощущая блаженную мягкость девичьей попы. Мелкая не была костлявой, просто уютно-маленькой. Грудь в тонком трикотаже пижамы заполнила ладонь. Они синхронно вздохнули и, не болтая попусту, ушли во тьму.