***
Прошло всего две недели с того момента, как они с Грейнджер (позвольте это осмыслить) заселились в пустующий замок и принялись жить с чистого листа. Три месяца, проведенных в Азкабане, пока победители решали - начать ли рубить им весь лес без разбору или их действия будут низкопробной безудержной местью, он провел в вынужденном безделье. Впрочем, тюрьмы никогда не являлись синонимом курортов, и знаменитая тюрьма волшебного мира не была тому исключением. Ее стены пропитал страх — один из самых безнадежных — страх потери души. Близость дементоров почти лишала способности спать, мысли без отдыха путались. Свет разума не мерк в его голове только благодаря решению бухгалтерских задач, простейшие расчеты к которым он вел пальцем в пыли на полу своей одиночной камеры. Любая информация в застенки Азкабана проникала удивительно тяжко, и неопределенность была для Люциуса мучительна. Сейчас, успокоившись и обретя некий контроль над ситуацией, он чувствовал небывалый подъем работоспособности и неукротимый творческий зуд. Малфой почти мгновенно навел мосты с маггловскими предприятиями, в которых был задействован его капитал. Зачастую, чуть «припудренные» ранее заклятием незначительности, деловые магглы вновь попадали под напор его финансового гения, очарованные царственной надменностью вкупе с природной харизмой сиятельного лорда. Гермиона чувствовала, как отступает на второй план. Ведь только недавно казалось, что практически все происходит благодаря ей и крутится вокруг нее, и вот он почти уже не нуждается в ее опеке и назиданиях. Люциус как-то совсем уж быстро разобрался в тонкостях ведения документации магглов, зарегистрировал, а точнее сказать, обновил кадастровые сведения о топографии своих земель и объектов, на них находящихся, чем поверг в шок власти всех уровней. Тут ей и пришло в голову, как завертеть собственную персону в бурных потоках его деятельной фантазии. Люциус был активен, и она постепенно отошла от готовки. Голодом, конечно, не морила, но все больше ходила с карандашом и объемным ежедневником в руках. Она углубилась в чертежи. Завела расчеты. Бродила будто бы без цели... Малфой не мешал, но и интереса под маской безразличия не скрывал. Удивительно быстро выработались шаблоны поведения для двоих: любовники вращались как планета и спутник - со своих орбит для сближения не сходили, но и не отдалялись. Люциус вновь обрел приятную привычку засыпать бок о бок с женщиной. А Гермиона с удивлением, но свыкалась с мыслью, что от ее мнения не зависит практически любое решение. Прислушиваться к словам взрослого мужчины оказалось не менее интересным, чем к профессорам во времена ученичества.***
Она игриво взъерошила волосы на его затылке, спутав тщательно причесанные платиновые пряди, подкравшись совсем как кошка — мягко и неслышно. Не находись Люциус в таком умиротворенном состоянии, подпрыгнул бы на месте. Сегодня с утра его девчонка куда-то унеслась. Хотелось думать, что мольба о блинчиках не пролетела мимо ее маленьких ушек. В этом немудреном обретенном уюте крылось столько привлекательного… В возможности, например, выбирать простую одежду и лишь изредка вспоминать о сложных правилах великосветского этикета. В удивительно вкусном авторском исполнении блюд, которые любой профи Haute cuisine сбросит в мусорное ведро... Люциус не опустился, он кроил свою жизнь заново, словно старатель, намывая крупинки золота в бурном ее потоке. Следуя старой привычке вставать до зари, он проснулся намного раньше своей прелестной малышки. Сколько Гермиона ни старалась подкараулить пробуждение «праздного аристократа» — всегда находила его бодрствующим. Но как-то раз вышло так, что он прилег, закрыв глаза. Сколько азарта, сколько неподдельной нежности светилось в ее взгляде, когда шалунья принялась строить из себя многоопытную даму! Совсем еще детское озорство с привкусом первой победы. В "новой Гермионе" почти ничего не осталось от сурового воина. Он смотрел на тонкую ниточку шрама под нижней губой, на бисеринки пота под носом и удивленные глаза, в которых медленно, как тающая в кипятке льдинка, разливался порочный восторг. И после всего невысказанного, замершего на острие стона, она вдруг подпрыгнула, рассеяно чмокнула его в губы и унеслась куда-то легче перышка. Глядя на закрывшуюся дверь, Люциус думал, что Гермиона, пожалуй, чересчур легкомысленна. Не было необходимости лезть к ней в голову, чтобы понять, что она испытывала глубокие, порой мучительные и непонятные чувства. Такие сильные эмоции легче всего скрывать под маской легкомысленности или загораживать подобием материнской заботы. Ему казалось, что ей-то уж легче легкого признаться в любви. Сам он изменения в себе соотносил со своей зависимостью быть опекаемым и подвергаться постоянной заботе. Нарцисса, как привычка, посланная ему свыше (или обретенная в браке), уходила со своей заботливостью, нехотя уступая свои права на избранника сердца. Признаться, на данном этапе Малфой сам ни за что бы не отказался от ее общества. Сначала такие действия его ангела-хранителя вызвали негодование. Затем пришло осмысление и принятие ситуации, что сделало его чуть более податливым. Люциус допустил мысль о "жерновах бытия", "персте судьбы" и так далее. Не получалось у него только закрыть глаза или открыть их пошире и признаться самому себе, а заодно и заботливому Духу, что полюбил эту немного взбалмошную, но определенно милую девушку. — Где ты была? — спросил он с легким напором. — Я смотрю, у тебя появилось много дел… — Не думал же ты, что я буду прозябать тут в праздности или изо всех сил кинусь осваивать поварскую специальность? — парировала Гермиона без тени задора. Она осознавала, что это игра такая. Малфой должен был кем-нибудь руководить и находиться на ступень выше "серых" масс. Правда же заключалась в том, что Грейнджер, если и была одной из многих, но в серости и безликости обвинять ее было верхом глупости. Девочка давным давно стала Личностью. И Люциус охотнее считался с ее авторитетом, интересовался ее делами и скучал без нее, нежели хотел одернуть и указать ей на скромное место подле себя. — Люциус, — начала она вновь, после короткой паузы. — В последнее время я много думаю о нас… О нашей жизни… Он задумчиво сжал подбородок пальцами, подмечая попутно, что щетина без парикмахерского заклинания образуется катастрофически быстро. Чего Малфой не ожидал, так это прямого вызова - глаза в глаза. Неужели крошка созрела для декларации матримониальных планов?! Он совершенно не думал, что его свободное положение может заинтересовать кого-нибудь теперь. Да, благосостояние, захромавшее было на обе ноги, выздоравливало тяжко, но не без положительных подвижек. И все же, он не думал, что первой в очереди на его освободившийся статус окажется Грейнджер. — Я тебя внимательно слушаю! — он и хотел бы показаться подобающе серьезным, но лицо само растягивалось в гримасу дурашливой озабоченности, только во взгляде затаился неподдельный ужас. — Я придумала, как нам поддержать весь дом в жилом состоянии. Ведь перепады температур между жилыми комнатами и холодной частью мэнора вызовет напряжение материалов. Мы рискуем получить трещины, бороться с которыми в масштабах всего замка будет накладно. — А-а-а... — Люциус протяжно выдохнул. И все происходящее вдруг приобрело привкус горечи, как от вполне сладкого по началу грейпфрута. Мысли мигом разбежались. Против предложения оформить отношения он успел придумать с десяток весомых аргументов. Сопротивляться же ее инициативе по обустройству быта следовало еще более взвешенно. И он решил послушать. С уст этого упертого барашка слишком часто слетали интересные предложения, а прописные истины приобретали удивительную злободневность. — Так поступают многие аристократы в наше время. Не буду спорить, что к этим мерам прибегают скорее на грани разорения, либо чувствуя, что недвижимость и земли начинают отнимать доход, а не приносить его. — Не томи!.. — почему-то ее слова вызвали иррациональный страх - он что-то упустил! — А, ерунда… — Гермиона наконец заметила, что нагнала чересчур много жути. — Этот дом вряд ли станет мне родным. В его стенах, сам знаешь, что со мной произошло. Но я понимаю, как он дорог тебе, и как сложно в нынешних обстоятельствах держать его на своих плечах. Люциус, — она набрала побольше воздуха, — мы можем попробовать пускать постояльцев. — Э-э-э… — он в принципе не мог подготовиться к такому повороту. — И как это происходит? — О, это безумно интересно! Власти даже выделяют какие-то деньги, если объект нуждается в реставрации. А мы просто все разграничим, дадим рекламу и организуем бизнес по всем правилам. — Занимательно, — он одернул манжет свежей сорочки. — Но, милая, это в Дырявом Котле могли водиться крысы, чтобы охотились кошки постояльцев. В мире магглов столько надзирающих структур… Ты устала от моего общества? — внезапно спросил он, глядя прямо в глаза. — Семья — это бастион, за которым скрывается ограниченный круг людей. И чем меньше он — тем выше и надежнее стены. Это не темница, а иной уровень свободы. — Я не думала… — Напротив, ты очень много думаешь. И это тебя красит, делает тебя тобой, выделяет среди прочих. Но иногда твои мысли странным образом убегают от насущного, оставаясь вроде бы здравыми. Я бы на твоем месте задумался о том, что ты скажешь, когда тебя станут искать и найдут! Мы не в центральную Африку убежали. Люциус усадил незадачливую прожектерку к себе на колени, предвосхищая справедливую истерику. На самом деле эта мысль исподволь терзала его постоянно. Как ни прискорбно, но ранее проявлять подобную заботу о своей персоне не приходилось. Приговором его вычеркнули из жизни. И окажись он даже на должности премьер-министра магглов, не каждый житель магического мира почесал бы поутру нос от этой новости. Грейнджер — другое дело! У нее были коллегии, работа и общественная деятельность пару раз в год. В конце концов у нее были настоящие друзья. То, чем Люциус никогда похвастаться не мог. Приятели, люди одного круга, зависимые льстецы, должники и наушники. Вряд ли они сейчас поминают его в вечерних молитвах. — Гарри, — изрекла она мрачнее тучи, — он не станет лезть без спросу. Но найти меня, служа аврором, не так сложно. Что я скажу ему? — она посмотрела в прозрачные, чересчур честные глаза Малфоя. — Правду! — Не сомневаюсь, что тебя вылечат, — он улыбнулся чуть уголками рта. — Покажи мне, что ты там понапридумывала. Я же видел, как твой конспект пухнет. Он скоро треснет по швам от твоей активности. Сказать, что разговор достиг цели, было бы лукавством - он накрыл картечью минное поле! Люциус умело и жестоко обратил ее взор на реальность, продолжающую крутиться вокруг их мира, в котором уже не было ни капли волшебства, но и гармонии с окружающей действительностью он не достиг.***
Новый семейный отель с полным погружением гостей в атмосферу разных исторических эпох готовился открыть двери. Люциус уладил все формальности. Местные власти полностью поддержали инициативу. Как будто мало было Стоунхэнджа, неизменно привлекающего массу туристов. Попутно решилась и проблема с размещением отдыхающих, хотя цену заломили справедливо немалую. Гермиона нервничала. Ее перфекционизм получил долгожданную порцию подпитки и цвел махровыми бархатцами. Малфою лишь оставалось диву даваться. С определенной долей сарказма он, некогда считавший себя самым дотошным обитателем магического мира, у которого в личном хозяйстве все должно было иметь превосходную степень, отдавал должное стараниям молодой любовницы - все действительно было превосходно! Они чувствовали такую степень единения и взаимопонимания, которую не всегда обеспечивали даже долгие годы, проведенные вместе, которой порой не мог поспособствовать даже равный социальный статус. Казалось, (а порой так и было на самом деле), что они могли продолжить любую фразу друг за друга и почти не спорили. Но идиллия рождала не скуку, а укрепляла командный дух. Оба помнили, что душевного надлома им досталось в самом начале отношений, абсурдном с точки зрения любой логики. Пожилая семейная пара подходила в качестве первых гостей, как единственный ключ к замку. Никаких тебе непоседливых детей, чекнутых веганов, не способных оценить сочный шотландский хаггис - фаршированный бараний желудок, или озабоченных искусствоведов. Гермиона в последний раз придирчиво осмотрела себя в зеркале. — Милая, джинсы и рубашка прекрасно подходят к образу юности. Я бы не хотел видеть тебя в бархатном платье. Донашивать весь этот нафталин — моя стезя. — А я думаю, — она прищурилась, — ты мог бы одеться демократичней. — И разрушить всю задумку? Кто-то же должен выглядеть хозяином этого дома! — На что ты намекаешь? Вопрос не мог трактоваться двояко. Она давно не слышала подобных глупостей, разводящих две части одного целого по иерархической лестнице. — Я… — Прекрасна, как всегда! — предупредил он. — Не бойся. Мы столько раз обсуждали и эту деталь в том числе, что мне кажется, пережили это уже не раз. Однако время вновь показало клыки. Гости задерживались. Нервозность росла. И Люциус ничего лучше не придумал, как начать отвлекать свою разумницу невинными поцелуями. Их химия, ни с чем не сравнимая, служила катализатором желания: странного сплава высокого, и даже интеллектуального удовольствия, с низменными инстинктами. Гермиона начала понимать, что видит за красотой возраст. За возрастом - опыт, а за опытом - острейшее удовольствие от созерцания тех изменений, что произошли, без сомнения, совсем недавно и во многом с ее подачи. Люциус больше не походил на мраморный монумент человека без возраста, изваянный скульптором-выпускником, считающим, что все красивое следует возводить в абсолют. Неисчерпаемая энергия молодости сочеталась в нем с морщинками вокруг глаз. А те, в свою очередь, возникли не от того, что плоть, лишенная магии, сдалась, а от того, что Малфой стал чаще улыбаться и хмуриться. Дверной колокольчик дернулся. Они и не пытались привести себя в порядок - входящих встречали два чуть взъерошенных и совершенно счастливых человека. Как будто они предвкушали наслаждение от нового знакомства. А на пороге, кутаясь в легкую летнюю мантию, скрывая вполне очевидную палочку в боевой позиции, стоял Гарри… — Два шага назад, Малфой! Я не шучу! — И это вместо приветствия? У вас такие большие чемоданы, мистер Поттер? — съязвил Малфой, покорно отступая. — Гарри! Я так рада! — Гермиона интенсивно закивала, но на шею бросаться не спешила. — Помолчи, — попросил он устало. — Если тебе трудно выполнить мою просьбу, я попрошу приказать твоего нового друга. А к вам, мистер Малфой, у меня вопросов нет. Всё понятно и так. Я только не понимаю - запрет на колдовство не нарушался. Это могут быть зелья или воздействие на психику… — Гермиона, ты ведь влезла в долги? — воскликнул он обреченно. — Ты преувеличиваешь возможности Люциуса влиять на меня. — Тогда почему ты здесь? — он недоуменно развёл руками. — Потому что… Потому что… Так сложилось… Взять сейчас и брякнуть лучшему другу, что она по уши влюблена в бывшего пожирателя, заклятого врага из самых идейно упертых? Скорее всего зелёная вспышка авады не задержится, выпивая жизнь Малфоя. Только его безоружность смогла бы удержать ситуацию в рамках. Люциус звучно откашлялся, а Гермиона попробовала найти отражение истинных чувств в эмоциональном зеркале его глаз. Но Люциус, как нарочно, опять нацепил маску непроницаемости. От него повеяло холодом, и Гермиону стал бить нервный озноб. — Не стойте на пороге, мистер Поттер, — напомнил хозяин мэнора с любезностью банкомата. — Правда, мы готовились к встрече других гостей, но, определенно, вкус чая от этого не ухудшится. В гробовом молчании бывшие враги уселись за длинный, как перрон, стол, сервированный к чаю. Гермиона следила за почти механическими действиями собравшихся пить чай, за их напряженными лицами и не понимала, когда же ей следует начать говорить ту самую правду. Так здорово было воображать дружескую, непринужденную беседу, где она сбивчиво и радостно рассказывает, как странно и в то же время привычно жить без волшебства. Что жизнь полна собственных, незамысловатых чудес, главное из которых — любовь. Но не такое и не сейчас… Как будто вернулась вся мерзость войны. — Дело в том, — процедил Малфой нехотя, — что нас объединили общие проблемы. — Так и вижу сколько общего у вас внезапно появилось, — отвечал Гарри ему в тон. — Я спасла Люциуса, — Гермиона упорно не понимала, зачем называть родного человека по фамилии, — приютила и… потеряла магию, — промямлила она внезапно и совсем не убедительно. — Это произошло, — продолжил Малфой бесстрастно, — при рукопожатии. Неожиданно! Я много думал, что могло послужить причиной, провел много времени в библиотеке после возвращения домой, но ничего вразумительного не нашел. Хотя ответ, возможно, лежит на поверхности. — Дайте руку! — приказал Гарри. — Если бы мы затеяли диспут о превосходстве магии парой месяцев раньше, сомнений в моем ответе быть не могло. А теперь я вас удивлю. Если вы задумались о жизни без ограничений, которые накладывает колдовство, меня это не смущает. Будь по вашему! Все это было дурным третьесортным водевилем в картонных декорациях. Гермиона тихо ущипнула себя за ногу. Она не могла двинуться с места, чтобы помешать двум рукам сомкнуться с такой силой, что сжатые пальцы побелели. И… Ничего не произошло… — Не преувеличивайте! — Гарри взмахнул палочкой, которую до сих пор не выпускал из рук, пара кусочков сахара перелетела в кружку. — Значит, мисс Грейнджер следует лечиться. Используйте свои авторитет и займитесь ею как следует! Гермиона, — он резко сменил собеседника, будто они продолжали находиться наедине, — поднимайся и марш следом за лучшим другом. Видишь, какие дела, твое состояние точно обратимо. — Но… Она потеряла на миг дар речи. В словах Малфоя не было ни пафоса, ни издевки. В них даже нерв не проскочил. Он констатировал факт и не поставил условий возвращения. Она ждала, что он обнимет ее, воскликнет: "Как только что-то прояснится — возвращайся… Возвращайся, как можно скорее. Возвращайся как только сможешь… Приходи любой…" Но он поднялся и произнёс иное: — Прошу извинить меня. Не буду вам мешать…