На кончиках пальцев

Гостиная Гриффиндора в начале года по вечерам всегда была шумной и очень заполненной. Это после второй недели, когда преподаватели успевали задать домашнее задание, здесь становилось тише, а ученики перемещались в свои комнаты и библиотеку. Гарри с трудом дождался друзей, не на шутку обеспокоенных его отсутствием на последнем уроке. Но, как только открыл рот, чтобы рассказать об их с Малфоем разговоре, вместо этого, неожиданно для себя, он оправдался походом в больничное крыло. Каждый раз, когда он пытался хотя бы упомянуть детали его времяпрепровождения за тот час, в его голове появлялся миллион посторонних мыслей, и чем больше он старался, тем сложнее ему было уследить за тем, что именно он говорит. В результате у него разболелась голова и он ушёл спать раньше обычного. За остаток недели все его усилия не увенчались успехом, и к выходным он смирился, что с друзьями не поделится. Единственное, о чём ему удалось рассказать, — это о встрече с Малфоем, но, поскольку он дал слово молчать о том, что произошло в коридоре, подробности были преподнесены немногословно и обтекаемо. Злой и раздосадованный, в понедельник он так агрессивно сверлил взглядом белобрысого слизеринца, что Гермиона несколько раз делала ему замечание:  — Гарри, только не вздумай делать глупости! Ты же не задумал отомстить Малфою за свой сломанный нос? Учитывая, что истинную причину своей злости он сказать не мог, а врать не хотелось, он просто пожал плечами, но, наткнувшись на гневно искривленный рот подруги, процедил:  — Сдерживаюсь изо всех сил! — в конце концов, это было не совсем неправдой. На ужине его взгляд наконец попадает в цель: Малфой вскидывает глаза и кривится в презрительной усмешке, но Гарри успевает понять в шевелении губ: «Будь один». На пути из библиотеки его снова бесцеремонно затаскивают в какой-то класс. Гарри изворачивается и хватает обидчика за грудки, но, узнав в нём Малфоя, скорее по запаху, чем по лицу, отпускает. — Что тебе нужно, Поттер? Я же сказал, что свяжусь с тобой, если понадобится. — Что ты сделал со мной? У меня постоянно болит голова, я не могу сформулировать ни одно предложение. — А это что, так отличается от твоих обычных будней? Гарри зло сверкает глазами, и Малфой хмыкает:  — Попробуй перестать пытаться рассказать о том, о чём рассказывать тебе не стоит. — Так что ты сделал? — Поттер, я лучший ученик на нашем курсе, ты же не думал, что я полный идиот? — Всё. Ещё. Жду. Ответа, — через сжатые зубы цедит Гарри, снова сминая рубашку блондина под воротником. Малфой медлит, но потом выдыхает и выдаёт, почему-то смущаясь, вместо того чтобы, наоборот, кичиться своими умениями: — Это фамильные чары Секрета. Я наложил их на комнату, вместе с Заглушающим и Запирающим. Тебе ничего не угрожает. Гарри чувствует себя обманутым, но внезапно понимает, что хотел обойти слизеринца в его же игре. Малфой видит это изменение в выражении лица Гарри и неожиданно улыбается. Улыбается легко и без обычных ужимок, поэтому Гарри немного шокирован. — Что? — спрашивает Малфой, и в момент осознания его улыбка превращается в привычный оскал. — Просто у тебя всё написано на лице. Заканчивай пялиться на меня, Поттер, незачем привлекать лишнее внимание. — Да пошёл ты, — Поттер пытается выйти из класса, но дверь не пускает его. — Когда ты успел… — Гарри мог поклясться, что не слышал и звука произносимых заклинаний. — Заранее, Поттер. Это называется предусмотрительность, — блондин дёргает за ручку двери, ему она поддаётся. Когда Гарри выходит вслед за ним в коридор, его уже нигде нет. Вечером, уже перед самым сном, Гарри ошеломляет понимание, что его так просто оказалось подловить и схватить, а ещё понимание того, что ему знаком запах Малфоя настолько, что он узнаёт его раньше, чем самого владельца. Проходит ещё две недели, и сентябрь уже заканчивается, а от Малфоя всё ещё нет новостей. Лишённый возможности рассказать обо всём друзьям, и понимая, что Гермиона никогда не поверит в его праздный интерес, Гарри начинает искать информацию самостоятельно. Предсказуемо: в какой-то момент они со слизеринцем встречаются в библиотеке. Малфой роется в учебнике по артефакторике, чем сильно удивляет Гарри. — На этом явлении свет клином не сошёлся. У меня есть и свои дела. А эту книгу я уже изучил, — он кивает головой в сторону трактата, который Гарри держит в руках. — Ничего полезного. — Я, конечно, не Гермиона, но читать умею. Я могу помочь. Чем быстрее мы разберёмся с этим, тем лучше для нас обоих, — он звучит воинственно, но нужной враждебности не испытывает. Малфой поджимает губы и некоторое время думает. По его лицу видно, что он с трудом соглашается с принятым решением. Видимо, у него действительно нет выбора и он готов привлечь внешние ресурсы. Даже если это Поттер. Он нехотя кивает и молча уходит за стеллажи. Спустя день школьная сова приносит Гарри письмо, которое он с трудом прячет от друзей, едва узнав почерк слизеринца. Перед тем как открыть его, Гарри проверяет корреспонденцию на все известные виды чар и даже сверяется в библиотеке с некоторыми новыми. После всех проверок письмо подозрений больше не вызывает, поэтому Гарри, наконец, открывает его. Внутри оказывается пустой пергамент. Гарри крутит его и так и эдак и уже почти смиряется с мыслью, что ему снова придётся идти в библиотеку, чтобы понять, что это такое, как на нём начинают проступать чьи-то письмена. С трудом пересиливая воспоминания о злосчастном дневнике, тщательно прислушиваясь к шраму, на случай если он среагирует, Гарри читает написанное и хмурится. «Не прошло и полгода, Поттер!» Гарри пытается написать ответ, но чернила просто стекают со свитка. «Поздоровайся с ним и капни в левый угол каплю своей крови» Проходит несколько минут, но Гарри всё ещё не решается на этот шаг. Он не может пересилить себя и довериться Малфою, хотя аргументы, которые он приводит сам себе, говорят только в пользу сотрудничества. «Не тупи, Поттер! Ничего я тебе не сделаю!» — появляются слова на пергаменте и следом ещё: «Какой же ты всё-таки магл!» Гарри злится на эти строчки и хватает свиток, чтобы выбросить. Неожиданно острый край режет его палец, и парень вскрикивает:  — Ну, здрасьте, только этого не хватало! Он отдёргивает руку от опасной штуки и в неверии наблюдает, как его последняя фраза появляется на пергаменте, как раз за словами «Найди у мадам Пинс книгу…», которая остаётся недописанной. Гарри кажется, что он слышит, как Малфой смеётся над ним, но на бумаге появляется: «Если всё ещё хочешь помочь, то тебе придётся поселиться там. В библиотеке Хога книг хватит не только на наш с тобой век; одной больше, другой меньше. Книга называется “Артефакты в жизни волшебника: много — не мало”. В ней подробно описано, как работает такой пергамент». Гарри несколько раз перечитал строчки. Что-то в них сильно настораживало, но что именно, было непонятно. Малфой следующим сообщением перечислил названия книг и свитков, написал имена авторов или просто волшебников, о которых нужно найти информацию, и гриффиндорец в который раз за вечер захотел выбросить этот чёртов пергамент. Кажется, строчек не меньше сотни. Уже вечером, укладываясь спать, Гарри понял, за что зацепилась его интуиция: Малфой совершенно обычно, нейтрально, подробно изложил свою мысль, без упрёка или оскорбления. Так, как изложила бы её Гермиона, если бы от неё требовалось помочь с учёбой. Засыпать с этой мыслью было не просто. Тем не менее постепенно эта мысль стала привычной и больше не тревожила так сильно уставшие от сотен книг мозги. Не то чтобы Гарри задумывался об этом слишком часто, но Малфой оказался вполне сносным партнером по «учёбе». Их общение не выходило за рамки обсуждаемого предмета, и никакой негативной окраски в нём не было. Гарри не стесняясь задавал вопросы, если чего-то не мог разобрать. Малфой вполне терпеливо объяснял или указывал, где прочитать. Их научный тандем сработался, главным в таком совместном поиске ответов было не задумываться над тем, с кем именно они общаются. Они могли спорить о предмете изучения до глубокой ночи, но, как только кто-то из них переходил на личности, оппонент просто сворачивал пергамент. Этот выход они тоже нашли совместно. Их общение за пределами «поиска», как они оба называли свои мытарства по просторам неизведанных ранее знаний, было очень сложным. Гарри постоянно казалось, что Малфой что-то задумал, и он то и дело порывался проследить за ним, но понимал, что не много пользы с того, что он будет сверлить малфоевскую спину глазами в библиотеке. А слизеринец в основном был именно там, ещё на Астрономической башне и у себя в подземельях. Буквально на второй неделе общения после очередной безобразной ссоры с упоминанием родителей, друзей, личных качеств и физических особенностей их ярость выбралась за пределы переписки. Они встретились у совятни и сцепились, как настоящие петухи. Парни набрасывались друг на друга без тормозов, пытаясь использовать собственные кулаки в качестве последнего аргумента. В пылу драки они не заметили, как у них появились свидетели, и только невероятная удача помогла им сохранить в тайне то загадочное мерцание, что сопровождало каждое соприкосновение их рук. Гарри сидел верхом на Малфое, уже предвкушая победу. Он с силой удерживал слизеринца за предплечья, игнорируя разливающийся от них свет, когда услышал чьи-то шаги. Тут же отпустив чужие руки, он схлопотал по лицу и уже готовился к ещё одному удару, когда Малфой тоже услышал незваного гостя. Он с силой оттолкнул от себя парня, с ненавистью выкрикнув:  — Какой же ты тупоголовый слабак, Поттер! Магическую дуэль не потянешь, потому и набрасываешься, как последний магл! — он мгновенно выхватил палочку и наставил её на Гарри. — Редукто! Тот не ожидал магической атаки, но интуитивно дёрнулся в сторону, спасаясь от летящего заклинания. В следующую секунду он уже отвечал:  — Инсендио! Малфой дёрнулся от обжёгшей его магии и в этот же момент выкрикнул:  — Ступефай! Гарри согнулся от полыхнувшей ожогом шеи и благодаря этому пропустил заклятие над своей головой. Мгновенное понимание вышибло воздух из его лёгких, и он вместо атакующего заклинания внезапно охрипшим голосом произнёс:  — Инкарцеро! Верёвки опутали Малфоя, который некрасиво шлёпнулся в траву. Гарри подбежал к нему, опёрся коленом на грудь, но гораздо слабее, чем сделал бы это, будь он на самом деле настроен на продолжение дуэли и победу. Он склонился над ним низко-низко, в угрожающем жесте приближаясь к его лицу. Тот с ненавистью глядел на своего врага, трепыхаясь и пытаясь сбросить путы. Но, услышав хрипящий шёпот, замер:  — Я чувствую твою боль, Малфой. Я чувствую, как горит твоя шея и как сильно пережаты запястья. Что бы это ни было, оно не только мерцает в темноте. Для пущего убеждения непрошеного зрителя он оттолкнул от себя слизеринца, будто сказал ему что-то отвратительно-гадкое, и, повернувшись спиной, использовал Фините на своё заклинание. Вся ненависть и злость улетучились, словно и не было; в голове кружилось осознание, что они с Малфоем связаны сильнее, чем он мог предположить. Именно после этого случая парни решаются на отчаянный шаг: постараться не ссориться. В конце концов, пока у них общая цель, нужно научиться хоть как-то общаться. И то, что в итоге получалось, было вполне нормальным. Гарри предложил попробовать на практике понять, что именно делает заклинание с их телами. Малфой настороженно-оптимистично поддержал, но с условием, что сначала они изучат матчасть. Так они и развили навык прекращать зарождающиеся споры на корню и делиться любой, хоть отдалённо похожей на полезную, информацией. В ежедневном общении, которое не прекращалось даже в выходные, они волей-неволей научились доверять мнению друг друга на предмет необходимости и достоверности полученных знаний. Когда Гарри возвращается к этому в будущем, он не понимает, как всего за месяц они прошли такой огромный путь, и не находит иного ответа, кроме: «Это магия!» После стычки в начале октября Малфой везде появляется только в чёрных перчатках, выставляя их напоказ и всячески демонстрируя, что ему неприятно прикасаться к вещам, которых до него касались грязнокровки. «Классная идея!» — появляется на пергаменте слизеринца на следующей паре, когда они на сдвоенных зельях готовят Бодроперцовое. У Гарри получается на «Превосходно», и на его пергаменте в свою очередь появляется: «Я думал, гриффиндорцы не жулят». Гарри даже не обижается. На следующей же перемене Малфой вытаскивает его из толпы однокурсников и поливает отборными оскорблениями. До драки не доходит, но об их столкновении узнаёт профессор МакГонагалл. Гарри спрашивает на Истории Магии: «Зачем?», —вызывая довольные взгляды от Гермионы, заглядывающей к нему в свиток и «видящей» конспект скучнейшей лекции на свете. Малфой отвечает: «На всякий случай. Нужно было проверить». Действительно, сквозь перчатки свечение не пробивается. Первые «практические испытания» назначены через пару дней после их несостоявшейся драки. Они оба наказаны деканом Гриффиндора, и это очень удобно — совместить отбытие наказания и эксперимент. Вживую им всё ещё неловко общаться, но Малфой, кажется, сам того не замечая, начинает это общение с рукопожатия, и мерное биение чужого сердца в твоей ладони не может не направить на конструктивный лад. Они будто настраиваются на одну волну, и диалоги идут проще. Все приборы и предметы на полках блестят первозданной чистотой, и парни принимаются за изучение своей связи. Когда идеи на этот вечер иссякли, они остаются сидеть на парте. В тишине и без имитации бурной деятельности оба отдыхают. Скорее душой, чем телом. — Слушай, Малфой, мы уже столько времени мучаемся над этой ерундой, — увидев зарождающуюся бурю негодования, он поправился, не желая провоцировать конфликт, — Над этой важной ерундой безо всякой помощи со стороны. И у меня невольно возникает вопрос, — блондин вопросительно поднял бровь, а, не дождавшись продолжения, ещё и хмыкнул. Гарри подумал ещё немного, прежде чем озвучивать такое, но всё же вздохнул и произнёс: — А почему ты не спросил у родителей? — Что? — Малфой совершенно точно не изображал непонимание. — Ты увидел сон в свой день рождения. Когда он у тебя? — В июне. — Тем более! Три месяца прошло до того, как ты поехал в школу! Почему ты просто не рассказал о своём сне им? Малфой посмотрел на Гарри как на умалишённого, но почему-то решил ответить:  — Наверное, самая главная причина в том, что я уже тогда знал, что очень важно сохранить это в тайне. Просто знал и всё. Я никому не говорил об этом, кроме тебя, — в голосе намешано столько всего: и надежда, и какое-то безликое одиночество, и что-то ещё, что Гарри просто не успевает разобрать. Малфой, осознав свое проявление слабости — гриффиндорец бы сказал «человечности», — подобрался. Его взгляд стал холодным и резким внезапно, и Гарри чуть не отшатнулся от вмиг переменившегося слизеринца. Но не испугался продолжить:  — Главная, но не единственная… Если бы мои родители были живы… — он уже ступил на скользкий лёд и решил не сдавать назад. Тема родителей и семьи никогда ещё не поднималась, как одна из самых опасных. А ссориться было категорически нельзя. — Поттеры — не Малфои, Поттер! — почти выплюнул блондин и порывисто встал. Но потом сел обратно. — Может, я бы рассказал маме, когда узнал, насколько это важный сон, когда узнал, что это — персональное пророчество. Но к моменту, когда Панс и Блейз рассказали мне о своих видениях, было уже поздно. — Поздно? Драко вновь немного помолчал, раздумывая, стоит ли открывать эту часть своей семейной истории постороннему. И всё же продолжил:  — После окончания первого курса всё изменилось. Мама стала обеспокоенной и напряжённой, постоянно подолгу оставалась одна и очень волновалась, когда отец уезжал. Одним словом, с того лета мы отдалились. — Мне жаль. Про отца Малфой не упомянул, и Гарри посчитал это самым красноречивым ответом. Для организации следующей встречи они всерьёз обсуждают возможность ещё раз выбесить кого-нибудь из профессоров, но Малфой вовремя предлагает Выручай-комнату. Он категорически настаивает, чтобы задачу для её появления ставил он сам, и Гарри в очередной раз убеждается в идее, что тот что-то задумал. Это их пятое практическое «занятие», и они готовятся к нему. Рон непонимающе глянул на Гарри, но просьбу потренировать с ним Жалящее заклятие выполнил. Гарри пропустил несколько, но остался очень благодарным и удовлетворенным. Когда они встречаются в заброшенной каморке для мётел, Гарри первым делом показывает остаточные следы от заклинания. — На мне ни пятнышка на плечах. Блейз попал мне в бедро. Гарри, кажется, ждёт, пока Малфой продемонстрирует, но тот медлит:  — Ты же не думаешь, что я буду раздеваться перед тобой? Если у тебя на бедре ничего нет, значит, это явление не распространяется на действие магии других людей на нас. Гарри молча кивает, признавая вывод. У них у обоих есть выводы и наблюдения, которыми они не делятся друг с другом, упрямо отрицая возможность, что эти выводы напрямую могут быть связаны с их состоянием. Они оба признали, что эта штука связывает их тела, но уже которую неделю оба понимают, что знают о настроении и эмоциях другого. Просто они не могут общаться открыто, чтобы наверняка проверить эту теорию, но они настолько не хотят, чтобы их связывало что-то большее, чем просто коллегиальные отношения, что готовы опустить все свои выводы и стараться подогнать реальность под то, что им удобнее иметь в своих жизнях. И парни даже не подозревают, насколько в этом они солидарны и единодушны. Вряд ли они догадываются, что могут так сильно сойтись во мнении о чём-то. Они тренируются до истощения, используя разновекторную магию, испытывая друг на друге общеизвестные и особые виды чар. К окончанию экспериментов у обоих чуть подрагивают руки от напряжения. Тела хранят воспоминания о нанесённом воздействии от лёгких жалящих проклятий, которые ощущаются почти одинаково остро у обоих, до ощущения полёта Гарри и немного зыбкого воздуха под ступнями Малфоя в этот момент. Поттера уже даже не напрягает каждый раз, когда слизеринец наставляет на него палочку; не то чтобы он полностью доверяет блондину, но уже ничего не ёкает в груди, когда серые глаза едва заметно сужаются перед тем, как их владелец собирается произнести заклинание. В комнате царит тишина и уют. Малфой вопросительно уставился на своего собеседника, будто знал, что тому есть что сказать. Гарри вздохнул и буквально выпалил:  — Ладно. Расскажи мне теорию чистокровности! Малфой выгнул бровь так сильно, что она коснулась нависшей чёлки, которую Гарри тут же захотелось убрать. Он так искренне удивился, что забыл «сделать лицо». — В трактате… — начал было он, но был прерван, не успев закончить свою мысль: — Я читал за это время достаточно, чтобы знать, что пишется в трактатах о чистокровности и о постулате чистоты крови. Но, Малфой, ты сам мне постоянно напоминаешь, что ты лучший ученик на курсе. И, судя по тому, что я узнал за эти недели, ты действительно умный, — увидев самодовольную усмешку, Гарри поспешил продолжить. — Что для тебя в теории чистокровности такого, что грязнокровки не достойны жить? Постой-постой, я не для спора этот вопрос задал, — он поспешил закончить, чтобы свирепость во взгляде слизеринца не превратилась в ярость. — Я… я хочу попытаться понять, — Гарри уже было стыдно за этот порыв. Это же Малфой, это же белобрысый хорёк, который годами оскорблял его друзей и его самого, который портил ему жизнь, подставлял и унижал… Гарри и сам не знал, откуда взялось это странное желание понять врага. И, видимо, это желание было взаимным, потому что Малфой внимательно смотрел на брюнета и думал. Он молчал долго. Так долго, что Гарри невольно почувствовал себя неловко и снова заговорил:  — Я из всего, что прочёл, понял, что самое важное для вас — чистокровных древних родов — это магия. Мне, полукровке, не понять, конечно: моим воспитанием занимались те, кого вы так ненавидите, да ещё и не самые лучшие их представители даже по магловским меркам. Но вы чтите суть магии. Будто она разумна и самостоятельна. Так объясни мне: как же магия могла так ошибиться, что далась в руки ребенку, родившемуся у маглов, если там ей никаких перспектив — сильным такой волшебник не станет по вашей теории? А ещё ответь на такой вопрос, — Гарри взглянул, наконец, на притихшего и сосредоточенного Малфоя, — стоит ли абсолютная чистота крови волшебника его сумасшествия или уродства, неполноценности в какой-то сфере? Ведь ни одно зелье или целитель не смогут убрать последствия кровосмешения. Сколько фамилий из священных двадцати восьми уже только в памяти? И Блэки теперь тоже в их числе. Твоя мать теперь Малфой, Беллатриса теперь Лестрейндж, Андромеда вычеркнута из их родового дерева. Скажи, когда победа твоего Лорда-полукровки будет добыта вами — чистокровными — во имя его идеалов, твой ребёнок, Малфой, будет выбирать спутника жизни из какого рода? И что бы ты предпочёл ему посоветовать: близкое кровосмешение с кузеном или кузиной и огромный шанс на генетические аномалии или всё же брак с полукровкой? И если первый вариант, то что бы ты предпочел: психическую неуравновешенность или всё же физическое уродство? Малфой смотрит на него в ужасе, но потом возвращает во взгляд привычную холодность. Поттер выдал слишком много информации, и ярость от упоминания Тёмного Лорда, да ещё и с обозначением его статуса крови, меркнет в объёме вопросов, о которых Малфой если и думал, то не так критично и скрупулёзно. Тем не менее циничность последнего вопроса заставляет парня ощетиниться:  — Какой к гоблинам ребёнок, Поттер? И с чего тебе интересоваться моим наследником? — Я всё ещё просто пытаюсь понять, почему ты так крайне поддерживаешь теорию, которая в конечном итоге приведёт к вашему вымиранию. Не можешь же ты настолько слепо следовать за убеждениями своего отца. Помолчали. Малфой отчего-то не торопился уходить, но и беседу не поддерживал. Гарри хохотнул. Тишина стала напряжённой, поэтому он ответил на вопросительный взгляд слизеринца:  — Я просто представил, какой бы, должно быть, ужасающий выбор перед тобой предстал, если бы пришлось решать, кто составит партию твоему наследнику: кто-нибудь из детей Уизли или всё-таки полукровка. — Самым страшным было бы, если бы это был полукровка-Уизли, — Малфой тоже хохотнул, и улыбку уже не убрал с лица, невольно засмотревшись на удивлённого его ответом Поттера, который поддержал смех. — Что? Я слышал, что кто-то из старших мутит с блондинкой Флёр. Это же сущий ужас — мало того что наполовину Уизли, так ещё и наполовину получеловек… Что? — опять повторил Малфой. — Она же вейла… Гарри тоже засмотрелся. Непривычно было видеть такого Малфоя. Он выражал чуждую гриффиндорской чести концепцию, но делал это без оскорблений и высокомерности. Эта ситуация получилась забавной даже несмотря на то, что вопрос был очень серьёзным. — Я как-то никогда не задумывался о детях, Поттер. Если только в качестве наследника Малфоев, продолжателя рода. Но… Понимаешь?.. — парень впервые обратился к Гарри с таким вопросом вне учёбы. И звучало так, будто ему важно, чтобы Гарри понимал. Понимал что-то о нём самом, а не о предмете или явлении… Поттер кивнул. — Да, в шестнадцать это не то, о чём ты думаешь… Просто… — тут Гарри вспомнил, с кем он разговаривает, и закрылся. К своему удивлению, он однозначно увидел на лице Малфоя разочарование. Наверное, поэтому, даже чувствуя, что сходит с ума, открываясь хорьку, он тихо продолжил: — Просто я не думаю, что доживу до того момента, когда смогу создать семью и завести детей… Поэтому не получается просто отмахнуться от щекочущей сознание мысли, оправдывая это тем, что подумаю об этом позже. Моё «позже» может попросту не наступить. Но… я хотел бы, чтобы мои дети были здоровыми и счастливыми, чтобы они могли выбирать, кого любить, с кем дружить, кем становиться в жизни… Гарри стало совсем неловко, и он, понимая, что тело, вроде, отошло от шторма заклинаний и ощущений, спрыгнул с парты и собрался уже уходить, когда, шокированный, замер: на его плечо опустилась ладонь Малфоя, и тот сжал его в жесте поддержки. — Я не желаю тебе смерти, Поттер. Я знаю, что должен, знаю, что… Но я не могу желать тебе смерти, ни тебе, ни… — он задохнулся следующим словом, в последнюю секунду прерывая словесный поток. Испытывая жгучий стыд от такого очевидного проявления собственной слабости, почти парализующий страх оттого, что чуть не выдал планы хозяина и своё задание, он в следующую секунду сорвался на бег. И Гарри мог поклясться, что за те несколько мгновений, что Малфой прикасался к нему, он смог почувствовать и его страх, и его стыд, и его одиночество и разочарование, сомнения и растерянность, безнадёжное отчаяние и какую-то абсурдную надежду. И это далеко не все сюрпризы, которые приносит середина октября. Джинни неожиданно вливается в их слаженную гриффиндорскую компанию и теперь повсюду следует за ними. И если поначалу её внимание приятно и Гарри находит в ней отдушину после тяжёлых будней, то постепенно её интерес становится навязчивым и чрезмерным. Гарри почти фанатично следит за Малфоем, который после случившегося откровения поддерживает сухой деловой тон в общении, но на сообщения отвечает исправно и быстро, показывая своё полное содействие в поисках, чтобы как можно быстрее избавиться от всё усугубляющейся проблемы. Романтика нескольких вечеров под мантией-невидимкой, укрывающей их с девушкой от посторонних глаз, очень быстро сменилась паранойей, что края ткани слишком высоко задерутся и их заметят, и вполне обоснованным опасением, что Джинни отвлечёт его и он пропустит что-то важное. Поэтому Гарри очень старается как можно вежливее отделаться от её предложений скоротать вечерок. Да и достойного ответа, зачем ему читать о биографии того или иного волшебника или изучать совершенно не относящиеся к учёбе книги, у него нет и так не хотелось его выдумывать! Гарри предпочитает не задумываться о том, что на самом деле происходит у них с Джинни, наверное, интуитивно понимая, что выводы его не устроят. Поэтому он не ищет настоящую подоплёку, а просто принимает верным ответ на вопрос девушки, почему они не «сближаются», как остальные парочки: «Тебе пятнадцать и ты младшая сестра моего лучшего друга, как ты себе это представляешь?» Но Джинни не была бы собой, отступи она просто так. Поттер с Малфоем тайно встречаются раз или два в неделю, чтобы поэкспериментировать с их состоянием, и каждый раз свет становится ярче и сильнее. Теперь он не только освещает их ладони. Любое соприкосновение кожи к коже вызывает серебряное мерцание. Мягкое и родное. Они уже поняли, что чувствуют пульс друг друга, ощущают боль от заклинаний, если сами нанесли друг другу вред, однако ни в одной книге нет даже приблизительно похожего. Они всё больше заражаются интересом к этому явлению, реже вспоминая, что затеяли всё это, чтобы избавиться от него. А ещё Малфой однозначно занимает все мысли Гарри, которые теперь сосредоточены не только на тех ужасных вещах, что тот задумал, но и на тех книгах, что ему приходится изучать из-за этого чистокровного гавнюка, и на тех эмоциях, которые у него вызывает белобрысый слизеринец. Поэтому очередная встреча с Джинни буквально выбивает гриффиндорца из колеи. На выходных она поджидает его в мальчишеской спальне в весьма провокационном виде: макияж и уложенные красивыми локонами волосы, спускающиеся на плечи к почти обнаженной груди, а ещё какой-то странный сладко-горький запах, видимо парфюма, создают вполне однозначный намёк. Почти все в Хогсмиде — им сейчас точно никто не помешает. Гарри и сам не понимает, как оказывается на кровати плотно прижатым к ней её миниатюрным весом. Он смотрит на всю эту красоту над собой, ощущая какую-то нереальность происходящего. Джинни невероятно прекрасна, он никогда не видел её настолько привлекательной и соблазнительной. В голове проносятся мысли о том, как он мог не заметить такую сногсшибательную и ошеломительную Джинни, о том, что он мог бы смотреть на неё вечно, что она — это вообще единственное, ради чего стоит жить. Девушка медленно наклоняется к его уху, нежно касается его своими губами и спрашивает:  — Тебе нравятся мои духи, Гарри? — и звук её голоса разбивает оцепенение. Гарри будто смаргивает наваждение и выныривает из глубины, в которую его затягивало ещё мгновение назад. — Нет, — честно ответил парень и решительно отстранил её от себя. Но Джинни так просто не сдаётся: она порывисто приникает к его губам в неожиданно умелом и страстном поцелуе, который, кажется, обжигает губы. Гарри уже жёстко отталкивает девушку, слегка встряхивая её за плечи для пущей убедительности. — Ужас, а не духи, Джинни, и вообще, что ты творишь?! — он облизал губы, на этот раз ощущая языком, что они неестественно горячие и болезненные. Нелепое лепетание девушки, как и последующее весьма агрессивное обвинение в безразличии и скоропалительный уход, остались далеко. Гарри уже успел пообщаться с Малфоем, непривычно молчаливым в то утро, и даже с Роном, который, кажется, остался в счастливом неведении о выходке своей сестры, но боль в губах так и не прошла. И он обязательно обратился бы к Помфри, если бы у него была хоть минута свободного времени. Но проклятый слизеринец мало того, что оставил его в растерянности с этим шквалом эмоций, которых от него стопроцентно никто не ожидал, так ещё и без лишних комментариев оставил новый список из нескольких жутко старых трактатов и свитков, которые нужно срочно, точнее, «очень срочно и внимательно» изучить. И тема этих источников была настолько далека от всего, что они изучали ранее, что Гарри даже уточнил, ничего ли тот не перепутал. Но ответа так и не дождался. С началом новой недели Гарри не на шутку разволновался. Странное жжение с губ перешло на шею, а в конце дня и на руку. Не решаясь поделиться этим с друзьями, он всё же отправился к медиведьме. А на пути в лазарет его снова перехватил Малфой. — Ты не отвечаешь! — парень странно встревожен и взвинчен, он осматривает чуть покрасневшую шею и пытается схватить рукав мантии. — Как ты себя чувствуешь? Зачем тебе в лазарет? — Да отстань ты! — Гарри отдёргивает руку. — Откуда ты… — начинает было он задавать очевидный вопрос, но прерывается: — Что случилось? — он понимает, что его рука болит в том же месте, что и бинт у Малфоя. — Неудачно брызнуло из котла, — слизеринец не выглядит удовлетворённым своим ответом. Гарри пытается рассмотреть шею, но высокий воротник-стойка закрывают обзор. От Малфоя не ускользает этот интерес, и гриффиндорец бросает играть в игры: — На шею тоже попало? Малфой напрягается.  — Поттер, ты только не психуй и постарайся держать себя в руках, пока я всё тебе не объясню. Ничего ещё не ясно. Ладно? — увидев немного настороженный взгляд, сопровождающийся тем не менее согласным кивком, он продолжает, — Ты прочитал то, что я тебе вчера перечислил? Гарри мотнул головой:  — Не всё… Но почти. Хотя я готов был убить тебя вчера в библиотеке, когда читал описания брачных ритуалов африканских племён и австралийских аборигенов. Как будто это как-то связано с этим чёртовым мерцанием?! Малфой многозначительно промолчал, напряжённо вглядываясь в его глаза. — Что? Что ты такое несёшь? Брачная магия? Что за бред?! Мы же не женаты! — Я вообще-то молчал, Поттер! — вдруг с прежним ехидством заявил блондин и тут же пожалел о своём выборе — лучше бы он продолжил в том же духе и действительно молчал. Небольшое тёмное помещение в мгновение ока осветилось ровным плавным сиянием оттого, что Гарри схватил Малфоя за воротник, сильно сжимая горловину. Раньше такого свечения они ещё не видели: яркое и ровное, будто имеющее собственную плотность и текстуру; оно исходило от минимального касания костяшек рук Поттера и шеи слизеринца. — Полегче, надежда Магической Британии… Я скорее склоняюсь к варианту помолвки… Как прошло твоё свидание в субботу, герой-любовник? — последнее предложение он выпалил с максимальной скоростью, с ужасом наблюдая, как в ярости темнеют глаза собеседника. — Откуда ты… — снова начал было Гарри, но потом его взгляд упал на синяки на шее Малфоя. Все вопросы о Джинни и её выходке сразу же отошли на второй план. — Кто это тебя так? Очень больно? Чем это тебя? — по мере того как задавались вопросы до него доходило, что раньше он не чувствовал чужую магию, которую применяли к Малфою, да и физическую силу тоже, но на его шее расцветает ожог, а это о чём-то да говорит. Не успев сделать неверные выводы, а они однозначно были бы именно такими, потому что Поттер уже напрочь забыл о том, что минуту назад обсуждалось в этой комнате, Гарри оказался вознаграждён таким насмешливым взглядом, что слова застряли в горле. Он вернулся в мыслях на несколько реплик назад и потупил взгляд. — Тебе всё ещё нужно имя того, кто меня так? — от такой неприкрытой издёвки Гарри становится горько, и он чувствует себя невероятно глупо. Но Малфой продолжает: — Да, было очень больно. Поцелуй — ещё терпимо, но засос потребовал всей моей выдержки. Так же, как и поцелуи твоей рыжей кудесницы… Я ведь всё правильно говорю: ты с ней целовался? И если я это почувствовал, то и ты ощутил это? — он ткнул пальцем себе в шею, а потом повернул подбородок Гарри так, чтобы увидеть зеркальное отражение его синяка, только в виде ожога. — А на руке боль ты тоже почувствовал? Гарри молча кивнул, ошеломлённый выводами, которые преподнёс ему Малфой. Тот между тем продолжал:  — Именно это натолкнуло меня на идею о магической помолвке. Раньше, когда магия рода принимала в свой состав нового члена, без такой помолвки провести брачный ритуал было невозможно. Хотя почему ты ощутил боль от зелья всё ещё не ясно. Что ты скажешь? Что-то подобное есть в ортодоксальной магии? Гарри взмахнул рукой, пытаясь выдать неопределённый жест. — Там есть и не такое… Вот только мы не помолвлены. Или я чего-то не знаю? Мы же вроде как парни… И я бы точно запомнил это знаменательное событие… — Я тоже с трудом могу представить, зачем мои предки могли пойти на этот шаг. Но Поттеры — это в прошлом очень чистокровный и уважаемый род. А, учитывая древность таких помолвок, это могло случиться только очень давно. Тогда пол волшебника не имел особенного значения. В моём понимании с нашим шестнадцатилетием проснулась последняя грань магического ядра, являя миру всю мощь волшебника, его чаяния и способствования, его кровь и силу… — Малфой прекратил цитировать абзац из книги и в удивлении уставился на Гарри, который смотрел на него, широко открыв глаза, не скрывая потрясения и где-то даже восхищения. Блондину стало неловко от такого взгляда, и он опустил глаза:  — Что? — Ничего, — очнулся Поттер и без задней мысли пояснил, — меня всегда поражала твоя способность буквально наизусть повторять то, что ты читал. У Гермионы тоже так получается, а я могу только суть донести, и то, если правильно пойму. Но давай-ка вернёмся к твоей теории, мой дражайший женишок! — он улыбнулся и попытался восстановить в памяти всё, что касалось нужной темы. — По моей теории мы, точнее наше поколение, магически помолвлены нашими предками. Но наверняка узнать об этом можно будет только на рождественских каникулах, когда я попаду в поместье и посмотрю на родовое дерево. Пока же мы можем только догадываться… Что-нибудь странное с тобой происходило? — Кроме Джинни, которая чуть не… — Гарри показалось неправильным рассказывать о произошедшем, но Малфой заинтересованно, сосредоточенно слушал, потирая губы, словно они продолжали гореть огнём. — Ну, она набросилась на меня с поцелуями на кровати… — он покраснел, а Малфой выгнул бровь: — То есть это было её желание? А ты как к нему отнёсся? Тебе было приятно? Ты думал о ней в постели, когда самоудовлетворялся? Рассказывай подробно, чтобы мы могли либо подтвердить, либо опровергнуть магическую помолвку! — Может, ты первый? Малфой густо покраснел.  — Неловкая тема для разговора, да, женишок? Ладно. Мне стало очень трудно дышать, я даже с трудом открыл окно в кабинете. И потом губы обожгло, будто меня целует сам демон из преисподней своим огненным языком. А когда я смог вдохнуть свежего воздуха, в ушах будто зазвенело и всё пришло в норму. Только губы болели. Я читал о подобном в наших родовых книгах. И понял, что это может быть связано с тобой. Всё. — Ух ты, да ты поэт… Нет, Малфой, не всё. Кто поставил эту красоту? — он указал на шею с тёмным пятном. — И о ком ты думаешь, когда… снимаешь напряжение… — Мне как-то не до того, но точно не об этой персоне. И это всё, что тебе нужно знать… — Ладно, — Гарри поднял руки, как бы сдаваясь. — Ты прав. Что ж. Я зашёл в спальню, там была Джинни. Хотя я до сих пор считаю нечестным, что ты знаешь, кто причина твоих ожогов, а я моих — нет. Так вот, она была полураздета и пахла чем-то сладким и горьким одновременно. Я даже не понял ничего сразу, но, когда она оказалась на мне, я почувствовал, будто она моя судьба. Никогда её такой не видел. И никого красивее её тоже… Но потом всё переменилось буквально за секунду, и я смог её оттолкнуть. — Но зачем? Тебе разве не хотелось? Гарри задумался. Очень хотелось, только как-то неправильно и не по-настоящему. — Я вижу, до тебя даже сейчас не дошло, что она использовала магию и зелье «Аромат любви», а наша связь не дала тебе попасть под чары. Потому мне дышать было трудно… Чары сработали как надо, но без «Аромата» страсть не затмила твой рассудок. Ты должен быть мне благодарен! Мало ли что такая опытная совратительница могла сотворить с тобой невинным! — Ненавижу, когда ты говоришь гадости о моих друзьях! И вообще, почему бы нам просто не расторгнуть помолвку? Если сработает — круто! Наконец отстанем друг от друга. Если нет — будем думать над другими вариантами… — Я даже не буду пытаться пояснить, почему эта идея такая идиотская. Скажу только, что так сделать нельзя. И ещё: не моё дело, но если она попытается снова, то может быть магический откат. Она сглупила, неразумная малявка, но цену может заплатить очень высокую. Гарри задумался. Он многое прочитал в той куче книг, что ему написал Малфой. Он мог бы догадаться о подобном магическом откате, но то, что слизеринец предупредил его об этом, не укладывалось в голове. — Поттер, магическая помолвка — это очень мощная магия. И мне нужно знать, э… Это ещё одна неловкая тема для обсуждения, — Малфой вскинулся и дерзко продолжил, — Что ты чувствуешь по отношению ко мне? Просто подумай об этом. Такие чары могут вызывать в том числе взаимные чувства, или взаимное притяжение, или даже взаимное влечение… Так или иначе, это всё может быть навеяно магией, поэтому проанализируй, как изменилось твоё отношение ко мне. Потому что моё к тебе изменилось, глупо сейчас это отрицать. Я не испытываю ненависти. Гарри потрясённо кивнул. — Не волнуйся, Поттер. Мы сделаем всё возможное, чтобы расторгнуть эту глупую помолвку, и вернёмся к своим жизням. У меня есть важные дела, да и тебе уже страх как надоело жить двойной жизнью и обманывать друзей. Так что скоро всё станет по-старому! Гарри снова кивнул и с ужасом отметил первую мысль, пришедшую в его голову после этой странной отповеди: ему совершенно не хотелось, чтобы всё становилось по-старому.