Ниша за гобеленом располагалась очень удачно: вроде бы идёт кто-то по коридору, заворачивает за угол и пропадает из видимости, а дальше и совсем пропадает. Именно поэтому она пользовалась огромной популярностью у поглощённых любовной горячкой школьников — и от классных комнат недалеко, и вроде бы не так очевидно можно уединиться со своей пассией.
Рон предпочитал не задумываться, откуда Лаванда узнала о расположении этой ниши, но даже задайся он целью подумать об этом чуть дольше, у него не вышло бы: целовалась девушка жадно, мокро и очень умело, не стесняясь доминируя над сильным, мужественным Бон-Боном, у которого крыша ехала от этого напора и страсти.
Он уже почти не чувствовал губ, когда Сигнальные чары, установленные девушкой, обозначили две минуты до начала урока. Брюнетка с громким чпоком оторвалась от его рта, и парень искренне понадеялся, что Заглушающее они не забыли, — вспомнить что-то в пылу страсти было нереально. Увидев, что Лаванда снова тянется к нему за прощальным поцелуем, он чуть отшатнулся и скороговоркой произнёс:
— Иди-иди, дорогая, а то опоздаем, ты первая, а я через минуту…
Она чуть обиженно надула губки, но потом улыбнулась:
— Ты прав, у нас Зелья, нельзя злить профессора Слизнорта… — послала ему воздушный поцелуй и выпорхнула из-за гобелена. Рон перевёл дух, поправил галстук, съехавший под женским напором, немного обтянул мантию, убрав с неё длинный волос подруги, и уже собрался выходить, как услышал немного заглушённый и расплывчатый голос, который однозначно принадлежал Малфою. Видимо, собственное Заглушающее начало развеиваться, пропуская звуки в нишу. Рон притаился.
— Я же говорю, что осталось только влить это в бутылку профессору и проблема решится.
Наверное, второй участник беседы стоял дальше, потому что разобрать его слова было невозможно никак, но реплика была недлинной. Малфой немного раздражённо ответил:
— Смотри и убеждайся! Естественно, всё сварено правильно! Я прекрасно осознаю цену ошибки! — его голос был хоть и привычно противным, но взволнованным, и гриффиндорец отчаянно пожалел, что не слышал весь разговор. Получается, Гарри был прав, и Хорёк что-то задумал. Какое-то зелье нужно добавить одному из профессоров в какую-то бутылку. Скорее всего, яд! Надо предупредить кого-то, но как узнать больше? Мысли парня крутились вокруг, не желая выстраиваться в план действий. В конце концов, он плюнул на обдумывания и просто вылетел из-за гобелена, сокрушаясь, что участники беседы уже разошлись. Он оглянулся и только тогда понял, что время для действия — этот момент и никак иначе. Пусть они не так близки теперь с Гарри и Гермионой, но он всё равно не забросил их дружбу, всё равно он остаётся им верным и хорошим товарищем, который делает всё для общего блага.
Малфой находится за углом; он торопливо идёт по направлению к лестницам. Рон догоняет его и сильно задевает плечом, отчего парень роняет что-то на пол. Его лицо белеет, хотя кажется, что оно и так бледнее некуда:
— Осторожно! Тебе нужна помощь колдомедика, если ты в таком широком коридоре не можешь просчитать траекторию движения собственного тела! — шипит он.
— Что это у тебя? — мгновенно реагирует Рон, поражаясь собственной удаче. Он сильно топает по пузырьку, но тот не лопнул под его ступней, только вызвав сильную боль в пятке. Видимо, на фиал наложено заклятие Сохранности. — Тебе повезло сегодня, Хорёк, что я тороплюсь! — тут же отступает от своей затеи Уизли и поднимается вверх по лестнице, тогда как самодовольно улыбающийся Малфой спускается вниз, призвав сосуд при помощи Акцио. Если бы он внимательнее проследил за рыжим гриффиндорцем, то обязательно заметил бы, что тот ничуть не выглядит расстроенным.
Рон после занятий спешит в общую гостиную, чтобы поделиться с Гарри сегодняшним происшествием, но Лаванда вновь перехватывает его у выхода из коридора и так увлекает своим обществом, что становится не до бесед с друзьями; а через несколько дней он вообще благополучно забывает о том, что чуть не проявил себя настоящим героем. В конце концов, героя украшает скромность.
Снежный декабрь ничуть не радовал Гарри. Пусть тренировки по квиддичу стали красочнее и эффективнее, когда не нужно постоянно тратить кучу энергии на чары из-за дождя и ветра, но их
поиски даже с такой первоклассной помощницей продвигаются медленно. Кричер не увидел на гобелене никаких сведений о помолвке Драко, но это всё равно не дало им точного ответа. Возможно, один из ритуалов, который нашёл Малфой и одобрила Гермиона, может помочь увидеть родовой гобелен Поттеров. Не восстановить, но хотя бы увидеть. Шанс так себе. Да ещё и очень рискованный, но других идей у них пока всё равно нет.
Зато изучение их связи идёт теперь почти в академическом ключе. Гермиона предлагает такие опыты и эксперименты, о которых оба парня никогда не задумывались. Она критически анализирует их результаты, заставляя постоянно вербализировать их ощущения и чувства, их состояние и мысли. И это смущает. Потому что такое пристальное внимание к своему внутреннему миру очень сильно влияет на обоих парней. А ещё потому, что они находятся в одной комнате и слышат друг друга. И не то чтобы их впечатления от экспериментов были для них новостью — они всё-таки чувствуют друг друга на расстоянии; но слышать то, какие слова подбирает каждый из них для описания всего этого внутреннего сложного чего-то там — есть в этом что-то слишком интимное. Девушка стоически игнорирует, когда парням становится неловко или кто-то из них краснеет от смущения, а потом хмуро смотрит на них и выдаёт:
— Считайте, что вы на приёме у врача! И перестаньте переглядываться!
Драко сохранял какую-то особенную вежливость при общении с Гермионой. Она была настроена очень скептически на первом их совместном занятии, всё время норовя сдерзить, задеть, поставить на место. Однако слизеринец весьма стоически сносил все её колкости, поддерживая светский тон и абсолютную готовность сотрудничать. Гарри с подругой так и не поговорили с момента их неожиданного разоблачения, но спустя неделю она попросила передать Малфою, что ждёт их у южных теплиц завтра вечером после ужина. Именно тогда гриффиндорец впервые увидел, что значит аристократическое воспитание в действии: безупречный такт и этикет, независимо от того, как к нему обращаются другие. Постепенно девушка оттаяла, переходя на более привычный стиль общения, но в её глазах в некоторые моменты их с Малфоем взаимодействия Гарри видел неприкрытую печаль. Слизеринец же сохранял максимальный нейтралитет, хотя по его внутреннему состоянию было очевидно, что он видит грусть нового члена их маленького поискового отряда и его это не радует.
Иногда, наблюдая за работой этих двоих, Гарри чувствовал странное беспокойство, будто он был здесь лишним. Они явно общались на одном языке, с полуслова понимая друг друга, у них уже появились общие шутки, понять которые он даже не пытался. Однако Поттер продолжал успокаивать себя тем, что сам факт приятельствования Драко и Гермионы очень благотворно сказывался на продуктивности их совместной работы. И хотя понять, что же это за связь, откуда она взялась и, самое главное, как от неё избавиться, всё ещё не удавалось, они продвигались семимильными шагами по вопросу: «Как она работает?». Правда, слушать отчёты подруги о том, как они с Малфоем именно связаны, было… очень смущающим.
Так или иначе к середине декабря они поняли, что, во-первых, теперь могут почувствовать пульс друг друга не только при соприкосновении ладоней, но и на расстоянии, — стоит только захотеть. Причём расстояние за эти три недели их «уроков» увеличилось весьма значительно: находясь в своих комнатах, они вполне легко могли определить частоту сердечных ударов. По этому поводу у Гермионы была своя теория, и она настаивала, чтобы ребята пытались на расстоянии почувствовать общее физическое состояние: голод, например, или сонливость. Она намекала ещё на кое-что более личное, но, видя, как побледнел Малфой и покраснел Поттер, она благоразумно заткнулась.
Во-вторых, эмоциональное состояние друг друга они также могли считывать не только прикасаясь друг к другу. Нужно было только прикрыть глаза, чтобы уловить ощущения другого человека. А иногда, если эмоция была по-настоящему сильной, — без особенного желания оппонента. И теперь гриффиндорка настаивала, чтобы парни учились, наоборот, отсекать чужие эмоции от своих; создавать будто бы экран между своими эмоциями и навязанными связью.
В-третьих, идеей-фикс девушки стало научить их общаться с помощью мыслесвязи. Как-то Гарри обмолвился, что иногда он не успевает озвучить свою мысль, как Малфой её произносит вслух. И Гермиона загорелась. Она почему-то решила, что они могут слышать мысли друг друга, только пока не смогла найти закономерность, когда эта их способность проявляется.
В-четвёртых, выявилась ещё одна особенность: теперь магия, направленная одним из них на другого, не действовала, то есть не причиняла вред. Выяснилось это случайно. Гарри хотел в шутку послать жалящее в Малфоя на уроке Трансфигурации, уж очень тот был грустным, но оно случайно попало в Гойла. Цели своей Поттер достиг — Драко улыбнулся, но никак не мог понять, как он так промахнулся. Рассказав о случившемся Гермионе, он предложил провести несколько экспериментов, и никакого вреда причинить друг другу они не смогли. Заклятия просто соскальзывали или вообще не достигали цели. Тем не менее все Согревающие вполне успешно применялись Малфоем на них обоих, так же, как и все Водоотталкивающие — Поттером. Причину этого Грейнджер найти никак не могла, хотя именно избирательность этой связи по части применения магии была самой странной для девушки загадкой. Она не укладывалась ни в теорию с помолвкой, ни в те знания о Защитных чарах, что она успела приобрести за эти пять с половиной лет обучения.
Гарри было очень сложно. Он плохо выглядел и откровенно засыпал на уроках, потому что перед ним стояло столько задач, что никто бы не был бодрым на его месте. Когда у Гермионы был хроноворот, она выглядела примерно так же, только если бы такой же артефакт появился у Поттера, тот не преминул бы вырвать с его помощью хотя бы несколько часов для сна.
Тренировки по квиддичу стали одной из нескольких основных проблем. Странные отношения в команде после того, как Кэти отправили в Мунго, усугубляемые тем, что Джинни (то ли назло Гарри, то ли после приличного внушения от Гермионы, которая вытянула-таки из Поттера все подробности её выходки) стала встречаться с Дином, сильно влияли на игру. Рон, ослеплённый отношениями с Лавандой, тоже не добавлял простоты в их взаимоотношения с коллективом. Тогда, на матче против Слизерина, Гарри ещё не совсем понимал, почему Малфой отказался играть, однако сейчас и сам отошёл бы от командования, да только кто ж его отпустит…
Ещё одной проблемой были уроки с Дамблдором. Он так и не говорил сути, открывая только часть огромного пазла, и Гарри изо всех сил верил, что у него были на то свои причины, однако его невероятно злила вся эта ситуация. Хотя тот факт, что теперь он делился результатами этих бесед ещё и с Малфоем, немного успокаивал. Сам процесс пересказа содержания урока действовал на него расслабляюще и тонизирующе одновременно. Драко помогал ему раскладывать по полочкам некоторые моменты, делая выводы и комментарии, до которых ни он, ни его друзья не додумались бы. А то, что ему приходилось говорить с ним наедине, поскольку подруга уже всё это слышала при рассказе Рону (друг не был в кругу посвящённых в эту странную «кажется-помолвку», да и времени у него было совсем немного — Лав-Лав не отпускала его ни на шаг), было дополнительным плюсом.
И последним по счёту, но не по значимости, был поиск решения по Малфою. Да, учёба и квиддич были важной частью его жизни, да, его уроки с директором должны были помочь ему сразить Волдеморта, а ведь именно к предстоящей войне он и готовился, но всё же Гарри обещал помочь Драко. И не планировал это обещание нарушать. Только вот идей, устраивающих Поттера, не находилось: те варианты, которые он мог придумать, так или иначе ставили под угрозу жизнь Малфоев. А если кто-то узнает про его связь с Избранным, то это автоматически нарисует на его лбу мишень. Эти мысли изводили гриффиндорца так, что на нём лица не было, так же, как и на слизеринце, который всё это прекрасно чувствовал и понимал. Как спасти Драко придумать не удавалось.
Гермиона, конечно, видела, что Гарри загонял себя до ужасающего состояния, но никак не облегчала ситуацию, даже наоборот.
Было в этом обучении, устроенном Грейнджер, что-то извращённое, то, что заставляло выскабливать даже самые откровенные эмоции парней друг к другу и озвучивать их, выставляя напоказ, после чего оба подростка чувствовали себя не только смущёнными, но и опустошёнными. Вместе с тем, как бы девушка ни старалась заставить их говорить
всё, иногда применяя нечестные приёмы типа Сыворотки правды или чар Добрых помыслов, заставляющих озвучивать
каждую мысль в голове (что оказалось совсем неэффективно, поскольку у парней множество мыслей были схожи, но их было так много, что их занятие превратилось в какой-то непрекращающийся бубнёж), и Гарри, и Драко находили способ оставлять определённые мысли и ощущения только себе. Они, не сговариваясь, но находясь, очевидно, на общей волне, придерживали всё, что касалось их отношения друг к другу. Оба считали, что только-только зародившаяся дружба вкупе с тотальной искренностью была слишком интимной темой, чтобы распространяться о ней. Даже Гермионе, которой гриффиндорец, казалось, мог рассказать обо всём. Как выяснилось, он заблуждался.
Ещё одним, что парни не говорили Гермионе, была их способность почти мгновенно успокаивать друг друга. Тогда в туалете Плаксы Миртл это их влияние друг на друга тоже проявило себя, но сейчас этот эффект был намного ощутимее. Поэтому, когда один из них чувствовал, что другой вот-вот сорвётся, они находили способ встретиться. Точнее, один вылавливал другого и чуть ли не насильно затаскивал куда-нибудь в тишину и покой, где можно было просто посидеть вдвоём и почувствовать друг друга. Они не обсуждали это вслух, но этого и не требовалось. Всё, что нужно, они могли вполне почувствовать и через связь. А ещё эта странная способность давала им возможность несильно, но всё же вполне ощутимо подпитаться энергией друг друга. И это было так же странно, как и необходимо.
Из глаз Драко пусть и ушла паника, сменившись робкой уверенностью и надеждой, он продолжал волноваться о своём будущем, и без Поттера ему пришлось бы совсем туго. Гарри, едва не сорвавшийся после их памятной тренировки по квиддичу в новом составе, принимал помощь нехотя, но с Малфоем сложно было спорить, когда взгляд его сияет праведным гневом, а руки дарят такой покой и умиротворение, что сил отказаться от них нет. «От ощущений, а не от рук», — проговаривал у себя в голове Поттер. К чему было такое уточнение Гарри не стал задумываться; слишком много проблем сейчас на него навалилось, чтобы он добровольно загружал себя и этой. Хотя иногда его всё же посещала одна и та же мысль: «Кто же была та девушка, которую Малфой привлёк для эксперимента с синяком на шее?». Мысль эта расценивалась Гарри как совершенно бесполезная, потому он игнорировал её, совсем не придавая значения тому, что она окончательно его так и не оставила.
Сейчас, сидя в Выручай-комнате на удобном диване наедине, они снова, как и в их первое практическое занятие, отдыхали душой, только на этот раз от агрессивного изучения их связи подругой (даже для Малфоя она стала кем-то вроде приятельницы).
— Как же всё-таки хорошо без Гермионы…
— Хорошо наконец побыть одним… — одновременно высказались парни и засмеялись. Гарри до сих пор ненадолго замирал, когда слышал смех слизеринца. Такой мягкий, но в то же время звонкий, как колокольчик.
— Это как раз тот момент, который всё пыталась застать наша мучительница, — всё ещё улыбаясь, проговорил Гарри.
— А она не придёт? — спросил Малфой, кивая на предыдущую реплику Поттера, который в ответ отрицательно помотал головой.
— У неё неожиданно появился шанс поработать над курсовой частью по Нумерологии с профессором. Она извинилась. Даже дала нам какое-то задание, но я листок «случайно» оставил в спальне, — Гарри посмотрел на него, невинно хлопая глазами. Захотелось пить, и комната создала перед диваном столик с бутылкой вина и фруктами. Гриффиндорец нахмурился и выдал:
— Я не о том подумал… Я хотел просто освежиться…
— Это «Просеко», Поттер, — Драко закатил глаза и ухмыльнулся. — Оно специально для этого и существует… Мне кажется, даже у маглов в винной карте оно есть…
Гарри спокойно ответил, протягивая руку к бутылке:
— Я ни разу не видел винной карты — ни у маглов, ни у магов, — но он не успел взять бутылку — Малфой её перехватил, повертел в руках и лёгким движением палочки открыл.
Гриффиндорец вновь с восхищением наблюдал за тем, как Драко спокойно держал палочку, манипулируя бутылкой и бокалами, наполняя их красиво искрящимся напитком. Один из них плавно взвился в воздух и изящно приземлился прямо в руку Гарри. Подняв глаза на брюнета, Малфой покрылся едва заметным румянцем и выгнул бровь в вопросе. Поттер задал его, но не постеснялся потянуться к их связи, чтобы проверить своё прошлое подозрение: Драко так реагирует на восхищение и похвалу или ему просто жарко…
— Я думал, у вас сотня домовиков разливают вина по бокалам… — голос его был доброжелательным, но в самом конце чуть дрогнул, поскольку его хозяин нашёл подтверждение своим подозрениям: Малфою действительно было непривычно и очень приятно видеть такой его взгляд. Тем не менее внешне он остался беспристрастным, помимо румянца, конечно.
— И такое бывает. Однако каждый джентльмен должен уметь обращаться с вином, цветами и одеждой.
— Цветами? — удивился Поттер, совсем не понимая, к чему ведёт его собеседник. Он приподнял бокал, чтобы принюхаться, и аромат вина показался ему действительно свежим и фруктовым. Ничего похожего на густой липкий запах портвейна, которым любит баловаться дядя Вернон.
Малфой вновь взмахнул палочкой, и из воздуха появилась белая лилия, которая спустя несколько секунд медленного вращения вокруг своей оси оказалась окружена синими незабудками и несколькими бледно-жёлтыми, почти белыми нарциссами. Эта композиция аккуратно опустилась в центр стола по соседству с фруктовой вазой. Цвет незабудок постепенно становился всё более глубоким, а потом снова возвращался к обычной синеве, а нарциссы сияли этой едва заметной желтизной, будто показывая, что они не просто какие-то там белые цветочки — они имеют свой оттенок, свою индивидуальность. От лилии исходило ровное перламутровое сияние, чем-то неуловимо похожее на тот свет, что исходит от их сцепленных рук.
— И что это должно значить? — Поттер завороженно рассматривал букет, занимающий всё его внимание.
— Не знаю. Это первое, что пришло мне на ум, — легкомысленно сказал Драко, но внезапно в его состоянии случился странный, очень заметный для того, кто настроен на его чувства, скачок, и Гарри оторвал взгляд от волшебства, украшающего стол, чтобы заметить смятение и ещё больший румянец на скулах слизеринца. Он с опаской глянул на Гарри, но тот вернул своё внимание цветам, понимая, что не стоит сейчас давить.
— Это очень красиво, Драко! Это просто восхитительно! Тебя этому с детства научили? — Малфой расслабился и, отсалютовав брюнету, сделал глоток вина; тот последовал его примеру.
Они проговорили до позднего вечера — такого позднего, что рисковали бы нарваться на Филча, но Гарри подумал о кровати и мягком объёмном полотенце, на что комната тут же предоставила им небольшую ванную и две кровати. Малфой вскинул бровь, но потом опустил плечи: «А почему бы и нет?». И казалось, что оба должны заснуть мёртвым сном, учитывая, что в последнее время выспаться было нереально, но у каждого в голове крутилось столько мыслей, что спать они не могли.
Они никогда раньше не обсуждали то, как росли, и Гарри неожиданно обнаружил себя рассказывающим Драко о своей каморке, о саде тёти Петуньи, где тоже росли незабудки, о Букле и о том, как Хагрид с боем (но без особых подробностей, конечно) отвоёвывал его у Дурслей, чтобы Гарри смог попасть в Хогвартс; и с упоением слушал, как Драко в первый раз сел на метлу и как ему за это влетело от отца, о павлинах в саду, которые вообще всех щипают, кроме Лорда Малфоя. И столько всего невысказанного ещё осталось. Но невысказанное — не значит непонятое. И скорбь о Сириусе, которая точечным ударом по рёбрам прошлась от воспоминаний, и острый стыд от притворства с Клювокрылом, и неуверенность и страх от необходимости самостоятельно принимать решения, когда отца нет рядом, и постоянная неприкаянность, потому что ни одного родного человека нет на всём белом свете. И очень много чего ещё, что говорить было не нужно.
Проснулись они рано. Собрались, но перед выходом из комнаты по привычке уже взялись за руки, обмениваясь последними ощущениями. Вдруг Малфой заговорил:
— Гарри, послушай: через полторы недели Рождество и мне придётся ехать домой. И я не знаю, кто меня там ждёт. Поэтому, пожалуйста, если у тебя есть какие-то идеи, самое время их осуществить. Потому что обратно я могу не вернуться. Я посмотрю на гобелен, узнаю, наконец, какая именно связь между нами, и, если получится, отправлю весточку. Но я не уверен, что настолько хороший окклюмент, чтобы скрыть всё, что происходило здесь в эти несколько месяцев. Я так не хочу ехать домой… — Поттер притянул его к себе, обнимая, как тогда у Плаксы Миртл.
Он не может выдавить из себя ни слова, не может сказать ничего, но этого вновь не требуется. Драко понимает всё и так. Он сильнее сжимает плечи Гарри в своих руках и выдыхает, чтобы только он услышал:
— Я рад, что мы теперь друзья, Гарри. Спасибо, друг, — блондин разрывает объятия и уходит, оставляя после себя намного больше эмоций, чем планировал, чем гриффиндорец может осознать, чем Гарри готов принять.
Вечные перебранки Гермионы и Рона завершаются тем, что у девушки срывает тормоза и она взрывается после Травологии. Уже несколько недель она тщательно укладывает волосы и пользуется парфюмом, аккуратно подчёркивает губы и глаза и выглядит действительно роскошно. Рон, отпустивший совершенно ужасный комментарий по этому поводу, ходит после этого урока с расцарапанным лицом, которое то и дело расцеловывает встревоженная Лаванда. Гермиона приглашает на рождественскую вечеринку к Слизнорту Маклаггена и настоятельно советует Гарри тоже сделать выбор, иначе он может оказаться сделанным за него. Угроза от инфантильных девушек не должна игнорироваться — они могут оказаться опаснее, чем некоторые из Пожирателей. От тех хотя бы ясно, чего ждать.
Все эти дни после совместной ночёвки с Драко Гарри не может перестать думать. Снова и снова он возвращается к тому осадку, который оставили эмоции Малфоя на его душе после прощания. Бешенство Гермионы даёт ему шанс на уединение, и он заходит в библиотеку, где находит значения цветов, композиция из которых до утра радовала глаз на столе. Потом более подробно изучает вопрос, почему джентльмен должен уметь обращаться с вином, цветами и одеждой. И его уши так стремительно краснеют, что мадам Пинс немного злобно на него поглядывает, подозревая во всяком. И несмотря на то, что никаких
пошлых намёков цветочным языком Малфой не сделал, Гарри понимает, что это значило; и с ужасом и облегчением осознаёт, что теперь он может найти название и объяснение всему, что творится в его собственной душе: Драко ему
нравится.
Связь толкает их друг к другу, создавая романтические чувства? Или же она здесь ни при чём? Он прочитал — спасибо, Малфой, — кучу литературы о помолвке и чарах, сопутствующих ей; о связи, формируемой этими чарами. И он находит успокоение в том, что он не виноват в этих чувствах. Это всё магия. Это она заставила его ощущать влюблённость, привязанность, восторженность…
Возможно, с Малфоем происходит то же самое, потому что при пересечении взглядами, даже при простом нахождении в одном помещении Гарри теперь не может игнорировать, что Драко чувствует восторг и трепет, его пульс ускоряется, а губы постоянно сохнут, отчего тот неаристократично облизывает их. И Гарри также ничего не может поделать с тем, что его реакция на Драко такая же. Он рад его видеть, рад, когда у того хорошее настроение, когда он улыбается и у него удаются заклинания и зелья.
За неделю до вечеринки Поттер готов прыгать от радости оттого, что у Гермионы снова не получается прийти на их занятие, и ему с трудом удаётся сдержаться, чтобы не обнять слизеринца просто так.
— Ты чувствуешь это, Драко? — спрашивает наконец Поттер, стараясь держать руки подальше. Ему, теперь осознавшему, откуда вся эта нежность и забота взялась, так хочется убрать прядку, свисающую на глаза блондину, что пальцы дрожат. Малфою не нужно объяснять, о чём он говорит.
— Уже давно, Поттер. Ещё до нашего грандиозного разоблачения Грейнджер. Просто, видимо, сейчас, когда ты тоже это почувствовал, я не могу больше прятать такие эмоции от тебя.
— Какие? — совершенно глупо переспрашивает Гарри и успевает только понять, что серые глаза его собеседника мерцают серебром. Почти таким же, как между их сжатыми сейчас руками. Его оглушает очень тонкий, едва ощутимый поцелуй, длящийся всего мгновение. Подаривший ему за это мгновение такие яркие чувства, что впору надевать солнцезащитные очки.
У Гарри в голове десятки мыслей перебивают друг друга, но все они замолкают, когда он слышит хриплый голос:
— Мерлин, как же я этого ждал…
Драко отходит от него, и это даёт Поттеру шанс услышать хотя бы несколько из истеричных мыслей, вновь внезапно обретших голос. «Я не гей», «Что он творит!», «Какие обжигающие у него губы, невероятные!», «Убью, гад ползучий!», «Почему так мало?», «Как долго?»…
— Как долго? — повторяет он последнюю свою мысль.
— Помнишь, мы практиковались перехватывать заклинания друг друга? Ты тогда почти смог перехватить мои чары Левитации, но в последнюю секунду они соскользнули выше…
— …и ты поймал меня до того, как я встретился головой с полом, помню, — Гарри кивнул, и его вопрос, вроде как, был отвечен, но он всё равно чего-то ещё ждал.
— Ты был так близко, Гарри. И я видел, как ты быстро дышишь от накатившего адреналина, твои губы были раскрыты, и мне захотелось попробовать их языком. Я тогда одёрнул себя, но с того момента эта мысль возвращалась ко мне. Я не… — он был немного смущён, но продолжил, — я не говорил об этом потому, что не посчитал это чем-то, связанным с этим… — Драко снова подошёл к Поттеру, чтобы прикоснуться своей рукой к его щеке, вызывая знакомый свет. — Мне и раньше нравились парни, а ситуация между нами в тот момент была такая неоднозначная, что я подумал, что испытал бы это, хм… влечение… к кому угодно… То есть я так думал, но, оказалось, что это не так, — Драко смело поднял глаза, будто отвечал Гермионе на один из её вопросов, а не ему — Поттеру, — Кроме тебя, никто во мне не вызывает больше подобных желаний… И я понял, что это, возможно, связь так себя проявляет. И я хотел поднять этот вопрос, но с твоей стороны ничего подобного не было, — он снова задумался, то ли вспоминая, то ли анализируя. Молчание затянулось, его рука всё так же касалась щеки Гарри, и никто из них не разрывал этот контакт. Бравому гриффиндорцу, сейчас поглощённому чувствами, было сложно так быстро всё это осознать, и Малфой в конце концов продолжил с несвойственной ему неуверенностью: — А когда я почувствовал, что ты, наконец… Что мои… э… чувства взаимны… никакие мои щиты не помогают больше. Ты видишь меня насквозь… — он открыто смотрел в глаза Поттеру, ожидая непонятно чего.
— Чёрт, Драко! — Гарри отшатнулся, словно придя в себя. — Я же не… Мне девушки нравятся, Малфой, а эта помолвка заставляет меня испытывать к тебе такие эмоции, которых я ещё ни к кому не испытывал… — он немного рассеянно огляделся и присел на стол.
— Я знаю, — сказал Малфой и протянул руку, как они уже привыкли делать в любой ситуации, когда нужно обменяться мнением или поддержать друг друга. Иногда, в особенно тяжёлые моменты, когда прикоснуться было никак нельзя, они даже мысленно брались за руки — это тоже одна из тех вещей, которые они удачно скрывали от Грейнджер.
То, что почувствовал Гарри, протянув руку в ответ, ему понравилось и не понравилось одновременно. Драко чувствовал обречённость, тоску, грусть, но вместе с тем его сердце радостно билось в груди от прикосновения. А ещё сквозь все эти отчасти объяснимые, отчасти ожидаемые эмоции пробивалась одна, которую в этот момент Поттер точно не ожидал почувствовать: Драко было страшно — страшно за него. Он, конечно, опасался за свою жизнь, боялся вернуться домой, но сильнее всего фонил страх, что про Гарри узнают и убьют.
— Малфой, ты сдурел? Всё со мной будет в порядке, мы что-нибудь придумаем, правда, — гриффиндорец не думая сгрёб его в объятья, прижал к себе крепко-крепко, стараясь внушить ему уверенность и спокойствие, заставить поверить, что всё будет хорошо. Он тихонько поглаживал его по спине, наслаждаясь тем, что они могут просто так посидеть ещё немного, не отвлекаясь на внешний мир. А потом внезапно понял, что вот прямо сейчас, конкретно в эту секунду, когда Драко в его руках и они одни в комнате, он счастлив: просто счастлив его обнимать, чувствовать его пульс, умиротворяюще стучащий под ладонями; и счастлив чувствовать, что Малфой тоже счастлив. И нет в этих прикосновениях похоти или чего-то грязного — исключительно эмоциональная близость, рождающая потоки радости и спокойствия.
Они просидели так совсем недолго, прежде чем Драко не отстранился. Ему было неловко, и Гарри точно знал почему. Драко испытывал физическое влечение к своему другу, и Поттеру совсем не хотелось его смущать. Они наколдовали чаю с булочками, перекусили и только после этого снова вернулись к так интересующей их теме.
— Когда помолвка, если это она, будет расторгнута, чувства пройдут. Поэтому нам просто нужно переждать, — Драко говорил спокойно и уверенно, но было очевидно, что он больше убеждал себя, чем озвучивал по-настоящему полезную информацию.
— Да! Нужно просто подождать. И… Драко, я боюсь: нужно сказать Гермионе об этом… — он поднял глаза от чашки и увидел такой больной взгляд, что невольно отвернулся. — Ладно. Ты прав. Если она ещё раз начнет спрашивать нас о ночных поллюциях и количестве мастурбаций в сутки, я не выдержу, — Драко облегчённо выдохнул и спустя всего секунду снова выглядел привычно отстранённым. Однако Гарри это больше не обманывало. Во всём его виде был флёр спокойствия и умиротворения.
— Ты должен понять, Поттер: в нашем обществе это не та тема, что легко и свободно обсуждается… Не только потому, что это неприлично, но и потому, что такая информация может стать опасной в чужих руках. Магия и, хм… секс, они взаимосвязаны, потому что искренние эмоции и чувства встречаются редко и проще всего вызвать боль или удовольствие, чем любовь или надежду, или…
— Или восхищение… Ты поэтому так реагируешь на…
Всё величие и аристократичность как рукой сняло с лица Малфоя, и он опять превратился в живого и смущённого Драко:
— Гарри, пожалуйста, давай не будем об этом. Просто мне не просто поднимать эту тему. Особенно перед девушкой.
Гриффиндорец поднял руки в обезоруживающем жесте:
— Я понял, понял, всё, мой рот на замке, — он помолчал недолго, а потом добавил, переводя разговор, — Я люблю так сидеть, когда ни на что другое можно не отвлекаться… В последнее время совсем нет возможности посвятить себе минутку.
— Я тоже люблю так спокойно проводить время… В мэноре мы раньше всегда проводили чаепитие, где обязательно присутствовала вся семья. Мы не обязательно общались. Но даже просто находиться вместе в одной комнате — это важно. И сейчас мне почти так же уютно, здесь, с тобой… — Гарри протянул в ответ руку, чтобы прикоснуться. Драко ответил на его движение почти мгновенно, и от соприкосновения ладоней на душе у каждого наступила настоящая гармония.
Неделю спустя Гермиона страдает, пытаясь спрятаться от своего «плюс один». Она и представить не могла, что её попытка заткнуть Рона за пояс так отразится на и так не очень любимом мероприятии. Но рождественская вечеринка у Слизнорта обязательна к посещению и сбегать с неё пока непозволительно.
Когда двери кабинета профессора Зельеварения распахиваются и Филч втаскивает немного запыхавшегося Малфоя, Гарри забывает дышать. На него лавиной накатывает ощущение катастрофы, и он давится без воздуха совсем не фигурально.
Драко выглядит ужасно, он бледен, и все те изменения в хорошую сторону, которые произошли с его самочувствием и внешностью с момента начала их сотрудничества, сейчас сошли на нет. Но Гораций в слишком хорошем расположении духа, чтобы обременять себя плохими новостями. Гарри с трудом выскальзывает из кабинета, чтобы подслушать разговор Снейпа со своим учеником. То, что он слышит, заставляет его в очередной раз засомневаться в преданности профессора. Но та боль, которую вызвала последняя его фраза об отце Драко, буквально оглушает его. Поттер замер под своей мантией, пытаясь не выть вслух. Когда он пришёл в себя, Снейп уже ушёл. Единственная мысль, которая бьётся сейчас в его голове: «Драко! Найти Драко!». Он и так не был в порядке, а когда его буквально приложили об стену напоминанием об отце… Гарри так отчётливо чувствует весь спектр его эмоций, что едва сохраняет здравомыслие. Он мчится по коридорам — не выбирая направление, а следуя за своим внутренним чутьём. Пока ноги не приводят его к Астрономической башне.
Гарри смотрел на профиль Малфоя и не мог поверить. Прошло всего семь дней с их последней встречи. Неделя была насыщенной, и парни не пересекались вне учебы, но даже на завтраке Драко ещё не выглядел
таким. Он будто не ел всё это время, став полупрозрачным. Глаза его затянуты плотной пеленой неверия, этот пустой взгляд, направленный сейчас в пространство, пугает до замершего сердца, потому что Гарри улавливает ещё не сформировавшееся, но уже витающее в мыслях желание сделать шаг в никуда.
Он леденеет всего на секунду — храбрый, решительный гриффиндорец — и бросается на Малфоя, будто в атаку:
— Драко, — он стремительно, но бережно обхватывает недвижимое сейчас тело, прижимая его к своей груди, медленно, по маленькому шагу отступая с ним от края. — Драко, что случилось? — тот молчит, никак не реагируя на присутствие Поттера, будто наглухо закрывшись от всего мира в своих эмоциях.
— Малфой!!! — рявкнул Гарри так громко, что, кажется, даже совы на своих насестах его услышали. Но тот не отвечает.
Сейчас он — холодный, безразличный ко всему, надменный слизеринец, которого Поттер так отвык видеть, когда они наедине. От такого равнодушия Гарри теряется, не зная, что ему предпринять, однако его подбородок съезжает с ворота и касается голой ключицы блондина, и его светлые пряди тут же отражают возникшее мерцание.
Драко сейчас снова далёк от совершенства. Он снова растрёпан, расхристан и несобран. И в этом несовершенстве он хрупок и уязвим. Уязвим не только перед внешним миром, но и перед собственным одиночеством и мыслями, которые сейчас ледяными стрелами вбиваются в его нутро. Гарри чувствует это.
Он просто забыл, что больше не один. Быть может, не навсегда, быть может, по чьей-то извращённой прихоти или странному выбору магии, но он
сейчас не один. И Гарри с силой вжимает свои ладони поверх бледных малфоевских, вцепившихся в перила ограждения, — векового, витиеватого и надёжного, но такого же хрупкого на вид, как слизеринец внутри. Свет сейчас будто с трудом пробивается сквозь странный ночной туман, мерцание тусклое, какое-то неохотное, недоверчивое, словно отражение всего, что Поттер смог разглядеть во взгляде Драко всего минуту назад. Но львы упрямы ничуть не меньше, чем змеи изворотливы, и Гарри удаётся схватить ускользающее вглубь себя сознание парня и вытащить на поверхность, заставляя сияние брызнуть с такой силой, что они снова щурятся. Уже вдвоём.
Теперь Малфоя трясёт по-настоящему. Так сильно, что Гарри едва может удержать его руки в своих. Но он только сильнее сжимает их ладонями, почти вплавляя в странно тёплый металл. И Драко наконец подаётся назад, сильнее прижимаясь к тёплой груди гриффиндорца, снова сдаваясь, снова признавая, что ему нужны эти сила и уверенность, которые всегда несёт в себе Гарри.
— Расскажи мне, слышишь? Вместе мы со всем справимся, только мне нужно знать, что произошло? — Гарри оторвал свои руки от всё ещё сжатых бледных и обхватил Драко поперёк груди, сильнее прижимаясь к его спине. Жест интимный, свойственный больше возлюбленным, нежели друзьям, но Поттер знает, чувствует, что так надо; что так правильно и никак иначе. Драко доверчиво, но всё равно напряжённо откинул голову на плечо героя, как никогда понимая, что Гарри, как никто другой, именно для него заслуживает этого звания.
— Мне пришло письмо из мэнора. Мама написала, что понимает, как важна моя миссия, и что она не ждёт меня на праздники дома, чтобы я не терял ни дня подготовки, — голос его был таким пропавшим, пустым и незнакомым, но Гарри никак не мог понять, что так сильно расстроило Малфоя, ведь это, очевидно, хорошая новость… Видимо, непонимание очень чётко ощущалось, а может, Драко хотел выговориться, потому что он продолжил:
— Урождённая Блэк, моя мать никогда не игнорировала праздники. Этим посланием мне продемонстрировали, что её жизнь полностью зависит от того, как я выполню свою задачу; что, если я провалюсь, она заплатит намного большую цену, чем мой отец, — Драко не говорил, а хрипел мёртвым голосом, его было едва слышно, но Гарри казалось, что его слова звучат прямо у него в голове. — Поэтому я надеюсь, ты понимаешь, что тогда, в грязном туалете Плаксы Миртл, я вверил тебе в руки жизни и судьбы всего рода Малфоев, включая будущее невинной беззащитной женщины.
Гарри немного отпустило. Наконец-то в Малфое проснулся манипулятор и стратег.
— Драко, ты ведь не думаешь, что я действительно поверю в то, что ты считаешь свою мать беззащитной? Она превосходно отбила мою подачу у мадам Малкин в начале года, и я уверен, что она мастер не только словесных дуэлей. Она всё-таки урождённая Блэк!
Парень в руках Гарри немного расслабился, будто с его плеч упала ледяная корка. Он развернулся к гриффиндорцу лицом, отчего объятия могли бы стать неловкими. Но не стали — обоим было необходимо видеть глаза собеседника, и плевать, что расстояние между ними до неприличия мало.
— Но ведь это ещё не всё, так? — Гарри всматривался в серость перед собой, невольно сравнивая её с туманом, который окружал их. Но задумываться о том, откуда туман в декабре, было не ко времени. Парень, казалось, тонул в нём.
Малфой кивнул:
— Как только я прочёл письмо, то получил ещё одну весточку. От него лично… — голос вновь подвёл Драко, ломаясь на последнем предложении. — Это было так больно, Гарри, и так страшно! — он неожиданно всхлипнул и крепче прижался к груди Поттера, будто надеясь укрыться за ней ото всех страхов этого мира. По его сугубо личным ощущениям, Драко был не так далёк от истины. Стало капитально спокойно. Будто все тревоги и пугающие воспоминания и мысли враз исчезли.
Отчасти так и было. Гарри каким-то образом нырнул в память Малфоя аккурат в тот момент, когда он читал послание из дома, а потом его хозяин сообщал ему важные вести. Удивляться он уже разучился, а потому внимательно вслушивался в шипящий, такой знакомый голос, который
напоминал о том, что великая честь, оказанная роду Малфоев, может обернуться его концом, если Драко — то, как нежно Волдеморт произносил имя парня, вызывало абсолютное отвращение, почти до рвотных позывов, — не выполнит своего задания. Гарри почти физически ощущал ту боль, что едва не лишила сознания растерянного и испуганного слизеринца, только что прочитавшего пугающие вести из дома.
Гнев поднялся из глубины души, подстёгивая чудовище, давно не показывавшего свой нос, ощетиниться и поднять морду, скалясь клыками. Поттер не наблюдал со стороны, будто в Омуте памяти, происходившие события, — он переживал их. Не только понимал суть событий, но и ощущал отношение Драко к ним. Волнение и страх за мать, испуг и шок от боли, а потом отвращение, паника, почти истерика и пульс, зашкаливающий в горле… Импульсивный побег из комнаты, из подземелий, от редких сокурсников, стремительный бег к спасению, к Избранному. Минутное облегчение и снова испуг, потом ненависть и обречённость, стыд, почти удачная попытка взять себя в руки и снова провал, когда, как пощёчина, печаль и тоска захлёстывают. Снова побег. Куда-нибудь, куда угодно, к облегчению. Решения нет, но вот оно решение… И…
И Гарри снова оказался здесь и сейчас, стоя на ослабевших ногах, прижимая к себе спокойного уже и лишь обречённо печального Драко. Ноги у отважного гриффиндорца, только что пережившего самый настоящий кошмар, подкашиваются, а чудовище внутри требует крови. Он неожиданно остро ощущает себя в объятьях удерживающего его от падения Малфоя, невольно прикасаясь губами к его виску. Прикасаясь и не желая отстраняться.
— Я всё видел, Драко, я словно был там… — шепчет, наконец, герой, всё ещё чувствуя прохладную кожу под губами. — Не смей! Никогда не смей больше! Слышишь? Мы найдём выход, я… я найду выход, Драко, но ты не смей даже думать!
Малфой не отвечает. Но Гарри чувствует, что надежда и облегчение захлёстывают их обоих. Ему нужна ещё минута, чтобы прийти в себя. Он уже увереннее стоит на ногах, когда отступает от Драко, который нехотя отпускает его. Их немой диалог происходит во взглядах: «Ты веришь мне? Верь мне!» — «Верю. Я справлюсь.» — «Мы справимся!».
Гарри только сейчас почувствовал холод морозной ночи и почти одновременно жаркую волну Согревающего. Он достал свою мантию-невидимку и предложил:
— Пойдём? Я провожу тебя до подземелий. Чтобы Филч ещё раз тебя не застукал… — Драко с интересом и пониманием рассмотрел переливающуюся ткань и улыбнулся:
— Шельма… Знаешь, а ведь Гермиона оказалась права. Про чтение мыслей.
— Ну, она вообще крайне редко ошибается. Почти никогда…
Казалось, идти так близко должно быть не очень удобно, но с Малфоем оказалось прятаться под мантией намного приятнее, чем с Джинни. Он будто чувствовал намерения Гарри, поэтому ноги не путались, края не задирались и они вполне спокойно дошли до коридора, ведущего в слизеринскую гостиную.
— Постой, Гарри, — серьёзным шёпотом произнёс Малфой и дёрнул его в очередную нишу. Наложив Заглушающее, он вынырнул из-под мантии, сразу потеряв Поттера из виду. Но он прекрасно чувствовал его присутствие, поэтому предпочёл подождать, когда тот сам снимет ненужный сейчас артефакт, пока сам сосредоточенно расстёгивал свой пиджак и доставал что-то из кармана жилета.
Справившись, наконец, с тканью, Гарри почувствовал такую нерешительность и неловкость, исходящие от парня, что тут же дёрнулся к Малфою, накрывая его раскрытую ладонь своей. Но наткнулся на что-то холодное и зажёг Люмос.
Он взял с ладони Драко металлический квадрат, на котором было что-то нарисовано, а в одном из углов сверкал небольшой камень.
— Что это, Драко? — Гарри с интересом рассматривал пластинку, оказавшуюся в его руке.
— Это Пасть Дракона, Гарри, — он аккуратно забрал из рук Поттера предмет, потом что-то беззвучно шепнул и вернул обратно. Безделушка тут же скользнула на запястье, оборачиваясь вокруг него кожаным шнурком. — Этот кулон не обладает большой магической силой. Он будет помогать тебе в атакующих заклятиях, но больше символически, не стоит думать, что он сделает всё за тебя. А ещё его не увидит никто, кого это не касается… — Поттер мог бы поклясться, что Драко сейчас покраснел, но света Люмоса хватало только на то, чтобы камень в углу кулона сверкал и переливался. — С Рождеством…
— Драко… — восхищённо протянул растерянный парень, не зная, что ответить.
— Я знал, что мы не увидимся в праздники. Я готовился к поездке домой, а ты… Я не знаю, где ты обычно проводишь каникулы… — Малфой немного стушевался, что заставило Поттера тепло улыбнуться. — В общем, это мой подарок тебе, Гарри, — выпалил он и хотел уже рвануть с места, но не тут то было.
— Драко! — ещё раз повторил Гарри, дёргая его на себя в порыве какого-то сумасшедшего счастья; тот впечатался в сильную грудь гриффиндорца, тут же оказываясь на расстоянии всего нескольких дюймов от его лица. Люмос погас, оставленный без внимания владельца палочки, его вызвавшей, и только маленький отблеск камня в последний раз сверкнул в темноте тесной ниши. — Драко, — снова шепнул Гарри прямо в губы слизеринца и накрыл их своими, не думая, не планируя, просто проживая это мгновение так, как того хотелось.
Глаза обоих были закрыты, поэтому сияние, которое пульсировало в едином ритме их сердец, осталось незамеченным. Да и о чём ещё они могли думать, сосредоточенные на фантастических ощущениях, которые дарили друг другу их губы. Драко поднял руку, легонько касаясь щеки Поттера, нежно проводя по линии скулы большим пальцем, чуть приоткрывая рот и склоняя голову. Гарри повторил его действия и тут же ощутил мимолётное прикосновение языка к своим губам, робкое, ненавязчивое, но такое желанное, что не сдержал тихий стон и чуть шире приоткрыл рот, приглашая. И тут же оказался потрясён ответным стоном Драко, который сильнее сжал пальцы сзади его шеи, обрисовывая языком кромку его зубов, заигрывая с языком Поттера, предлагая потанцевать вместе. И Гарри поддался на этот флирт, лизнул губу Малфоя, а потом в неожиданном порыве чуть прикусил её и тут же испугался своей наглости, зализывая укус. Оттого, что Драко позволил ему это, безропотно принимая его напор, подчиняясь его движениям, его желаниям, сердце героя едва не расшиблось о грудную клетку. Лёгкие требовали вдоха, но оторваться от чужих губ просто не было сил. Для Гарри это был первый опыт
такого поцелуя, но факультетская привычка не рефлексировать, а действовать не дала и шанса неуверенности или неловкости. Он хотел и брал желаемое, отвечая на ласки слизеринца и распаляясь сильнее его стонами и молчаливыми просьбами.
Поттер сделал шаг назад, притягивая за собой и Драко, опуская руку на его талию, вжимая в себя сильнее. Он больно приложился об стену, выбив весь воздух из своей груди, но ни на секунду не оставил терзаемые им губы. Обхватив талию парня и второй рукой, он начал медленно съезжать по стенке, утягивая Малфоя за собой, усаживая его на свои бёдра, прижимая
ещё ближе. Он был слишком потрясён и поглощён собственными абсолютно нереальными ощущениями, чтобы прислушиваться к Драко. А тот, постепенно всё сильнее чувствуя возбуждение Поттера, вместе с удовольствием и восторгом пропитывался горьким разочарованием. В конце концов, когда терпеть стало совсем невмоготу, он отстранился, заслужив недовольный стон.
— Гарри, постой, — его руки всё ещё крепко держались за Поттера, но теперь стараясь увеличить расстояние между ними, а не сократить. Парень сопротивлялся, пытаясь найти сладкие, такие манящие губы, но Драко стоял на своём:
— Гарри, остановись, это не наши чувства, это не
твои желания, понимаешь? — он с тоскливым пониманием смотрел в зелёные глаза, цвет которых был едва различим в мерном свечении от их соприкасающихся тел из-за огромного зрачка. — Когда всё это пройдёт, ты испытаешь только отвращение и никогда не простишь себе этого, понимаешь?
Поттер тяжело дышал, старательно выравнивая дыхание, удерживая себя от очередной попытки дотронуться губами до налитых кровью губ Драко, улавливая их малейшее движение, как коршун — своей добычи. Было что-то настолько хищное в его взгляде, что Малфой не стал дольше задерживаться в такой провокационной позе. Он стремительно поднялся и вынырнул из ниши, даже не проверив, свободен ли коридор. Гарри остался сидеть на полу.
Он прикоснулся пальцами к своим припухшим губам, невольно вспоминая такие же малфоевские; закрыл глаза и почти утонул в разочаровании и сожалении, захлестнувших Драко. Гарри пробыл на полу ещё несколько секунд — больше не понадобилось, чтобы принять решение. Уже в следующий момент он вылетел из-за гобелена, скрывавшего укромный уголок, и за десяток торопливых шагов нагнал слизеринца, так нагло вознамерившегося от него сбежать. Грубо схватив его за плечо, он развернул его к себе лицом, одновременно надвигаясь на него, заставляя отступить, и теперь уже Драко упёрся спиной в стену. Он печально смотрел на Гарри из-под ресниц, не делая никаких попыток отстраниться: видеть такую решимость в глазах героя ему уже доводилось, так зачем трепыхаться почём зря.
— Мои! — рявкнул Поттер и упрямо уставился в серые грустные глаза. — Не важно, чем они вызваны, не важно, что они могут исчезнуть, но сейчас нет ничего реальнее, чем то, что я чувствую! Так что чувства мои, и я не собираюсь ещё и против самого себя сражаться. И пусть я влюблён в тебя из-за этой дурацкой помолвки, но отрицать этот факт и прятаться от этого я не собираюсь! — он приблизился к Малфою в попытке разглядеть его выражение лица — света в коридоре было мало. Но, оказавшись так близко, он снова, не задумываясь, скользнул губами по его щеке, потом по уху, чуть согрев мочку своим дыханием, потом спустился по шее вниз к ключице, виднеющейся в расстёгнутом вороте рубашки.
— Ну же, Драко, я никогда ни с кем ничего подобного не испытывал. Ты будишь во мне невероятные желания, твои губы просто… — он сделал глубокий вдох прямо у волос, явно наслаждаясь такой близостью. — Твой запах… Ты, Малфой, просто бесподобен… Такой желанный, такой… — он продолжал ласкать его лицо, шею, гладил руками всё ещё напряжённое тело, удовлетворённо отмечая участившееся снова дыхание, румянец от таких незамысловатых комплиментов, приоткрытые губы, покрасневшие и от этого ярким цветком выделяющиеся на бледной коже даже в таком тусклом свете. Но в эмоциях слизеринца была печаль. Ему нравилось то, что с ним делал Поттер, его будоражили его слова, он таял от его прикосновений, но грусть пробивалась сквозь каждую реакцию. В конце концов он сам поцеловал Гарри. Нежно, успокаивающе, скромно.
— Я понял, Гарри, ты меня хочешь… и не собираешься сдерживать свои желания. Вот только всё это очень серьёзно, понимаешь? Мы ведь можем подтвердить помолвку ненароком, мы ведь не знаем, какими были её условия. А ещё мы можем совершить самую большую ошибку в своих жизнях, подогревая чувства, которых нет.
— Но они есть! — воскликнул Поттер, и его возражение всколыхнулось горячей волной в эмоциях, ощущаемых Драко через связь, чтобы потом вернуться этой же волной к Гарри. — Они есть, — уже спокойнее произнёс гриффиндорец и сделал шаг назад. — Я понял всё и я не буду к тебе больше лезть со всеми этими… — он несколько секунд подбирал слово, — нежностями, — немного неловко проговорил он, наконец. — Но добавлю к твоим аргументам ещё один: твою трусость. Мне тоже страшно, Драко, но… Что ж, не будем вдаваться в полемику, — он снова накинул на себя мантию-невидимку, отступая на несколько шагов назад. — До завтра, Драко.
— Но как же? — удивлённо, даже немного ошеломлённо спросил Малфой уже в пустоту. — Разве ты останешься в Хогвартсе на каникулы?
— Ну конечно! — шепнула ему пустота совсем рядом с ухом. — Это ведь целых две недели совместных занятий! Да мы с тобой за это время разгадаем все тайны Мерлина, не то что это непонятное мерцание!
***
Объяснить Рону, почему он не едет с ними в Нору, было сложно. Ещё сложнее было испросить разрешение декана остаться в школе на время каникул. Гермиона поняла всё за считанные минуты и попросила почаще отвечать на её письма. Гарри уже представил, сколько их будет за эти две недели. Однако ему очень требовалась помощь подруги, поэтому жаловаться сейчас было недальновидно.
В сочельник Гарри всё же пришлось появиться в Норе. Пробыв там несколько часов, пересказав суть разговора Малфоя со Снейпом, Поттер довольным и сытым вернулся в Хогвартс, где с огромным трудом выловил Драко.
— Ты же не думал отмечать Рождество один, а, Малфой? — почти с издёвкой спросил Гарри и потащил его в их излюбленное место. Там, после нескольких часов тёплого, спокойного, уютного, но совсем не романтичного общения (на самом деле, воздух буквально искрил от невыраженных желаний, неосторожных взглядов и незаконченных жестов) Поттер с улыбкой посмотрел на часы, так вовремя появившиеся на стене. — Ну вот, уже полночь! — он осторожно взмахнул палочкой, и к блондину подплыла маленькая коробочка с аккуратным красным бантом. — С Рождеством, Драко!
Удивлённый и польщённый оказанным вниманием, Малфой зарделся и открыл подарок. Там на синем бархате лежала золотая цепочка в виде змейки. Гарри поспешно встал и подошёл к растерявшемуся парню. Присев на корточки рядом с креслом, он достал украшение и поднёс его к пальцу Драко, и змейка в тот же момент обернулась вокруг него. Тот улыбнулся, но гриффиндорец, видимо, ещё не закончил демонстрацию:
— Она может принимать форму любого украшения. Хочешь, заколка для галстука, — на этих словах он снова коснулся змейки, и она перетекла к серебристому галстуку слизеринца. — Хочешь, цепочка, — змейка превратилась в очень тонкую золотую нить, которая оплела браслет из белого металла, который уже находился на руке у Малфоя. — Но не в этом её ценность, — он улыбнулся, тепло и застенчиво, — самое важное, что это порт-ключ в безопасное место. Нужно лишь порвать цепочку, ну, или сломать заколку… и ты окажешься там, где тебя никто не достанет. Но самое главное: сам ты не будешь знать, где ты находишься, поэтому найти тебя там никто не сможет. Тебя и того, кого ты возьмёшь с собой, — вся лёгкость и торжественность момента ускользнула сквозь петлю истинного предназначения этого подарка. — Это не спасёт тебя от его мести, — потухшим голосом продолжил Поттер, понимая, что это решение едва ли хорошее, просто самое удачное из всего, что он смог придумать. — Но ты останешься жив, — тревога и грусть заполнили атмосферу в комнате, и никто не решался её развеять. — С Рождеством, Драко, — наконец, снова поздравил он Малфоя и неожиданно почувствовал его руку на своей. Это была скорее решительная хватка, чем осторожное, привычное прикосновение. И таким же решительным был его взгляд.
— Ты прав, Поттер! Я боюсь, — Гарри думал, что самое большое, что получит, — благодарность за подарок, поэтому такое откровение в ответ на поздравление с Рождеством прозвучало совершенно неожиданно. — Того, что с моей стороны это не навязанные связью чувства, — Малфой звучал нетерпеливо и как-то даже нервно. — Потому что я очень отчётливо понимаю, почему ты мне нравишься, какие черты в тебе привлекают меня. И я не хочу…
Договаривать не было необходимости, их сцепленные руки дублировали каждое слово, произносимое Драко, его чувствами. И Гарри прекрасно понимал, что тот просто не хочет остаться с разбитым сердцем, потому что о
своих чувствах гриффиндорец такого сказать не мог.
Той ночью перед отбытием друзей на каникулы он разбудил Рона и совершенно бесцеремонно допросил полусонного товарища о тех ощущениях, что в нём вызывает Лаванда, когда они целуются. И оказалось, что ничего даже отдалённо похожего на тот фейерверк эмоций, что рождались в Поттере от одного только нежного прикосновения Драко к его лицу, у друга не возникало. Рон говорил о тепле, приятной тяжести в низу живота, о мурашках по коже. Нечто подобное он испытывал с Чжоу… и с Джинни, пока та не стала навязчивой и нарочито прилипчивой. Поэтому Гарри убедился, что эти ощущения вызывают чары их с Малфоем помолвки. И спустя несколько дней до Рождества это убеждение только выросло.
— Ты же знаешь, что я знаю… — он неловко улыбнулся Драко и захотел отойти, но почувствовал, что тот не закончил. Его волнение только увеличилось, а пальцы теперь немного беспокойно перебирали его ладонь.
— Я ещё раз кое-что проверил, — его рука чуть крепче сжалась на руке Поттера. — Пока мы не смешаем нашу кровь, ничего не подтвердим, — всё так же серьёзно продолжал Малфой, но Гарри чувствовал некоторую робость и непонятную сейчас настороженность. А потом Драко убрал свою руку, осторожно переложил коробку на столик и немного неловко отодвинул тёмную прядь, упавшую на щёку его визави. Гарри удивлённо вздохнул, но не отстранился. Он весь вечер, так или иначе, возвращался к мысли о тех невероятно нежных, удивительных прикосновениях, которые Малфой успел подарить ему, пока не струсил. Поэтому сейчас всем естеством потянулся к нему, наслаждаясь неожиданной близостью.
— Сегодня Рождество, Гарри… Возможно, моё последнее Рождество… — набрался наконец смелости Драко и словно сиганул в пропасть, — Как ты отнесёшься к тому, что мы сделаем друг другу ещё один обоюдный подарок? Чувственный… И уверен: не менее желанный каждым из нас… — видимо, удивление на лице Гарри сменялось недоверием и смятением, потому что Малфой наклонился к нему близко-близко, переместив руку на затылок парня, легонько поглаживая линию челюсти и шею, и продолжил с некоторой досадой: — Я не могу забыть вкус твоих губ, Поттер; с того самого момента, как попробовал их, мои мысли возвращаются в ту нишу, в тот коридор. А когда мне удаётся отвлечься хоть на минуту, я с содроганием думаю о том, что забыл этот вкус и больше никогда не смогу ощутить вновь, — его глаза метались между зеленью глаз Гарри, его румянцем на щеках, его чуть высохшими губами, которые так хотелось лизнуть.
С такого небольшого расстояния он выглядел удивительно юным. И глубоко в душе Драко содрогнулся: Гарри хотелось обнять, защитить ото всех неприятностей и невзгод, хотелось укрыть собой, чтобы ничего плохого с ним не случилось, а весь магический мир ожидал его жертвы, как агнца на закланье. Да что мир, сам он искал в нём своё спасение. Искал и находил, находил не достающую ему уверенность, силу, решительность… Только в этот момент в его глазах Драко почему-то видел нежность, робость и вопрос. А руки чувствовали податливость и желание прижаться ближе. Внутри слизеринец понимал намного больше: Поттер не хотел ему навредить, Поттер признавал его собственноручно возведённые границы, не желая нарушать их и сомневаясь, действительно ли этот повод достаточно веский, чтобы позволить самому Драко их нарушить. Поттер не хотел ему зла, готовый защищать даже от самого себя.
Малфой прикоснулся к его лбу своим, надеясь, что не придётся говорить вслух. Надеясь, что тот почувствует благодарность за спасение тогда, на башне, почувствует бешеное желание жить, желание попробовать и прочувствовать всё, что можно, пока ещё есть шанс, почувствует всю гамму эмоций, которые сам и вызывает в нём. И Поттер его не подвёл. Он плавным движением перетёк на колени, занимая более устойчивую позицию, в один момент оказываясь так близко, что украл дыхание блондина. Слизеринец не был уверен, прозвучало ли вслух его короткое «Драко» или это была лишь перехваченная мысль, но дальше места неуверенности и сомнениям не было, потому что губы обжёг горячий язык. Нежную кожу царапнули сухие губы Гарри, а потом сомкнулись вокруг нижней, легонько сжимая. Сквозь судорожный и какой-то облегчённый вздох Драко ощущал, как уже верхняя губа оказалась в плену поттеровских, а потом их обоих захлестнула лавина эмоций.
Осторожные сразу, сдержанные, ласковые поцелуи очень быстро превратились в ярые, неистовые, почти безумные. Драко не заметил, как оказался с Поттером на полу, не заметил, когда их колени оказались так близко, что они теряли равновесие от любого неаккуратного движения, только после сообразив, что Гарри надоело постоянно балансировать на грани падения и тот просто опрокинул их на удивительно мягкий ковёр, подминая под себя. И лишь почувствовав непривычную, но приятную тяжесть чужого тела, Малфой понял, что они уже лежат, но надолго этой неожиданной осознанности не хватило. Гарри легонько подул ему на шею, вызвав дрожь и ещё одну волну возбуждения, а потом снова прикоснулся к ней губами, спускаясь к изгибу плеча и замирая. «
Можно?» — снова почудилось Малфою, и тот, кажется крикнул: «
Всё, что хочешь!», на деле же лишь судорожно выдохнув, открывая шею ещё сильнее. Мягкие нежные прикосновения поглощали всё внимание слизеринца. Он снова не отметил момент, когда Гарри расправлялся с его одеждой. Тот же медленно, растягивая удовольствие, расстёгивал пуговицы и застёжки, перемежая свои действия чувственными неторопливыми поцелуями, удивлённо понимая, что не испытывает никаких сложностей с незнакомыми ранее замками. Однако его удивление было таким же мимолётным, как и ещё один момент осознанности Драко, когда тот призвал свою палочку и оставил Поттера без рубашки. Уже в следующую секунду его просто обезоружил вид обнажённой груди Гарри, которую хотелось трогать, целовать, наблюдать, в конце концов, в своей постели ежедневно. Но Гарри не оставил ему много времени для созерцания. Он лишь ухмыльнулся, явно ощущая, какой эффект произвёл его вид на Драко, но ухмылка сошла с его лица, как только он распахнул, наконец, рубашку слизеринца. Оголяя кожу парня постепенно, он наслаждался её гладкостью и бархатистостью, но законченная картина… К такому он оказался не готов. Ему показалось, что его сердце остановилось, а воздух внезапно просто исчез из комнаты. Тонкие изящные линии плеч и ключиц, чётко прочерченные мышцы на худом, изнурённом стрессом теле, бледные горошины сосков, небольших, плотных, очень
желанных. Гарри не выдержал и припал к одному из них, очень аккуратно сжимая его своими губами, чувствуя, как тот становится ещё более твёрдым, ещё более притягательным.
Стон, который наполнил комнату, будто вернул все краски и звуки обратно. На гриффиндорца обрушилось понимание, где он, что он делает, а главное с кем. И это понимание словно разорвало тугую струну, которая тянулась сквозь его душу с момента осознания Поттером своих чувств. Его буквально ошеломила правильность всего происходящего. А вновь сорвавшийся с губ слизеринца звук просто лишил всякого терпения.
Гарри накрыл второй сосок Драко пальцами, и по его спине прокатилась сильная дрожь, от загривка до самой поясницы, превращаясь в нестерпимый жар желания. Он поднял мутные глаза на Малфоя, оторвав губы от набухшей горошины, пытаясь найти хоть один намёк на сомнение, но парень под ним смотрел в ответ с нетерпеливой жаждой, врываясь в волосы пальцами, притягивая к своим губам, пытаясь сорвать поцелуй, ёрзая под сильным телом. Поттер сделал ответное движение бёдрами, и из горла, так внезапно выставленного напоказ оттого, что голова Драко резко запрокинулась назад в порыве эмоций, вырвался такой просящий стон, что Гарри, услышавший в этот момент сдавленное «
Пожалуйста», не поверил своим ушам, а потом понял, что он
правда слышит Малфоя прямо у себя в голове. Ему отчаянно
нужно было снова услышать этот звук, поэтому Гарри оторвал взгляд от раскинувшегося на зелёном ковре слизеринца и провёл носом по его шее, оставляя за собой тепло своего дыхания, а потом повторил путь обратно нежными, сухими поцелуями, начиная от местечка за ухом, от прикосновения к которому Драко в прямом смысле подкинуло над простынёй.
«Что за…» — не успел додумать мысль до конца Поттер, потому что его взгляд зацепился за Малфоя, который сейчас прогнулся, чтобы быть ближе к нему, и комкал длинными аккуратными пальцами зелёный шёлк. Видимо, комната услужливо предоставила Драко то, во что можно вцепиться от захлёстывающих ощущений. Кровать оказалась намного удобнее; Гарри оценил, что его колени больше не упираются в твёрдый даже с ковром пол, а мягким подушкам, сейчас оказавшимся в другой части постели, он тоже обязательно найдёт применение. Сейчас же всё его внимание снова притянул на себя стон, сорвавшийся с губ, манящих, раскрытых, приглашающих.
Гарри не смог отказать. Он нежно прошёлся по губам Малфоя языком, потом проник внутрь, вызывая довольное мычание и почувствовал на своей шее такие желанные сейчас прикосновения. Он так увлёкся Драко, что не заметил, как его яростный напор смёл любое возможное сопротивление парня, хотя внутренние ощущения говорили о безоговорочном согласии и обоюдности желаний. Всё это время Малфой принимал его ласки, подставляя кожу под горячие губы, пылко отвечая на поцелуи, но почти не проявляя инициативы. А от её внезапного проявления у Поттера просто слетели последние тормоза. Руки слизеринца обжигали, оставляя за собой пылающие дорожки, его губы, сейчас настойчивые, живые, требующие продолжения, заставляли забывать обо всём на свете. Гарри снова услышал: «
Пожалуйста!», а потом неожиданное: «
Мне нужно больше…».
— Сейчас-сейчас, Драко, — прошептал Гарри в его губы и спустился вниз, оставляя Малфою только зарываться пальцами в растрёпанные пряди, потому что медлить больше он был не намерен. Скользящими поцелуями он прошёлся по его груди и впалому животу, враз расправился с ремнём и застёжкой брюк, прижимаясь щекой к горячему, твёрдому стволу под бельём, вдыхая его запах и замирая. Это было впервые для него, и он понял, что и Драко не имеет подобного опыта, поэтому и не торопился распускать руки, находясь в полном ошеломлении от получаемых эмоций.
Гарри нужна была минутка, чтобы взять себя в руки и найти потерявшуюся где-то решимость. Но Драко всё решил за него. Он снова призвал палочку и лишил их обоих остатков одежды. Поттер вздрогнул от неожиданно холодных простыней, которые ощущались ледяными для его возбуждения, теперь не сдерживаемого бельём. Но, открыв глаза и посмотрев на гладкий, розовый член Малфоя, он уже не смог отвести взгляд. Его тянуло потрогать, поцеловать, облизать, сжать рукой, попробовать прозрачную капельку, проследить языком контур головки. И Гарри ни за что бы не сдержался, даже если бы хотел. Он приоткрыл рот и оставил спокойный поцелуй на тёплой поверхности ствола, вызывая натуральную дрожь во всём теле Драко. Звуки, которые срывались теперь с губ Малфоя, сводили с ума, поощряя, умоляя, заставляя продолжать, и Поттер, откинув стеснение от неопытности и неловкость от самого по себе очень интимного действия, прошёлся вдоль от основания до самой головки, едва касаясь кончиком носа, опаляя своим дыханием, потом повторил тот же маршрут языком, задержавшись у навершия и слизав таки привлёкшую его внимание каплю.
Он никогда не думал о такого рода удовольствии, никогда даже не подозревал, что ему будет так приятно держать чей-то член за щекой, вдыхать терпкий запах мужского тела, что будет так упоительно слушать стоны другого парня, высасывая из него душу вместе с семенем. Никогда не думал, что будет испытывать такое удовлетворение и восторг от раскрасневшегося Малфоя, потерявшегося в своих ощущениях. Он боялся сейчас потянуться к их связи, чтобы самому не потеряться, чтобы пережить собственное наслаждение от этих совсем незапланированных действий. Но прятаться от себя он больше не собирался. Неважно, по какой причине, он испытывает просто непередаваемый спектр ощущений от секса с Драко, и представить не может, что же испытает от всех его… видов. Не может представить, но очень хочет попробовать наяву. Его собственное возбуждение, кажется, только усилилось от вида довольного, сбившего дыхание Драко, который всё ещё глубоко дышал, не в силах скрыть улыбку на лице. Поттер и сам не мог перестать улыбаться, хотя тот факт, что он счастлив оттого, что только что сделал минет Малфою, был крайне удивителен. Он пробовал, касался, лизал и кусался, крепко удерживая бёдра слизеринца на кровати, мучая его своими опытами. Ему было любопытно, что ещё приятного он может сделать Драко своим ртом и какие ещё приятные ощущения он может получить от своих же действий. И сейчас он пожинал плоды дел рук своих. То есть не рук…
— Иди сюда, — хрипло произнёс Драко, едва шевеля губами. Гарри послушался и поднялся выше, чтобы глазами найти лениво моргающего Малфоя. Тот неожиданно резво скинул его с себя, уложил руку на его член и за несколько движений, не отрывая взгляда, хитрого и вместе с тем предвосхищённого, довёл его до оргазма, содрогаясь вместе с ним от того, что увидел на лице гриффиндорца: удивление, восторг, неверие и неудержимое удовольствие, уязвимость и одновременно благодарность, и… И ещё миллион всего, что раньше он только чувствовал через связь мимолётными отблесками, прорывалось эмоциями на лице Гарри. Драко не сдержал себя и погладил скулу парня большим пальцем, а потом, прошептав Очищающее, оседлал его и стал бесцеремонно водить пальцами по его лицу, запоминая его черты, впитывая в себя.
Придя в себя, Гарри тут же его остановил:
— Перестань, всё будет хорошо, слышишь? Не ты ли мне пять лет говорил о том, что мне просто везёт. Моя удача никуда не денется, Драко, и не надо думать, что мы вместе последний раз. Пожалуйста.
Малфой кивнул, но не убрал пальцев, продолжая ласкать Гарри везде, где мог дотянуться.
— У меня это впервые, Поттер, и это просто невероятно. Я так давно хотел этого. И не только этого, — он облизал губы, ненароком разогревая в Гарри новую волну желания. — Хотя... — он внезапно нырнул в кровать рядом с гриффиндорцем, призывая подушки, чтобы удобнее расположиться, — когда я предлагал тебе этот «подарок», я думал, что всё будет с точностью до наоборот. Что ты позволишь мне… В общем, я не понимаю, как вышло, что ты…
— Я позволю тебе всё, что ты захочешь, Драко. Потому что знаю, что любое твоё желание будет обоюдным. Но тот факт, что связь усилилась, неоспорим. Мы, конечно, не будем этого афишировать, правда? — Малфой немного растерянно кивнул. — Но я уверен, что слышал тебя, и знаю, что и ты мог слышать меня… — Драко удивлённо на него посмотрел, потом задумался ненадолго и снова кивнул, теперь осторожно, будто всё ещё переваривая эту новость. А потом в голове Гарри раздалось: «
Я хотел попробовать на вкус не только твои губы, Поттер!»…
Уже к утру они попробовали на вкус всё, что только им хотелось. Эта ночь была настолько полна сюрпризами и неожиданностями, что оба парня просто вырубились сразу после третьего, на этот раз одновременного, оргазма, которого они достигли, используя свою связь. В какой-то момент Драко предложил попробовать почувствовать приближение развязки, а Гарри с инициативой поддержал это предложение. Они остались совсем без сил, потому что оттягивали совместный финал так долго, что буквально дрожали от предвкушения. Как только один находился на грани, второй тут же прекращал стимуляцию, заменяя руки на губы, или язык, или снова на руки. И такого сильного оргазма они точно ещё не испытывали. Их бросило в вихрь взаимных ощущений, а потом просто выбросило из сознания: измученные бессонной ночью и совершенно безумным сексом, они нуждались в отдыхе.
Просыпаться вместе было волшебно. Гарри почувствовал, что Драко немного тревожно осматривает комнату, и открыл глаза, с удовольствием наблюдая за расцвётшими на шее слизеринца метками.
— Привет, — улыбнулся он, а потом, не спрашивая разрешения, сметая все сомнения, страхи и неуверенность, снова подмял под себя Драко, впиваясь в его рот, требовательно, жадно, срывая все возможные запреты, которые тот уже успел себе придумать. Он ласкал руками его спину, шею, ягодицы, заново изучая их и вспоминая прошедшую ночь, сравнивая ощущения и понимая, что каждый раз это непередаваемо прекрасно — касаться его обнажённой кожи. Спустя всего несколько минут стоны нетерпения уже отражались от стен комнаты, давая Гарри разрешение на всё, что тот захочет. Вместе с тем они не пересекли ту грань, возврата после которой не будет. Хотя гриффиндорцу казалось, что и после этой ночи вернуться назад уже не удастся. Он ждал, когда Малфой перестанет быть эгоистом и сделает сам первый ход, и дождался: тот, словно прыгая в омут с головой, протянул руку между их сплетенных тел и обхватил оба члена своими умопомрачительно длинными нежными пальцами, унося их обоих в первый утренний оргазм. Уже привычно настроившись друг на друга, они вновь пришли к финалу одновременно, на этот раз быстро и ярко.
Лёжа на спине, они смотрели в потолок, пытаясь найти заполошное дыхание.
— Я так и не поблагодарил тебя за подарок, Драко, — тихо сказал Поттер, отвечая на мягкие поглаживания Малфоя по своему запястью, на котором висела Пасть Дракона.
— Ты не снял его… — просто ответил тот, зная, что всё остальное Гарри почувствует и так.
— Я просто чувствую, что так правильно. Тем более его никто не видит… А я не хочу с ним расставаться, — он мог сказать больше, но не стал. Связь работает в обе стороны.
— Это — идея Грейнджер? — он приподнял свою руку, указывая на так и оставшуюся на браслете змейку.
— Да, — задумчиво ответил Гарри. — Она так и не отказалась от идеи, что единственный выход для вас с Нарциссой, — побег, — он так красноречиво думал о чём-то другом, что Драко даже хмыкнул, подгоняя его, очевидно, тревожащую мысль, — Когда ты в первый раз влюбился, как ты понял, что то, что ты чувствуешь, это именно… — опять промолчал Гарри, не желая делать эту ситуацию неловкой. Будто оттого, что слово на букву «л» не прозвучит, это изменит её в корне.
— Когда понял, что за тебя боюсь больше, чем за себя, — мгновенно ответил Драко, а потом убрал руку с запястья, не желая, наверное, останавливаться на этой теме. Но тот факт, что Гарри был первой влюблённостью Малфоя, уже был озвучен, и тот почувствовал себя лицемером. Потому что, кажется, он до Драко тоже ничего подобного не ощущал. И кто знает, когда ощутил бы, если бы не связь… И на этой его мысли Малфой резко сел и посмотрел на Гарри, глядя в глаза, сосредоточенно и очень серьёзно: — Гарри, я хочу, чтобы ты дал мне слово, что этого между нами больше не повторится. Это был лучший подарок в моей жизни, и я ни за что не пожалею об этом, но мы не должны больше так проводить время вместе. Я не хочу, чтобы, когда мы разорвём связь, ты возненавидел меня или ещё хуже — разочаровался в себе. Пообещай мне, Гарри!
Малфоя встретил тяжёлый мрачный взгляд, но тот не отвёл глаза, не попытался уйти от этого поединка, отвоёвывая своё право справляться с разбитым сердцем так, как он считает нужным.
— Ты же понимаешь, что для меня это не просто… — Гарри напряжённо выдавливал из себя звуки и снова замялся, пытаясь подобрать слово, — похоть, — в конце концов, закончил он. А потом внезапно добавил: — Ты понимаешь, что даже без вот этого всего, — он нервно скомкал и приподнял простыни, отшвырнув их в угол кровати, — ты мне всё равно нужен? Что я впервые после смерти Сириуса почувствовал, что есть на этом свете родной мне человек? — его голос звенел, вызывая в Драко мурашки и резонируя со всем, что тот сейчас испытывал. Потом Поттер внезапно успокоился, не дав Малфою ответить: — Я обещаю тебе, Малфой, что буду рядом всегда, когда ты будешь в этом нуждаться, — твёрдо выдал он, сверкая глазами. — Я даю слово, что буду поддерживать тебя и защищать, пока буду в состоянии это делать, до самой моей смерти. Я даю слово, что убью этого сумасшедшего, что дам тебе возможность жить нормально. И я обещаю, что, как только мы выйдем из этой комнаты сегодня, я не прикоснусь к тебе больше, пока ты сам не попросишь меня, приведя достаточно убедительную причину.
— Спасибо, — едва слышно выдохнул Драко и набросился на Поттера с безумными глазами, целуя куда придётся, пытаясь урвать последний кусочек, пытаясь насладиться им в последний раз. — Спасибо, — снова выдыхал Драко и снова целовал, гладил, кусал, снова гладил. Это сумасшествие длилось, пока Гарри с каким-то обречённым рычанием не накрыл его губы своими, не вжал в постель, показывая, как сильно хочет быть вместе. Потом, когда Драко перестал так отчаянно в него вцепляться, оставляя синяки и царапины, он довольно грубо, чего ни разу не позволил себе этой ночью, перевернул его, с силой впихнув подушку под бёдра и жадной хваткой сжимая его ягодицы, разводя их широко и сильно, не позволяя даже двинуться растерянному такой жёсткостью, но не утратившего доверия к рукам Гарри слизеринцу, припал ртом к сжимающемуся отверстию. Он терзал его губами, вырывая всхлипы и стоны из горла Малфоя будто с боем, распалял его желание, сминая протесты мощными движениями языка, игнорируя кричащее в голове: «
Стой! Не надо!», и надавливая самым кончиком, постепенно погружаясь всё глубже от скулящих: «
Ещё! Пожалуйста! Сильнее!». И сдался, когда услышал: «
Гарри, ну, пожалуйста…», обхватив уже болезненно напряжённый член Драко, подкручивая свою ладонь у головки, понимая, что на этом их время закончилось.
***
Они с Малфоем виделись каждый день в библиотеке, чувствуя себя настоящими шпионами, когда переписывались в пергаменте, сидя в разных углах читального зала. А свободное время проводили в Выручай-комнате. Они прилежно выполняли задания Гермионы, читали дополнительную литературу по их «проблеме», максимально подробно писали ей письма. Гарри держал слово, не поддаваясь больше собственному желанию прижать Малфоя к любой поверхности, чтобы как можно ближе ощутить его присутствие. От обоих фонило нереализованными желаниями и какой-то необъяснимой печалью, но они придерживались нового правила. Гарри не прикасался к Малфою. А Драко, протягивая руку к Поттеру, чтобы проверить очередную идею, с содроганием ожидал, что сейчас тот просто оттолкнёт его и уйдёт. И бесился оттого, что этот страх был хоть и совершенно необоснованным, — Гарри никогда не давал даже повода так думать, но постепенно становился сильнее страха остаться с неразделёнными чувствами. Перед самым окончанием каникул Гарри добил его, однажды не сдержавшись, когда Драко в очередной раз слишком долго пытался заставить себя убрать руку от груди Поттера после очередного эксперимента от Гермионы:
— Откуда ты знаешь, что твои чувства
не исчезнут после того, как мы разорвём связь? И с чего ты взял, что исчезнут мои?
