На кончиках пальцев

Новый учебный семестр начался с весточки из дома. Драко ещё не успел спуститься к завтраку, как увидел мнущегося у стены домовика. Типпи был встревожен и, даже не поздоровавшись, всунул ему в руку пергамент и с хлопком испарился. «Драко, ты должен верить в своё дело и знать, что единственный, кто в силах помочь тебе, не взирая ни на какие препятствия, — это твой крёстный. Северусу ты, не сомневаясь, можешь вменить свою жизнь и знать, что он сохранит её даже ценою собственной. Я чувствую, сын, что ты достоин титула Лорда нашего рода более, чем каждый из твоих предков. Будь умным». Его так взбудоражило это послание, что он, привыкший за каникулы к пустым коридорам, едва успел вернуть лицу отстранённо-вежливое выражение перед группкой однокурсников. Естественно, скрыть своё состояние от Поттера было бы нереально, но Драко даже не подумал об этом. Они пробовали «разговаривать» с Гарри на протяжении всего оставшегося времени, но успехов, подобных тем, что они достигли, лёжа в постели, они не повторили. Поэтому на первом же совместном Зельеварении гриффиндорец прожигал его взглядом, будто такое пристальное внимание могло приблизить конец урока. Грейнджер встревоженно толкала его в бок, но это помогало совсем ненадолго. У гриффов потом была История магии, зато Драко корпел над Нумерологией, чувствуя, как пергамент просто раскаляется от написанных сообщений. И он уже собирался его развернуть, как перо выпало из пальцев, заставляя весь класс, включая Гермиону, обратить на него свой взгляд. Драко отпросился с остатка урока и пулей вылетел из кабинета. Потому что в его голове с глухим отчаянием, словно он бьётся головой о стену, звучало: «Драко, ну ответь же, я же с ума схожу!!!», повторяясь снова и снова: «Мерлин, что случилось, Драко? Ты в порядке?». И эти мысли были такими громкими, что хотелось заткнуть уши. Вот только Малфой знал, что это не поможет. Он как мантру повторял: «Ничего страшного, всё в порядке, Гарри, слышишь?», но каким-то образом понимал, что не может дотянуться до него, и впервые жалел, что они не всерьёз воспринимали все наставления Грейнджер и занимались этой стороной связи спустя рукава. Он шёл куда-то, всё ещё пытаясь достучаться до Гарри, как внезапно врезался в него. От облегчения даже ноги подкосились, и Гарри пришлось его поддержать. Ощущение таких нужных надёжных объятий захлестнуло слизеринца до мурашек по спине, но, как только Поттер понял, что Драко может стоять, он тут же отступил: он держал своё дурацкое гриффиндорское слово, не нарушая его даже в мелочах. Малфой пересказал содержание уничтоженной сразу по прочтении записки, одновременно объясняя и подоплёку: мама очень прозрачно намекала, что Северус хранит верность Малфоям, а значит, будет действовать в интересах Драко в сложившейся ситуации. Но толком обсудить это наедине не удалось. Гермиона нагрянула неожиданно, заставив парней напрячься и взяться за руки. Им нужно было «договориться» о том, что они ей расскажут. И пусть их мыслесвязь им пока не помогала, обмен ощущениями вполне себе выполнил эту задачу. — Как вы нашли друг друга? — она больше обращалась к Гарри. — Карта же у меня! — Случайно, — ответил за них обоих Малфой и чуть отошёл. — Интересно… — девушка явно что-то анализировала в уме, но потом снова вернулась в их молчащую компанию. — Так что случилось? — Мы можем доверять Снейпу, — хмуро сказал Гарри и потёр руку, которая ещё минуту назад была согрета малфоевской. — Хорошо. О чём мы можем ему рассказать? — теперь она смотрела прямо на Малфоя, и то, как она чуть зарумянилась, как облизала губы, как увела пальчиком выбившуюся прядь, натолкнуло Гарри на страшную мысль. — А как поживает Рон, Гермиона? — Что? Какая разница, он-то тут при чём? — она отвлеклась от Драко, нахмурилась и пожала плечами, — Не знаю и знать не хочу! — Не может быть! — он почти испуганно взглянул на неё, потому что выводы, которые напрашивались в этой ситуации, были неутешительными. — Ладно, — решительно воскликнул Гарри, переводя взгляд на Малфоя. — Что мы можем им рассказать? — Кому «им»? — он уже знал, что последует за его вопросом, поэтому сразу ответил, — Всё, кроме того, что мы связаны. И, Гарри… будет лучше, если рассказывать буду я. Из тебя никудышный окклюмент. А для тебя я достану кое-что, если мне удастся… — они поняли друг друга, а Гермиона поджала губы и отошла. Гарри догнал её через несколько минут. — Мы договорились, что, когда профессор в следующий раз пригласит меня на урок, я возьму Драко с собой. — Отлично, Гарри. Как закончился рождественский вечер у Слизнорта? Я, слава богу, смогла уйти незамеченной. Зато сегодня я уже словила недовольный взгляд Маклаггена… — Давай я тебе попозже расскажу… Это не та тема, которую стоит обсуждать в Большом зале. Гермиона бросила обеспокоенный взгляд на Гарри и кивнула. После занятий они сидели в самом дальнем углу библиотеки, окружив себя Заглушающими чарами. — Но, Гарри, почему ты не почувствовал его состояния?! — Чем ты слушала, Гермиона? — раздражённо ответил Поттер, находясь не в самом лучшем расположении духа после подробного пересказа своих воспоминаний. — Я не просто почувствовал, я это буквально пережил с ним! — Я не про то, — спокойно сказала девушка, игнорируя его вспышку. — Сегодня с утра тебя буквально подбрасывало оттого, что чувствовал Драко, — то, как она мягко произнесла его имя и снова покраснела, ещё сильнее разозлило Гарри, но озвученный вопрос был очень актуальным. — Не знаю… Я сам об этом задумывался. Но пока ничего не смог придумать, — он постарался не выдать своих негативных эмоций девушке, вспомнив, что чувствует Драко, когда пытается скрыть своё истинное отношение к чему-то, и удовлетворённо отметил, что ему это удалось. — Давай-ка ещё раз и подробнее: в какой момент ты понял, что снова чувствуешь его? Допрос продолжался ещё полчаса, прежде чем гриффиндорка вынесла свой вердикт: — Филч открыл дверь, тем самым нарушив контур границ кабинета профессора Слизнорта. Тебе понадобилось увидеть Драко, прежде чем связь дала о себе знать? — Знаешь, вот когда ты спросила, я понял, что сначала почувствовал его состояние, а уже потом увидел его… — Значит, ответ прост! Заклинание на кабинете Слизнорта перекрывает вашу способность ощущать друг друга! Видимо, это не простое заклинание Расширения пространства! — Ну конечно же! — саркастично произнёс Гарри. — У нас ведь такой обычный преподаватель по Зельеварению… Почему бы ему не использовать самое обычное заклинание Расширения пространства! Нет! Нужно необычное!!! — Успокойся, Гарри, — шикнула на него Гермиона. — На нас и так уже косятся! Это очень ценное знание, и просто замечательно, что мы стали его обладателями. Просто теперь нам нужно понять, как его использовать. Может, можно будет спрятать Драко и Нарциссу; может, узнай мы формулу этого заклинания, мы смогли бы понять, что это за связь… Нужно будет спросить профессора. — Ну, может, из этого он не станет делать такую же тайну, как из разговора со своим студентом столетней давности… — Если профессор Дамблдор говорит, что это очень важное воспоминание, да ещё и изменённое самим Слизнортом точно не без причины, то так оно и есть! — Малфой называет директора старым интриганом, и мне стоило некоторых усилий добиться его согласия, чтобы рассказать о том, что они с мамой сменили сторону. — А Нарцисса знает об этом? — Это не имеет значения. Это как-то связано с решениями Главы рода и всё такое… — Да, ведь формально Драко исполняет эту роль, пока Люциус в Азкабане, — в её голосе Гарри послышалось сочувствие и что-то ещё, что он предпочёл не разбирать. Из его рта вырвалось: — Драко до сих пор ненавидит меня за то, что я отправил его отца к дементорам, — и сам неожиданно понял, что его это очень расстраивает. Он поднялся из-за стола, проходя сквозь свои чары, оставляя Гермиону в полной магически созданной тишине, и быстрым шагом направился из библиотеки. Он не имел конкретной цели, ноги сами принесли его на башню. Прожив в мире чародейства и волшебства столько же, сколько длилась его осознанная жизнь — а чётко помнил себя он лет с пяти, — Гарри никогда не задумывался о том, в каком именно мире живёт. Мир маглов для него был привычным и естественным, а мир магов заставлял поражённо восклицать и удивляться всех учеников, окружающих парня. Поэтому он не видел различий и этого вопроса просто не возникало. И только после того, как парню довелось ощущать другого человека, он заметил, как сильно его жизнь у Дурслей на самом деле отпечаталась на поведении, — ведь Малфоя Гарри не просто знал, он порой будто сам становился совершенно иной личностью. Ощущая момент принятия решения, например, он будто сам это решение принимал. А Драко именно на уровне подкорки жил и дышал магией. Раньше Поттеру казалось, что слизеринец делает это нарочно: использует заклинания направо и налево, как бы подчёркивая, что он волшебник, а Гарри просто магл, который обладает магией. Но когда гриффиндорец перестал прятать голову в песок и признал, что по неизвестной причине чувствует врага, то понял, что по большей части Драко даже не задумывается, использовать магию или нет. Он просто ею живет. И все Люмосы, Акцио, Агуаменти вылетают у него почти неосознанно. И, когда в один из вечеров на каникулах они оба уже просто не могли практиковать оставленные Гермионой упражнения из маггловской психологии, призванные повысить доверие между партнёрами, у них и состоялся тот нелёгкий диалог. Драко сидел на кресле в Выручай-комнате, играясь с Люмосом. Он то усиливал свечение, то отпускал заклинание до приглушённого света, то снова разжигал его, когда Гарри задал вопрос, который долго его интересовал: — Добби был твоим домовиком? Или Люциуса? — они очень редко касались темы семьи, но любопытство Поттера не могло больше терпеть. — Он был домовиком дома Малфоев. — А сколько их у вас? — Драко отреагировал спокойно, поэтому Гарри продолжил беседу. Блондин опустил палочку и откинулся на спинку кресла. — Давай посмотрим… — он прикрыл глаза и прикоснулся к фамильному перстню. — Восемнадцать. — Что это было? — Гарри подобрался и внимательно вглядывался в лицо Малфоя, который на несколько мгновений стал отстранённым и будто пустым изнутри, но одновременно Поттер ощутил какую-то дикую силу, которая приняла в себя парня, окутав теплом и заботой. Драко улыбнулся: — Это было прикосновение к магии рода. Когда отца посадили, — в этот момент Гарри почувствовал небывалую горечь и апатию, — мне, как Наследнику, пришлось принять на себя обязанности Главы рода. Я до твоего вопроса никогда не задумывался о количестве домовиков, поэтому мне пришлось спросить… Их восемнадцать, Поттер, — звучал Малфой спокойно, но Гарри знал, что настроение его далеко от спокойствия. — А у тебя есть твой домовик? — Типпи. Он со мной с детства. С рождения. У мамы и отца тоже есть личные домовики, Добби был домовиком деда. — Абраксаса? — Ну конечно, Поттер! Кого же ещё! — теперь он звучал раздражённо, даже не стесняясь выражать это раздражение перед другим человеком. Гарри тут же протянул руку, прикасаясь к его ладони, дождался, пока вспышка Драко прошла. Он не готов был почувствовать, что тому неприятно его прикосновение, что тот злится и сдерживает этот гнев. — Ты же знаешь, что в Министерстве был не только я, что твоего отца видели многие. Он сражался с Орденовцами, он… — Даже если бы это был только ты, ты всё равно о нём рассказал бы! — едко ответил Малфой. — Он выпускал заклинания в моих друзей! Он выполнял задание Волдеморта! — Он не перестаёт быть моим отцом из-за этого! Я не жду, что ты меня поймёшь! — Потому что моего отца нет в живых? — Гарри распалённо вскочил с ковра, на котором сидел, и в этот раз Драко взял его за руку, чтобы успокоить, и это мгновенно умерило его пыл. — Если бы мои родители были живы, я так же, как и ты, переживал бы! Я понимаю, что… — Оставь это, Гарри, — Драко всё ещё держал его за руку и теперь излучал привычное тепло, нежность, какую-то болезненную робость и надежду. — Я так долго считал его примером для подражания, так долго стремился во всём ему угождать… что по-настоящему вспомнил, что я Малфой, только в том гоблиновом туалете, когда смотрел в твои невозможные глаза. Гарри стало неловко, и он снова сел, немного ближе к ногам Драко на этот раз; тот вздохнул и отпустил руку. — Личный домовик отца моей матери принадлежал к дому Блэков — естественно, Добби был домовиком Абраксаса, — теперь он пояснял спокойно, внутренне будто оградив себя от пустых переживаний за отца. — Кстати о нём… — О Добби? — Гарри так увлёкся изучением ощущений от связи, что не уловил смысл фразы. — Об Абраксасе, дурень! — Малфой улыбнулся. Гарри снова подвис, на этот раз от его улыбки. — Тогда у Плаксы Миртл ты сказал одну фразу, об истинном могуществе, помнишь? — Гарри кивнул. — Откуда ты её узнал? Поттер пожал плечами:  — Не знаю, я тогда говорил то, что приходило в голову… А что? Драко был задумчив и очень серьёзен. Спустя некоторое время, пока Гарри терпеливо ожидал его ответа, он всё же сказал: — Понимаешь, Гарри, эта фраза — из нашей родовой книги, и авторство её принадлежит именно моему деду, поэтому для меня было таким шоком услышать её от тебя. Теперь и Поттер выглядел удивлённо-задумчивым. Весь остаток вечера они провели в обсуждении возможных причин, и в конце концов Гарри предложил обратиться с этим вопросом к магии рода. — Или я неправильно понимаю, как это работает? — увидев некоторое смятение на лице Драко, он уже приготовился к очередной насмешке, но тот не стал. — Ты всё ещё не совсем понимаешь, что это не магический шар, в котором можно увидеть ответ на любой вопрос… но сделать то, что ты предлагаешь, возможно. Он снова закрыл глаза, коснувшись перстня. А когда открыл их, ничего не ответил. И, не позволив себя коснуться, попрощался и вышел. Ощущения были скомканными, смешанными, непонятными. Без прикосновения невозможно было понять, что именно понял и почувствовал слизеринец, но Поттеру так и не удалось с того момента узнать об этом больше. Сейчас, стоя на башне, он с удивлением осознал, что впервые за то время, что они с Малфоем стали изучать связь, он по-настоящему замёрз. И понял, что раньше, как только ему становилось прохладно, Драко его согревал. Буквально. Он использовал Согревающие чары, пока Гарри даже не осознавал, что замерзает. И от этого незамысловатого действия, от такого простого проявления заботы сердце сжало стальным кулаком. Потому что так о нём никто не заботился. Молча, как бы между прочим, без лишних слов и увещеваний… Просто делал так, чтобы Гарри было тепло. Подумав об этом ещё минуту, он понял, что Драко использовал не только Согревающие. Каждый раз, когда связь позволяла ему понять, что Гарри в чём-то нуждается, тот без ненужных акцентов это давал. Тепло, еду, отдых, тишину… Каким же должно было быть многоуровневым и сложным заклинание, наложившее подобную связь, если даже в таких мелочах Драко проявляет подобную заботу? Однако, если тот факт, что Малфой заботится о нём из-за связи, под сомнение не ставился, то то, как он эту заботу проявляет, — это исключительно его личная инициатива; и Поттеру было до жути интересно, что же повлияло на такое представление Драко о заботе. Заботился ли кто-то о нём так же… Был ли в его жизни родной человек, который так же берёг его, как Драко сейчас бережёт Гарри? Герою были непривычны подобные немногословные проявления чувств. Всё же Уизли были очень шумными и всегда очень говорящими, Гермиона своё понятие о заботе демонстрировала принятием на себя роли строгой мамочки, которая ругается за несъеденный завтрак или несделанную домашку. В таком окружении забота, не лимитирующая его права, не подталкивающая к какому-либо выбору, но создающая ему все условия для комфорта и умиротворения, была не просто в новинку. Гарри понял, что в действительности он именно к таким отношениям и стремился бы, будь перед ним цель построить свою семью. И в этот момент ему было совсем не важно, что это Малфой, что это парень был тем, кто давал ему это. Было важно, что он сам никогда не проявлял свою, теперь очевидную, влюблённость подобным образом. Никогда в таких мелочах. И ему стало ещё более понятно, что, не имея перед глазами такого примера, он просто не умел заботиться о ком-то. Даже о самом себе. Поттер наложил Согревающие чары и уставился в горизонт. Зима была неправдоподобно прекрасна. Ему на миг показалось, что он попал в сказку, и внезапно он улыбнулся. Малфой, скорее всего, сказал бы сейчас, что он в этой сказке живёт уже шестой год, а сам и не заметил, что для него сказка стала явью. После той рождественской ночи ему было трудно спать. Он помнил то всепоглощающее ощущение покоя, в котором он купался всё время рядом с Драко. Он скучал по нему. И по ощущению, и по парню, если быть откровенным с самим собой. И хотя он понимал причины такой просьбы Малфоя, чувствовал его страх и тоску, буквально давился его одиночеством, он всё равно не мог перестать злиться. Эта слизеринская осторожность не укладывалась в его голове, потому что гриффиндорская натура подталкивала его броситься в омут с головой. И он знал, что, прояви он настойчивость, Драко не устоял бы. Но Гарри уважал его решение, каким бы трусливым оно ему ни казалось. Порой по ночам ему сквозь сон казалось, что он слышит, как Малфой зовёт его, как просит послать к чёрту это гриффиндорское благородство и прийти к нему, потому что совсем невыносимо находиться так близко и не чувствовать его прикосновения, не слышать запах, держать всю эту нежность при себе. И наутро он просыпался разбитым и угрюмым, со вкусом ядовитого сожаления на языке. Но они снова пересекались в Большом зале за завтраком, потом виделись в библиотеке, встречались в Выручай-комнате, искали ответы и практиковались, никак не выказывая своих чувств. А ночью всё начиналось с начала. И первый день семестра как никогда ярко показал Поттеру, насколько он привык к Драко, к тому, что тот незримо всегда рядом, к его тихой заботе… И как горько было понимать, что теперь расстояние между ними выросло и снова придётся урывками находить время, чтобы побыть рядом. Только для того, чтобы понять, как убрать ту связь, которая из непримиримых врагов сделала их… Кем? Гарри задумался, и очередной порыв ветра напомнил ему о времени. «Близкими людьми», — ответил он сам себе и полез за мантией-невидимкой, чтобы без проблем добраться до спальни. Проходя мимо гостиной, он увидел воркующих Джинни и Дина. Всё же прекрасно, что Гермиона — его подруга; она избавила его от стольких проблем, что никаких слов благодарности не хватит. Ему стало стыдно за свою злость и раздражение на подругу. В конце концов, ему всё это вполне могло показаться… Он улёгся с твёрдым намерением извиниться перед подругой, а ночью ему опять приснился Драко.

***

Увидев в своём кабинете двоих парней, директор немало удивился, но спокойно выслушал Драко, и спустя недолгих пятнадцать минут к ним присоединился Северус. Всё обсуждение сводилось к тому, что сейчас не время делать громких заявлений, что открывать факт смены стороны нет необходимости, более того, в данный момент это может быть опасно для всех Малфоев. Гарри мрачнел всё больше, и Драко с трудом сдерживал себя от того, чтобы не прикоснуться в успокаивающем жесте, ограничиваясь мысленными попытками поддержать Поттера. И к концу разговора, когда Снейпа со своим студентом попросили удалиться, он неожиданно услышал: «Спасибо, Драко». Поздно вечером они стояли недалеко от Полной дамы. Гарри негодовал: — Что значит это их: «Оставь это нам, Гарри, у тебя есть задача важнее»? Опять меня оставляют слепым котёнком! — Я так и думала, — расстроенно сказала Гермиона и опустила глаза. — Что ты знаешь? Гермиона! Что это значит? — Гарри в нетерпении смотрел на её грустные глаза и вздрогнул от тихого, убитого голоса: — Это значит, Гарри, что они всерьёз рассматривают возможность того, что мне придётся вернуться в мэнор, — Драко был скрыт под мантией, но Поттер безошибочно посмотрел туда, где под тканью прятались его глаза. — На каникулы? — Гарри сам знал ответ на этот вопрос. — Нет… нельзя… нельзя этого допустить… Чудовище внутри гриффиндорца так быстро вскочило на лапы, вонзая когти в самую душу, что Драко, не боясь разоблачения, схватил его за руку, затаскивая под мантию, впечатывая в себя, обнимая и прижимая к себе так крепко, будто от этого зависела его жизнь. Гермиона, видимо, тоже увидела что-то в глазах Гарри, потому что просто развернулась, проверяя, никто ли не стал свидетелем внезапного исчезновения её друга. Она не заметила мелькнувшую в тени мантию, так же как парни не заметили брызнувшую во взгляде горечь. В рабочих буднях время неслось подобно Хогвартс-экспрессу. Находить возможность увидеться было сложно, а тот факт, что они с Драко уже несколько недель буксовали в изучении связи, почти лишил их необходимости в совместных занятиях; а придумывать причину, чтобы провести несколько часов в целительном обществе друг друга, было почти нереально, не посвящая Гермиону в некоторые особенности их отношений. Дело было всё в тех же злосчастных ночах. Не имея реальной возможности поддерживать друг друга, лишь изредка, когда уже совсем невозможно было сдерживать себя, оказываясь вместе в какой-нибудь нише, отчаянно держась за руки, парни не сразу осознали этот момент. Во сне, когда сознание отдыхало и не сдерживало волшебников, их магия тянулась друг к другу. И это было непостижимо прекрасно. Сразу оба списывали это на юношеские фантазии, всё же оба парня молоды и нуждались в определённых вещах… Но однажды, после очередной выматывающей тренировки команды по квиддичу, Гарри оказался заперт в старой кладовке для мётел с печальным, осунувшимся Малфоем. Он так трепетно сжимал пальцы гриффиндорца, даже не особенно заботясь о том, что тот чувствует всё одиночество и опустошение, всю нежность и тепло, которые обычно парни прятали друг от друга другими мыслями и эмоциями (что не особенно помогало), что Гарри обмолвился: — Мне сегодня снился сон, Драко, где мы вдвоём летали на мётлах. Мы были так высоко, и ветер был таким тёплым. А потом мы пили Просеко… — Под дубом-отшельником в зачарованном лесу мэнора… — закончил Малфой и отошёл от Гарри, чтобы взять себя в руки. Они смотрели друг другу в глаза, пытаясь понять, как это возможно. И, кажется, одновременно поняли, что происходило на протяжении последнего месяца. — Так это не… — Нам снятся… Договаривать не было смысла, и парни замолчали. — Наша магия создаёт для нас собственную реальность, Гарри, — сказал поражённо Драко, принимая протянутую руку и неожиданно для себя превращая это движение в объятия. — Я читал об этом. Связанные магическим союзом супруги, вынужденные находиться на расстоянии, взаимодействуют при помощи волшебных сновидений. — Да, Гарри, но они используют для этого заклинание и существуют во снах осознанно… — было так хорошо в тёплых руках, так хорошо, что Драко облегчённо вздохнул. — Опять мы не вписываемся в рамки… — Гарри помолчал, крепче обнимая Малфоя. — Драко, а что будет, если мы не сможем разорвать связь? Я знаю, что мы не вместе, я ни к чему тебя не склоняю, но я не уверен, что смогу отпустить тебя, понимаешь? Как я буду?.. Я же с ума сойду… «Гарри, пожалуйста, не надо…» — прозвучало в голове у Поттера, и тот вздохнул. «Я стараюсь не думать об этом, но у меня не получается…» — мысленно ответил он и прислушался к себе. «Я знаю…»  — услышал он в голове, и в этой фразе было сказано намного больше. — Как думаешь, это связь усилилась или мы что-то сделали? Раньше так просто у нас получалось только… — заканчивать предложение не было смысла. — Думаю, это связь. Чем меньше мы стараемся, тем естественнее это получается… — Драко отстранился. — Тебя уже потеряли, наверное. Гарри нехотя расцепил объятья. Они расходились молча. К слизеринцу вернулось его уже привычное угрюмое ощущение неизбежности. Гриффиндорец уходил с мрачной решимостью не позволить Орденовцам использовать его человека, непостижимым пока образом ставшего самым близким, в качестве шпиона. Гермиона встретила Гарри в гостиной с каким-то ожесточённым пониманием в глазах. Избежать диалога не было никакой возможности. — Тебе нужно его общество, так? — Гарри только кивнул, проверяя Заглушающее вокруг них. — Итак, вы чувствуете общее эмоциональное и физическое состояние друг друга. Что-то новое добавилось? Гарри мысленно спросил Малфоя, где он, и услышал, что его остановил Снейп. — Мы можем общаться на расстоянии. Девушка победоносно вскинула кулачок: — Я же говорила! — Никто ведь с тобой и не спорил, Гермиона! — он решил поделиться своими выводами. — Наша магия взаимодействует. А ещё свечение стало мягче, не бьёт больше по глазам, и цвет не такой белый, как раньше. Мне кажется, что связь усилилась и теперь уже не нуждается в постоянном подтверждении, что она существует. Будто успокоилась, что ли… Я как всегда косноязычен? Гермиона молчала с таким видом, что было ясно, что она что-то усиленно обдумывает. Гарри несколько минут посидел в тишине, а когда услышал, что Малфой собирается спать, откланялся. Тот предложил попробовать осознанно создать сновидение, и им обоим не терпелось узнать, что из этого выйдет. День всех влюблённых превратился для Гарри в очередной парад идиотизма. Вокруг него привычно вились сердечки из валентинок, а на обеде в Большом зале к нему приклеился поющий купидончик, вещающий, что «она красива и умна и станет идеальной избранницей для Избранного». Словив пренебрежительно-брезгливый взгляд Драко, Гарри приподнял бровь, как раз в стиле слизеринца: «Что? Ревнуешь?» «К кому? — пришёл почти мгновенный ответ. — Я вижу тебя насквозь, Гарри…» От Гермионы не укрылись их гляделки. После обеда она устроила засаду в гостиной. — Ты ничего не хочешь мне сказать? — она скрестила руки на груди, отчего стала похожа на Молли. — Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? — Гарри сокрушённо вздохнул. — Например то, что вы с Драко уже убедились, что природа вашей связи в брачной магии? Гарри Джеймс Поттер! Ты ведь никогда не считал меня дурой! — она так громко воскликнула, что на них оглянулись. — Гермиона! — Гарри взмахнул палочкой, накладывая Заглушающее. — С чего ты взяла? — он постарался успокоиться и снова применить тот фокус с отстранением от вопроса, который подсмотрел у Драко, в надежде, что сможет сохранить осведомлённость подруги на прежнем уровне. — По-твоему, я слепая?! И выключи Малфоя, по твоей первой реакции я уже поняла, что права! Думаешь, я не заметила эти взгляды? На тебя действует магическая помолвка! И на Драко тоже! Гарри побледнел. Если Гермиона-умница поняла это, то найдётся и кто-то ещё, кто сможет. Он решил разыгрывать свою карту до конца: — Это ты про тот презрительный взгляд Слизеринского принца в Большом зале? — он постарался изобразить иронию. — Нет, я про тот многообещающий взгляд после Зелий! — выкрикнула девушка, и у Гарри едва не заложило уши. «Ты в порядке?» — пронеслось у него в голове. «Да. Гермиона нас видела…» «Ни в чём не признавайся», — услышал в ответ Гарри. «Это только наше», — почувствовал он состояние Драко, и в душе потеплело. — Всё обсудили? —гриффиндорка вперила яростный взгляд в друга. — Послушай: здесь нечего обсуждать — ни с ним, ни с тобой. — Ах, нечего? — взвилась девушка и подскочила со своего стула, едва его не уронив. — Это не простое любопытство! Неужели ты не понимаешь, как всё серьёзно?! — Уверена? — Гарри выпалил, забыв про своё твёрдое намерение не акцентировать внимание на своих наблюдениях, охваченный жутким неприятным чувством, которое немного позже он охарактеризует как ревность. — Ты не хуже меня знаешь, что от этого может зависеть его жизнь! Ваши жизни! — прошипела девушка, сверкая глазами. Гарри от этого праведного гнева в её тоне даже немного опешил. — А вот теперь ты сама строишь из себя дурочку! Я не в этом усомнился, Гермиона! — парень говорил тихо и холодно, и оттого, как вспыхнула девушка, стало ясно, что он попал в точку. Глаза её распахнулись в удивлении и панике, она закрыла щёки ладонями, развернулась и убежала к себе. Гарри всего несколько минут посидел в тишине, а потом поторопился вслед за ней. Готовясь ко сну, он прокручивал в голове их недавний разговор. Он прекрасно понимал, о каком взгляде говорила девушка. Их эксперименты с Драко не увенчались успехом. По крайней мере пока. К осознанности в сновидениях они так и не смогли прийти. Но сегодня, в День всех влюблённых, они оба почему-то были уверены, что у них получится. Лёжа в кровати, Гарри вспоминал, какая нежная у Драко кожа на кончиках пальцев. Будто он и не летал на метле. Вспоминал, как именно благодаря несносному слизеринцу он попал в команду по квиддичу, как он с нетерпением ждал их схваток на лётном поле. И пусть тогда это нетерпение всегда было приправлено ненавистью, сейчас он вспоминал Драко без обид. И сам себя не понимал, ведь поступки сами по себе не изменились. А вот отношение к ним. По большей части уже в начале года он воспринимал события прошлых лет с высоты своего опыта, через призму потери единственного человека, связывающего его с родителями, изменив некоторые приоритеты и укрепив другие. Теперь своё собственное поведение, такая открытая реакция на провокации, такое прямолинейное противостояние, казалось ему глупой напрасной тратой сил. Нет, он всё ещё не выносил, когда о его друзьях говорили плохо, и всё ещё считал, что честность и открытость лучше подлости и удара в спину. Но вспоминая, как Сириус… В общем, сейчас он не погнушался бы этого приёма в некоторых ситуациях. Они с Малфоем очень многого не обсуждали из того, что им становилось известно благодаря их связи. Драко не стал внезапно маглолюбцем. Его реакция на некоторых людей и их действия вызывала у Гарри недоумение и непонимание. Он всё ещё оставался высокомерным надменным аристократом, только внутри было очевидно, что сейчас с него будто сбили спесь, что его отношение к событиям не вычурно-подчёркнутое, показушное, как было раньше. Его сильно пошатнуло заключение Люциуса, и ему непросто давалось исполнение роли Главы рода. Он в одночасье повзрослел, и Гарри, испытав потерю, пусть и иного рода, понимал его. И несмотря на то, что видел в нём и трусость, и наглость, и определённо завышенную самооценку, и тщеславие, помнил его подлость и бездумное подражание отцу, хотел поддержать, защитить, хотел научиться заботиться о нём так же, как Драко заботится о самом Гарри. И хотя сейчас он не мог представить себя ни с кем другим, он понимал, что в будущем — если оно у него будет, — когда эта связь между ними будет разорвана, он хотел бы именно такие чувства испытывать к той, что станет его семьёй. Единственное, что он не брал в расчёт, это то, что в глубине души он не хотел, чтобы эта связь разорвалась, чтобы эти чувства исчезли. Он стоял на балконе и смотрел на цветущие розовые кусты. Они смотрелись дико на фоне лежащего снега, и ярко алые бутоны казались большими кровавыми каплями на невинной белизне. — Это любимый сад моей мамы, — прозвучало совсем близко. — Ты сегодня долго… — Драко? — с каким-то детским восторгом спросил Поттер. — Да, это осознанное сновидение. — Но как?.. Он пожал плечами: — Я почитал об этом… — Звучишь как Гермиона, — отметил Гарри, улыбаясь, но потом его улыбка потускнела. — Драко, мне кажется, она в тебя… — Давай не будем об этом, Гарри… — Малфой перевёл взгляд на сад. — Так ты знал?! — его удивление было искренним, потому что он ни разу не чувствовал от Драко реакции на это знание. Даже отдалённо. — Не сегодня, Гарри, — серые глаза снова смотрели на парня, и просьба ощущалась скорее в них, чем в произнесённых словах. Они горели теплом и нежностью и каким-то странным пониманием. Сегодня впервые после той памятной ночи Поттер снова увидел эти глаза такими — полными чувств и настоящих искренних эмоций; и это стало неожиданно таким желанным зрелищем, что Гарри с трудом перевёл взгляд на жуткую картину с розами, оставившую довольно мрачное впечатление. — Ну точно, урождённая Блэк. Есть в этом что-то от Вальбурги… — Иногда, когда мама особенно тоскует по отцу, они становятся тёмно-вишнёвыми… Они помолчали минуту. Было спокойно, и Гарри даже стал понимать некоторое очарование этого места. Он потянулся к связи, чтобы разделить это спокойствие с Малфоем, и внезапно встревоженно посмотрел на его профиль, настойчиво пытаясь поймать взгляд. — Здесь мы не чувствуем друг друга… Так непривычно, правда? — Драко излучал то же спокойствие, что и сад и всё это место. Вместе с тем он был напряжён, но скорее как тот, кто решился на что-то, нежели тот, кто опасается удара и готов его принять. Вспомнив его взгляд, притянувший всё внимание Гарри в полупустом коридоре после занятий у Слизнорта, наполненный обещанием, предвкушением и чем-то ещё, глубокий и немного пугающий, Гарри прекрасно понял, что, должно быть, чувствует сейчас всегда сдержанный слизеринец. А когда Драко повернул наконец голову, и немного настороженные, ожидающие ответа глаза показали наяву все эти чувства, отважный гриффиндорец оробел. Они не говорили об этом. Никогда больше не обсуждали, что чувствуют друг к другу и чего друг от друга хотят. Они просто опускали эту тему, чтобы не сталкиваться с неизбежным соблазном. Потому что хотелось многого. Но во сне они не могли выбирать: они погружались в царство Морфея, и всё, что им оставалось, — это чувствовать и переживать то, что давала им магия. По крайней мере, до сегодняшнего момента. — Ты не думаешь, что это нечестная уловка, Драко? — общаться с ним, не чувствуя мгновенной реакции, действительно было непривычно. — Это безусловно уловка, но… это всё же не реальность, — Гарри почувствовал, как волнение разгоняет кровь. Ему показалось, что Драко может передумать и поступить честно. — Ты не прикоснёшься ко мне… — продолжил тот уже не так смело. — Ты сейчас в своей спальне, а я глубоко в подземельях… — голос его был холоден и немного отстранён, будто всеми силами это объяснение пыталось не казаться оправданием, а Драко сейчас пытался сохранить лицо. — Неужели ты не хочешь этого? «Неужели ты не хочешь меня», — читалось в его взгляде. Выражение лица было закрытым, почти забытым за столько месяцев искреннего общения, и Поттер понял: Драко не уверен, он действительно думает, что Гарри может отказаться от него. — Драко… — сказал Гарри, не выдержав этой отстранённости, не скрывая улыбку и блестящих предвкушением глаз. Будто он мог сейчас так по-гриффиндорски упустить свой шанс. Со своей совестью он как-нибудь договорится. В конце концов, он знал, чем закончится эта ночь, ещё с той встречи взглядами после Зелий. — Что, трудно видеть меня насквозь, когда связь не работает? Вся напряжённость моментально покинула Драко, вместе с холодностью и опасением: — Но я всё ещё вижу тебя, Гарри… — он улыбнулся и протянул руку, — Пойдём! Они гуляли по саду, пока наконец не остановились в одной из беседок. — Самый слюнявый праздник в году… Вот уж не думал, что ты такой романтик… — сказал Поттер, когда перед ними появилась бутылка вина с бокалами, окружённая витиеватой композицией из свечей и цветов. — Розы на этот раз… Драко смутился совсем ненадолго: — Ты всё же прочитал об этом… — А ещё о том, почему джентльмен должен уметь обращаться со всем этим, — Гарри сделал неопределённый жест, охватывая розы, вино и своего собеседника. Драко удивлял его каждым новым шагом. Он ожидал страсти, несдержанности, ведь весь вид Малфоя в том коридоре говорил о том, что его ждёт что-то неизведанное, неиспытанное, долгожданно-желанное, и всё это так и было. Но совсем не так, как Гарри успел себе напридумывать. — Нарциссы сейчас были бы неуместны, да? — Разве? — Драко отставил бокал и улыбнулся. — Значит, первая искренняя безответная любовь? О последнем сейчас говорить не приходится… — Пусть тогда я полагал её безответной, но бледно-жёлтый нарцисс — это и уважение, и смирение, так что… Тот жест был хоть и случайным, но точно отобразил суть… А сейчас… — он повёл рукой над цветами, и розы из красно-жёлтых превратились в ярко-алые. — И мне всё равно, по какой причине эти чувства возникли. — Тогда здесь кое-чего не хватает… — Гарри повторил его жест, и рядом с розами появились белые камелии, отчего Драко зарумянился и опустил ресницы, а потом словно неверяще помотал головой. — Пойдём… — снова протянул руку Малфой, и они оказались лежащими на ковре у камина. Интерьер показался привычно-знакомым, и Гарри понял, откуда тот брал образ для Выручай-комнаты. — И что теперь? — спросил Поттер, осторожно прикасаясь к руке Драко. — А теперь я буду тебя целовать… — он приблизился к Гарри, внимательно вглядываясь в его черты лица. И это превзошло все ожидания обоих. Не было ничего, кроме поцелуев: нежных, трепетных, осторожных, изучающих и тягучих. Никто из них не переходил черту, сдерживая страсть и желание, боясь спугнуть то прекрасное, что между ними происходило. Они запоминали друг друга, наполняли своими чувствами, легко касаясь руками, языком, лаская и нежа, не желая отпускать. Но в какой-то момент Гарри почувствовал влагу у виска и насторожился. — Нет-нет, не прекращай! Я больше на это не решусь! — Малфой протянул руки, прижимаясь сильнее к парню. — Прошу тебя… — Драко… Что ты… Его перебили: — Это моё первое настоящее свидание… Я влюблён в того, кто рядом, я чувствую себя так хорошо, таким живым… Пожалуйста, Гарри! — голос его звучал глухо, куда-то в шею, а потом он нашёл его губы своими и снова поцеловал. Теперь отчаянно и жадно. Оторвавшись от губ Поттера, он нашёл в себе силы посмотреть ему в глаза: — Я влюблён в тебя, Гарри… — И ты знаешь, что это взаимно! — тот говорил так убедительно и горячо, стараясь стереть слёзы, стереть эту печаль в глазах. — Знаю, — это было сказано твёрдо и уверенно. — Мне так хочется жить, Поттер, если бы ты знал… — Боюсь, что знаю. Драко, — он убрал прядь волос с его щеки, провожая её пальцами. — Что с тобой? Тот отстранился, признавая, что момент их единения подошёл к концу: — Мне придётся вернуться, и чем больше я об этом думаю, — он прервал не начавшийся пока гневный поток, — тем лучше понимаю, что это правильное решение, что я хочу это сделать. Я смогу хоть как-то помочь вам оттуда. — Драко… — Гарри был обескуражен и зол. — Ты! Я не отпущу тебя, нет! Я же с ума сойду, да никогда я не позволю, чтобы кто-то вместо меня подвергался опасности! — Это мой дом, Поттер! И это не то решение, которое ты можешь одобрить или нет. Это моё решение! — Поэтому ты этот разговор решил провернуть здесь? Чтобы я не мог найти аргументы, не мог тебя почувствовать… А ты думал, что будет, если нам не удастся разорвать эту чёртову связь?! Ему не придётся убивать меня, я сам сдохну оттого, что из-за меня тебя… — Пойдём, — резко выдохнул Малфой и схватил его за руку. Они снова оказались в той беседке, где ещё горели свечи вокруг бутылки с тёплым вином. Но атмосфера романтики совсем не смягчала негодование Поттера, а скорее подогревала его. — Не важно, влюблён я в тебя или нет, Драко! Ты дорог мне и будет ли эта связь между нами или нет, это не изменится! Я знаю! — Гарри, — столько печали было в голосе и глазах слизеринца, что тот замолчал. — Я ничего не смогу изменить, если буду прятаться где-то, периодически валяясь на полу и корчась от боли, которой меня наградит Тёмный Лорд за предательство. Если хочешь, я хочу быть достойным твоей дружбы, если не чего-то большего! Тем более что это единственный выход, — он помолчал, а потом вздохнул. Гарри настолько шокировало это заявление, что он не знал, что ответить. — Нам пора, — он предложил выйти из беседки, чтобы вернуться в начало пути. — Скоро утро. Они молча шли по белому саду, украшенному кровавыми каплями роз. — Ты ведь даже не представляешь, насколько ты невероятный, Поттер. Та камелия… — он ответил на вопросительный взгляд Гарри. — Обычно в осознанных сновидениях реальность создавать может только тот, кто их инициировал. Ты опять не вписываешься в рамки… — Мы, Драко, мы не вписываемся… — он переплёл свои пальцы с пальцами блондина, не желая расставаться на такой негативной ноте. — Ты восхитителен, и я влюблён в твою превосходную аристократическую восхитительность. И это было и моё первое свидание тоже. А свидание должно заканчиваться не так… Он притянул его к себе и снова медленно поцеловал. Обещая, упрашивая, настаивая, пытаясь нежностью и уверенностью убедить того, что бросаться в логово врага — не выход, а самоубийство. Этим разговором, этой, возможно, случайно спровоцированной фразой, Драко показал, что задумывался о реальном будущем с ним. Они оба не теряли надежды, что найдут способ разорвать связь. Но оба всей душой этого не желали. Гарри в последний раз обернулся на беседку и кивнул, позволяя Драко прервать сон. Розы на столе стали белыми. День рождения Рона оказался полон сюрпризов. Во-первых, Гермиона наконец снова выдала, что нашла что-то новое по их вопросу, и, судя по тому, что звучала она виновато и смущённо, это было нечто интересное. Они не обсуждали их ссору, молчаливо сойдясь во мнении сделать вид, что её просто не было. Во-вторых, Гарри убедился в том, что Драко избегает его намеренно. Он редко отвечал на мысленное общение, почти не бывал в библиотеке, а во снах, если они и виделись, то неосознанно. Сам Гарри не умел их инициировать, а Драко не желал. После их совместной ночи всех влюблённых он понимал, что от разговора вживую не отвертится, и избегал этого момента как мог. Ему становилось всё хуже, Гарри не мог найти ни одной положительной эмоции в нём вот уже который день, и даже выловить его, чтобы как-то поддержать, или хотя бы просто восстановить баланс прикосновением, никак не удавалось. В-третьих, Рон так глубоко уплыл в поздравления Лав-Лав, что открыть подарки смог только после ужина. И тут всё пошло наперекосяк. Котелки Ромильды возымели своё действие, и, когда профессор Слизнорт предложил поднять тост с бокалом медовухи, Гарри даже не обратил внимание на упоминание директора. Зато потом, глядя на исходящего пеной изо рта друга, жестокое понимание пронзило его насквозь. Он чудом вспомнил про безоар, совершенно неожиданно дистанциировавшись от этого понимания, действуя расчётливо и быстро. Но, сидя у кровати спящего Рона всего через час после того, как чудом спас его от смерти, чудовищные мысли холодным шлейфом лились у него в голове. Сразу после использования камня он услышал панический вопрос Драко: «Гарри, что произошло?». Он отмахнулся от него коротким: «Потом». И чувствовал его беспокойство и тревогу, но не выходил на связь. Он вспоминал, как тот уверял его, что противоядие идеально исполнено. Он сказал, что ему удалось поместить его в бутылку с отравленной медовухой. И эти странные прятки после такой неоднозначной ночи… Логическая цепочка сложилась идеально. Он оставил растерянную Гермиону в лазарете у Рона и бросил Малфою приглашение встретиться у Плаксы Миртл. Он пришёл первым. Встал у раковины, опираясь руками на холодный мрамор. Слёзы от осознания, что Рон мог умереть, что всё, что было между ним и Малфоем, оказалось ложью, лишь хитроумным планом, чтобы добиться успеха в выполнении задания своего хозяина, что его так ловко обвели вокруг пальца, крупными каплями падали вниз, смешиваясь с водой на белом камне. — Гарри, что случилось? — блондин застыл в дверях, глядя в отражение, где Поттер стоит, пытаясь унять дрожь в руках. — Мразь! — он мгновенно разворачивается, выхватывая палочку. — Ты снова промахнулся! Это не Дамблдор сейчас в лазарете — Рон случайно выпил твой яд! Малфой бледнеет, делает несколько шагов вперёд, протягивая руку, чтобы прикоснуться, но замирает, наблюдая, как палочка поднимается прямо туда, где сейчас бешено стучит его сердце. — Это невозможно… Яда давно нет… Мне очень жаль, Гарри! — Заткнись! — шипит Поттер сквозь зубы. — Закрой свой лживый поганый рот! — Драко дёрнулся, как от пощечины. — Я больше не намерен слушать твои сказки! — чудовище внутри Гарри рвёт и мечет, кружа на когтистых лапах, готовое в любой момент вырваться на свободу. — Ты едва не убил сначала Кэти, а сейчас и Рона! Конечно, тебе жаль, Малфой! Ведь профессор Дамблдор ещё жив! — Но я не… Как бы я смог? Как бы я смог обмануть тебя? Ты же всё знаешь обо мне… — тот почти плачет, просительно протягивая руку, но не решаясь сделать шаг ближе. — Это не я, Гарри, поверь, почувствуй! Монстр внутри Поттера услужливо напомнил, что тот Малфой, которого он знает, в ответ на такие слова закрылся бы надменным безразличием и никогда не стал бы оправдываться. Так что вся эта растерянность и мягкость — очередная уловка, чтобы добиться своего. Вот только Гарри не учитывает, насколько уязвим стал этот заносчивый засранец, раскрыв ему своё сердце; насколько каждый день нуждается в нём, чтобы не терять веру в лучшее, насколько сильно он боится своего будущего. Гарри не понимает, что сейчас Малфой видит в нём свой единственный шанс не только на счастье — в момент смертельной опасности, а от обвинений Поттера веет именно ею, не до романтической шелухи, — но и на жизнь вообще, так что нет смысла в мнимой гордости и аристократической выдержке. Он поставил на Избранного всё, что у него было, в этом самом туалете несколько месяцев назад. И сейчас Избранный от него отказался. — Мне всё равно, как ты это сделал! Как ты убедил меня… Ведь никакой связи, может, даже и нет! Я уже ничего не знаю! — в бешенстве кричит, рычит Поттер, теряя рациональное зерно в мыслях, потому что зверь внутри требует крови. В этот момент Драко внезапно срывается к нему, хватая Гарри за руку, в которой была до белых костяшек зажата палочка. Яркий, бледно-жёлтый свет, совсем как те нарциссы, что покорили Поттера своим сиянием, хлынул от их ладоней, ослепляя парней. Драко пытается пробиться сквозь гневный туман, отчаянно, почти умоляя: — Я люблю тебя, Гарри! Но Поттер настолько поглощён своей яростью, что с силой швыряет его от себя: — Ненавижу! — что есть силы кричит он. — Ненавижу тебя!!! — Гарри! — Драко звучит безжизненно и глухо, из его глаз уходит надежда и, кажется, сама жизнь. Но бравый честный гриффиндорец этого не видит: его чудовище, довольное таким потоком чёрной, разъедающей душу злости, смело машет хвостом, подталкивая к ещё более ужасным действиям, затмевая разум. — Убью… — выдыхает Поттер и взмахивает палочкой. — Сектумсемпра! Драко падает на пол, из его груди толчками выплёскивается кровь, и Гарри внезапно понимает, что не может дышать. Ему больно, по груди словно прошлись раскалёнными розгами, а ещё Драко, кажется, умирает. Его оглушает визг Плаксы Миртл, и он теряет сознание. В себя он приходит оттого, что Гермиона безжалостно лупит его по щекам, сотрясаясь в рыданиях: — Ты убил его, Гарри, ты его убил!!! В этот момент он не понимает, где он, и удивлённо смотрит на девушку, но потом грудь снова опаляет дикая боль, и он корчится от неё, не в силах терпеть. На грани видения ему мерещится жуткая чернота, и, когда он слышит голос Снейпа, не удивляется. Он знал, что это его мантию он заметил краем глаза, но сознание всё ещё заторможено. — Что здесь произошло?! — он бросается к Драко, на ходу накладывая нужные заклинания, но его взгляд требовательно впивается в Гермиону в поисках ответа. — Я не знаю, профессор. Когда я зашла, Драко… — она всхлипнула и закусила губу. — А Гарри был без сознания. — Мистер Поттер, ваша версия? — он продолжает исцелять Драко, но глаза его теперь устремлены на Гарри. Тот уже открывает рот, чтобы прохрипеть признание, но слышит в голове: «Ни в чём не сознавайся. Молчи, Поттер!» А потом там так стремительно пустеет, что Гарри подрывается, преодолевая дикую боль в груди, чтобы прикоснуться к Малфою. Его рука в крови, и она ледяная. Но Гарри облегчённо понимает: живой. — Я ничего не помню, профессор Снейп. Я ничего не помню. Простите… Их обоих доставляют в лазарет, где отвратительно шумно от рыжего семейства. Драко без сознания, и оттого, как Гермиона с мёртвым лицом сидит между его койкой и койкой Рона, у Гарри все внутренности сворачивает в тугой узел. Боль от расплавленных розг уже прошла, и мадам Помфри только разводит руками: — Вы в полном порядке, мистер Поттер, думаю, это просто обморок от переутомления… Она разрешает Гарри встать и возвращается к больным. Но впервые в жизни ему не хочется покидать больничное крыло. Впервые в жизни он хочет остаться. Не для Рона. Для Малфоя. Ему снова больно, точнее, теперь он позволяет себе чувствовать эту боль. Другую боль. Драко предал его. Он использовал его, вытерев ноги о его доверие, о его чувства, но он не может перестать их испытывать. Он проклинает эту чёртову связь, не сомневаясь теперь в том, что она существует, да и не сомневался никогда. В тот момент нечто затмило его рассудок, нашептало, наплело чёрных мыслей, но в глубине души он знал, что они связаны. Он проклинает эту связь и проклинает себя за то, что едва не убил того, кто всё ещё, вопреки здравому смыслу, логике, остаётся самым близким. Самым нужным. И ему отчаянно нужно попросить прощения. Он мог решить это иначе, он не должен был… Он обязан был… В голове роится миллион мыслей, последней из которых звенит та, что требует у магии встречи с Драко в той, другой реальности. И магия откликается. Он не сразу понимает, что это сон. Он всё там же, в лазарете, Гермиона всё так же сидит рядом, но Драко не спит. — Это не я, Гарри, — его глаза пустые, измождённые, с поволокой боли и глубокой печали. — Я рад, что ты пришёл, хотя ты снова рушишь все уставы… — он улыбнулся, но в его улыбке нет жизни. — Ты должен поверить, что это не я. — Зачем ты лжёшь даже здесь? Что это изменит? — Драко опустил плечи. — Я ненавижу тебя, Малфой, но ведь это не правда. Я ненавижу твой поступок, но тебя всё равно люблю. Так зачем ты… Ты был таким ублюдком, хоть и кичился своим происхождением, но всё, детство кончилось, тебе не нужно больше угождать Люциусу, так зачем? Я смог бы, понимаешь, смог бы тебя защитить. И тебя, и Нарциссу! — Не нужно списывать на отца все мои грехи. Да, я брал с него пример, но каждый раз, когда я делал тебе подлость, я искренне радовался… Я не такой уж ангел, каким ты меня рисуешь в своей голове. Ты прав: я мразь и сволочь и меня не за что любить, и мне жаль, что наша нежеланная помолвка заставила тебя. Я желаю тебе счастья, Гарри, правда. Но я не успел совершить ни одного доброго поступка, кроме, пожалуй, выбора, который сделал, став на твою сторону. И этому выбору я всё ещё верен. Именно поэтому ты должен поверить, я влил противоядие. А теперь иди. Когда я очнусь, мы оба сделаем вид, что чужие. А потом я вернусь в мэнор и вместе с крёстным мы будем пытаться склонить чашу весов в твою сторону, чего бы нам это ни стоило. А когда Грейнджер найдёт, как разорвать помолвку, всё закончится между нами окончательно. Иди, Гарри. Только… — он протянул руку, и Поттер тут же схватил её, как самое ценное в своей жизни. — Ты помни, что я на твоей стороне, что я до конца жизни буду на твоей стороне. — Я чуть не убил тебя, а ты клянёшься мне в верности… Драко… — Иди, — с силой в голосе сказал Малфой, и Гарри вытолкнуло из сна. Реальность встретила его ощущением чудовищной фрустрации от пронзительной пустоты в руке, где за секунду до этого было живое тепло Драко. Гермиона сидела у кровати Рона, глядя на свои руки. Ещё несколько минут полежав, оставаясь в полном непонимании и оцепенении, Поттер поднялся. Его душа была порвана в клочья, такого раздрая он не ощущал с момента смерти Сириуса, и ему бесконечно нужен был друг. — За что? — девушка прохрипела неожиданно, будто год не разговаривала до этого вопроса. — За что ты его проклял? И как ты мог использовать непроверенное заклинание? Я подслушала Снейпа под твоей мантией, когда он пытался допросить Плаксу Миртл. Она ничего не может рассказать, на помещение было наложено какое-то заклятие тайны. Откуда ты его вообще знаешь? — её речь непривычно прыгала с одной темы на другую, делаясь почти бессвязной. Гарри понимал, что подруга имеет право на все эти вопросы, и что он был чудовищно неправ, и что он заслужил её порицание, но не мог отделаться от мысли, что она ненавидит его за то, что это Драко лежит на соседней койке, а не за то, каким ужасающим был его поступок; что Гермиона переживает за Малфоя больше, чем за Рона; что её претензии личные, а не дружеские. Однако её причины не отменяют её права на ответы. И Гарри их дал. Он рассказывал всё: как вычитал заклинание в учебнике; как они научились входить в сны друг друга; как они встречались, чувствуя, что всё выходит из-под контроля, чтобы подарить друг другу минуту тишины; как Малфой его предал; как он всё ещё не понимает этого глупого отпирательства, если всё и так ясно; как ненавидит себя за свой поступок и ненавидит их связь за свои чувства; как он сильно хочет прекратить эту помолвку и как ему жаль, что он поверил Драко и Рон из-за этого пострадал. Он говорил так долго, что охрип, но не мог больше молчать — ни о своём чувстве вины, ни о своих чувствах к Драко, ни о своей неуверенности в собственных силах, ни о своей усталости от глупого квиддича, вечных тайн Дамблдора и угрозы, нависшей над самым близким человеком, которую он никак не может предотвратить. Гермиона слушала молча. И, когда поток мыслей бедного «героя» иссяк, она сказала: — Это непростительно. То, что ты сделал с Драко, это непростительно. Молчание, воцарившееся в лазарете, было давящим, тяжёлым, густым настолько, что Гарри снова стал задыхаться. — А ты не думал, что это Снейп дал не то противоядие? Он же всегда был у тебя виноват… Или что всему этому может быть логическое объяснение! А ты его чуть не убил! Не пробовал поговорить сначала?! — Гермиона откровенно орала. Теперь её злость разряженным воздухом вклинивалась в эту мёртвую тишину. И Гарри стало иррационально легче. Ожидание наказания хуже самого наказания. Девушка выплёскивала своё праведное негодование, и её образ метался от разъярённой фурии до беспомощной растерянной маленькой девочки. Эта лавина из смешанных, противоречивых эмоций непостижимо целебно подействовала на них обоих, словно смывая всю недосказанность и неловкость между ними. — Я просто не могу поверить, что ты, Гарри, мог так бездумно убить человека, словно какой-то монстр… Ты, Гарри… — опустошённо, убито закончила она. Поттер молчал, понурив голову, не зная, что сказать, не зная, стоит ли вообще что-то говорить. Но последняя фраза что-то задела в нём, что-то, что не давало покоя, но до этого момента пряталось под грузом проблем и эмоций. — Тут есть ещё кое-что. Кое-что внутри меня, что подталкивало и подогревало мою ненависть… Я не оправдываю себя, но в этот раз даже прикосновение Драко не смогло успокоить это во мне… Гермиона напряглась, готовая броситься в изучение этого вопроса, но потом взглянула на постель Драко и затихла. — Если бы ты знала, Гермиона, как я противен сам себе. Я понимаю, что это гоблинова магическая помолвка создала эти чувства к Драко, но я не могу их просто выключить, понимаешь… Я знаю, что он сделал, знаю, что мне не должно быть до него никакого дела, знаю, что просто не могу его любить. Но люблю. — Не можешь?! — Гермиона была так шокирована, что забыла о своём молчаливом бойкоте. — Мне нравятся девушки, Гермиона, я никогда не испытывал даже лёгкой симпатии к парню. Я нормальный, ты понимаешь? Я не гей! — Ты же понимаешь, что мы в мире магов, а это совершенно магловское понятие? — Не важно! Я! Не! Гей! Я не могу его любить, не могу его хотеть! Не могу хотеть с ним семью! Не могу хотеть спрятать его, уберечь от всех опасностей и никому не позволить навредить ему! — он кричал, но запал его стихал со временем, привнося в интонации нежность и тепло. — Не могу хотеть видеть только его улыбку и только счастье на его лице! Я… Только из-за брачной магии меня обуревают такие чувства к нему, что я готов подставить за него голову… — его истерика подошла к концу. — Я готов жизнь за него отдать, Гермиона. И я ненавижу себя за это — за то, что, если мы не разорвём помолвку, я так и сделаю. — И ты теперь на сто процентов уверен, что это именно она? Почему? Только из-за того, что ты не гей? — Эти чувства волшебные, понимаешь. Я спрашивал у Рона, что он испытывает от поцелуев с Лавандой; это даже и близко не то, что испытываем мы, испытываю я… — Поцелуев? Так вы… вместе? — она прищурилась и злобно сверкнула глазами. — И не смей говорить мне, что это не моё дело! Не после того, как чуть не проклял его до смерти! — Нет, Гермиона, — устало выдохнул Гарри, и в сердце больно кольнула иголка, когда в памяти пронеслось сказанное Драко «сделаем вид, что чужие». — Мы не вместе. Эти моменты в прошлом… Но то, что происходило, то, что я чувствовал, совсем не похоже на обычную влюблённость. Такой фейерверк чувств и эмоций возможен только из-за магии… — Ты идиот, Гарри, — выдала девушка с абсолютным разочарованием в голосе. — Просто хронический идиот. Нашёл у кого спрашивать… У человека с эмоциональным диапазоном зубочистки. Который в придачу не влюблён даже… А то, о чём ты говоришь… Это больше похоже не на влюблённость, а на любовь… Хотя откуда мне знать… Ведь последнее время вы свою связь вполне успешно изучали и без меня… — Кстати об этом… Ты хотела… — Гермиона вспыхнула и не дала договорить: — Гарри! Боже, я никогда не думала, что скажу нечто подобное в отношении самой себя, но… Я была такой дурой! Прости меня! Может, если бы я раньше догадалась, ничего бы этого не произошло… — Ты определённо сейчас преувеличиваешь и тянешь время в придачу! — Ещё во время Тремудрого турнира девочки из Шармбатона показали нам заклинание, чтобы определить, не состоит ли в помолвке предполагаемый избранник. Французы с их одами вечной любви и романтикой на самом деле в вопросах брачных уз намного свободонравнее, чем британцы, и в своих помолвочных… — Гермиона! — Если короче, — подобралась девушка. — Я прямо сейчас могу узнать, помолвлен ты или нет. Наверняка узнать. Гарри немного растерянно на неё глянул и несмело кивнул, но, как только она потянулась за палочкой, в лазарет зашёл профессор Снейп. — Мистер Поттер, я вижу, вашу упрямую однокурсницу мадам Помфри так и не удалось выгнать? — Гермиона гордо вскинула голову. — Пройдёмте со мной. А вы, мисс Грейнджер, попрактикуйтесь в Заглушающих чарах и ваших глупых девичьих заклинаниях на господине Уизли. Уверен: он точно ещё не успел совершить подобную глупость, как помолвка с мисс Браун, хотя кто знает… Гарри облегчённо выдохнул, поняв, что, несмотря на иссякшие чары приватности, Снейп не услышал весь их разговор, и поднялся. Они не ушли далеко. Профессор остановил парня у приметного старого кабинета, где они с Драко иногда проводили время наедине. Ни слова не говоря, он попытался использовать легилименцию, чтобы узнать, что произошло в туалете Плаксы Миртл, и Гарри уже приготовился к тому, как в его голове начнут всплывать воспоминания, но всё подёрнулось туманом. Снейп попробовал снова, но результат был тем же. Несмотря на то, что Поттер испытывал к Малфою сейчас более чем смешанные чувства, абсурдное доверие в том, что их тайну нельзя выдавать, было непоколебимо, и он виновато пожал плечами. Мастер Зелий и преподаватель ЗоТИ увидел лишь, как Гарри плачет у зеркала. — Не думал, что у вас к мистеру Уизли такая нежная привязанность, чтобы лить по нему слёзы, — не преминул вставить шпильку Снейп и бросил, — Вы можете идти. Гарри остановился в нерешительности перед дверью в лазарет. Зачинался рассвет, скоро все поспешат на завтрак, но зайти в комнату, где он подтвердит наконец то, что и так знает, было страшно. Но это было лучше, чем сбежать сейчас, а потом маяться, так и не увидев Драко до самого ужина. Он действительно верил в то, что сказал Гермионе: да, он хотел бы, чтобы настоящие чувства в его судьбе были именно такими, но, видя, как слизеринец осторожно и ненавязчиво проявлял к нему своё отношение, не был уверен, что вообще умеет так любить. Дамблдор, конечно, был уверен в обратном, но иногда Гарри казалось, что всю любовь, что в нём жила, он уже истратил на Квиррелла. Когда он зашёл всё же в лазарет, Гермиона как-то странно на него посмотрела. Гарри было интересно, что такого успело произойти за эту неполную четверть часа, но он не успел задать вопрос. — Ты ведь сам себе противоречишь, Гарри! Ты говоришь, что знаешь, что эти чувства навязаны тебе магией, но ненавидишь за них себя. Ты говоришь, что знаешь, что, по сути, если немного глубже посмотреть на твои слова, Драко не за что любить, но боюсь: ты сам в это не веришь. Ты не веришь себе и в себя, вот какой я сделала вывод из твоей отповеди. — Да просто сделай это уже, — выкрикнул Поттер, не в силах больше терпеть. Его так испугали слова подруги, что он потерял самообладание. Девушка хмыкнула в ответ и потом добавила: — Это не помолвка, Гарри! Ты влюблён в Драко Малфоя! И это твои чувства! — Нет!!! — прохрипел Поттер, хотя ему казалось, что от его крика проснётся весь замок. Это отрицание звенело в ушах, мир закружил вокруг него, и ему пришлось ухватиться за столик, чтобы не упасть. Гермиона снова хмыкнула и пожала плечами. Потом взмахнула палочкой, и вокруг Гарри возник лиловый кокон, который развеялся спустя всего секунду. — Видишь? — Поздравляю, Гарри, ты не помолвлен! Вы мне потом расскажете, когда и почему для вас Хорёк стал Драко, но я тут очень много открытий совершил… В основном о себе, но главное, что вам сейчас стоит услышать: я здесь оказался не из-за него. Я сам виноват. Оба гриффиндорца уставились на Рона, который приподнял голову, и одновременно с осуждением и сожалением смотрел на них. — Рон, как ты? — первой отмерла Гермиона. — Как много ты слышал? — задал свой вопрос Гарри, не успев переварить новость, которую преподнесла ему подруга. — Достаточно, чтобы понять, что был ужасным другом. Если бы мы по-прежнему общались, никого из нас здесь не было бы. Но и вы хороши! — Для начала, что ты имеешь в виду, говоря, что сам виноват? — Гермиона взяла деловой тон, стараясь выглядеть как обычно. Она была пристыжена и не понимала, как давно их друг очнулся и как много понял о её отношении к Драко, поэтому она решила пойти в наступление. — Меня отвлекла Лаванда, и я не рассказал вам, что подслушал разговор Малфоя с кем-то. Они говорили про яд, и я… я превратил содержимое фиала в воду. — Со мной. Драко тогда говорил со мной, — сказал Гарри, потирая уставшие отчего-то глаза. — Прости, Гарри, что нарушил ваши планы, какими бы они ни были, но и ты меня пойми: я и в страшном сне представить не мог, что вы с Малфоем можете быть заодно. Я думал, что спасаю кого-то… Гарри и Гермиона оба молчали, не зная, что сказать, потому что обоих обуревали совершенно противоречивые чувства. И если девушка по мере осознания злилась всё больше, готовя длинную обвинительную речь о том, что Рон ушёл с головой в свою Лав-Лав и перестал думать предназначенным для этого местом, то Гарри совсем побледнел. Его широко распахнутые глаза смотрели словно вглубь себя, губы искривились так, будто ему приходилось терпеть невыносимую боль. Он замер и, кажется, даже не дышал. Гермиона уже набрала воздуха в лёгкие, чтобы начать свой менторский монолог, когда Рон воскликнул: — Гарри, что с тобой? — он постарался сесть на кровать, когда Гермиона перевела взгляд на Поттера и прикрыла рот рукой, увидев, как тот изменился за последнюю минуту. Область вокруг глаз впала и подёрнулась дымкой, а кожа стала не просто бледной, а практически полупрозрачной. Гермиона приблизилась, чтобы дотронуться до него, и отшатнулась. Она узнала то самое свечение, что исходило от парней при прикосновении; оно было бледным и исходило от всего тела, пробиваясь сквозь одежду. Светильники в лазарете, несмотря на глубокую ночь, зажглись во всю мощь, и отовсюду послышалось мелкое дребезжание склянок на тумбочках больных, с каждой секундой становясь всё громче. Сейчас и Рон с Гермионой почувствовали на себе давящее воздействие чужой магии, от которого становилось трудно двигаться или даже сделать глубокий вдох. Они моментально заледенели, и Рон попытался натянуть одеяло повыше. — Не надо, Гарри, пожалуйста. Всё хорошо, слышишь, не делай этого… — послышалось едва слышно, голос Малфоя был слабым и сиплым, он едва мог приподнять голову от подушки. Умница-Гермиона тут же подхватилась. — Рон, ты можешь встать? Помоги мне! — парень подскочил с кровати, хотя через несколько активных движений его энтузиазм поутих, но он всё равно добрался до друга и посмотрел на девушку. — Давай, нужно перенести Гарри ближе к Драко! — они приподняли Поттера под руки и аккуратно обвели вокруг кровати, чтобы посадить на стул рядом с койкой Малфоя. Тот лежал, пытаясь открыть глаза, тяжело дышал и, кажется, что-то говорил, но с едва шевелящихся губ не срывалось ни звука. Гермиона, не до конца понимая, что делает, взяла Драко за руку и вложила её в безвольную ладонь Поттера, лежащую на его колене. Несколько секунд ничего не происходило, а потом тёплое, мягкое сияние, будто солнце, осветило лазарет. Глаза Гарри закрылись, темнота вокруг них стала развеиваться, он судорожно вздохнул и сжал свои пальцы; а потом вдруг опустился на колени, уткнулся лбом в их сцеплённые руки и прошептал: — Драко… Прости…