Отпуск

FLASHBACK Только через двое суток, во всё время которых дожди продолжали идти, лишь иногда делая короткие перерывы, Рейх добрался до дома. Почти добрался, осталось до самого здания доехать. Холодная мерзкая погода сопровождала его весь путь. Беспрестанный ливень размыл землю в грязь, которая уже просто не могла впитывать лишнюю воду, из-за чего образовывались огромные лужи. Колёса Мерседеса-Бенца, что был сделан под военный манер без всяких окрас, еле катили по бездорожью, в баке заканчивался бензин, а дождь мешал увидеть за стеклом хоть что-то. Мужчина напряжённо сжимал руль, чувствуя боль в руке и животе, которую подгонял голод. Иногда он поглядывал на датчик уровня топлива, пытаясь просчитать, сколько ещё сможет проехать, и каждую минуту в голове повторялась мысль: «Сейчас она остановиться. Ну вот ещё чуть-чуть и она заглохнет». И только ему стоило забыть об этом и немного расслабиться, как тут же, будто назло, машина останавливается. Мотор намертво замолк, погрузив всё в тишину безлюдной местности, которую заполнял уже надоевший шум ливня с грозой, и только свет фар внушал какую-то надежду. До второго дома осталось немного и несмотря на то, что его окружал лес, к нему есть подъезд для машин, о котором знало лишь трое, включая самого Рейха, но теперь он был ни к чему, ведь придётся идти пешком. Это злило ещё больше. Щенок на заднем сидении, что до этого лежал, видя всё это дело, удивлённо поднял голову. Да, они всё ещё вместе и у безымянного пса, кажется, и в мыслях не возникало сбежать. Ночное небо протяжно прогромыхало. Рейх тяжело вздохнул и обернулся к питомцу. — Что ж, пошли. Взяв того на руки, нацист, немного сомневаясь, вышел из машины, закрыв за собой дверь. Одежда почти сразу начала промокать, но он уже привык к этому. На секунду небо осветила белая вспышка молнии, вслед за которой поступил угрожающий раскат грома. Не медля, Рейх направился вдоль хорошо знакомого ему маршрута. Подошва обуви попросту липла и вязла в грязи, но он старался не обращать на то внимание. Благо расстояние осталось небольшое и совсем скоро он добирается до своей цели. Кругом была непроглядная тьма и лишь вспышки в небе на момент позволяли что-то увидеть. Шустро взбираясь по деревянным ступенькам, старость которых выдавал неприятный скрип, и оставляя за собой следы, Рейх подбегает к двери. Тут, конечно, никого не бывает, но на всякий случай дом был замкнут на ключ и в дополнительных целях безопасности ариец не таскал его с собой. Ключ находился здесь же. Присев и вытащив со стены небольшую дощечку, мужчина сунул руку в пустоту, что находилась за ней и без трудностей достал оттуда нужную вещь. Вставив дощечку обратно, он встал и как можно скорее открыл дверь. Зайдя, Рейх, наконец, отпустил щенка и тот, оказавшись в новом месте, не знал, куда податься, словно стесняясь, попав в гости, но нацисту было не до того. Уставший, промокший и раненый, собственно, как это бывает обычно, он доходит до телефона в гостиной — комнате, которую с гостями связывает одно лишь название. Опершись здоровой рукой о покрытую слоем пыли поверхность комода, удерживая ослабшее тело, он взял трубку, ввёл на номеронабирателе нужные числа и приложил к уху, ожидая ответа с той стороны. В то же время, в доме, теперь принадлежащему только Германии, раздался звонок. Швейцария, что уснул в кабинете Рейха возле телефона, каждый божий день ожидая того самого звонка, как это было приказано в письме, резко поднялся с перепугу и, ещё не успев толком очнуться, сразу снял вызов, чтобы шумная трель звонка не разбудила Геру. — Да? — сонно, но и взволнованно начал он, потирая глаза. — Ты знаешь, что делать. На том конце провода сразу положили трубку: подробности по телефону ни к чему, особенно после тех прослушек, тем более, что Швейцария и так был детально ознакомлен с планом действий. После этих слов он мигом пришёл в себя и тут же в спешке сорвался с места. Идя к дивану, попутно расстёгивая все ремни и снимая с себя мокрый пиджак-куртку, Рейх вздохнул более облегчённо: наконец, всё снова шло по, пусть и малым, но его задумам. Сев на диван, он поднял взгляд к потолку, думая над тем, что на этом их совместная жизнь с Германией завершилась и они больше не увидятся. Грустно, но он давно готовил себя к этому. Проходясь взглядом по поверхностям старых стен, голову посетила мысль, что здесь не помешал бы ремонт, свободного времени у него на это теперь будет более чем достаточно. Вокруг было темно, что также наводило на то, что стоило бы запустить электрогенератор, который находится в одной из комнат подвала, но нацисту так не хотелось вставать. Однако придётся, ибо неосторожное передвижение по такому дому может травмировать ещё больше. Через почти полчаса к зданию подкатила машина. Сквозь окна с белыми шторами пробился свет фар, ненадолго осветив комнату. Быстро выйдя из авто, Швейцария перебегает к порогу и хотел было, как культурный человек постучаться, но дверь оказалась открыта и, словно крадясь, он зашёл внутрь. Тут же к нему подбежал щенок, что вызвало удивление и улыбку, хоть и не лишало тревоги. — Хах, вот уж неожидал, — в полуголос сказал мужчина, обходя пса. Обнюхав пришедшего, тот вмиг где-то скрылся и Швейцария вернулся к причине, по которой прибыл сюда. — Рейх! — Здесь я… — не особо охотно откликнулся ариец из-за усталости и какой-то обиженности. Генератор уже давно приведён в действие, но свет во всём доме был выключен, кроме лишь одной тусклой настольной лампы в гостиной. Швейцария пошёл на слабый свет, что исходил из прохода открытой настежь двери. Слегка неуверенно, он зашёл в комнату, встретившись взглядом с Рейхом, состояние которого оставляло желать лучшего. — С возвращением, что ли, — начал он, приближаясь к хозяину дома, что только кивнул в ответ. — Как ты? — Бывало и получше. — Да, выглядишь не очень. Видно, тебя там изрядно потрепали, — по взгляду Рейха стало ясно, что он не желал слышать упоминаний о той каторге и Швейцария сменил тему. — Так, что мне делать? — Пока что будь добр, посмотри, что с моей рукой. Кажется, у меня вывих в части локтя, — ответил он, высоко закатывая рукав рубашки. — Ох, Боже! Да, я сейчас. Тот осмотрел руку и предположение нациста подтвердилось. — И сколько ты так? — Сложный вопрос. Дня четыре, может. — Может меньше? — Скорее больше, — сказал Рейх, на что Швейцария неодобрительно вздохнул. — Всё так плохо? — Нет, но могли возникнуть осложнения. Такие травмы следует исправлять сразу, но, кажется, обошлось. — Помочь сможешь? Швейцария неуверенно кивнул в знак согласия. Тут же он встаёт и отходит на шаг, немного выпрямив руку нациста. — Сейчас вправлю. Если что, прости. — Что значит «если…» — он не успевает договорить, как вдруг тот рывком дёрнул руку, от чего там что-то звучно хрустнуло. В доме раздался крик, а после и ругань. — Чёртов ты подонок!!! Ах, ты тва-а-арь! — орал Рейх, завалившись на диван от боли, из-за которой даже выступили слёзы, но его друг лишь улыбнулся, бережно продолжая держать конечность. — Чтоб тебя! Убил бы, — и закончил глубоким вздохом, прикрыв глаза рукой. — Чш-ш. Это уже закончилось. Я сейчас забинтую, но потом постарайся ею много не двигать, иначе то, что я сделал окажется напрасным. — А ты умеешь дать надежду на исцеление, — с сарказмом ответил ариец. — Только где ты бинт возьмёшь? — С собой привёз. Так и знал, что пригодиться, — с улицы вновь раздался протяжный гром, напоминая о неприветной погоде, что там находится. — Эх, ладно, придётся выйти. Сейчас приду. Дождь заставлял передвигаться перебежками, поэтому Швейцария сделал это быстро и, вернувшись, сразу принялся за работу. — Ну и угораздило же тебя. — Если бы ты мне помог, этого можно было бы избежать. Словив на себе его не очень довольный взгляд, Швейцария отрицательно покивал, опуская голову, продолжая туго обматывать руку своего «пациента». — Рейх, мы это уже обговаривали. Я не хочу тебе перечить, но идти против кого-то тоже не могу, — он заканчивает своё дело и замечает, что нацист всё также продолжает смотреть на него, словно сверля тем взглядом. — И только попробуй меня насильно притянуть, я вооружён с ног до головы. — Вот хоть бы раз и применил своё оружие. — Оно для защиты, а не нападения, я уже неоднократно говорил тебе об этом, — он выпрямился и отошёл на пару шагов, собирая оставшуюся ленту бинта. — Ну вот и всё. Нацист вздохнул, уже в который раз поняв, что его собеседника никак не переубедить перейти на путь войны. Хотя в этом уже и смысла особо нет. Всё уже проиграно. И Рейх поблагодарил его за оказанную помощь. После он приподнялся, потянулся к стоящей рядом, небольшой тумбочке и достал из верхнего ящика сигарету, которая, как и ещё несколько, были наполовину высунуты из открытой пачки, лежащей там. Садясь, Рейх зажал сигарету в губах и начал обыскивать карманы: где-то там, помнится, завалялся коробок спичек, который уже наверняка отсырел, учитывая, сколько раз одежда промокала. Долго искать не пришлось. Швейцария лишь с неким удивлением молча наблюдал за его действиями. Нацист чиркнул спичку о бок коробки, но ничего не произошло. Ну, конечно. Однако ради интереса решил попытаться вновь. Снова резкий вшорх и, на удивление, огонь всё же вспыхнул. Бросив коробку на столик, мужчина подкурил сигарету и, тряхнув рукой, потушил спичку, после чего также отправил на столик и откинулся на спинку дивана, облегчённо выдыхая белый дым, словно на этом жизненные проблемы его больше не касаются. На самом деле, курил он крайне редко и за долгие отрывки времени организм отвыкал, забывая, каково это, из-за чего каждый раз был подвержен на кашель, который он умело сдерживал. — Так, стоп! — не выдержал гость, видя его в таком состоянии, и в недоумении с возмущением нахмурил брови. — Ч-что ты делаешь? Не поворачивая головы, Рейх перемещает равнодушный ко всему взгляд на собеседника, удосужившись на одно слово-вопрос: — Что? Тот удивлённо пожал плечами и слегка развёл руки по сторонам. — Не знаю. Кто-то же был против курения, — с наигранной интонацией произнёс Швейцария. — Я делаю это не так часто, чтобы у тебя возникал повод для волнения. — Волновать это должно тебя, — в ответ тишина и он с грустью вздохнул. — Ладно, чем-то ещё могу помочь? — Можешь, но об этом я скажу тебе позже. А сейчас возвращайся к Германии, его опасно оставлять одного, тем более, когда он ночью не спит. — Почему ты думаешь, что он не спит? Когда я уходил, всё было тихо. — Потому что я знаю его как никто другой. — Нацист сделал ещё одну затяжку и встал. — К тому же, какой ребёнок будет спать в такую грозу? До этого не трудно догадаться. — Так, я скажу Германии, что всё хорошо? — Нет. Услышанное повергло Швейцарию в изумление. — Но… — Я мёртв для всех. И даже Германия должен так считать. — Но, Рейх. — Не выводи его до тех пор, пока СССР не станет, ждать там недолго. — Но что я скажу ему? Рейх подошёл к другу. — Скажи… что я люблю его. END FLASHBACK Утро в офисе выдалось со своими разборками. Сложив руки, Украина ходил со стороны в сторону неподалёку от дверей пустующего кабинета Германии и смотрел в пол. Он явно был чем-то озадачен, да так сильно, словно решал в голове трудное математическое уравнение. — Зря ждёшь. Его месяц не будет, — вдруг произносит Россия, подходя к тому, что до этого просто шёл мимо. — Ну, во-первых, не месяц, а пятнадцать дней. Во-вторых, никого я не жду. Триколор протягивает к нему руку. — Тогда пошли? Держава удивлённо посмотрел на Федерацию и, давая тому без слов понять свой отказ, холодно сжал сложенные руки ещё крепче. Это немного разозлило Россию, ведь он привык, что всё всегда было по-его, а если и нет, то он этого обязательно добивался; в частых случаях, добивался буквально. — Украина, — голос звучал несколько раздражённо, но это нисколько не спугнуло названного. — Прекрати. Решать. За меня. Поначалу дружелюбно протянутая ладонь теперь злостно сжалась в кулак, но Россия опускает руку. — Не ждёшь своего друга, тогда зачем же ты здесь стоишь? — Хочу и стою. — Нет. Хотел бы ты спрятаться от всех, выбрал место понадёжней, но ты стоишь на виду. Ты ждёшь Канаду, ведь так? — Я тебе уже ответил. — Ты с этим… — русский не находит подходящего слова и просто продолжил. — Вовсе начал самовольничать, совсем от рук отбился. Украина трудно выдохнул и, внимательно выслушивая возмущения, помалу кивал головой, мол: «Да-да, конечно». Когда триколор закончил говорить, он просто развернулся и продолжил ходить. — Ох, ну ясно. Ну и жди. Федерация быстро покидает коридор и держава останавливается, удивлённо обернувшись ему вслед. С чего это он вдруг так легко сдался? Хоть бы с Канадой не пересеклись… Лес заливался в щебете птиц, дополняя его приятным шумом листвы, что был хорошо слышен через открытые окна. Плавно отходя от состояния глубокого сна, Германия неспешно открывает глаза, но внезапно нахлынувшее волной, словно окатив холодной водой, воспоминания вчерашнего дня, конечно, если это всё было правда, заставляет его резко проснуться и вскочить с нагретого места. — Тише-тише. Что-то наснилось? — слегка насторожившись, спросил приятный немцу голос. Германия повернулся и мигом успокоился, видя стоящего у входа в комнату Рейха, что опёрся плечом о дверную раму и бесшумно мешал в чашке кофе, аромат которого быстро разнёсся помещением. Триколор облегчённо выдохнул. — Нет, просто… я подумал, что это всё — наша встреча, была лишь моей галлюцинацией, — неуверенно произнёс он и неожиданно для себя обнаружил, что этой ночью ему не снились кошмары, ему вообще ничего не снилось. Он впервые уснул на такое долгое время, ведь обычно просыпается намного раньше, может, смена обстановки повлияла или что-то по-значимей. Вдруг немец удивился собственной случайно пришедшей мысли. — Эм… Ты следил за тем, как я сплю? — Нет, я только зашёл, а тут вдруг такое. Ты постоянно так подрываешься? — Ну, честно говоря, последнее время у меня только так и получается… Который уже час, интересно. Германия сразу поднял левую руку, где находились часы, и посмотрел на циферблат, но тут его лицо стало выражать лёгкое недоумение, сопровождающееся разочарованием: ни одна стрелка не двигалась, часы остановили свой ход. Он не мог в это поверить. Ладно бы там были батарейки, что разрядились, но нет, это механические часы, а значит, они сломались; так ещё и излюбленные триколором за долгое время. Вот так, что-то получаешь, а что-то теряешь. Но Германия и не думал их снимать. Последнее время, которое они указывали: одиннадцать пятьдесят четыре, вероятно, ночи. — Сейчас полдесятого, — сообщил нацист, поняв, что тот не способен ответить на свой же вопрос, и заставив его вернуть всё внимание на себя. — Там на столе завтрак, если хочешь. Я на кухню, пока что. Не дожидаясь ответа, Рейх сразу отстранился от стенки, обернулся и ушёл. — Спасибо… — тихо и в какой-то степени удивлённо произнёс триколор. Он вновь глянул на часы, будто надеясь, что они сами починятся и, не обнаружив ничего, поднял взгляд к двери. Пустые надежды. Всё равно, что каждые пять минут заглядывать в холодильник, думая, что там что-то изменится или появится. Желание сейчас было одно — почистить зубы, и триколор встал с дивана, отправившись в комнату, где лежал его рюкзак. После привычных утренних процедур, в том числе и завтрака, Германия с Рейхом ненадолго остались на кухне. Общаться сегодня стало куда проще, словно никаких долгих разлук не возникало, хотя некая осторожность в их диалогах всё же заметно присутствует. Подперев рукой голову, немец задумчиво смотрел в окно, откуда пробивался яркий солнечный свет, так что в его лучах было видно редкую пыль, витающую в воздухе. Нацист же, что достаточно насмотрелся на эти леса и со скуки изучил чуть ли не каждое дерево, любовался гостем. Это было даже непривычно, но не могло не радовать. Стоя возле духовки, напротив которой Германия и сидел, он иногда поглядывал по сторонам, но его внимание всё равно, словно магнитом, притягивалось к триколору. Тот прекрасно замечал это, хоть Рейх особо не скрывал своей заинтересованности, но не придавал этому значения. Однако вскоре не выдержал. — Уже долго смотришь на меня, — сказал он, разорвав тишину, продолжая сидеть в том же положении. — Нельзя на сына посмотреть? — Германия перевёл на него свой взгляд, а после повернулся, словно ожидая продолжения. — По сравнению со мной, ты идеален. Такой добрый, терпеливый, хорошо контролируешь злобу. А эти голубые глаза, мечтал о них. Ты не очернён, в отличии от меня. — Ну, — триколор опускает светлый взгляд к чашке, что осторожно начал крутить то влево, то вправо. — Они не такие уж и голубые, да и не сказал бы, что я хорошо всё контролирую. Увы, не могу согласиться. Германия шмыгнул носом, видимо, вчерашние падения в ледяную воду и прогулка по холоду не желали уйти бесследно. — Я ведь сказал: по сравнению со мной. Так-то никто не идеален. Невозможно соблюдать все правила. — Почему ты постоянно недоговариваешь? — Я этого не замечаю. Может, чтобы оставить в диалоге некую загадку и ты, как собеседник, был в нём заинтересован. — Нет, ты что-то скрываешь. — Ну, я ведь нацист, — усмехнулся Рейх, пытаясь этим оправдаться, но Германию такой ответ не устраивал. Слишком много от него постоянно что-то скрывают. — Пойдём лучше во двор, не люблю в четырёх стенах сидеть. Рейх неспешно отправился к двери. Поддержав его мысль, немец безоговорочно встал со стула и, взяв чашку с недопитым, уже давно остывшим, чаем, поспешил вслед за ним. На улице дул прохладный ветерок, но яркое солнце было сильнее него и приятно грело, не давая продрогнуть. День обещал быть жарким. Во дворе не оказалось ни одного места, приспособленного для сидения, но Германия быстро нашёл альтернативу, смело усевшись на верхнюю ступеньку и, как кот нежась на солнышке, ненадолго закрыл глаза. Задумавшись о чём-то, Рейх немного походил напротив него, а когда, видимо, всё же принял решение, тихо присел рядом с сыном и тот посмотрел на него, зная, что сейчас он непременно что-то скажет. — Куда ты шёл до того, как оказаться на той поляне? — К реке. Той, что… Ну, помнишь? — Конечно. Кстати, она здесь неподалёку, ты был не так уж далеко от цели. Хочешь, можем сходить туда? — Звучит неплохо. А где Вольф? — Бегает где-то, от того он и «волк», что постоянно бегает по лесу и всегда находит дорогу обратно. Сначала я волновался, когда он убегал, но потом привык. Германии послышался какой-то шорох и он резко обернулся в сторону чащи, откуда раздался звук. Оказалось всё очень даже безобидно: просто птичка в куст влетела, погнавшись за чем-то. — Что так насторожился, будто Империю увидел? — Это не смешно, — повернувшись обратно, ответил немец. — Но ты посмеялся. Тот показательно кивнул, не отрицая того факта, а после вернул себе серьёзность. — Меня ведь назвали в честь Империи? — Не нравится? — Да нет, я просто. — И, плотно обхватив чашку, как бы ненавязчиво спросил: — А каким он был? Помимо жестокости. Ведь что-то в нём всё-таки должно было быть, кроме этого. — Да, ты прав, должно было… Ну, он очень неоднозначен. Он мог дружить и неожиданно со всеми рассориться, что он, собственно, и сделал. Он не желал никому подчиняться и, кажется, был до жути ревнивым собственником… Ещё… — Рейху явно было трудно ответить на это и он задумался о прошлом, но вскоре поднял взгляд и вспомнил. — Он любил смотреть на небо. Говорил, что оно всегда разное и каждый день неповторимо. Ему нравилось за этим следить. Обычно, после этого он был менее злым. В нём присутствовала какое-то человечность, но, видимо, она находилась в заточении железной клетки, ключ от которой был давно потерян. — Невозможно стать плохим просто так. Вероятно, у него была на то причина. — Это прошлое, — Германия промолчал и Рейх встал со ступеньки. — Ладно, я сейчас вернусь, а потом пойдём к реке. Хорошо? — Ja. А куда ты? — спросил триколор, когда тот уже шёл к чаще. — Да так, кое-что забрать. — Пап! — вдруг позвал его Герман. Рейх остановился и обернулся, вопрошающе поглядев на того. — Я люблю тебя. Это слегка поразило нациста, может от того, что ему очень давно не приходилось слышать подобного, тем более в свой адрес, но факт был очевиден: фраза сына без промаха задела его сердце. — Ich dich auch (И я тебя). В этот момент он был искренним, однако, чтобы заставить себя произнести эти несчастных три слова, арийцу пришлось хорошенько поднапрячься, ведь он, так сказать, не привык и никогда не был приучен к светлым чувствам, что и вызвало у него трудности с ответом. На немецком хоть немного легче стало это сделать. Конечно, это было сказано не более, чем по-семейному, однако эти слова заметно выбили Рейха из колеи своей самоуверенности и он продолжил идти, но несколько медленнее, ноги словно стали ватными. Вдруг стало так хорошо. За многие года Германии, наконец, полегчало на душе, он не мучил себя воспоминаниями, тягостными мыслями, не хотел быть наедине, звуки не раздражали, а мир перестал быть мрачным. Но везде есть своё «но», что подвергает первую мысль сомнениям, порождая множество противоположных. Так было и есть всегда. Только в том и разница, что некоторые люди не страдают этим, а другие просто сходят с ума от количества разных версий одной мысли. Германию охватили сомнения и странные рассуждения. Что-то во всё это не верилось, и постоянно какое-то странное чувство, которое даже не описать словами, что появилось ровно с момента их встречи. Всё казалось немного нереальным. Ещё и эти неожиданно остановившиеся часы никак не давали покоя. Немец задумался: что, если это всё — лишь очень сильная галлюцинация, а Рейх мёртв. А если это его призрак? Или это Германия всё-таки умер и теперь находится по ту сторону реальности? Хотя это звучит ещё более безумно. Не стоит превращаться в параноика лишь из-за мыслей, не имеющих никакого подтверждения. Германия продолжал смотреть вниз, внутрь чашки, где поверхность жидкости отражала небо, а после, отгоняя от себя все те дурные мысли, поднял взгляд к облакам и с улыбкой хмыкнул. А ведь и правда, небо не повторяется. Сидеть на солнце становилось всё жарче. Быстро допив холодноватый чай, от чего он слегка стал противен на вкус, сын нациста встал со ступеньки и, отряхнувшись, направился обратно в дом. Рейх сказал, что скоро вернётся, значит, долго ему тосковать не придётся, а тем временем можно чем-нибудь себя занять. Вымыв за собой чашку и поставив на место, Германия вытер руки и решил осмотреть все комнаты и возможные закоулки здесь. Раз уж ему всё время недоговаривают, лучший способ — узнать всё самому, а, как известно, дом может многое рассказать о своём владельце. Оказалось, дом как дом, ничего особого, разве что хорошо заметно, что Рейх любил вещи своих времён, и стиль тоже. Это сначала показалось, что ничего примечательного, но, продолжая блуждать пока что малознакомыми комнатами, в мёртвой тишине одиночества, что заполнял монотонный звук стрелок старых часов и тихий скрип деревянного пола, Германия замечал всё больше деталей, указывающих на то, что Рейх не собирался расставаться с родным ему окружением. Шкафы, стулья, кресла, зеркала и много других вещей принадлежали безошибочно тому времени. Всё было так ухожено, что казалось, что вещи новые и лишь косили под старину, но мелкие царапины выдавали в них оригинал. Обойдя все доступные комнаты и даже поднявшись на чердак, на котором не оказалось ничего, кроме нескольких пыльных коробок и какой-то тумбочки, немец заинтересовался запертой дверью на втором этаже, за которой, по его мнению, находился здешний кабинет Рейха. Однако поскольку он был закрыт, то и смотреть больше нечего. На первом этаже он уже всё видел, разве что мог что-то упустить. Например, он не видал подвал, а он обязательно должен здесь быть, или даже целый этаж, располагающийся под землёй, кто знает, это же Рейх. И Германия возвращается вниз, более внимательно оглядывая каждую стену и угол. Триколор настолько увлёкся, что его действия скорее начали напоминать настоящий обыск дома. Повторно пройдясь первым этажом, напоследок Германия зашёл в небольшой плохо освещённый коридорчик и слегка простучал пол, выискивая на звук пустоту под ним. Но ничего. Так немец дошёл до самого конца, где было вовсе темно. Он даже слегка устал от всего этого, хотелось опереться об что-то, и он приложил руку к, как ему казалось в темноте, стене. Но, оказалось, там находилась незамкнутая дверь, что открылась под его весом, и Германия чуть не свалился куда-то по ступенькам вниз. Успев схватиться об настоящую стену, он успешно избегает падение, будучи уже ногой двумя ступеньками вниз. Триколор стоял в ступоре от неожиданности, смотря в пустоту, просто в чёрное, непроглядное полотно. Из неизвестной темноты потянуло прохладой и слегка сыроватым воздухом. Запах был не подвальным, а другим, указывающим на то, что там не маленькая комнатушка, а действительно усложнённое строение. Но что бы там ни было, в абсолютной тьме немец не видел даже собственных рук. Нахождение в полной неизведанности было очень неприятным и отталкивающим. Не шевелясь, он всё так же стоял, боясь даже моргнуть. Хотя, а толку? Закрыл глаза — темно, открыл глаза — и не поймёшь, открыл или нет. Однако тут его ни с того ни с сего резко начала пробирать паника. Быстро найдя на ощупь ту дверь, Германия как можно скорее выбирается обратно и закрывает жуткий спуск в неизвестность. Конечно же, он себе просто накрутил, но находиться там всё равно оказалось очень неприятно, и он с неким облегчением шустро вернулся к свету. Немец боязко посмотрел в темноту, из которой вышел, а ведь зашёл он туда, даже не заметив, всего лишь простукивая пол. Ему правда стало интересно узнать, что скрыто за той дверью, но одновременно с тем не хотелось туда больше лезть вообще. Может, как-то потом он всё же выяснит это, но не сейчас. К тому же, кажется, Рейх уже вернулся, а значит, что пора собираться.