***
Адриан заметил, что у Маринетт все время дёргается телефон, но она спешно его отключала. — Прошу, пожалуйста, проверь, что там. — Не переживай, кроме звонков от родителей там ничего нет. Агрест удивился, но чувствовал что-то другое. Пришло новое уведомление. — А ты проверь. — Хорошо. Маринетт открыла уведомление. Она была в шоке — Дюпен-Чэн быстро-быстро прыгала глазами по тексту и Агрест точно знал, что примерно так же она смотрит на него, когда он дарил ей цветы. Только сейчас это чувство она испытывала раз в сто больше. — У меня для тебя хорошая новость. Ты… Станешь папой… — она плюхалась после каждого слова, не зная, как описать свое счастье. «С ума сойти, я только могла мечтать, о том, что буду беременна от Адриана Агреста!» Новость его обрадовала, он даже почти без боли приподнялся с кушетки, поманил Маринетт к себе и поцеловал ее в губы. — Ради этого я даже передумал умирать! — черный юмор что-то лился из него и он поймал на себе укор от Маринетт: — А ты собирался? — Извини, Моя Леди, тебе нельзя волноваться. В этот же момент снова открылась дверь. От нее повеяло неестественным холодом. Улыбка Адриана в этот момент резко сменилась на оскал. Он дал знак Маринетт, сжав ее руку, что не стоит ей пока раскрывать свою личность кому попало, пока она беременна. — Тикки, трансформация. Уже Ледибаг повернулась лицом к этому человеку. Зашёл Габриэль Агрест. — Здравствуйте, мсье Агрест. — Отец… Габриэль осклабился, обнажив свои неестественно белые зубы. — Признаться честно, я был в гневе, поняв, что потерял тебя. Но сейчас я в ярости — мой сын, мой Адриан, все это время жертвовал собой, чтобы спасти это жалкий город? Жалкий и неблагодарный город? Пойми, сын, - это все тебя не достойно. — Мсье Агрест, я понимаю и разделяю ваше горе, но, простите за прямолинейность, сейчас это пустые слова. Адриан чувствовал снова эту холодность, исходящую из Маринетт по отношению к другим людям. «Она делает это, желая скрыть свою слабость, и я ее прекрасно понимаю. Ей сейчас нелегко», — подумал он. — Если бы не вы, Ледибаг, мой сын сейчас был бы дома на ногах, а не в этом казеном заведении! — он чуть не кричал. — Вам стоило раньше бить тревогу, мсье Агрест. Я просидела с Вашим сыном всю ночь не смыкая глаз. Теперь скажите, кому здесь все равно. Агрест-старший усмехнулся. — Ледибаг, отец, прошу, не ссоритесь! В том, что произошло, лишь моя вина… — Адриан прокашлялся. Перекричать их двоих было трудно. — Мне будет неприятно, если в моей кончине будут винить друг друга мои близкие люди. Маринетт и Габриэль словно не слышали его. — Что же, мне пора идти, — Ледибаг торопилась. — Близкие, вероятно, меня потеряли дома. Надеюсь, Адриан не покинет нас в мое отсутствие. Габриэль протянул руку и почему-то улыбался: — До свидания, Ледибаг! Маринетт пожала ее и повернулась к Адриану: — До свидания! Пока, Адриан! Она вышла. Габриэль окинул беглым взглядом Адриана и стал ещё более загадочным. Он заметил серебряное кольцо на правой руке сына. Прежде он не придавал ему значение, но сейчас Габриэль стал похожим на хищника, не хватало только облизнуться. — Как ты, сын?***
Маринетт зашла домой. Она не стала залетать через крышу в свою комнату, зная, что сейчас всем было не до Ледибаг и ее появление ни к чему. От резкого хлопка Сабин вскочила. — О Господи, Маринетт, ты живая! Ты не представляешь как мы за тебя переживали… Мы думали, что ты погибла, но потом появилась в интернете в сети… По правде говоря, я уже настаивала, чтобы Том подал заявление в полицию на твои поиски, но сутки ещё не прошли, чтобы бить тревогу… Я обзвонила всех и никто не знал, где ты… Маринетт не без усилий улыбнулась и крепко обняла маму. — О боже, дочка, на тебе совсем нет лица! Что случилось? — Сабин была на нервах и ее напряжённость было трудно не заметить. Она поняла, что задавать вопросы в духе: «Где тебя черт носил?!» или «Как ты так смеешь заявляться после того, как о тебе сутки ни слухи ни духу?!» лучше не стоит, тем более, Маринетт не 16. Если бы ее дочь вернулась с пьянки или мест похуже, она не выглядела так измученно. Маринетт заревела. Ей тяжело было сдерживаться при виде Адриана, но здесь ее прорвало. Ее тело обмякло и гравитация тянула ее вниз. Сабин поймала дочку и прижала к себе. — Тише-тише, ну, ну… — Мама, мне, наверное, стоит побыть одной… — Маринетт рыдала. — Но я счастлива, что наконец дома.***
Это продолжалось с неделю. Каждый день Маринетт ходила в больницу, каждую ночь Кота навещала Ледибаг. Агрест был резко против ее идеи о том, чтобы она сидела с ним постоянно, на что Маринетт всегда отвечала, что не уснет, если не убедится, что с Адрианом все хорошо. Она носила Адриану все, что он просит, (хотя он просил ее, чтобы она нормально спала), и даже больше. Иногда он подолгу беседовал с Тикки и Плаггом, познавая много тайн о мире загадочных квами и камней чудес, пока Маринетт тихо сопела в дневное время: сон как будто мог парализовать ее около Агреста. Ему казалось, что она либо постоянно спала либо постоянно бодрствовала. Плагг вечно ворчал Тикки, какой у него непутевый хозяин за пять тысяч лет, который постоянно во что-то влипает и копирует его во всем, когда Тикки напомнила ему, что он хранитель камня неудачи и какие же «благородные» поступки совершали его предыдущие хозяева и что Адриан чуть ли единственный достойный этого камня, и что не каждый может получить такую великую силу. Боже, они были бы идеальной парой, будь они людьми: такая спокойная, мудрая, уравновешенная Тикки против слегка безалаберного, ленивого, но такого обаятельного Плагга. Не зря именно они составляют равновесие вселенной. Когда с Котом Нуаром была Ледибаг, если один из них не спал, то время летело очень быстро: они постоянно рассказывали друг другу какие-то истории и смеялись, будто ничего и не было, будто все так, как и должно быть. Оба чувствовали себя на 12: так же легко и наивно, но с каждым таким душевным вечером Ледибаг было труднее возвращаться домой. Она рыдала в подушку и ей было тошно от мысли, что скоро это все кончится, не успевши начаться. Внутри все сжималось. Маринетт вставала с утра пораньше, вернее, приходила с ночной смены караула Кота, и варила все то, что помогает скорее выздороветь: супы-пюре, смузи, бульоны. Сабин, ее мама, понимающе смотрела на нее, стараясь не вмешиваться и не донимать расспросами дочь, но помогала варить пищу для Адриана, когда та засыпала перед плитой. Вокруг загадочной палаты кружила пресса, но никого не пускали; журналистам приходилось буквально ночевать в коридоре в погоне за сенсацией. Некоторые уникумы строили теории, близкие к правде, но все равно были далеко от нее. Сначала Агресту действительно будто было лучше. Однако потом его состояние резко ухудшалось: катаклизм съедал Адриана. Вне зависимости от его состояния, Маринетт всю неделю ходила без лица: она трезво оценивала ситуацию и не видела выздоровление любимого, если катаклизм наклонил Пизанскую башню, с лёгкостью разрушил Атлантиду и даже истребил динозавров, то на чудесное спасение одной человеческой жизни надеяться не стоит. Время от времени появлялись одноклассники Адриана, дабы навестить его, и ведь никто не понимал, что, возможно, Агрест проводит последние дни в этой койке.***
Маринетт не было всего три часа, но у кушетки сидела непонятная дама. Она о чем-то разговаривала с Адрианом и хихикала; Адриан старался изо всех сил показать интерес к ее персоне. Иногда в его оскале чувствовалось раздражение, но дамочку это никак не смущало. А еще она не знала, что он терпеть не мог, когда его жалели. — Ой, Адрианчик, я даже подумать не могла, что ты каждый божий день спасал Париж от опасности, жу-у-уть… Я бы никогда на такое не посмелилась, — она хихикнула. — Ох, скорее бы ты выздоровел, Адрианчик, тебя так не хватает… Хлопнула дверь палаты. Адриан оживился по-настоящему и это заметила таинственная дама. Вошла Маринетт с полным набором еды Адриану (кто как не она знала, что Адриан не любит больничную пищу) с очень уставшим видом, словно живой мертвец, с бледной кожей и почти без лица на фоне ухоженной кокетки. — Дюпен-Чэн, вход для простолюдин в эту палату в другом направлении. Дождись своей очереди, — эта дама почему-то чувствовала свое преимущество. Вероятно, привыкла всегда получать все, что хочет. Да-да, этот приторно-сладкий голос Маринетт помнит всю жизнь и презирает его. Перед ней была Лила Росси — его одноклассница и заклятый враг, которая получала все обманным путем. Хоть ее сначала раздражала Хлоя Буржуа, после Маринетт прониклась к ней и перестала презирать: в Хлое есть что-то благородное и она никогда не врет, в отличие от Росси. — Лила, прошу, отстань от моей жены, — Маринетт не успела ответить, как за нее сделал это Агрест. В ее пустых от бессонницы глазах мелькнула благодарность и удивление. — После всего того, что было между нами?! — Лила произнесла это настолько драматично, что ей не хватало упасть в обморок. — Между нами ничего не было. Ты все себе придумала настолько, что поверила в свой бред и втянула в это меня. Мне стыдно перед тобой до сих пор, что я не мог тебе отказать. Теперь, прошу, оставь нас наедине. Росси недовольно фыркнула и спешно удалилась из кабинета, показательно хлопнув дверью. Маринетт и Адриан засмеялись. — Дай угадаю: именно с ней у тебя был первый раз? — Порой мне кажется, что ты знаешь наперед меня, будто ты услышала в моей голове то, что я только собираюсь сказать. - Я, конечно, всего ожидала, но не думала, что тебя угораздит с Лилой... - она утрированно изобразила отвращение. Они снова посмеялись. — Господи, я себя чувствую с тобой так хорошо, словно я наивная влюбленная дурочка, будто мне двенадцать, и мне очень страшно. Агрест смутился: — Что в этом страшного? — Я боюсь, мое сердце может разбиться. Не из-за поступка человека, а из-за его отсутствия. — Маринетт, — он улыбнулся. — Не переживай, все будет хорошо. Ледибаг улыбнулась, но ее улыбка не сияла как раньше: она сливалась со мрачным лицом девушки. Маринетт что-то вспомнила. — Постой, ты сказал — жене??? Он улыбнулся. — Именно. — Я, конечно, очень польщена, но как я так резко стала твоей женой? — Извини моя Леди, но… Помнишь тот день, когда меня поразило? Я тебя тогда вечером пригласил на свидание, но оно, увы, не состоялось. В тот вечер я… В общем, мое кольцо держать здесь небезопасно, я чувствую, что кто-то пытается его у меня стащить, стоит мне уснуть; Плагг говорит то же самое. Если оно останется у меня, то Плагг может погибнуть, а это означает еще более ужасную катастрофу для вселенной, ведь камень удачи и неудачи образуют гармонию… — он чувствовал, как его мысли сливаются, когда он пытался вспоминать лекции квами и когда посмотрел на недоумение на лице Маринетт, поэтому решил сразу перейти к делу. Адриан снял кольцо и протянул его Дюпен-Чэн. — Поэтому, Моя Леди Маринетт… Ты бы вышла за меня замуж, не будь я сейчас привязан к этой чертовой койке и не поражен катаклизмом? Кольцо мужское, конечно, может слетать, но ты примерь… Она ахнула и взяла кольцо. — Да-да, конечно я бы вышла, смотри, смотри, Котенок, Адриан, — она показала свою правую ручку, на безымянном пальце которого красовалось серебряное кольцо и покрутила ей у головы Агреста, дабы показать, вдруг он не видит или вот-вот упадет в транс. Она выглядела как ребенок, которому показали, что от зеркала могут отскакивать солнечные лучи и показывать солнечных зайчиков на стене. Удивительно, что кольцо подошло ей прямо размеру, правда, на Адриане оно выглядело более приметным, а на Маринетт стало элегантным, сливаясь с ней. Действительно, магия. Он засмеялся. — Никогда бы не поверил, что Ледибаг выйдет за меня замуж с помощью моего же кольца Кота Нуара, а Маринетт будет носить нашего ребенка, и все это — один человек. — Двенадцатилетняя я, узнав об этом от повзрослевшей меня, либо свихнулась бы, либо подумала, что свихнулась я, — она засмеялась и прислонилась своей головой к голове Адриана. Они поцеловались.***
Адриану не спалось. Несмотря на присутствие здесь сопящего охранника (которого приставили к нему лишь на сутки), он, словно обладая ночным зрением, увидел сияющие в лунном свете голубые глаза. — Ты здесь? — Да, — издалека отозвался женский голос. — Зачем ты следишь за мной? — Вдруг ты умрешь во сне. — А зачем он, — Адриан показал на гориллу-охранника, понимая, что в темноте это слегка бесполезно, но интуитивно можно было догадаться, о ком речь, — здесь? — Он спит, я же — нет. Адриан усмехнулся: «Она не спит всю ночь, чтобы потом проспать весь день в обнимку с моей рукой. И ведь не переубедишь ее: ей мало дневных посещений и она, несмотря на все запреты, проникает сюда, ко мне, снова и снова». — Спокойной ночи!***
Маринетт по-прежнему сидела в палате. — Адриан, ты рассказал отцу про меня? Вернее про нас? — она показала на живот. Адриан ерзал на кровати. — По правде говоря — нет. — Почему? — она искренне удивилась. — Я не доверяю никому, кроме тебя, Моя Леди. Даже отцу. Она задумалась. — Я заметила, что ты холоден с ним и он с тобой тоже. — Мой отец замечательный человек. Он не всегда был таким. Отец сильно изменился после того, как умерла моя мама, — Агрест опустил голову. — Я не доверяю ему потому, что я толком не знаю его. Я его ни в чем не виню, он меня любит, правда, по-своему, и я его тоже. Дюпен-Чэн стало не по себе. — Извини, что начала этот разговор. — Ничего страшного. Я все равно о себе ничего не рассказываю, — Адриан поднял глаза. — Я боюсь: если я сообщу ему, что ты беременна, то это повлияет на твою тайну. Я еще не знаю, каким образом донести ему эту новость, но еще я хочу, чтобы ты жила в покое; я знаю, тебе неуютно, когда рядом с тобой охранники. Один уже потерял жизнь.***
За день до кончины Адриан упал в бессознание и не приходил в себя. Его тогда второй раз за все время навещал Габриэль, подменяя Ледибаг. — Моя Леди, прошу, отдохни; мой отец проследит за мной. Она покорно согласилась, но все равно не понимала: как так можно не навещать сына на грани его смерти? Адриан, хоть и шишка, казался никому не нужным как человек, кроме нее самой. Между отцом и сыном были холодные фразы. В комнате чувствовалась напряженность. — Мне становится все хуже и хуже. Катаклизм поглощает меня… Габриэль поднял бровь. — Почему ты Ледибаг не говоришь об этом? — Я не люблю жаловаться. Тем более она и так вся на нервах. Ей нельзя в лишний раз переживать, боюсь, не выдержит. — Ты мог сказать ей, что тебе нужен морфий или эвтаназия. — Тогда я бы выглядел слабаком в ее глазах. Агрест-младший резко вскрикнул. Эта невыносимо пронзающая острая вспышка и одновременно ноющая боль, следовавшая за вспышкой, убивала его. Адриану казалось, что катаклизм мог перейти на конечности и в крайнем случае на мозг. Никак нельзя было описать это ощущение: его то бросало в судорогу, то парализовало, то в жар, то в дрожь. — Адриан! — Габриэль метнулся к нему. В его глазах, несмотря на присущую ему холодность, чувствовалась тревога. — Все в порядке? — Отец!.. чувствую, недолго мне осталось… — его глаза мутнели. — Я должен был тебе сказать это раньше. Ты станешь дедушкой… Прости, что говорю это только сейчас, просто, не знал, как тебя обрадовать... Адриан отключился, возможно понимая, что больше не проснется. Габриэль в смешанных чувствах сел.***
Через какое-то время в окно залетела Ледибаг. Она выглядела немного свежее, чем когда уходила, и казалось, была в немного приподнятом настроении. Она посмотрела на кушетку и не могла ничего сказать: язык немел, заплетаясь в простых словах. — Что… случилось?! Агрест-старший отозвался. — Адриан потерял сознание. — Сколько он так лежит? — Часов шесть, полагаю. — О нет, нет, нет! — Маринетт тяжело понимала неминуемое. Она склонилась над телом возлюбленного. — Котенок, я давно должна была тебе это сказать, но не успела, когда ты еще был в сознании… я люблю тебя!.. На секунду ей показалось, Адриан слышит ее, перевернув голову в ее сторону. Возможно, так и было, и он был в сознании лишь наполовину, но его парализовало. Это звучало глупо, особенно, когда в одном помещении с тобой твой свекор. Она ненавидела себя за то, что не призналась Адриану в любви еще при жизни, наедине, когда он столько раз говорил ей это слово: «люблю!». Она жалела, что только сейчас, когда пришла домой, пришло озарение, что она ни разу не произнесла это слово при нем. Она стояла так, будто что-то тяжелое упало ей на плечи, но она как оловянный солдатик, держалась достойно. Ледибаг обернулась и тяжело посмотрела на Агреста-старшего. В ее глазах читалось: «Это все вы! Если бы не вы, если бы вы чаще навещали Адриана, он бы еще был в сознании! Глядите, что с ним произошло, причем в ваше присутствие!», но она не осмелилась это произнести. Она понимала, что это лишь случайное совпадение и вины Габриэля в этом нет. Габриэль не виноват в том, что он на работе, он не виноват в том, что получает деньги. «Деньги… родной сын дешевле денег…» Она села рядом с ним. Маринетт заговорила нескоро. — Полагаю, вы знаете? — Ледибаг погладила свой живот. От голоса Габриэля он почему-то сжимался. — Да. Не думал, что мой сын так рано станет отцом, а я — дедом, — он усмехнулся. — Надеюсь, эта информация останется конфиденциальной. Я сама объявлюсь, но пока хочу спокойно провести беременность, — Маринетт усмехнулась, понимая, что спокойно — не совсем уместное слово. — Спокойно в плане того, что я не хочу, чтобы в ближайшее люди знали, кто скрывается за маской Ледибаг. — Ваше желание для меня закон. — Вы будете объявлять, кем был ваш сын и почему он погиб? — Я не стану делать этого по той причине, по которой вы не хотите мне называться, — он поправил очки. — Скрыть будет трудно, но все же, я официально объясню, что Адриан погиб в автокатастрофе, а вы объясните, что для Парижа Кота Нуара больше нет. — Я согласна. Они сидели все это время в тишине, более не разговаривая друг с другом. Она резала уши и давила морально. Маринетт тихо плакала. В голове крутилась цитата Адриана: — Я по-настоящему буду злиться на тебя только из-за двух вещей: если ты будешь постоянно плакать из-за меня и если ты не придешь на мои похороны. Ледибаг ненавидела себя за все. Где-то рядом летал Плагг, проклинавший себя за все те плохие слова, которые он наговорил Адриану. Была бы с ним рядом Тикки, она бы остановила суету Плагга. К Адриану за это время подключили кардиомонитор, который, затаившись в тайном углу палаты, ждал своего часа. Габриэль и Маринетт молча наблюдали и слушали как линии на мониторе становились ровнее, а высокие его нотки биения слышались то через одну, то через две секунды. Его звук более разряжал атмосферу в помещении. Никто не подходил к Адриану, потому что смирились от безысходности ситуации. Они боялись навредить ему и просто ждали, чтобы со спокойной душой удалиться из помещения. Это было самым страшным на свете испытанием — смотреть, как твой близкий человек так медленно угасает и ненавидеть себя за то, что ты допустил это, заведомо зная, что твоей вины в этом нет, и еще больше убиваясь. Наконец, линии стали ровными, а звук противно заел на одной ноте. У Ледибаг и Габриэля были смешанные эмоции: будто гора с плеч, душевное облегчение, но в то же время — моральное опустошение. Они растерянно посмотрели друг на друга. — Соболезную. — Вам тоже. Тяжело, наверное, потерять возлюбленного, — его слова были издевкой, даже если сам Габриэль ничего такого не подразумевал. — А вам — сына. 4 часа утра. За окном лил дождь. Адриан Агрест умер мучительной смертью героем.