Оковы

      Злые языки говорят, что я родился в месте, похожем на окруживший меня злосчастный отель. Спешу огорчить всех завистников: нет. Я вырос в центре нашей островной столицы, в интеллигентной, образованной семье, пусть и стал ее паршивой овцой. Дома не коллекционировали разве что отрубленные головы. Мама читала всякую новомодную ерунду, а на старости лет вовсе ударилась в религию. Папа, как рассказывали, был невыносимым занудой и ответа не знал только на вопрос первичности духа и материи. Я не успел его застать. Мама вышла замуж второй раз и, когда мне стукнуло пять, спросила, не хочу ли я брата или сестру. Ответил «нет», малолетний дурак. Если бы согласился, то мать не надоедала бы внуками. Было бы на кого спихнуть ответственность.       А так я просто свалил сам, не желая слушать женское нытье. Захочу проблем — заведу собаку.       Моя фамилия — Алани. Не самая известная, но, спасибо общительной матери, я мог воспользоваться фамилией как билетом куда угодно. «Ваша матушка Розалинд Алани?» — «Да!» — «Проходите!». Я проходил. Обычная сцена. Я всегда был тенью, ничтожеством рядом с ней, самовлюбленной религиозной карьеристкой с семьей и друзьями. У меня не было ничего. Слишком ленив для работы и учебы, слишком закрыт для всего остального. Мать называла меня главным достижением; я чувствовал себя лохом, каких свет ни видывал. Чем оставалось спасаться? Иронией. Отрицанием всего. Показушной самоуверенностью.       Я робел рядом с людьми, не доверял им. Я не видел их настоящих намерений. Эйнара Четырехпалого можно надурить банальной доброжелательностью — поведусь, как маленький ребенок. Другим знать не обязательно. Для мира вокруг предназначались милая легкомысленность и доверчивость. Так легче. Так не воспринимают всерьез и не бьет по мозгам одиночество.       Какой простор для действий! Никто не подумает на простодушного глуповатого парня двадцати двух лет. Врагов и негодяев привыкли искать среди более солидных господ.       Я медленно, ловя каждый звук, спускался по лестнице на подземные этажи. Хотелось уйти. Не люблю темноту. Я обручен с ночью, а не заблеванными лабиринтами зданий без светильников. Кто знает, что может выбраться из-за угла. Не хотел узнавать. После Раскола, говорили старики, наша фауна обеднела, да что там, выродилась. Королева воссоздавала флору, чтобы мы выжили. Что могла сделать одна женщина… Никто не винил ее, но неоспоримый факт: бедность и падение города — ее наследие.       Как унизительно происходящее! Наш город, как плесень, разрастался на каком-то камне, плавающем в грязи. Шестьсот километров и шесть миллионов людей. Муравейник. Нищета рыла пещеры вглубь, а коронованные отстраивали башни. Некуда идти. Не для чего развиваться — все равно останемся на своем месте, среди помоев и развалин. Кэрлэйири недосягаем… Мысль, что я помру здесь же, ничего не смогу изменить, по меньшей мере печальна. Гигантский город, тысячи улиц и домов, но все одинаковые, серые, унылые многоэтажки, где каждый прячет скелеты в шкафу. Как без скелетов? Каждый борется за лучшее место для гроба. Крысиные бега до смерти — вот как я называл это мельтешение на улицах. Это не жизнь и даже не выживание. Какое-то бесполезное времяпрепровождение! И здесь, в отеле, оно доходило до карикатуры.       Я слышал звериный смех, лязг, звуки удара. Скрип. Играла музыка, из глубин рвался чей-то хрип, а на фоне дрожал фальцет. Люди переговаривались. Им весело. Им есть что обсуждать и с кем. Эйнар Четырехпалый не хуже.       — Бухают, жрут, трахаются, — пробурчал я. — Пошли бы почитали, деграданты.       Легко осуждать, когда все это не с кем делать. Ощущаешь себя высшей расой с другим предназначением. Например, вычищать эту погань с улиц. Подвальный балласт. Если его убрать, дышать стало бы проще и легче, но гуманизм, веротерпимость, толерантность! Поэтому мы плодим нищету и мутантов. И потому топим остальных. Барахтаться в грязи — так всем вместе!       Помню, что в тот день, когда лишился пальца и принял крещение Ночью, сбежал от матери. Проснулся и понял, что не могу жить в духоте, запретах и обязательствах. Ты должен завести семью. Ты должен внуков. Пойти на высокооплачиваемую работу. Лизать жопу начальникам. Быть вежливым. Уберись, Эйнар! Мне стыдно за тебя, Эйнар. Почему ты не улыбаешься, ты не рад подарку? Она меня до такой степени задолбала, что я собрал вещи и ушел «гулять». Потом любовался на портреты о розыске. К отцу не пошел, нет (уверен, что старик помер), а больше… а больше не к кому. Я пробродил весь день по улочкам города, а к вечеру встретил ту шлюху, из-за которой весь сыр-бор. Признаться, до встречи я готов был вернуться; пустив кровь, понял, что нашел занятие. Убирать грязь с улиц. Я закапываю себя в грехах, убивая, но делаю это во благо — кто, если не я? Мне нечем гордиться, кроме темного самопожертвования ради всеобщего благоденствия. Моя жизнь настолько бессмысленна...       А тут — настоящая помойка, апофеоз разврата и падения человека. Я боялся не только испачкаться, я боялся не только подцепить вирус, я боялся заразиться душевной грязью. Я ненавидел спиртное, табак, шумные компании и был обречен на смерть в неизвестности. Вдруг, увидев Их счастливые рожи, я паду так же глубоко в задницу мира? Это уже не бездна: в бездне души плавают, а мою заклюют бычки, пробки и сортирный юмор.       Поэтому я не заглядывал в комнаты. Я был уверен, что нужный мне человек находится в самом низу, на переговорах со здешним владыкой. Смотрел под ноги. Зря…       — Смотри, какой птенчик пожаловал, — раздалось у меня под ухом. От голоса мой вымученный целибат связался в тугой узел. Или наоборот…       Это Клем. Тина. Клементина. Метр шестьдесят обаяния с гигантскими удивленными глазами и извечными хвостиками в количестве двух штук. Я был уверен, что кто-то, наконец, не купился на ее невинный вид и отправил на тот свет. Видимо, нет. Коварная обольстительница с оружием между чулками продолжала жить и дразнить мужчин юбками.       — Подрабатываешь? — не удержался я. Обожаю злить людей, которые мне нравятся.       — Заигрываешь? — Клем произнесла это с уверенностью, будто вывела меня на чистую воду.       — Нет конечно, — поспешил откреститься я. — Что ты тут делаешь?       Смотреть на Клем я не хотел. Стена была предпочтительнее. Щенячьи глазки каждый раз выводили из себя. Для всех в них было одно выражение — будто обладательница жаждала собеседника больше всего на свете. От вранья каждый раз становилось обидно. Впрочем, если бы желание было правдой, я бы все равно отказался. Обещания, обязательства, отчеты перед кем-то — гори оно в пекле! Я привык жить без преград.       — Какой ты нудный, — в который раз за знакомство сказала Клементина. — Я тут из-за тебя.       — Неужели? — скептично отозвался я.       Дешевая уловка.       — Да, — подтвердила Клем. — Обещали заказ, но когда я услышала про Четырехпалого, сказала, что предложенные деньги не стоят ловли такого хитропопого парня.       Хитропопого. В слове сквозило кокетство, но важно не оно, а смысл. Я напрягся. Если за меня взялись другие «охотники» — дело плохо. Это не коронованные идиоты Высшего мира, это хитрые, жестокие, беспринципные дельцы, которые знают, какими способами можно найти человека. У меня нет слабостей, им нечего предложить в качестве уловки, но…       — И сколько я стою? — как можно беззаботнее спросил я.       — Больше, чем я, но меньше, чем Солбьёрт Осико.       Еще пара сравнений с Солом от нее или себя самого, и я возненавижу старшего из близнецов Осико. Клементина, видимо, устав, прислонилась к стене спиной; до меня только сейчас дошло, что мы стоим на лестнице отеля и разговариваем в полный голос о цене за мою голову. Да, дальновидно, Эйнар! Спасал истеричный пьяный смех за углом. Кому-то весело. Кто-то живет в полном смысле слова. А я стою и думаю, как спасти свою бесполезную шкуру. Мысли крутились в голове роем. Я действительно был озабочен тем, как спастись.       — Кто заказчик?       Клементина потянулась. Ее футболка приподнялась, обнажив… да, еще одну футболку. Она, наверное, носит три лифчика для обмана глаз. Женщинам нельзя доверять. В принципе, никому нельзя доверять. Но ей — особенно.       — Эйнар, да кто же представляется в наших рядах? — вопросила Клем. — Такие вещи обсуждают без имен и в масках. Что ж ты как маленький? Я отказалась, и на этом все. Тебя предупредила, хотя не должна — ты мне просто нравишься, глупыш, — Клементина нагло дернула меня за отросшую челку — ударил ее по руке, и Клем засмеялась. — Вот недотрога, никакой благодарности! Может, хотя бы в бар сходим? — совсем другим тоном, безудержно печальным, добавила она.       — Нет, — отказался я. Губки Клементины надулись.       — Тогда ищи убежище, — посоветовала она и, оторвавшись от стены, начала подниматься по лестнице. Ни «до свидания», ни «всего хорошего». Зачем портить нейтральные деловые отношения любовью? Она все испортит. При взаимности — подарит слабые места, а в другом случае — врага. Не хотелось ни того, ни другого, ни третьего, связанного с Клементиной Коэн.       Я заглянул на пролет последнего этажа.       Что я делаю? Где привычный расчет? Разве это безопасно — спускаться в логово врага? Я не знал план этого здания, не знал, сколько людей ожидают внизу и как они вооружены. Кажется, страх совсем заслонил здравый смысл. Я, засомневавшись, снова прислушался — внизу разговаривали на повышенных тонах три человека. Три главаря, у каждого из которых есть своя «свита». И сколько их там, человек десять? Я не справился бы со всеми. Прошли те времена, когда чарами можно было уничтожить город. Сейчас чар нет и их нельзя получить, просто подумав о смысле жизни и своем месте в нем. На Острове спасают две вещи: мозг и оружие.       Но и они бесполезны в неизвестности.       Я раздосадованно плюнул в угол и начал подниматься по лестнице. Почему нельзя было подумать обстоятельно о ситуации там, наверху? К чему это вечное желание понадеяться «на авось»? Только зря оставил следы и… встретился с Клем. Понял, что ситуация хуже, чем казалась. Да кем была эта курва, если за голову назначили цену?! Я не понимал. Я начал нервничать. Надеюсь, это меня не погубит — паника разума и неспособность беспристрастно оценивать ситуацию.       Начинало светать. Я, задержавшись у выхода из «отеля», накинул на голову капюшон. Мое лицо должно остаться тайной для большинства, а Эйнар Алани — не синонимом Эйнара Четырехпалого.       — Вот ты где, птенчик, — снова раздался насмешливый голосок Клементины, и я приготовился было к очередной атаке обаяния, но вдруг оказался прижат к стене. Шею щекотал кинжал. Зеленоватые глаза Клем были прямо передо мной. Чуть вздернутый нос, пухлые губы, маска из косметики. Все, что я различал.       — Ты что делаешь? — кинжал щекотал слишком болезненно, чтобы происходящее походило на шутку.       Ответом стал сильный удар коленом в пах. Я согнулся бы пополам, если не державшая за запястья Клем. Она завела их за головой, а второй рукой продолжала держать кинжал у шеи. Перед глазами плясали искры и пятна. Удар оказался коварен.       — Ничего личного, Эйнар, — доверительно шепнула чертовка. — Больше, чем я, и немногим меньше Сола Осико. Две семьсот — за эти деньги можно купить дом у самых Башен. Надоело быть внизу.       Меня обвели вокруг пальца. Снова! Я идиот. Я знал, что ей нельзя верить. И после того, как Клем озвучила цену и предложение ей, отпустил без боя, просто так? Видит бог, я заслужил происходящее, но мириться с ним не собирался.       Я со всей силы наступил каблуком на пальцы Клем, и предательница завизжала; по шее забежало что-то теплое. Кровь, без сомнения. Хватка ослабла, я исхитрился вырвать одну руку и был твердо намерен раскроить Клементине лицо когтями, но она отскочила, и удар пришелся по груди и животе на излете. Футболка расцвела алым. К чести Клем, крик она сдержала; я провел ладонью по шее и поразился, насколько сильно кровотечение.       Мы оба едва стояли на ногах.       К счастью, Клементине не хватило мозгов позвать кого-либо из местных бандитов. Иначе этот рассвет точно бы стал последним. Я силен, но не безрассудно… знал, где границы возможностей. И сейчас мои возможности резко уменьшились. Рана на шее буквально просила медицинского вмешательства — того гляди башка отвалится и покатится по дороге. От боли в паху хотелось залезть в морозильную камеру да там и сдохнуть, чтобы не мучиться. Это все, конечно, литературные изыски, умирать я не собирался. Не от рук Клементины Коэн, во всяком случае. Потаскуха гвардейская. Мужчин охрана Башен не отпускает… или к ним нужно найти другой подход? Я впервые и очевидно некстати задумался, почему пидорасы в наших рядах выживают чаще натуралов. Потому что работают во благо карьеры на оба фронта.       Клем облизала губы, глаза ее бегали от одного предмета к другому… как же странно звучит слово «бегали» по отношению к глазам. Жутко, сюрреалистично.       — Ладно, — выдохнула она. — Твоя взяла. Победил. Но не думай, что я остановлюсь… Мне нужны деньги, и ты это знаешь.       Клементина ожидаемо дала понять, что будет использовать другие способы справиться со мной. Осталось понять, какие именно.       — А кому в наше время легко, — сказал я, чтобы потянуть время. Клем болтлива. — Финансовая нестабильность, девальвация, расслоение общества, чувство обделенности и тотального обмана. Разломы на границах. Я понимаю. Всем нужны деньги, пока за них есть что купить. Наш рынок носит философский подтекст: на самом деле за жратву мы отдаем вовсе не бумажки с царскими ликами, а то, чем пожертвовали ради них.       — Относись к жизни проще, Эйнар, — раздраженно отозвалась Клем. — Видит бог, ты иногда такой бред городишь!       Я был уверен, что причина непонимания крылась в ее тупости, но все равно стало обидно.       Клементину нельзя было отпускать, но сил для драки не оказалось. Досада. Придется ступить на скользкий, интересный путь слежки. Я демонстративно втянул когти — Клем, сразу расслабившись, спрятала кинжал в ножнах и схватилась за живот. Я же вытащил и из кармана носовой платок, которым перетянул шею. Помогло мало.       — Говнюк, — прохрипела Клементина и направилась по проулку к широкой улице, по пути застегивая куртку. Я прислонился к стене и сполз по ней, думая, что многое бы отдал за человека с аптечкой. Или обезболивающее в помойке. Такие вещи в наше время не выкидывают… Почему я чувствую приближение смерти от малейшей царапины? Клем, что-то ворча себе под нос, хромала прочь от меня. Изредка я бросал взгляд на ее фигурку, но это не спасло от неожиданного появления дула пистолета. Клементина, резво развернувшись, держала его двумя руками. Пистолет. Откуда она взяла огнестрел?! В нашей нищей стране нет пороха и железа… Я понял, что бежать не только некуда — бессмысленно. Клем не промахнется. И я закрыл глаза, думая, что не ожидал такого бездарного итога собственной жизни.       Прогремел выстрел, но боли не последовало. Неужто я умер от страха раньше? Я открыл глаза — Клементина убегала по проулку, а рядом стоял молодой парень, которого я прежде не встречал.