Алым-алым

Когда руки Женевьевы ослабевают и безвольно повисают по бокам, Кейтилин прорывается внутрь комнаты. Робб пусто смотрит в потолок и часто дышит. Грудь вздымается с помехами и рябью. Его губы бледны, на белом лице синие глаза кажутся пугающе яркими, совсем как у Иных. — Робб, — отчаянно шепчет Кейтилин, опуская свои сухие ладони ему на заросшие щетиной щёки. — Мать, — хрипло отзывается он, исследуя её на ощупь. Женевьева исчезает и быстро возвращается с чашей прохладной воды. — С возвращением, ваша милость, — произносит она, приближаясь. Кейтилин отходит в сторону, позволяя заклинательнице самой напоить сына. Её руки от переизбытка чувств кажутся непослушными и чужими. Женевьева присаживается на край кровати, протягивает руку, чтобы приподнять голову Робба, но тот от помощи отказывается. Он приподнимается на локтях, чувствуя неприятный зуд по всему телу. Ему кажется, будто он заперт в глиняной корке, как запечёная рыба, любимое блюдо в Королевской Гавани, и томится там так долго, что кожа его становится мягкой, а внутренности слипаются друг с другом. Кейтилин подставляет под спину сбившуюся и мокрую от пота подушку, Робб садится. Он пристально разглядывает мать, её серое, вмиг постаревшее лицо, мятые губы, длинные волосы, облепившие взмокшую от волнения шею. Ему следовало послушаться её, и если не идти к Фрею самому, то оставить жену. Роббу следовало слушать свою кровь и женщину, что сидит перед ним, облачённую в красное, словно в кровь. Женщину, объятую огнём. Робб молча принимает из рук Женевьевы чашу, благодарно кивает и жадно пьёт. — Не спеши, — просит Кейтилин. Её материнское сердце судорожно сжимается каждый раз при мысли, что она могла потерять своего первенца. Женевьева пронзительным взглядом, словно впервые, оглядывает Робба. Она чувствует, как в нём кипит злость, вязкая, густая и дымная, чёрная, как тени за её спиной. Молодой Волк обуздать её не в силах, она сочится через край, с каждым вдохом отравляет небьющееся сердце всё сильнее. Напившись, Робб протягивает Женевьеве пустую чашу. Касание её пальцев кажутся ему каплями расплавленного воска. Женщины молча ждут от него чего-то больше, чем сломанное копьё взгляда. — Мать, — наконец, зовёт он. Брану такой тон не нравился, ведь тогда его брат хотел казаться мужчиной. Теперь у Робба выхода другого нет. — Кто-нибудь выжил? Робб всё понял, когда в тело ему вонзилась первая стрела. Лживое гостеприимство Фрея отчётливо пахло кровью и золотом Ланнистеров. Для лорда Уолдера первенец Старков был мальчишкой. Клятвопреступником. С такими церемониться было не принято. Уолдер Фрей решил расправиться с ним в своих лучших традициях, ведь на войне любви не бывает, как и прощения. — Эдмара Талли удалось освободить, — отвечает Кейтилин, ощущая, как спина покрывается каплями пота под тяжёлыми волосами, — Вендел Мандерли погиб, как и большинство его людей и людей Талли. Выжить смогли лишь немногие солдаты. Робб кивает, кладёт руку поперёк перевязанного живота и пытается определить, насколько серьёзны его раны. Нужно созвать остальных вассалов, вынудить Лизу Аррен дать им людей и пойти на Дредфорт, а после возобновить войну с Ланнистерами. Смерть жены и нерождённого ребёнка Молодой Волк не простит. — Даже не думай, Робб, — предупреждает Кейтилин, вскинув руку. По его решительному лицу она понимает все дальнейшие намерения. — Вам не нужны Ланнистеры, милорд, — произносит Женевьева, будто читает каждую его мысль, — они заплатят за свои долги сами. Сейчас вам нужен ужин, немного горячей воды и время. — Я не могу медлить, — возражает Робб, дёрнувшись. Не до конца затянувшиеся раны отзываются болью. Он морщится с тихим шипением. — В седле вы не усидите, меч долго не удержите, — Женевьева жмёт плечами. Волосы, густые и переливающиеся, плавно змеятся, обрамляя аккуратное лицо. В её глазах Робб видит языки пламени, в котором его должны были сжечь. — Вас могу одолеть даже я. Вам придётся остаться здесь, милорд. Северу нужен король и защита. Робб зло вздыхает и отводит взгляд. Серый Ветер прыжком забирается на постель и усаживается напротив, заглядывая хозяину в глаза. — Мои сёстры, — упрямится Робб. — Они больше не в Королевской Гавани, — отвечает Кейтилин и смотрит на Женевьеву, — так говорит заклинательница. Женевьева поднимает глаза на леди Старк. За всё это время Кейтилин ни разу не обратилась к ней по имени. С некоторых пор она не доверяет женщинам, что оказываются рядом с её сыном. — С вашими сёстрами всё в порядке, — кивает Женевьева и возвращает Роббу блестящий взгляд, — каждая идёт своей дорогой. Однажды Старки вновь соберутся вместе. Чтобы это произошло, вы должны остаться здесь, ваша милость. Волки на юге умирают, а зима близко. Робб вздрагивает. Отец повторял это слишком часто. И ко всеобщей скорби, сам погиб вдали от дома, в жарких южных землях, где снег бывает редко даже зимой. Робб откидывает голову с тяжёлым вздохом и прикрывает глаза, прислонившись к изголовью. Он чувствует, как ноги его затекли, спину ломит от времени, проведённого в постели, а горло дерёт шипованый ком непролитых слёз. Размякший за долгим сном мозг работает медленно и со скрежетом. Робб требует от самого себя немедленного решения, плана действий, но вместо годных мыслей он лишь чувствует, как под ложечкой неприятно сосёт. Женевьева, оторвавшись от него, снова поднимает глаза на Кейтилин. Леди Старк согласно кивает, помедлив. — Иди с заклинательницей, она поможет тебе смыть скорбь, — мягко произносит она, — а я пока соберу на стол. Робб открывает глаза и дарит Женевьеве долгий взгляд. К ней вопросов рождается слишком много, он не в силах удержать их на языке. Все они медленно стекаются на кончик и опасно свешиваются вниз, готовые вот-вот сорваться с губ. — Я всё расскажу, ваша милость, — жарко обещает Женевьева, подавшись вперёд. В её приятных чертах лица Робб угрозы не усматривает и откидывает покрывало. Серый Ветер дёргается в сторону, спрыгивает с кровати и усаживается к двери в терпеливом ожидании. Леди Кейтилин походя треплет его по холке. У неё внутри всё бурлит и мечется, руки нужно срочно занять. Женевьева поднимается, но от кровати не отходит. Она достаёт из широкого рукава с потайным карманом искусно выполненную заколку, что постоянно там прячет, и убирает волосы назад, чтобы не мешались. Робб свешивает ноги вниз, ощущая, как неприятно ломит позвоночник. Он опирается на протянутую руку и поднимается, глядя вниз на своё тело в ожидании, что на повязках вот-вот проступят капли крови. — Раны я прижгла и наложила травяную мазь, так что немного воды не повредит, — успокаивает Женевьева, пока Робб разминает ноги. Он чувствует, что вполне может двигаться сам, и освобождает руку. Женевьева отходит от него, кивает Серому Ветру, ныряет в простой шкаф у двери и достаёт оттуда чистую смену одежды — к долгому визиту гостей она была готова. Одежду Робба она починила, так что теперь его вещи не хранят следов ужасных событий. Только вот Кейтилин сомневается, что её сын будет в силах облачится в то, на чём когда-то была кровь его мёртвой беременной жены. Женевьева идёт первой, Робб медленно следует за ней под стук когтей своего лютоволка. Он помнит, Зелёный Зубец никогда не замерзает, под ним бьют горячие источники, совсем, как Винтерфелле. Заклинательница ведёт его туда, прихватив с собой длинные сверкающие ножницы. У истока река мелкая, а течение не сильное. Первый вдох холодного воздуха сковывает Роббу лёгкие тонкой ледяной коркой. Он чувствует, как над ними нависает зима, что всегда пахнет металлом. Ночной ветер, заблудившийся в Мокром лесу, вырывается к хижине и нападает на Робба, с остервенением принимаясь пересчитывать ему рёбра. Тот не движется, ощущая всем телом холод. Кейтилин отрывает взгляд от вяленого мяса и смотрит в спину сыну. Серый Ветер издаёт призывный рык. Робб двигается с места, жадно втягивая запах сырой земли, снега, который вскоре летним быть перестанет, воды, жареного мяса и костра. Женевьева устраивается на земле, у кромки воды, постелив себе тряпицу. Она снимает кафтан, чтобы длинные рукава не мешались и не мокли, остаётся в одном верхе без ворота и рукавов. Мрак рассеивается светом от близких и множественных костров, и в полутьме она походит на мраморную статую, белую и тонкую. Погружённый в себя и потерянный, Робб не замечает на молочных руках заклинательницы бледные узоры языков пламени. Он снимает повязки сам, избавляется от остальной одежды и входит в воду. Голая кожа мгновенно покрывается мурашками, но тёплая вода в ручье приятно греет. Женевьева же даже не ёжится, только придвигается ближе к Роббу, которому удаётся присесть на скользкое, слегка каменистое дно. Вода поглощает его до груди. Заклинательница аккуратно растирает ему плечи и шею. Под её пальцами свинцовые, забитые мышцы Робба плавятся, сам он невольно обмякает, склонив голову к рябой воде. Вода щиплет свежие раны, Робб морщится. Он чувствует аккуратные касания, они снопом искр рассыпаются по его телу. — Зачем ты спасла нас? — спрашивает Робб, снимая её руки с плеч. Остальные части тела он омыть в силах сам. Женевьева отстраняется, вытирает сухой лоб тыльной стороной ладони, сдувает выбившиеся из заколки пряди. Серый Ветер шевелит ушами, устроившись у кромки, и напряжённо вслушивается в разговор. Заклинательница надеется, что после Робба удастся вымыть и его лютоволка. — Чтобы вы спасли Семь королевств, — отзывается она так, будто Робб по глупости спрашивает об очевидных вещах. Его руки безвольно опускаются, а глаза вонзаются в Женевьеву больно, почти до крови. — Я должен отомстить, — упрямится он, замирая, — за отца, за жену, за… — его голос опасно звенит, а глаза увлажняются. — Повернитесь, ваша милость, — ножницы блестят в свете полной луны почти угрожающе, — брить я не умею, но с ножницами обращаюсь неплохо, — она берёт в свои всегда горячие пальцы его заросший подбородок, но Робб дёргается, требовательно глядя на неё. Женевьева вздыхает. — Ланнистеры заплатят, я обещаю. Ваш отец, умевший хранить секреты как никто другой, последний сберечь не смог, а вы нарушили данную Уолдеру Фрею клятву. Каждый из вас поплатился. Это непреложная истина, милорд. За каждое деяние по заслугам, ничей долг не останется неоплаченным. — Ребёнок в чреве моей жены не виноват, — глухо сопротивляется Робб. — Зато виноваты вы, — Женевьева твёрдой рукой притягивает Робба к себе за подбородок, — не упрямьтесь, милорд. Ничего нельзя вернуть назад, как на солнце не вытравить пятна. Берите пример с матери, у леди Кейтилин превосходная выдержка. Закуйте сердце в доспехи и заставьте его замолчать. Только тогда вы сможете двигаться дальше. Женевьева срезает длину, и пучок волос уносит течением. Серый Ветер скулит, поддакивая. Робб скашивает на него глаза, пока заклинательница ловко орудует ножницами, укорачивая бороду. Она справляется быстро, поворачивает Робба к себе спиной и так же быстро подрезает его отросшие кудри. — Останьтесь голым по пояс, — просит заклинательница, поднимаясь с земли. Робб плотно поджимает губы, резко присаживается и уходит под воду. Женевьева терпеливо ждёт, приготавливая свежие повязки и мазь. Робб выныривает так же резко, брызги летят во все стороны. Серый Ветер вскакивает, отходит в сторону, а шерсть его встаёт дыбом. — Грязнуля, — шепчет ему вслед Женевьева, стирая тёплые капли с лица. Робб выходит из реки, принимает промакивает тело широкой сухой тряпицей, одевается по пояс. Заклинательница быстро растирает ему волосы, собирая лишнюю влагу, и отдаёт тряпицу лютоволку в зубы. Под пристальным и неотрывным взглядом Робба она щедро смазывает выпуклые, алые рубцы, довольно отмечая, что никакого гноя нет, а короста уже достаточно плотная. Робб замечает, что Женевьева почти раздета только тогда, когда она помогает ему надеть кафтан поверх чистой рубахи. — Ты разве не мёрзнешь? — ему хватает сил на удивление. Лето балансирует на грани, как водяной плясун, готовое рухнуть в пропасть, в полёте превращаясь в суровую зиму. — Никогда с тех пор, как Владыка Света подарил моим венам огонь, — Женевьева поднимает свой кафтан, стряхивает с него грязь и надевает обратно, — идёмте, ваша мать уже заждалась. Они ужинают молча. Сытая Кейтилин следит, чтобы сын не торопился, не особо налегал на пищу и поберёг желудок. Пусть Женевьева и поила его питательными отварами, но от тяжёлых блюд пока стоит отказаться. Заклинательница лениво щиплет вяленое мясо и припасённый сыр, запивая их вином. Женевьева могла есть в любое время суток, как могла обходиться без пищи долгое время. Ночными трапезами её удивить было нельзя. Кое-как наевшись, — любой кусок вставал поперёк горла — Робб откидывается в плетёном кресле, его полные губы блестят от травяного чая, которым пришлось заменить вино. Женевьева, скормив лютоволку последний кусок вяленого мяса, удобнее устраивается в таком же кресле. Старки смотрят на неё выжидательно, с особым вниманием. — Что вы знаете о Детях леса? — спрашивает заклинательница, а Робб фыркает. — Россказни старой Нэн, — он здесь совсем не для того, чтобы снова слушать эти сказки. Кейтилин смотрит на него с укором. Женевьева только улыбается, ни капли не обижаясь. — Вы верите в своих богов, но о тех, кто их создал, слышать не желаете, — нараспев произносит она, сделав очередной глоток вина, и продолжает, не обращая внимания на неверие в глазах Молодого Волка, — когда на их земли пришли Первые люди, они создали Иных, чтобы защититься. И теперь, чтобы возродиться, Иные должны убить последних людей и принести их в жертву. Женевьева ждёт, когда её слова найдут пристанище и отклик у Старков, но в ответ получает лишь недобрый прищур глаз Робба. Кейтилин мудро молчит, не готовая теперь отрицать какую-либо магию. — Дезертир, которого казнил лорд Эддард Старк, — произносит заклинательница, опережая насмешливый вопрос, — видел знаки, сложенные из человеческих тел. Это магия Иных. Они пытаются ослабить защитные заклинания на Стене. Очень скоро она рухнет, и тогда все Семь королевств зальёт кровью и скуёт льдом навечно. С каждым последним королём Дети леса будут возвращаться из небытия и биться за свои земли, которые у них так жестоко отобрали. — Я обязан тебе жизнью, — кивает Робб, — но не стоит просить невозможного. — Напротив, милорд. Только с вами победа станет возможной. Вы — последний король Севера, и весь Север встанет за вашей спиной. Кроме того, ваши незаурядные способности очень пригодятся. Вы — варг, ваша милость, как все ваши братья и сёстры. — И бастард Сноу? — подаёт голос Кейтилин. В нём отчётливо слышится неприязнь. Женевьева бросает на неё короткий взгляд — если бы только леди Старк знала. Заклинательница кивает. — Бран может летать, — продолжает она, — как ворон. А вы можете оборачиваться волком, — Женевьева слегка наклоняет голову, прищуривается хитро, — правда, милорд? Робб помнит, как земля под его лапами мягко отзывалась на прикосновение, рассыпаясь, проминаясь под коротким натиском. Он помнит, как ветер прочёсывал его длинную шерсть, чесал за ушами, целовал влажный нос. Робб помнит, как после бесконечной тьмы он обернулся волком. Кейтилин замечает на лице сына смятение. Она с беспокойством ищет его глаза, чтобы задать молчаливый вопрос, но Робб переводит взгляд с Серого Ветра на Женевьеву и обратно. — Я был волком, пока лежал здесь, — соглашается он после долгого молчания, — но это всего лишь пустой сон. Женевьева качает головой. По жёсткой линии губ и твёрдому взгляду Кейтилин понимает — это никакой не сон. Её сын и вправду может оборачиваться волком. — Серый Ветер сражался с вами наравне, а далеко за пределами полей битвы, как и на них, говорили, что ночами вы оборачиваетесь. Я научу, как быть волком не во сне, а наяву, а после, когда вы освоитесь в звериной шкуре, можно будет лезть в человеческую. Робб опускает тяжёлую голову на руки. Раны под коростой начинают ныть, а сердце, голое, с недостатком ровно в половину, бьётся через раз. Кейтилин тонко чувствует страдание сына, запускает руку в тёмные с рыжим отливом волосы и ласково гладит его. — Идём в шатёр, это может подождать ещё одну ночь, — зовёт она, — к горю нужно отнестись с уважением. — Леди Старк права, — соглашается Женевьева и поднимается из-за стола, — ночь темна и полна ужасов, планы лучше строить при свете дня. Скорбите, милорд, а после придётся снова взяться за меч. Кейтилин помогает сыну подняться и ведёт его к выходу. Их шатёр уже давно стоит готовый в ожидании своих хозяев. Теперь Робб может передвигаться, и им больше незачем теснить Женевьеву. — Если понадобится помощь, — оборачивается Робб, оставаясь в крепких материнских руках, — наши люди всегда к твоим услугам, Женевьева. И, если хочешь, Серый Ветер может остаться в хижине. Женевьева тепло улыбается. — Благодарю, ваша милость. Робб, подарив ей прощальный взгляд завораживающих синих глаз, кивает и направляется к двери. Кейтилин останавливается на пороге. — Женевьева, — зовёт она и разворачивается всем корпусом. Заклинательница смотрит на неё внимательно, как делает это всегда. Леди Старк кивает ей, благодарит не говоря ни слова, и слабо, почти призрачно улыбается.