Алым-алым

В шатре несчастное искалеченное сердце Робба сжимается короткой судорогой. Ещё совсем недавно Талиса была здесь. Ещё совсем недавно она была жива. Роббу чудится стойкий запах её лекарств, стерильных повязок, солёного как море тела. Кейтилин терпеливо ждёт, пока сыну удастся с собой справиться. Когда весть о смерти Неда настигла её, она почувствовала, как сердце на мгновение перестало биться, ощутив сильный укол в самый центр. Мир, который Кейтилин так долго и любовно выстраивала, рухнул в один миг, только пепел остался у неё в пальцах и прелый вкус горя на языке. Робб тяжело опускается на постель, смотрит на дрожащие сплетённые пальцы глазами блёклыми. Скорбь выжгла в них всякий цвет и всякую жизнь. Кейтилин, по-прежнему простоволосая и смертельно уставшая, до трескучей ломоты в костях, опускается рядом. — Боль пройдёт, — обещает она, оглаживая блестящие кудри Робба, тёмные, как у отца, вспыхивающие осенним цветом лишь при свете солнца, — постарайся не держать её у сердца. Отдай лишь почести, Робб. Молодой Волк принимает материнскую ласку, подавшись навстречу её руке. — Теперь Бран и Рикон не будут одни там, — печально замечает Робб сломанным хриплым голосом, — как и отец. — Заклинательница говорит, Бран и Рикон живы, — тихо замечает Кейтилин. Робб впивается в неё влажными глазами, сводит брови. Мать шепчет, будто признаётся в страшном грехе. — Странно, но я ей верю. — Это от того, что хочешь верить, — Робб качает головой и возвращается к разглядыванию собственных рук, но в груди у него немного теплеет. Нет ничего надёжней смерти, но ей почему-то не верит никто. Смерти поверить страшно. Можно никогда не вернуться назад. — В Близнецах она говорила, что предупреждала тебя. Когда вы встретились? Кейтилин особых чувств к Талисе не питала, её смерть подобралась к ней только через поломанного сына. Она не находит ничего лучше, чем на короткое время отвлечь его тяжёлых и тягучих как смола мыслей. Впереди ночь, полная кошмаров и призраков сожалений, невыносимых последствий ошибочных решений и призрачных рук тех, кого уже не вернуть. — На пути в замок Крэг, — вспоминает Робб, вскидывая голову. Он щурится и неторопливо рассказывает про знакомство с Женевьевой. — Она просила не слушать сердце, — заканчивает он, горько усмехнувшись, — совсем как ты, мать. Робб смотрит на Кейтилин так, словно ищет в ней лекарство, опору для своих слабеющих рук. Кейтилин принимает сына в объятья, зарываясь пальцами в его волосы. Конец лета выдался мрачным, как небо перед затяжной бурей. Конец лета едва не совпал с их собственным концом. Об этом наверняка когда-нибудь сложили бы легенду, превратив их нелёгкую жизнь в песню, которой всякий бродячий певец мог бы заработать себе на жизнь. Однако в этом Кейтилин не может усмотреть ни капли чести. Они бы погибли смертью клятвопреступников от рук себе подобных. Такое на подвиги не вдохновляет. Робб даёт волю горячим слезам, они текут по щекам каплями расплавленного воска, застывают на щетине. Роящиеся мысли в голове обратились в звенящий гул пустоты, и Молодой Волк снова оказывается на перепутье. Женевьва убирает со стола, тихо напевая древний и давно забытый мотив себе под нос. Она кидает остаток солонины устроившемуся у плетёного кресла Серому Ветру, который, как ей кажется, обладает бездонной ямой вместо желудка. В самом кресле, подтянув острые колени к впалой груди, сидит маленькая худощавая тень и так же тихо урчит в такт заклинательнице. Женевьева убирает их с Кейтилин временный ночлег, но кресла оставляет у стола. Старки теперь будут частыми гостями в её хижине. Заклинательница возвращает всё в первозданный вид в своей комнате, меняет постель, задувает чадящие пучки трав, перед сном купается в тёплой реке и с наслаждением укладывается в кровать, раздевшись догола. Серый Ветер заползает к ней в постель и укладывается в изножье. Маленькая тень устраивается у Женевьевы под боком. Это она пристально и втайне следила за Роббом, когда Женевьевы и леди Кейтилин не было рядом. Лютоволк приподнимает уши и выжидательно смотрит на заклинательницу. — Не жди, не запою, — трясёт влажными локонами она, — иначе боль в твоём хозяине уснёт, и ничего не получится. Серый Ветер угрожающе блестит расплавленным золотом глаз, осклабившись. Женевьева остаётся невозмутимой, только тень у её бока беспокойно шевелится. Лютоволк согласно фыркает, сдавшись, и устраивает морду на вытянутых вперёд лапах. Сон приходит мгновенно, будто всё это время караулил где-то за углом, держа свои дурманящие шелка наготове. Он приходит ко всем без исключения. Запускает тонкие кисейные пальцы в тугие кудри Робба, нежно гладит по впалым щекам Кейтилин, сладко шепчет на ухо солдатам, которые легли уже давно, чешет за ушами Серого Волка, путается в тени у Женевьевы, а её невесомо целует в губы. Когда небо стекает на землю, Женевьева сквозь поволоку сна слышит мелодичный стук. Она морщится, выныривает из сна и прислушивается, не в силах раскрыть глаза. Со двора доносится звон металла, тяжёлые вздохи и шарканье ног. Первой мыслью оказывается самая страшная: на них напали. Позже, когда глаза раскрыть всё-таки удаётся, Женевьева оглядывает спокойно спящего Серого Ветра и маленькую, свернувшуюся клубком тень и выдыхает. Видимо, кто-то просто решил поупражняться в искусстве владения мечом. Заклинательница стекает с кровати, натягивает тяжёлый халат, справляет с завязками на ходу и выглядывает наружу. Прохладный воздух легко касается её тёплых щёк и целует в шею. Женевьева прислоняется к косяку и скрещивает руки на груди, недовольно оглядывая двор. — Лорд Робб! — зовёт она, и Робб, увлекшись, получает удар в бок. Эдмар Талли довольно улыбается, удобнее перехватывая меч, что тускло блестит при каждом взмахе руки. — Не стоит тревожить ваши раны. Робб ловко уклоняется от следующего удара, и звон мечей заполняет округу вновь. Он лёгким движением головы откидывается с лица волосы и переходит в наступление. Разгорячённое тело дымится на морозном воздухе, как и тело его дяди. — Ваша леди-мать знает об этом? — продолжает Женевьева, пристально следя за боем. За свою долгую жизнь она успела повидать множество королей и битв, и теперь в удовольствии себе не отказывает. Её мази и травы сделали своё дело, асшайское искусство исцеления подводило очень редко, лишь в случае, когда не соблюдались предписания по уходу за больным. — Ты ведь не станешь её беспокоить, — говорит Робб, ударяя навершием рукояти в подбородок противника. Эдмар Талли растягивается на земле во весь свой немалый рост и вместо проклятий довольно смеётся. Робб победоносно улыбается и протягивает дяде свободную от меча руку. — Робб в прекрасной форме, несмотря на раны, — заверяет Эдмар, пружинисто поднимаясь на ноги. Он смотрит на ещё сонную Женевьеву, успевая поймать за хвост шальную мысль: если бы она была дочерью Уолдера Фрея, он бы добровольно сдался ей в плен. — Как будет угодно милордам, — отвечает заклинательница, — но мне не хотелось бы, чтобы труды мои прошли даром. Прошу, лорд Старк, — Женевьева сторонится и машет рукой внутрь в приглашающем жесте. Молодой Волк отдаёт меч Эдмару, хлопает его по плечу и убирает с глаз влажные кудри. Заклинательница легко кивает ему головой, замечая сходство между дядей и племянником. — Вы в порядке, лорд Эдмар? Лорд Талли колеблется, и прежде, чем дать отрицательный ответ, он слышит недовольные шаги за спиной. — Доброе утро, леди Кейтилин, — опасения подтверждаются, Женевьева прячется в утренних сумерках своей хижины, а леди Старк вырастает по левую руку от своего брата. Женевьева раскрывает окно, чтобы выгнать стойкий дымный запах горелых трав, вынимает из рукава халата заколку, собирает волосы и погружается в шкаф, доверху наполненный порошками, мазями, микстурами и отварами. Робб, догадавшийся, зачем был приглашён, снимает рубашку через голову, мельком взглянув на повязки, что лежат поперёк его тела исхоженными тропами. Не обнаружив следов крови, он находит заправленный конец ткани и принимается освобождать себя от вынужденного плена. Ветер лижет ему спину, осыпая голую кожу мурашками. Робб ёжится, когда Женевьева опускается перед ним на колени, опускает руки по бокам и двигает его в сторону от окна, ближе к очагу. — Боль заколоть нельзя, — говорит заклинательница, снимая старые повязки. Тёмные глаза живо осматривают бугристые красные шрамы, которые останутся такими навсегда, служа вехами прошлого. — Даже если заколоть того, кто эту боль причинил, — Робб встречается с Женевьевой взглядом. Странный красный блик в её глазах выглядит ужасающим, но вместе с тем он замечает в них удивление. — Верно, ваша милость, — заклинательница прячет свои глаза, от которых порой бросает в дрожь, и принимается последовательно покрывать раны свежей мазью, предварительно протерев их влажной тряпицей. — Мейстеру Лювину понадобилось бы больше времени, чтобы выходить меня, — замечает он, ощущая жжение при каждом мазке. — Это потому, что к асшайскому искусству несправедливо относятся с пренебрежением, — Женевьева закрывает мазь и отставляет пузырёк на стол. Она просит Робба придержать свободный конец чистой повязки и прячет его тело в кокон вновь. — Чтобы научиться ему, нужно дорого заплатить. Многих пугает слишком высокая цена, но у магии она не выше, чем у жизни. — Читать по огню тебя научили в Асшае? — Робб продолжает за ней следить, за ловкими белыми пальцами, за неглубокими лунками, остающимися на его коже от её недлинных ногтей, за пламенем в её собранных волосах. Когда широкий рукав халата задирается и обнажает её молочную кожу, Робб замечает на ней странные белые следы, похожие на языки пламени, но решает смолчать. — В Краю Теней меня научили всему, что я умею, — Женевьева заправляет второй конец и поднимается с колен, оценивая свою работу. — Огонь сказал тебе, что Бран и Рикон живы? — Робб тянется за рубашкой, старается убрать из голоса нотки недоверия, но Женевьева всё равно их слышит. Ей совсем не обидно. Старки поступают разумно, не доверяя ей полностью. Асшайскому колдуну следует с осторожностью вверять свою жизнь, помня, что за спиной у каждого есть тень. — Я покажу вам и вашей леди-матери, — Женевьева собиралась сделать это давно, просто ждала удобного момента. Она добавляет: — ваши раны в порядке. Я бы советовала повременить с битвами ещё немного, но волчью кровь словами не удержишь, верно? Нужны оковы покрепче. Робб смотрит на неё из-за плеча, вслепую выискивая ворот рубахи пальцами. Волчью кровь не удержишь, в этом была её правда. В хижину входит Кейтилин, тихо скрипнув дверью. В её взгляде читается укор, но она молчит: её сын уже давно не тот красный кричащий комок жизни на руках у мейстера Лювина. Женевьева отправляет одевшегося Робба в погреб за твёрдым сыром и солониной, помогает Кейтилин заколоть передние пряди волос на затылке, собирает на завтрак мёд, лесные ягоды, хлеб, варит на очаге ароматный травяной настой. Трапеза проходит в тишине. Только проснувшийся Серый Ветер, устроившись между Женевьевой и Роббом, с радостью принимает лишний кусок с обоих сторон, довольно клацая зубами. Когда стол перестаёт ломиться под тяжестью яств, Женевьева стелет сверху потрёпанную карту Вестероса, всю в заломах. По углам она ставит пустые чаши, чтобы края не сворачивались, и возвращается в кресло. Робб тяжело глядит на мать и мрачнеет, складывает руки под подбородком, принимая серьёзный вид. Кейтилин ждёт, когда Женевьева изложит свой план. Заклинательница подбирается, придвигается ближе к столу. Она не успела сменить халат на привычный костюм, так что чувствует себя не очень уютно. — Мы должны повернуть на Север, — произносит она. Эта фраза набивает оскомину, селится у Робба на задворках сознания и рвёт его по частям, медленно и с чувством. Ему страшно представить, что Теон Грейджой сделал с его домом. Робб боится признаться, что дома может больше не быть. — На севере ещё остались дома, верные дому Старков, кроме, пожалуй, Карстарков. И Болтонов. В Винтерфелле теперь сидит Рамси, и если это не исправить, Север зальёт кровью. Там мы найдём Сансу и Теона Грейджоя. Робб меняется в лице. Он зло сводит кустистые брови, рот кривится в презрении, но Кейтилин видит в его глазах горькое разочарование: воспитанник Неда был ему близок. — На отцовских чувствах Бейлона Грейджоя играть нельзя, — Кейтилин двигает гладкий булыжник на Железных островах, — так же, как и доверять ему. Железнорождённые ненавидят всех лордов Вестероса, а к дому Старков лорд Грейджой питает особую ненависть. Он ни за что не даст своих людей нам в помощь. — Теон предатель, — сухо замечает Робб, глядя поверх сжатых кулаков, — он заплатит. — Он уже заплатил, ваша милость. Но это следует обсуждать в последнюю очередь. На Север выступил Станнис Баратеон. Он идёт на Винтерфелл, — Женевьева двигает угловатый камень с выступами с Драконьего Камня к Волчьему лесу через всю карту, — очень скоро он застрянет здесь, не привыкший к холодам и снегу. Кейтилин качает головой. Один союзник не лучше другого, для них обоих имя Старков стало проклятьем, стылой коркой на треснувших губах. Робб понимает: часть войска южан погибнет от холода, наёмники уйдут, начнутся мятежи. Войско Станниса поредеет, с Болтонами ему совладать будет не под силу. Если северные дома поддержат Робба, ему можно будет предложить сделку. Робб сомневается, что брат покойного короля захочет бесславно пасть на проклятом Севере, под стенами мрачного замка от рук бастарда. — У Станниса есть жрица, что сулит ему великую победу, — взгляд Кейтилин больно жалит Женевьеву, она всё понимает без слов, но продолжает, — и он слепо верит ей. Нет ничего хуже мужского тщеславия. Порой оно надёжнее стрелы в сердце. — Мать, — Робб ждёт её мнения, для него лучшего советника, чем Кейтилин, не было. Кейтилин смотрит на карту, будто видит её впервые. Доверять Станнису Баратеону опасно, но если северные дома окажут им поддержку, его армия, умирающая от холода и голода, окажется в меньшинстве. — Русе Болтон не вернулся из Близнецов, — произносит, наконец, Кейтилин. — Рамси не так глуп, как жесток. Наверняка слухи о том, как кто-то спас нас, уже дошли до него. — Я разослала воронов, — качает головой Женевьева, — Ланнистерам с вестями о печальной кончине Короля Севера, а Рамси Сноу получил весть от отца, где тот сообщает о необходимости ехать в Королевскую Гавань к лорду Тайвину по очень важному вопросу: просить у короля позволения сделать Рамси своим законным наследником. Остальное я скрыла колдовством. Теперь для всех Робб Старк и его леди-мать мертвы, — Женевьева намеренно молчит о Талисе. — Если всё так, как ты говоришь, — Робб сдвигает камни с домов Севера к Волчьему лесу, — мы можем устроить засаду здесь. Войско Станниса выступит первым, Рамси отрежет путь к отступлению конницей, — Робб поднимает глаза, поочерёдно обводит ими мать и заклинательницу, — тогда настанет наш черёд. Тени, — Робб обращается к Женевьеве, — я видел, что они сделали в Близнецах. Их можно использовать? Женевьева хмурится. — Они всегда голодны и требуют крови. Если призвать их на помощь, придётся отдать им в уплату всё оставшееся в живых войско Болтонов. Кроме того, я не смогу контролировать их всех, а кто-то обязательно покусится на живых. Оставим их для последней битвы. — Почему Санса в Винтерфелле? — фраза Женевьевы не даёт Кейтилин покоя. — Если Болтон намерен удержать Север, женившись на ней, то этому не бывать. Санса не согласится. Женевьева опускает глаза. Кейтилин оседает в кресле с тяжёлым вздохом. Горло сдавливает мёртвой хваткой ледяная рука ужаса. — Письма лордам Севера мы напишем от её имени и попросим о помощи, — Женевьева, кажется, всё продумала. Робб играет желваками, стиснув зубы. — Никто не должен знать, что вы живы, пока не придёт для этого время. Когда Винтерфелл вернётся к Старкам, я отправлюсь за вашими сыновьями, леди Кейтилин. — После всего случившегося никто из них не поверит тебе на слово, — возражает Кейтилин, вернув себе утраченное было самообладание. — Я поеду, мать. Винтерфеллом займёшься ты, дядя тебе поможет. За Станнисом будут приглядывать лорды. Ты говоришь, у него есть жрица? Губы у Женевьевы складываются в жёсткую линию. Она молча теребит края широких рукавов, вскидывает голову, устремляя взгляд в закрытое окно. Глаза её становятся стеклянными, так, что в них отражается весь зубчатый лес. — Вам следует остаться в Винтерфелле, — о жрице Станниса заклинательница говорить не хочет, — для врагов вы хуже серой хвори. — Речь идёт о моих братьях, — упрямится Робб, а голос его звенит, словно меч в битве. Он выдерживает обжигающий взгляд Женевьевы, его зимний холод мгновенно гасит её буйное пламя. Его стая должна вновь собраться вместе на Севере. Всё с самого начала затевалось ради этого. — Обсудим это в стенах Винтерфелла, — заканчивает Кейтилин, — сейчас главное — заручиться поддержкой северных лордов. Нужны вороны в достаточном количестве. — К Ридам лучше будет приехать лично. Они не ответили на моё слово, когда я созывал знамёна. — Я поеду, — Кейтилин настроена решительно. Придётся нелегко, нужно преодолеть Сероводье, кишащее змеями и львоящерами. — Возьму пару солдат и отправлюсь в путь. — Я дам вам тень, — отзывается Женевьева, — маленькую, но очень полезную. — Серый Ветер отправится с тобой, — кивает Робб. — Женевьева. Заклинательница всё понимает. Она поднимается из кресла, что стоит спинкой к очагу, обходит Кейтилин со спины и устраивается по левую руку от неё и по правую от Робба. — Окажите огню почтение, как оказываете своим богам. И дайте мне руки. Женевьева чувствует неловкие пальцы Кейтилин в своей ладони, замечает плохую подвижность суставов. Ладонь Робба большая, горячая и сухая, накрывает её ладонь полностью, словно могильная плита. Заклинательница сжимает поданные руки, с повреждёнными пальцами Кейтилин старается обходиться осторожно. Она прикрывает глаза, шепчет что-то неразборчивое, но такое грубое и чуждое слуху, словно говорит это не она, а скрежещет древнее дерево в самой глубокой чаще тёмного леса. Поначалу огонь остаётся огнём, острыми горячими копьями, гибким, текучим и плавким, а потом превращается в чистое зеркало, совсем белое и гладкое. Бран в санях, огромный Ходор, подросший Рикон, верные лютоволки и такая же преданная Оша, а рядом дети чуть постарше. — Дети Ридов, — шепчет Женевьева, а Кейтилин их узнаёт. Её ладонь выскальзывает из пальцев заклинательницы, глухо стучит о дерева стола, а глаза наполняются слезами. Женевьева выпускает ладонь Робба. Он срывается с места, опускается перед матерью на колени и принимает её в объятья. Кейтилин впервые за долгое время позволяет слезам свободно течь по щекам. Женевьева оставляет их наедине, прикрыв за собой дверь в комнату. На кровати сидит всё та же маленькая тень и болтает ногами. — Совсем скоро тебе придётся поехать с леди Кейтилин в небольшой поход, — шепчет она, — закрой глаза, мне нужно переодеться. Тень, как послушный ребёнок, прячет глаза за ладонями и честно не подглядывает. Женевьева облачается в красный костюм. — Леди Старк тебя не обидит, я обещаю. Но ты должен следить за ней, как следил за её сыном, — тень с тихим урчанием льнёт к её рукам, — не подведёшь? У тени большие глаза, зелёные, как вечное лето, и в этих глазах Женевьева видит щенячью преданность. Она поднимает тень на руки, но ей придётся спрятаться, когда в дверь стучит Робб. — Женевьева. — Да, ваша милость, — заклинательница открывает дверь. — Леди Кейтилин нужны чернила и бумага, её почерк схож с почерком Сансы. Я оставлю вас, мне нужно поговорить с людьми. — Как будет угодно милорду. Робб трепетно целует мать в лоб и выходит из хижины. Женевьева наливает в чашу немного вина из лесных ягод и протягивает его Кейтилин, чтобы успокоить. Кейтилин принимает напиток, благодарно кивнув. Заклинательница долго роется в многочисленных ящиках и прежде, чем снабдить леди Старк пером, чернилами и бумагой, протягивается пузырёк с новой мазью. — Полностью недуг я вылечить не смогу, но облегчить движение повреждённых пальцев в силах. — Благодарю, Женевьева, — Кейтилин ставит склянку рядом с собой, — нужно придумать, что делать с печатью. — Просто запечатайте воском, миледи, а я наведу морок. Река поглощает Серого Ветра до брюха. Лютоволк злобно рычит. — Ты не выйдешь из реки, пока я тебя не вымою, Серый Ветер, — настойчиво повторяет Женевьева, скидывая кафтан на валун неподалёку, поросший мхом. Щуплая тень ловко пресекает попытки лютоволка вылезти на берег. Заклинательница вытирает пот со лба, сдувая прядь с глаз. Робб огибает хижину, возвращается из своего малочисленного лагеря и идёт на рык. — Волчью кровь нельзя приручить, — насмешливо напоминает он, усаживаясь на валун. Серый Ветер смотрит на него с мольбой о помощи. — Я не собиралась приручать его, милорд. Не люблю грязнуль, а ваш волк — худшее воплощение. Мне нужна помощь. — Серый Ветер, — лютоволк прижимает уши под голосом хозяина, но по-прежнему норовит удрать. — Не такого рода, ваша милость. Станьте им. Обернитесь лютоволком, иначе с ним мне не совладать. Робб колеблется. Женевьева оставляет попытки удержать волка в воде и разворачивается к нему всем корпусом. — Сядьте на землю, милорд, привалитесь спиной к валуну. Вам понадобится опора. Маленькая тень с любопытством разглядывает Робба из-за её плеча. Заклинательница дергается, тень прячется, чтобы не отвлекать Молодого Волка. Робб перемещается на землю, устраивает руку на согнутом колене. Он покорно ждёт следующих указаний, глядя на заклинательницу глазами синими, как морская гладь. Женевьева на мгновение засматривается, забывает вдохнуть, но Робб призывно кашляет. — Серый Ветер — ваша вторая кожа, — заклинательница трясёт головой, избавляясь от наваждения, — закройте глаза. Под вашими лапами — мёрзлая земля, не такая мягкая, как летом, но твердеющая перед приходом зимы. Вашу шерсть гладит ветер, видавший все Семь королевств. Ваши зубы острее валирийского клинка, кровь дикая, а в сердце воет луна. Голос Женевьевы проникает Роббу под кожу, осыпается на костях звёздной пылью. Его сердце бьётся быстрее, глаза закатываются сами собой, и вот он в самом деле чувствует под лапами землю. Он хорошо управлялся лютоволком в бесконечных чёрных снах, но наяву это кажется ему сложным. Тем не менее, он разворачивается и покорно возвращается в реку. — Превосходно, ваша милость, — Женевьева улыбается, давит волку на холку, призывая сесть. Она щедро черпает ковшом воду и принимается смывать с серой шерсти засохшую грязь. Лютоволк смотрит на неё глазами Робба, а шерсть его бугрится, тут же приминается толстой струёй воды. Заклинательница чешет ему за ушами, приговаривая, что он хорошо справляется, но Робб чувствует, что долго удерживать волка не может. Когда его разум возвращается в тело, Серый Ветер выглядит несчастным и ужасно мокрым. Довольная Женевьева уклоняется от его гневного прыжка и смеётся. — Нужно чаще практиковаться, милорд. Вскоре вы сможете совладать и с человеком. Роббу нравится то, как он чувствует себя в волчьей шкуре. Свободным и диким, поцелованным полной луной и северным ветром. — Разве это так необходимо? — сомневается он, наблюдая за лютоволком. Тот яростно пытается стряхнуть с себя пухлые капли воды, брызги словно снаряды разлетаются во все стороны. Женевьева не успевает ответить. Серый Ветер поднимает уши и настороженно вертит головой. Робб поднимается с земли следом за заклинательницей. Лютоволк мчится мимо них в чащобу, невзирая на ненавистную реку на своём пути. Робб и Женевьева следуют за ним вброд, переглянувшись. Они не упускают из виду серое пятно, которое очень скоро перестаёт рябить и останавливается вовсе. Робб замечает первым, как его питомец зарывается носом в чей-то мех. — Ещё один лютоволк, — выдыхает рядом Женевьева. Серый Ветер с небывалым трепетом трётся о морду зверя, и Робб признаёт в лютоволчице Нимерию, такую же отважную и выносливую, как его маленькая сестра.