Алым-алым

Дозор Джона Сноу окончился с последним ударом ножа, направляемого детской рукой Олли, которому он так доверял. Дозор Джона Сноу окончился с последним ударом сердца. Его плащ с чёрной овчиной больше не лежит на плечах, как раньше. Он становится непосильной ношей, опостылевшим куском тряпки. Джон смотреть на него не в силах, но в руки себя берёт, стиснув зубы. На плечи вновь опускается крашеная овчина, спутанная, как мысли в его голове. Явившаяся в Чёрный замок Мелисандра просит его задержаться здесь ещё ненадолго, но причину назвать отказывается. Джон ждёт, что она упомянет своего бога и его туманные пророчества, но Мелисандра больше не говорит ни слова. Только смотрит на него со странной примесью надежды и благоговения во взгляде, а после уходит, шурша красным платьем. С тех пор, как Станнис потерпел поражение под стенами Винтерфелла, она сама не своя. Не ест, на глаза никому не показывается, только безвылазно сидит в выделенной ей комнате. Джон, оставшийся на посту по просьбе той, что вытащила его из тьмы, отправляет Тормунда вместе с вольным народом в Восточный дозор у моря. Белые ходоки наступают. Им известно это, как никому другому. Когда в белой прозрачной кисее снега пятнами проступает Чёрный замок, Женевьева не может скрыть облегчённого вздоха. Несколько суток верхом на лошади утомили её физически, а белизна вокруг теснит ей грудь. Робб пришпоривает коня перед воротами, пока остальная колонна, растянувшаяся позади, собирается у стен замка. Округу наполняет зычный голос горна. — Он ждёт, — говорит Женевьева, останавливаясь рядом. Робб смотрит на неё, а в груди щемит. — Где-то в глубине души Джон всё ещё ждёт, милорд. Ворота отворяются, являя их взору внутренний двор Чёрного замка, серо-белый, тоскливый, наводящий мысль о вечном одиночестве. Помедлив, Робб трогает бока коня и въезжает внутрь. Джон выходит на помост, чтобы взглянуть, кому взбрело в голову явиться на край света. В самом центре двора топчется усталый конь, а верхом, в расшитом плаще, Робб оглядывает владения своего брата. Людской шёпот, полный удивления и страха, стелется по земле вихрами жидкого тумана. — Я привёз тебе людей, Сноу, — Робб видит его, чёрного, как и обещал, на деревянном помосте, и не может сдержать улыбки. — Сколько себя помню, отцу всегда жаловались на их недостаток на Стене. Джон не верит своим глазам. Живой Робб, здесь, на Стене, говорит об отце и улыбается, потому что рад видеть его, названного брата. Джон срывается с места, мчится к лестнице и слетает с неё слишком быстро. По-мальчишески, а не как лорд-командующий Ночного дозора. Робб спешивается. Джон останавливается в шаге от брата, сжимает его плечи, чтобы убедиться, что это никакой не сон и не чьи-то злостные проделки в магии. Его сердце пропускает тысячу ударов подряд, перестаёт биться совсем, когда Робб тянет его к себе, их груди сталкиваются с глухим звуком, а руки хлопками опускаются на спины. Джон закрывает глаза. Мех щекочет ему лицо, но он сжимает брата крепче. Ряд чёрных ресниц становится ярче от набежавших слёз. Робб оставляет глаза открытыми, только стискивает зубы, так, что скулы становятся невыносимо острыми. — В следующий раз, когда я увижу тебя, ты будешь в чёрном, — шепчет он в овчину хриплым, точно не своим голосом. — Чёрный всегда был моим цветом, — эхом отзывается Джон, не раскрывая глаз. — Здравствуй, Сноу. — Здравствуй, Старк. Джон хорошо помнит, как весть о смерти брата пробила в нём дыру следом за вестью о смерти отца. Он и не надеялся, что когда-то станет целым вновь. Внутренний двор постепенно заполняется всадниками. Женевьева спешивается, едва не задев Серого Ветра, оставляет Улля с Арвом, и передаёт его и коня Робба подоспевшему конюху. Она чувствует на себе пристальный взгляд и поднимает голову. Мелисандра смотрит на неё сверху вниз так пронзительно, что в желудке начинает холодеть. Убедившись, что Женевьева взирает на неё в ответ, жрица разворачивается и медленно уходит, только доски под ней протяжно скрипят. Джон разрывает объятье первым. Он кладёт руку брату на затылок и осматривает его лицо. Изменения, произошедшие за это время, оставили следы на обоих лицах. — Вас, Старков, тяжело убить. — Бран тебя в этом не убедил? Они смеются. Низко и с облегчением. — Как тебе удалось выжить? И где ты взял людей, Робб? — Джон бросает взгляд в наполняющийся двор. — Это история на целый мех вина, — отвечает Робб и оборачивается в поисках заклинательницы. — Женевьева! — Мне нужно отдать распоряжения, — Джон хлопает брата по плечу и просит послать за Эддом. Робб кивает. Когда кто-то трётся сзади об его ноги, он опускает взгляд вниз. Красные глаза глядят на него, как на что-то давно забытое, но когда-то любимое. — Призрак, — Робб снимает перчатку и опускает ладонь в белый мех. Лютоволк Джона закрывает глаза и прижимает уши к голове. Подошедший вместе с Женевьевой Серый Ветер тычется носом в его шею. Призрак раскрывает красные глаза и смотрит на брата, как на пришельца. Из его пасти вырывается короткий скулёж, когда Лохматый Пёсик, самый нетерпеливый и буйный из их помёта, прыгает на него из-за спины. Робб тянет Женевьеву назад, когда лютоволки снова сливаются в один ком, приветствуя друг друга после долгой разлуки, которая всем, особенно их хозяевам, казалась вечной. Нимерия присоединяется к ним последней. Она просто садится рядом, позволяет им себя окружить и поочерёдно ткнуться влажным носом ей в заснеженную шерсть. — Ты собрала вместе не одну стаю, Женевьева, — произносит Робб, слегка наклонившись к заклинательнице. — Жаль, что своей стаи мне не собрать, — печально отзывается она, подняв голову. После того вечера в Последнем Очаге, Женевьева становится серой, совсем, как костюм на ней. К ним возвращается Джон, и Робб ответить не успевает. — Кто твоя спутница, Робб? Миледи, — Джон приветственно склоняет голову. — Леди Женевьева, — отвечает Робб, обернувшись. Лицо заклинательницы на какое-то мгновение озаряет улыбка. Робб замечает в ней хитрецу. — Жаль, что после первой нашей встречи вы забыли об этом, ваша милость, — легко колет Женевьева и тянет Джону руку. — Лорд Сноу. Робб усмехается. — Справедливо, — замечает он, совестливо склонив голову. Джон, принимая протянутые пальцы, кривится. — Прошу, не зовите меня так. Я Джон, миледи. — Что ж, тогда я Женевьева, — заклинательница мягко кивает, — и я вовсе не леди, как удалось заметить вашему брату, — она бросает взгляд на Робба, замечает его тронутые улыбкой губы, — он много рассказывал о вас, Джон. Полагаю, теперь вам придётся услышать многое обо мне. Прошу меня простить, но мне нужно поговорить с Мелисандрой. — Я попрошу, чтобы вас проводили, — с готовностью предлагает Джон, но Женевьева лишь небрежно взмахивает рукой. Он замечает едва уловимое сходство между ней и Мелисандрой. По крайней мере, в манере держаться. И, может быть, в наклоне головы. — Вы знаете, как меня найти, милорд, — бросает Роббу Женевьева и разворачивается, направляясь к месту, где видела Мелисандру. Взгляду Джона открывается стая лютоволков, сгрудившихся вместе. Он обходит брата и садится на корточки. Серый Ветер лижет ему щёку горячим языком, в месте, где тускло краснеет шрам. Нимерия подставляет под его руку место под челюстью, а Лохматый Пёсик валит его в снег. Призрак подстраивает голову под ладонь Робба, пока тот долго смотрит Женевьеве вслед. В Чёрном замке Женевьева ориентируется лучше, чем в Винтерфелле. Она идёт на тепло Мелисандры. Оно ведёт её тонкой пульсирующей нитью и приводит к деревянной двери, одной из сотни. И она не заперта. Женевьева входит внутрь, и волна жара окутывает её с ног до головы. Мелисандра сидит за столом, спиной к ней, а в мутном зеркале отражается её профиль. Огонь в камине горит ярче яркого, а в воздухе витает резкий запах магии. Но не все способны его почувствовать. — Где твой сын? — Женевьева любила её голос, глубокий и мелодичный. Так звенели тетивы луков. Так трубили победные горны. Так говорил огонь. — С моим конём, — заклинательница притворяет дверь и медленно движется вглубь. Мелисандра на неё не смотрит, делает вид, что изучает шершавую стену. — Этот тоже никому не даётся? Женевьева останавливается. Улля она никогда не называла сыном, даже наедине с собой. Он был частью её, но никак не продолжением, и уж точно не наследием. Улль был её тенью. Но Мелисандра считала иначе. Все рождённые ею тени были детьми. Женевьева смотрит на неё, никогда не стареющую, неизменную, постоянную, и сердце её сжимается. — Сменила одежды, — Мелисандра неспешно кивает, соглашается с самой собой. — Сменила короля, — отзывается Женевьева без упрёка. Она заводит руки за спину, нащупывает застёжку ремней и щёлкает. Ремни со свистом скользят под грудью, а плащ тяжело обрушивается на землю. Женевьева поднимает его и укладывает на кровать. Дышать становится легче. — Джон Сноу не король, — Мелисандра качает головой. Её волосы, обычно струящиеся по спине, теперь низко собраны. Почти так же, как у Женевьевы. — Но может им стать, — Женевьева опускается на меха, ожидая взгляда голубых глаз жрицы, но тщетно. — Узурпатор Робб Старк сядет на трон быстрее бастарда. — Он не узурпатор. Не больше Станниса, Мел. Мелисандра опускает голову. Её тонкая рука цвета кости лежит на столе, а пальцы чертят по дереву прямые линии. Лицо её, и без того печальное, омрачается сильнее. — Он убил его? — Бриенна Тарт казнила его за убийство Ренли Баратеона. Хотя казнить следовало тебя. — А сколько раз эту участь следовало готовить для тебя? Женевьева гладит цветистый мех, опуская глаза. Они обе отбрасывали длинные, густые тени на землю, а грехи их оплетали шею сверкающими алыми бусами. — Мы ведь здесь не для этого, — немного помолчав, отвечает Женевьева. Мелисандра согласно кивает. — Джон Сноу был убит и воскрес, — сообщает жрица. Заклинательница следит за её изящными пальцами, на кончиках которых таится огонь. Женевьева качает головой, словно извиняется перед Мелисандрой. Она замечает это краем глаза и вонзается в заклинательницу взглядом. — Скажешь, я снова ошиблась? — Не скажу, — Женевьева вскидывает голову. — Ты теперь служишь ему? — Я больше не могу служить, Ив, — честно признаётся Мелисандра, и плечи её опадают. — Как и я. Но мы обязаны, Мел, пройти этот путь до конца. Мы должны дожить до рассвета, и позволить им жить после него. — Великие жертвы, — Мелисандра горько усмехается и смотрит на заклинательницу с невыразимой болью. Женевьева чувствует, у неё внутри всё звенит, грудами осыпающееся стекло оглушительно грохочет залпами орудий, заставляет содрогаться всем телом и судорожно искать угол, где можно укрыться от пытки хоть на короткое мгновение. Мелисандра, проникнув заклинательнице под кожу, видит её нутро. В её глазах горит пламя, и в этом пламени расцветает видение. Ужасающее и страшное, но поистине прекрасное. Мелисандра отшатывается. — Когда ты впервые переступила порог храма, — произносит она хрипло, не отрывая взгляда от глаз Женевьевы, — я увидела, как тебя грызёт волк. Вонзает огромные зубы в грудь и выдирает сердце, которое исчезает в его глотке с немыслимой скоростью. Так было каждый раз, когда я глядела на тебя. Ты умирала под его натиском, воскресала и умирала снова. Я пыталась трактовать это, как могла, но выходило плохо. Но потом, когда ты покинула храм, а я отправилась на Драконий Камень, меня вдруг озарило. Я поняла истинную суть этого видения, но было поздно. — Я уже связалась с волками, — тихо добавляет Женевьева, ощипывая меха. — Робб Старк заслуживал смерти, Ив. Может, он заслуживает её до сих пор. Женевьева закусывает губу и сводит брови. — Неужели ты так и не поняла, Мел? Магия крови не сработала, потому что он был под защитой, моей и богов. Его боги слепы к несправедливости, и кара их порой запаздывает. Мне пришлось встать на их место, ведь он пришёл на мою поляну. Мальчишка в короне не по голове, он был лучше многих, что я видела. — Нет, Ив. Это ты ничего не поняла. Впрочем, как и всегда, если речь идёт о привязанных к тебе королях. — Ты хотела убить его не ради Станниса. — Но ради тебя. Поражённая откровением Женевьева замолкает, но спустя мгновение вновь подаёт голос. — Тогда ты не знала. — Теперь знаю. — Останешься со мной до конца? Мелисандра видит в ней девчонку, прибившуюся к Волантийскому храму из-за своей нетерпимости, заносчивости. У её ног клубится маленькая, неуклюжая тень, без лица и без огромного роста. Без признаков обычной тени, какими они привыкли управлять. У девчонки в глазах блестит стужа, пальцы стучат друг о друга, как льдинки, а кожа снежно белеет. Её волосы ярко горят, как и волосы Мелисандры, а в них сверкает молочная призрак-трава из драконьего стекла с кровавой росой из рубинов. Всё, что осталось у неё от Асшая. Всё, что напоминает ей о том, кто она есть. Мелисандра оставляет кресло остывать, а сама садится рядом с Женевьевой. Заклинательница поднимает на неё блестящие глаза. — И после. Женевьева поджимает губы и подаётся навстречу жрице. Мелисандра принимает её, прячет в своих руках, больше не говоря ни слова. Раньше слова им были не нужны. Они не испытывают в них нужду и теперь. Мелисандра опускает руку на голову Женевьевы и видит всё, через что она прошла. Женевьева слушает рассказ сердца жрицы, а по щеке её медленно ползёт слеза. Всё, что они когда-либо делали, вело их к сюда, на Север. Они родились в огне и погибнуть должны в огне, но никак не в сковывающем холоде. Это заставляло их жаться друг другу сильнее, словно осиротевших в руках белой зимы. Прежде, чем приступить к разговорам, Робб просит у Джона перо и бумагу. Он пишет два слова, одно для матери, а второе обращает к лордам. Когда вороны прощально хлопают крыльями, Робб устраивается напротив Джона в его обители лорда-командующего и просит начать первым. Джон, кашлянув и сделав глоток пряного вина, бросает взгляд на снег за окном, и начинает рассказ с путешествия к Стене. Он вспоминает медленно, прокручивая в голове события прошлого. Чёрный замок, ненавистный Торне, старый Мормонт, первые вихты, клятва, одичалые. Джон точно идёт по зарубкам на дереве, каждую тщательно ощупывает стылыми пальцами, признаёт верной и двигается дальше. Когда перед ним возникает рыжая дикая пропасть, он подливает себе вина. Джону порой кажется, что ночная тяжесть в груди — лишь голова Иггрит, горячая и пламенная. Проснувшись, он признаётся себе в кошмаре, обещая не сожалеть о том, что покинул ту тёплую пещеру. Робб слушает молчаливо, только глаза дают Джону ответ — брат разделяет его чувства. Потери Джона отдаются в нём эхом, ударной волной, словно где-то рядом вновь колдует Женевьева. Джону Робб рассказывает всё, будто отражению в зеркале, будто находится наедине с собой. Пряное вино греет ему горло, и это спасает, когда рассказ обрывается на встрече с Талисой. Всем его воинам действительно не повезло, когда он оказался рядом с ней. Но теперь Робб не жалеет. В том нет никакого проку, чтобы корить себя за то, чего не воротишь. Он справляется, не позволяя голосу его подвести, рассказывает о Талисе всё, что может, не возвращаясь в пучину горя. О Женевьеве Робб отзывается осторожно, чтобы не возбудить кривотолков. Прежде всего, в самом себе. Джон слышит, брат ей безмерно благодарен. И кроме благодарности, Джон слышит что-то ещё, но решает оставить эти мысли при себе. Ему непривычно чувствовать себя равным Роббу. Лорд-коммандующий Ночного дозора и лорд Винтерфелла. О таком они вряд ли когда-нибудь думали. Их голоса заполняют день, при солнечном свете их истории обретают плоть, уродливую и уязвлённую. Но теперь никто из них не посмеет сомневаться, был ли это лишь их страшный кошмар. Им не следовало покидать родовое гнездо. Им стоило позволить снегу укрыть себя от любых бед, как это бывало и раньше. Но чем больше слов срывалось с их губ, чем крепче была их уверенность в необходимости всего произошедшего. Их гремящие раздробленные кости разбивают гнетущую тишину, поют песнь о боли, что просит их жить, со штопанными сердцами и стеклянными глазами. В конце концов, в этом вся жизнь. Нужно чувствовать, чтобы не прослыть мертвецом. — Выходит, Старые боги оставили нас на милость Владыки Света, — заключает Джон, обнаруживая, что кувшин с вином опустел. Робб осушает свой стакан последним глотком и с грохотом ставит его на стол. Серый Ветер у ног вздрагивает. — Только бы и россказни о нём оказались больше, чем сказка на устах его жриц, — отзывается Молодой Волк, нахмурившись. — Он вернул меня к жизни, — напоминает Джон, — или же это было колдовство его жрицы. — Женевьева говорит, мёртвое должно оставаться мёртвым, — глухо произносит Робб. — Похоже, у них с леди Мелисандрой разное мнение о смерти. — Но в одном они сходятся. — Великая война, — Джон кивает. — Северные лорды против союза с одичалыми, — сообщает Робб, откидываясь на спину. Все откровения растаяли в воздухе, осели мелкой росой на их плечах. Теперь самое время заняться делами. — Одичалые нужны нам, равно как и мы нужны им, — сипло произносит Джон, подавшись вперёд, в трапецию льющегося из окна света. — Эта война важнее Войны Пяти Королей, Робб. — Поэтому я сейчас здесь, Джон, — Робб придвигается к столу, разрезает полосу света своим тёмным телом, устраивает локти на дереве, прячет кулак в другой ладони. — Что ты знаешь об Иных? Их можно убить? — Мечом из валирийской стали или драконьего стекла. Но всего этого у нас нет. Кроме, пожалуй, единственного меча, подаренного мне старым Мормонтом, — Джон тянет руку к стене. Мгновением позже на стол ложится длинный меч в ножнах с белым волком в навершии. — Лёд отца наверняка прибрали к рукам Ланнистеры, — Робб притягивает оружие ближе, вынимает меч на свет. Блики высыпают на стену осколками света. — Белые ходоки умеют оживлять мёртвых, — продолжает Джон, — которых можно убить таким же способом, либо сжечь. Войско мертвецов большего любого многочисленного войска в Семи королевствах. Их не пугают отрубленные конечности, и даже головы. Робб отрывает глаза от блестящего лезвия с бледными узорами и пронзительно смотрит на брата. Джон, ставший непоколебимым, открыто принимает его взгляд, разделяя все его беспокойства, которые ещё не были озвучены. Он открывает верхний ящик стола и вытаскивает на свет блёклую грубую тряпицу. В трапеции света тускло сверкает чёрный наконечник из обсидиана. Робб берёт осколок породы и вертит его в пальцах, пристально разглядывая. Мысль приходит быстро, словно вспышка. Он хмурится, но лоб его быстро разглаживается. — Серый Ветер, — лютоволк вскидывает голову в ожидании, — приведи Женевьеву. Серый Ветер поднимается на ноги с неохотой. Робб, не выпуская из рук чёрный осколок, открывает ему дверь, а перед глазами у него стоит белая призрак-трава в огненных волосах заклинательницы. В покоях Мелисандры приятное тепло гладит заклинательнице щёки. Тишину нарушает лишь треск огня в камине. Жрицы Владыки Света долго молчат, обходясь без слов. Пламя говорит за них. — Мел, — Женевьева говорит тихо и спокойно. Она ёрзает в руках у жрицы, лезет в карман кафтана и выуживает на свет деревянного оленя. Мелисандра застывает. Её протянутая рука остаётся висеть в воздухе. — Улль тогда проверял ваш лагерь и нашёл это на пепелище, — продолжает заклинательница. — Хозяин фигурки пепла не простит. — Владыка нуждался в жертве, — Мелисандра не решается коснуться оленя. Не может пересилить себя, а уши ей забивает крик ни в чём не повинной принцессы Ширен. Красная женщина прикрывает глаза. Женевьева вкладывает фигурку ей в руку и сжимает её пальцы. Мелисандра вздрагивает. — Он не узнает, — обещает Женевьева, принимая тяжёлое решение. — Нет, Ив. Я больше не буду прикрываться волей Рглора, — Мелисандра распахивает глаза, пальцы держит на олене стиснутыми. Кожа на них белеет. — Я отвечу за всё, что сотворила. Как и ты. — Будем сводить счёты с богами в канун Долгой ночи? — заклинательница горько усмехается и оборачивается на внезапный скрежет за дверью. — Серый Ветер? Дверь распахивается от сильного толчка передних лап. Лютоволк блестит медовыми глазами на пороге и прядёт ушами. — Похоже, твой король ждёт тебя, — замечает Мелисандра. Женевьева поворачивается к ней. — Ты ведь знаешь, у меня нет королей, — отвечает она, поднимаясь. Плащ остаётся лежать в мехах. — Идём, ему нужны ответы. Серый Ветер послушно ведёт их в обитель Джона, где приятно пахнет вином и огнём. Призрак белым пятном растягивается у очага, Робб и Джон молчаливо ждут прихода жриц. — Ваша милость, — Женевьева входит первой. Мелисандра тихой тенью следует за ней, сохраняя осанку и высоко поднятую голову. Лицо при королях терять не пристало. Робб поднимается из кресла и смотрит на Мелисандру, замершую рядом с Призраком. Лютоволк не выказывает никакого недовольства, только прячет свои красные глаза. — Мне следует поблагодарить вас, миледи, — произносит Робб, — за спасение жизни моему брату. Мелисандра смотрит на него прямо, не скрывая неприязни во взгляде. Её грудь тяжело вздымается и опадает. Вопреки всему губы растягиваются в улыбке, и Мелисандра склоняет голову в ответ. — Леди Женевьева, — Джон поднимается на ноги следом, — мне стоит сделать то же самое. Женевьева мягко кивает. — Что будет угодно милордам? — произносит она. — Позволишь? — Робб приближается к ней, не оставляя между даже полушага, тянет руку к её волосам, но замирает в ожидании ответа. Заклинательница чувствует его горячее дыхание у себя на лбу, непонятливо сводит брови, но чуть погодя кивает. Пальцы Робба опускаются на холодный обсидиан в её косах. Женевьева поднимает руку, чтобы помочь ему вытащить заколку. Их ладони сталкиваются, Робб руки не отнимает, когда пальцы заклинательницы осторожно накрывают его нежным прикосновением. Женевьева опускает руку ниже, придерживает косы, и Робб вынимает заколку. Мелисандра пристально смотрит на них, недобро щурясь. Женевьева под её взглядом чувствует себя всё той же девчонкой. Робб передаёт заколку брату. Джон, приняв украшение в руки, проводит пальцами по чёрным зубцам. — Драконье стекло, — выдыхает он, — где вы взяли это, Женевьева? — В Асшае, — отвечает заклинательница. — Плавание туда может длиться десятилетиями, — сокрушается Джон, опускаясь в кресло. — Похоже, мне придётся отправиться на Драконий Камень. — В этом нет нужды. Лорд-командующий, вы позволите? Джон, словно очнувшись, возвращает заколку в ладонь Робба. Он вонзает чёрные зубцы в тугую причёску Женевьевы, зайдя ей за спину. Белая призрак-трава ослепительно блестит в пламени её волос, а рубиновая роса сверкает в льющемся из окна свете кровью. — Драконье стекло уже в пути, — Мелисандра присаживается и запускает пальцы в белоснежную шерсть Призрака. — Вам следует оставаться в замке, чтобы встретить его, Джон. Джон поднимает глаза на Робба. Тот едва заметно пожимает плечами. — Они достигли земли, Мел? — обращается к жрице Женевьева. — Они достигли Севера. Женевьева удовлетворённо кивает. — Вы всё поймёте совсем скоро, Джон. У вас будет много работы, пока мы с его милостью отправимся за Стену. Робб об этом сказать не успел. Джон мгновенно темнеет, поджимает губы. — Идти за Стену вдвоём — подобно смерти, — произносит он жёстко. — Я дам вам людей. — У нас каждый меч на счету, — возражает Робб, продолжая возвышаться за спиной заклинательницы. — Мы справимся, Джон. Нужно вернуть Брана как можно скорей. — Ты никогда не был там и не знаешь, какие опасности вас ждут, — продолжает настаивать Джон, — я пойду с вами. — Лорд-командующий не может оставить Чёрный замок, — замечает Мелисандра. Джон оставляет нагретое кресло, вновь разрезая трапецию света своим чёрным телом. — Если Иные доберутся до вас раньше, чем вы найдёте Брана, — начинает он. — Этому не бывать, — перебивает его Женевьва. — Ты даже не знаешь, где сейчас наш брат, Робб. — Это поправимо, — заверяет Женевьева и оборачивается. Робб ловит её красноречивый взгляд и всё понимает без слов. Он разворачивает кресло и садится в него, так, чтобы оказаться лицом к огню. Мелисандра сторонится. Джон не отрывает от брата глаз. Женевьева расплывается за его спиной алой тенью, опускает руки на его меха. — Ищите лютоволка, ваша милость. До Брана вам не добраться. Робб закидывает голову. Глаза затягивает белой пеленой. К Джону мгновенно приходит понимание всего происходящего. Робб говорил, все они — варги. Теперь Джон может убедиться в этом сам. Он вздрагивает, и Мелисандра замечает на его лице смятение. Женевьева пристально вглядывается в огонь, пальцы её тонут в мехах, неистово вонзаются Роббу в плечи. Магия Детей леса древняя, но нет ничего древнее первозданных стихий. За Стеной Робб на мгновение теряется, окружённым бесконечным снегом, но волчье чутьё ведёт его. Он оставляет на снегу следы волчьих лап, стремительно сокращает расстояние, минуя леса и холмы, и оказывается у входа в пещеру. Мгновением позже он чувствует сухое тепло вокруг, видит вытянувшегося Брана в толстых корнях, подходит ближе, смотрит в его такие же белые глаза. Внезапно он чувствует сильный разряд, перед глазами всё мешается. Вместо пещеры Робб видит двор Винтерфелла, затем стаю воронов, заснеженные хребты, стоящего на ногах Брана, окружённого мертвецами. В уши вонзается пронзительный крик. В мгновение ока Робб возвращается в тело. Он больше не чувствует на плечах рук Женевьевы. Робб пружинисто вскакивает на ноги. Заклинательница стоит в шаге от него, вытягивает раскрытые ладони и тяжело дышит. Молодой Волк стремительно огибает кресло, принимает её ладони в свои. Кожа на них дымится. Женевьева поднимает блестящие от ужаса глаза. Джон подаётся вперёд, Мелисандра быстро оказывается рядом. — Времени совсем не осталось, — давит Женевьева. Ладони темнеют. Джон может поклясться, что видит вздувающиеся волдыри. — Это ожог? — не понимает он, отрывая глаза от ладоней заклинательницы. Мелисандра молча забирает руки Женевьевы у Робба и накрывает их своими. Заклинательница, поморщившись, сжимает пальцы жрицы и шепчет заклинание следом за ней. — Ожог холодом, — отвечает Робб, догадываясь. Он переводит тревожный взгляд на брата, а его кулак сжимается. Джон тяжело дышит. Женевьева, чувствуя спасительное тепло, медленно приходит в себя. Руки постепенно перестаёт жечь, но кожа ладоней становится темнее. Мелисандра отнимает свои ладони, осматривая результат. Заклинательница чувствует покалывание в месте неровно расплывающейся темноты. — Великий Иной вскоре доберётся до вашего брата. Тогда его будет уже не спасти, и весь мир погрузится в бесконечную тьму. Нужно торопиться. — Я дам вам новых лошадей, ваши устали с дороги, — принимает решение Джон после колебаний, — у нас есть костюмы из шкур для похода за Стену. Вам придётся надеть мужской, Женевьева, женщин в Чёрном замке никогда не было. — Женевьева не мёрзнет, — сообщает Робб, не сводя с неё мечущихся, взволнованных глаз. — Но в этих сапогах в снег провалиться может. Кроме того, ветры по ту сторону всегда сильнее. Так будет удобнее. Призрак пойдёт с вами. Робб никогда раньше не слышал, как брат командует. Робб никогда раньше и не думал, что будет ему подчиняться. — Я найду Мару, — Мелисандра обращается скорее к Женевьеве, чем к остальным, — он поторопит корабли с войсками. И сам поторопится. Женевьева всё держит ладони на весу, глядя на длинные тёмные полосы на коже. — Когда мы вернёмся, вся стая будет на Севере, — говорит она, наконец опуская руки. — Тогда всё станет на свои места. Тогда все пророчества сбудутся.