Алым-алым

Чёрный замок гудит большим пчелиным роем. Дозорные снуют по двору, превращая свежий снег в чёрный мятый ком застиранной тряпицы. Женевьева прячется в тепле конюшни. Костюм из шкур превращает её в бесформенное пятно. Заклинательнице жарко, на лбу блестит испарина, но она терпит неудобства, пропуская через пальцы шелковистую гриву коня. Арв капризно мотает головой. Улль виснет у него на шее, урчит в дёргающиеся уши. — Я не могу тебя взять, ты не вынесешь похода за Стену, — ласково говорит Женевьева, пристально глядя на коня. Арв издаёт недовольное ржание, вскидывая голову. Улль цепляется бесплотными пальцами за его гриву, чтобы не упасть. — За тобой присмотрит Мелисандра. — По-прежнему выбираешь коней с норовом, — солома цепляется за подол красного платья и тянется следом. Женевьева вздыхает и оборачивается. Улль высовывает голову между конских ушей, распахнув глаза. Он помнит Мелисандру. Ни в одной книге по колдовству не сказано, что тени могут помнить или чувствовать, но Улль помнит её, красную тень своей матери. — Мне под стать, — усмехается заклинательница, глядя на Мелисандру. Жрица слегка щурится и замирает рядом с Женевьевой. Первым её взгляда удостаивается Улль. Его лицо вытягивается, а рот округляется. Жрица протягивает к нему руку, широкий рукав стекает вниз, обнажая белую кожу запястья. Улль бросает взгляд на Женевьеву, но одобрения не дожидается. Он стремительно облепляет пальцами руку Мелисандры, перебирается дальше к плечу и устраивается там, обвив руками её шею. Жрица чувствует сухое тёплое прикосновение его чёрного тельца щекой. — Он вырос, — замечает она, накрывая его тонкую спину своей ладонью. — Только мы остались прежними, — тоскливо отзывается Женевьева. — Вечность скоро закончится, — обещает Мелисандра, но заклинательница знает: она предпочла бы смолчать, чтобы обещание не сбылось вовек, ведь слова обретают силу только сорвавшись с губ. Женевьева вымученно выдыхает, признавая её правоту. Она прислоняется лбом к конской морде и прикрывает глаза. Арв, словно отражение в зеркале, вторит ей. — Пока вас не будет, — Мелисандра опускает свободную ладонь Арву на шею, решая не продолжать неприятный разговор. Конь вздрагивает, но позволяет её пальцам соскользнуть вниз. — К Стене стекутся все Семь королевств. Мару заговорит ветры и бури, войско прибудет в срок. Женевьева кивает и отходит от Арва. Конь бьёт копытом. — Присмотри за ним, Мел. Арв капризный, конюхов не подпустит, если рядом не будет того, кого он знает. Улля я заберу с собой. Иди, найди Серого Ветра и держись рядом с ним, — Женевьева обращает последние слова к тени. Улль, коротко прильнув к Мелисандре напоследок, стекает с её рук и теряется в заполонивших конюшню тенях. — Поговори с ним, прежде чем всё случится. Женевьева на мгновение задумывается, о ком идёт речь. Она оборачивается к дверям, но Улля в конюшне уже нет. — Он ещё ребёнок, — возражает заклинательница, всё вглядываясь в дверное полотно. — И он разорвёт Робба Старка, если не будет знать правды. Женевьева переводит взгляд на жрицу. Её ноздри раздуваются, а скулы становятся острыми, как лезвие валирийского меча. Глаза вспыхивают и тут же гаснут. Женевьева не отвечает. Их разговор прерывает скрип петель. Во рту двери темнеет конюший. Он в короткой учтивости склоняет голову и просит заклинательницу осмотреть подготовленного для неё коня. Женевьева целует Арва в морду и направляется к выходу, непривычно стеснённая в движениях громоздким костюмом. Джон Сноу обещал, они спасут их тела в белизне за Стеной, и Женевьева терпит. Робб, к тяжести одежд привыкший, в наслоении шкур осваивается быстро. Он наблюдает за движением во дворе с помостов, как и в Винтерфелле, но хозяином, как и полагается, в Чёрном замке себя не чувствует. Джон, ещё одна чёрная точка в этой мрачной сутолоке, появляется за его спиной. — Я хочу, чтобы ты взял мой меч, Робб, — Джону свыкнуться сложно. Он — бастард, не ему носить титулы, фамильные ценности и знаки отличия. Молодой Волк поворачивает голову. Седая прядь в волосах искрится. Робб опускает руку брату на плечо, ладонь Джона соскальзывает с рукояти меча. — Он твой, Джон. Ты заслужил этот меч. Мы справимся. С нами лютоволки и огненный бог Женевьевы. — Если вы встретите белых ходоков, тебе нечем будет защищаться. Ты погибнешь, а Бран останется за Стеной. Возьми меч, Робб. От него зависит твоя жизнь, жизнь нашего брата и Женевьевы. Я могу приказать тебе, как лорд-командующий, если ты вздумаешь упрямиться. Робб усмехается. — Не забывай, с кем говоришь, Сноу. — На Стене, как и за ней, королей нет, Старк. — Только лорд-командующий? — Робб щурится, а чуть погодя позволяет себе рассмеяться. Джон улыбается в ответ, отстёгивает меч и протягивает брату. Когда обмен происходит удачно, оба вновь устремляют взгляды во двор. Волосы Женевьевы по-прежнему приковывают к себе взгляд в этой белёсой мгле. Она выходит из конюшни, бело-серая, бесформенная, как пламя, идёт с конюхом к осёдланным лошадям. Робб пристально наблюдает за ней, а Джон следит за братом. — Не каждый мужчина отважится пойти за Стену, — замечает он. Роббу кажется, у Женевьевы нет иного выбора. Привязанная к королям, лишённая собственной воли, она вынуждена ступать по монаршим следам в отчаянной попытке избавиться от невыносимого бремени. — Север ей к лицу, — произносит Робб на выдохе, а глаза блестят. Молодой Волк заметил это с первым румянцем на щеках Женевьевы, с первой искрой во взгляде, когда снег заменил собой остальной мир. Когда цвета Старков вытеснили извечный красный, у Робба внутри что-то зазвенело, высоко и чисто, забытой песней, которую, как окажется, он никогда не знал. Женевьева оглаживает гнедого коня, пристально заглядывая ему в глаза, проверяет подпруги и седло, обходя животное вокруг. Мелисандра остаётся у дверей конюшни. В длинных рукавах восковые пальцы всё мнут деревянного оленя, спотыкаясь на резных боках. Жрица осматривает двор в поисках сира Давоса, но прежде замечает Робба, не сводящего глаз с Женевьевы, и хмурится. Робб её взгляд ощущает через толстые шкуры, но вида не подаёт. Его лицо только каменеет, а лоб прорезает глубокая морщина. Заклинательница заканчивает с конём и одобрительно кивает конюшему. Она сдувает с обветренного лица прядь и оборачивается в поисках лютоволков. Они по-прежнему не отделимы, стаей сидят у внутренних ворот и терпеливо ждут. Женевьева зовёт Серого Ветра. Лютоволк глотает землю большими шагами и приближается к ней. Заклинательница запускает голые пальцы в его густой мех, ощупывает волчью тень. Улль показывается ей в тайне от чужих глаз. Убедившись, что всё в порядке, Женевьева ведёт плечами. Она безошибочно угадывает, где именно стоит Молодой Волк, и ловит его взгляд. Робб чувствует себя застигнутым врасплох, почти взятым в плен. Но заклинательница, вопреки домыслам о жестокости всяких захватчиков, лишь мягким кивком головы зовёт его вниз. Привыкший к грохоту сапог и шороху плаща за спиной, Робб поражается, насколько тихи его движения теперь. Слова Джона об удобстве таких одеяний обретают смысл. Женевьева садится в своё седло, слегка дёргает за поводья, трогает бока ногами, проверяя, насколько хорошо чувствует её конь. Арва не заменить, и заклинательнице приходится довольствоваться дарами Чёрого замка. Конь под ней крупнее её собственного, крепкий, но не такой чуткий. Почувствов лёгкий укол в спину, Женевьева ёжится. В глазах Мелисандры разливается тревожное беспокойство. Женевьева кивает ей, а жрица неожиданно находит то, что искала, и взгляд её просачивается сквозь заклинательницу. В тени замка появляется Давос Сиворт. Его помятое и опечаленное лицо не выказывает никакой радости. Одна жрица Рглора сулит беду, а две пророчат смерть. Женевьева понимает всё за короткое мгновение, осознание пронзает её стрелой. Внутри у заклинательницы, несмотря на запертое в костюме тепло, всё холодеет до пустого звона. Дурное предчувствие забивает горло плотным комом. Мелисандра ловит её взгляд, полный ужаса, предупреждающий. Деревянный олень въелся в пальцы намертво, превратился в бессрочное напоминание её грехов и проступков. У Женевьевы на губах стынет приказ-мольба, а глаза кричат отчаянное «не смей». Мелисандра опускает голову, ожерелье на её шее на мгновение меркнет. Свободной рукой она сжимает бесконечно алую юбку и медленно вспарывает гладкое тело земли, оставляя после себя сочащийся порез. Женевьева обречённо прикрывает глаза, поджимает губы и вскидывает голову к небу. Плохо сваленное, оно осыпается крупными пуховыми комьями, покрывая её лицо тонкой периной. Из груди рвётся тяжёлый вздох, что раскалывает сомкнутые губы. Смотрящие в небо ладони внезапно накрывает теплом. Робб бесшумно вырастает рядом. Когда Женевьева опускает на него глаза, пальцы её сами собой сжимают его, он убеждает себя, что сдаваться в плен заклинательнице сейчас совсем неуместно. Обожженные холодом ладони под его пальцами размякают, становятся податливой глиной. Робб не говорит ни слова, лишь понимающе смотрит Женевьеве в глаза. Заклинательница ощущает пульсацию крови, всё тело её стучит и бьётся. Она едва заметно кивает. Пора ехать, иначе время оборвётся, раскрошится, исчезнет навсегда. Джон держится в стороне, кидая на брата опасливые взгляды. Он прячет руки в перчатках и взлетает на коня. Скорбный Эдд подаёт ему факел. — Робб, — зовёт он, натягивая поводья. Молодой Волк оставляет ладони Женевьевы остывать на морозе и садится в седло. — Я провожу вас по тоннелю. Джон зовёт с собой Призрака, а за ним бежит и Серый Ветер. У внутренних ворот Стены Женевьева оборачивается в последний раз. Поверх ожогов холодом её ладони покрываются отпечатками волчьих лап, несущих смерть. Чёрный замок по-прежнему змеится по земле толстой уродливой лентой без единого красного пятна. Ледяной тоннель сквозь открытые ворота пышет на путников могильным холодом. Заклинательница довольно вдыхает морозный воздух, подставляя стылости горящее лицо. От шлифованных стен отлетает гулкое эхо, а длинные тени от факелов походят на лапы невообразимых размеров паука. — Женевьева, — твёрдый, но беспокойный голос Джона глотает глубина и лёд, — я должен знать, как вы намерены отыскать Брана. Боюсь, вы не знаете, сколь огромен Север за Стеной и сколько опасностей там таится. Женевьева слышит в его голосе потаённый страх и бессильное отчаяние. Бастард не в силах запретить своему королю выполнить собственную волю, даже если король приходится ему братом. Заклинательница поворачивает голову, вглядывается в его лицо. Голос Неда Старка заполняет ей уши. В мальчишке течёт драконья кровь, а снежная изморозь покрывает сердце. Лёд и пламя поют свою песнь, но никто не способен различить и звука. — Нас поведут волки, — наконец отвечает Женевьева, — никто не знает зиму и Север лучше них. А если они не справятся, нам поможет колдовство. — За Стеной нет богов, — возражает Джон, — только снег и холод. Робб едет позади, хотя тоннель достаточно широк для троих всадников. Молодой Волк наблюдает за Женевьевой, что терпеливо объясняет тревожному Джону истины, кажущиеся ей прописными, а Джон, воспитанный в лучших традициях, сдержанно кивает, не выражая своих недовольств слишком яро. Мысль о том, как брат принял бы Талису, проскальзывает мгновенно, но надолго не задерживается, словно заглянувшая по старой привычке. Робб об этом не думает больше, чем просто вскользь, как дань памяти и прожитому горю. — Те, в чьих сердцах горит огонь, — Женевьева будто затягивает старый напев, а Робб чувствует, как тело его отзывчиво звенит, — не боятся ни тьмы, ни холода. Не беспокойтесь, Джон. Никто не погибнет, пока исход Великой войны не будет известен. В этом с Владыкой света согласны даже ваши Старые боги. Женевьева отъезжает вперёд, Робб занимает её место рядом с Джоном. Морозный воздух привычно колет ему лёгкие. Лорд-командующий поджимает губы и оглядывается на брата. Он хорошо помнит, сколько грязных слухов расползлось о чести Робба Старка, о его преданности и чувстве долга после того, как он доверился не той женщине. Джон помнит их слово в слово. Если в Войне пяти королей на кону стояло многое, то сейчас, в войне между жизнью и смертью на кону стоит всё. Но Джон судить брата не в силах, ведь у него в груди тоже горит огонь. Дикий и неприрученный. Тоннель заканчивается обледеневшими воротами. Женевьева толпится рядом вместе с лютоволками. Призрак преданно смотрит на спешивающегося Джона, кладёт морду ему на плечо в знак прощания. Чёрный Джон на его белом меху похож на уголь, выплюнутый костром на снег. Робб спешивается следом, чтобы подарить брату крепкое объятие. — Будь осторожен, Старк, — говорит Джон в капюшон из шкур. — Я скоро вернусь, Сноу, — Робб сильнее стискивает крашеную овчину пальцами. Ворота тяжело поднимаются, с натужным скрипом. Первым на свежий снег выступает Призрак. Лютоволк почти теряется в этой ослепительной белизне, лишь красные глаза выдают его. Серый Ветер выходит следом, ведёт носом по воздуху и подставляет свою темноватую шерсть скрюченным пальцам зимы. Улль выскальзывает из его тени и вытягивается во весь рост. Ветра зимы пронзают его насквозь, но ему до этого нет никакого дела. Робб и Женевьева выходят следом, почти одновременно. Джон отдаёт приказ, и ворота медленно сползают к земле. Стена отрезает их от мира, сужая его до двух человек и двух лютоволков. Робб оглядывается на Женевьеву. Рассерженный незваными гостями ветер зло треплет её туго собранные волосы, а кудри Робба швыряет, как ему вздумается. Однако, они оба вовсе не спешат прятать головы в капюшоны. Женевьева внутренне собирается, прежде чем отдаться в безраздельную власть зимы, а Робб думает о Бране. — Мне нужна кровь, ваша милость, — Женевьева голой ладонью тянется к заколке в волосах, перекрикивая ветер. Робб обнажает пальцы и протягивает ей ладонь без всякого возражения. В былые времена такие просьбы вызвали бы в нём бурю эмоций, но не теперь, когда колдовство вошло в его жизнь и прочно осело нерастворимым осадком где-то на самом дне. Чёрные зубцы заколки острые, впиваются Роббу в пальцы, выпуская из них бусины крови. Низкий голос Женевьевы будто идёт из самых недр земли, постепенно набирает силу, становится равным завыванию ветра. Заклинательница колет себе пальцы следом, а после вкладывает их в раскрытую ладонь Робба. Их кровь стекает на снег крупными бусинами, а Молодой Волк чувствует по телу дрожь. И злой, рассерженный ветер здесь вовсе не причём. Снег под ногами их лошадей начинает шипеть и плавиться. Женевьева произносит заклинание. Её ладонь в ладонь Робба врастает. Бусины крови становятся нитью, тончайшей, путеводной, что растягивается больше и больше, утекает вперёд, пропадает в белёсой мгле. Женевьева замолкает, а лютоволки коротко воют. Заклинательница прячет заколку в волосы. Робб отпускает её руку словно нехотя, с удивлением обнаруживая, что ладонь абсолютно чиста и невредима. Встревоженный лес оживает, в небо поднимается стая воронов с молочно-белыми глазами. — Это Бран, — говорит Женевьева, — он знает о нас. — Тогда не будем заставлять его ждать. Мы и без того припозднились. Робб коротко и призывно улыбается, а после лицо его становится серьёзным. Он натягивает капюшон на голову и трогается с места, точно следуя кровавой нити на снегу. Небытие поглощает их. Первородная зима, дикая древность обступает их со всех сторон, закрывает своим вездесущим телом остальной мир. В том молодом, ещё совсем юном мире испокон веков шептали: за Стеной рука об руку правят холод и смерть. Люди говорили, за Стеной выживает лишь зверь да огонь. Робб изредка косится на Женевьеву. Огонь, живой и трепещущий, волчьи лапы ему не жжёт. Лишь ласково греет простуженный стрелами бок. Робб больше не думает о прошлом. Угрюмый ветер будто выдувает всё, что было тогда, осенью в багровых тонах, снега нестерпимо холодного не знавшей. Колесо года со скрипом делает поворот, ему снова застыть недвижимым придётся надолго. Робб смотрит, как волчьи следы, большие и глубокие, заметает быстрее, чем их настигнут конские копыта. Его собственный след мог давно простыть, если бы не Женевьева. Старые боги уготовили ему быструю, словно ветер, жизнь, но огненный бог решил иначе. Лютоволки тонут в лесу, а Женевьева утопает в раздумьях. Заклинательница думает о предстоящей битве, караване, что стекается к Стене, о том, что будет, когда они, жрецы Рглора, подарят людям огонь. О том, что будет, когда огонь погаснет. Женевьева не боится. За долгие годы она успела позабыть, каково это, бояться конца. Заклинательница отвыкла, что конец неизбежен, а бесконечность недосягаема. Она надеется, что в нужный момент бесстрашие останется с ней, закроет грудь мягкой пластиной и не позволит дёрнуться в сторону. Где это видано, чтобы огонь боялся зверя. Огонь в огне не сгорит, а Север не убить зиме. Женевьева утешает себя единственной мыслью: в конце концов ей оказана великая честь. Тонкая алая нить змеится всё дальше, из виду никогда не исчезает, пульсирует, полная дикой крови. День молоком стекает в крынку ночи, наполняет её доверху, а затем переливается через края, вновь окрашивая мир в белый. С каждым разом молока остаётся всё меньше, а крынка ширится, превращается в сосуд без дна. Время вовсе перестает существовать, как и мир за кольцом из дикого леса. Стена возвышается где-то там, за их спинами, а Бран ждёт впереди, где-то за частоколом железностволов. На очередном рубеже ночи и дня, когда силы уже на исходе, лютоволки в чаще протяжно воют. Женевьева обнажает голову. Её волосы вспыхивают, напитанные солнцем, режут Роббу глаза. Она беспокойно смотрит на Молодого Волка и ведёт плечом, посылая Улля на разведку. Робб ударяет коня в бока и бросается в самую гущу опускающихся сумерек. Там, едва ли не в сердце леса обнаруживается круг из человеческих рук и ног, а внутри особым знаком лежат тела. Творение венчает оторванная мужская голова со всклоченными волосами и голубыми стеклянными глазами. Лютоволки скалятся, водят носами по ветру. Волчья шерсть становится дыбом. Робб чувствует опасность кожей. Он спешивается, осторожно ступает по снегу, обнажая меч. В чащу въезжает Женевьева. — Об этих знаках ты говорила? — спрашивает Робб, когда она приближается. Он выставляет руку вперёд, не позволяя заклинательнице пройти дальше. Женевьева мельком смотрит на Робба, а затем устремляет взор на снег. Улль беспокойно кружится. — Магия Детей леса, — произносит Женевьева, втягивая носом морозный воздух. — Кто-то ведь выложил этот знак, — Робб крепче сжимает рукоять меча, пристально оглядывается по сторонам. Заклинательница кивает, Улль глотает их тени и тени лютоволков, разрастаясь. Ладонь Женевьевы опускается Роббу на плечо. Молодой Волк оборачивается, вглядывается в ставшее жёстким лицо заклинательницы. Улль расползается непроглядной тьмой за их спинами. В воцарившейся гробовой тишине хруст веток походит на раскаты грома. Серый Ветер одним огромным прыжком скрывается за деревьями. Робб резким движением толкает Женевьеву в снег, ударом меча встречая выросшего из ниоткуда мертвеца. Скелет с обрывками мяса издаёт ужасные звуки, гремит костями и слепо нападает. Одним ударом Робб рассекает вихта по диагонали. Кости осыпаются к его ногам. Женевьева переворачивается на живот, упираясь руками в снег. Земля под ней дрожит и вибрирует. Улль прикрывает её, заглатывая своим телом мертвецов и разрывая их на части. Заклинательница бросает взгляд на знак, слова срываются с губ сами собой. Круг из мёртвой плоти ярко вспыхивает, наполняя округу красным отсветом. Призрак первым бросает мертвеца в огонь, где вихт с шипением и кошмарным воплем загорается. Серый Ветер возвращается на пятак снега без деревьев, выплёвывая шевелящююся руку. В свете огня меч в руках Робба подобен вспышкам молний. Он разрезает темноту с поразительной быстротой. Женевьева поднимается на ноги. Мертвецов слишком много, а ночь — их время. Заклинательница быстро осматривается. Вихты стекаются к ним со всех сторон, а конца им не видно. За спиной слышится топот. Женевьева резко поворачивается и вместо того, чтобы уклониться, она тянет к надвигающемуся мертвецу руку. Она едва касается его гладкой застарелой кости, как скелет его охватывает огонь. Серый Ветер отшатывается в сторону, чтобы не обжечься, хватая огромной пастью нападающего на Робба слева мертвеца. Молодой Волк встаёт спиной к огню, чтобы тыл его был защищён. Валлирийская сталь дробит кости легко и певуче. Костюм из шкур делает его неповоротливым, но всё же Робб пока остаётся невредимым. Горящий вихт пятится назад, спотыкается и падает на скелет другого мертвеца. Тот мгновенно загорается. Женевьеву осеняет. Она бросается к Роббу, уворачивается от замаха руки и толкает его в снег. Серый Ветер в два прыжка оказывается рядом, скалясь. Заклинательница всё делает быстро. Она дёргает за протянутую костлявую руку, и она остаётся в её пальцах. Через мгновение мертвец вспыхивает. Улль растягивается, закольцовывается вокруг, отрезая собой путь мертвецам. — Зовите Призрака, милорд, — говорит Женевьева, помогая Роббу подняться. Морщина режет ему лоб, он выполняет просьбу заклинательницы. Улль позволяет Призраку пройти сквозь себя, пока мертвецы в его теле вязнут. Женевьева сжимает оставшуюся руку вихта и принимается за колдовство. Робб наблюдает за ней, потирая ушибленное о землю плечо. Когда рука в ладонях Женевьевы вспыхивает, он отшатывается назад, а она продолжает держать её, неистово пылающую, при себе. Улль возвращается к обычным размерам. Лес тонет в неприятном, душераздирающем вопле, озаряется сотней горящих тел. Огонь буквально охватывает округу, а свет разливается по искрящемуся снегу. Робб тяжело выдыхает. — Ты цела, Женевьева? — его взгляд беспокойно мечется от рук в огне к лицу. — Да, ваша милость, — заклинательница откидывает руку в сторону, оставляя в ладони уцелевшую фалангу пальца. — Джон говорил, мертвецами управляют белые ходоки, — Робб не торопится спрятать меч. Лютоволки всё так же напряжены, а Улль мечется. Женевьева отворачивается к огню. Пламя с шипением взвивается вверх в надежде подпалить низко висящее небо. Молодой Волк прикрывает заклинательнице спину, пока она напряжённо вглядывается в огонь. — Иные здесь, — мрачно сообщает Женевьева, — но не мы нужны им. — Бран, — догадывается Робб. Он вспоминает слова Оши. Его брат теперь вовсе не Старк из Винтерфелла. Его брат — трёхглазый ворон. Мира пустым взглядом вспарывает темнеющий горизонт. Скалистый и угловатый, он вызывает в ней тошноту. Эта дорога не для Миры. Она для Брана. Жойен лёг костьми, чтобы ворон смог взлететь. А Мира больше не в силах. Мире этого не суждено. Она не сразу замечает, как неподвижный горизонт оживает. Приглядевшись, Мира поднимается с заснеженного камня, вытягивает шею, чтобы получше рассмотреть мелькающие вдали точки. Она скрывается в пещере только затем, чтобы мгновением позже показать нежданных гостей Листочку. — Полагаю, пещера находится под чарами, — произносит Женевьева, откидывая капюшон. Очертания камней едва виднеются в темноте, величественное чардрево раскидывает ветви в чёрном небе. Робб всматривается вдаль пристальнее. Лютоволки в нетерпении ходят по каменистому краю. — Тебе под силу справиться с ними? — лицо Робба за несколько дней становится серым камнем: твёрдым и жёстким. Женевьева ведёт плечом, выпуская вперёд Улля. Тень соскальзывает с каменистого выступа и ступает на гладкий снег. В это же мгновение словно из-под земли вырастает костлявая рука, а пальцы её проходят сквозь тело Улля. — Мертвецы, — рука Робба привычно опускается на рукоять. — У нас нет на это времени, милорд, — заклинательница останавливает его красноречивым взглядом. Молодой Волк кивает, пришпоривает коня, готовый сорваться с места немедля. — Мне нужна его кость, Улль! — кричит Женевьева, натягивая поводья. Тень выворачивается, дёргает за кисть и торопливо возвращается к заклинательнице. — Возьми коня, — Женевьева принимает беспрестанно шевелящююся кисть руки. Глаза у животного под ней мгновенно чернеют. Заклинательница бросает последний взгляд на Робба. Он сжимает поводья в кулак, а скулы сводит от напряжения. Лютоволки одним большим прыжком покидают выступ, а кони скачут следом. Женевьева вместо поводьев держит в руках кости вихта и колдует, пока встревоженные мертвецы вылезают из снега как по приказу. Как только их древние кости касаются ночи, огонь тут же вспыхивает, жадно глотая их целиком. На том конце Мира с неприятным волнением наблюдает за всадниками, что оставляют за собой огненные следы. Листочек рядом держит в ладони огненный шар, раздумывая, метнуть ли его в вихтов или же в странников. Её настораживает вспыхивающий за ними огонь. Стихия, что с начала времён была подвластна только им, теперь нашла иных управителей. Первыми пещеры достигают лютоволки. Мира отшатывается, когда рядом вырастает Призрак, бывший крупнее, чем Лето. Листочек отступает назад, Серый Ветер пружинисто приземляется. Лошади преодолевают каменистый уступ все в мыле. — Робб Старк, — поражённо выдыхает Мира. Потрясение оказывается настолько велико, что она не замечает, как меняется в лице Листочек. — Мира Рид, — Робб спешивается, — мы пришли за тобой и за Браном. Белые ходоки близко. — Магия Детей леса защитит его, — подаёт голос Листочек. Робб приближается к Мире, делая вид, что хочет обнять её в знак благодарности. — Найди Брана, предупреди его, — шепчет он ей на ухо как можно тише. Мира будто каменеет, не понимает ровным счётом ничего, пока за спиной Робба, в сполохах пламени не замечает голубой блеск. Великий Иной будто смотрит ей в глаза и видит душу. Мира холодеет. — Король Ночи! — она дёргается в сторону входа. Листочек молниеносным движением руки вскидывает огненный шар, но Робб реагирует быстрее. Валлирийская сталь легко входит в сухое, словно жухлый лист, тело. — Найдите Брана, Мира! — торопит Женевьева, передавая лошадей Уллю. Тень раздваивается, овладевает обоими конями и гонит их в пещеру. Мира с ужасом наблюдает за тем, как Листочек погибает от рук Робба Старка, который до недавнего времени был не живее тех вихтов, что с воплями сейчас мечутся в пламени. Мира делает вдох. Всё, что ей сейчас нужно — спасти себя и Брана. Жойена ей спасти не удалось, Мира не позволит себе повторить такую оплошность дважды. Она скрывается в пещере следом за лютоволками.  — Милорд! — Женевьева торопит Робба. Неистовое пламя послушно гаснет под взмахами меча Великого Иного, а мёртвое море течёт за ним след в след. Робб вскидывается. Он впервые в жизни видит, как оживают страшные сказки и забирают себе власть над ночью. От этого кровь стынет в жилах, дыхание спирает в груди, застревая в лёгких куском льда. Женевьева входит в пещеру последней. Она торопливо пробирается сквозь вездесущие корни чардрева, царапая ладони, пока на запястье не смыкается сухая крепкая рука. Заклинательницу тянут вниз, она ударяется головой о покатый свод пещеры и теряет опору. Шею сдавливают тиски. Всё происходит быстро, без единого звука, так, что Женевьева не успевает ничего понять, пока перед её лицом не оказывается два пылающих яростью глаза. Дитя леса близко наклоняется к ней, а с губ у него слетает только суровый гул ветра. Женевьева интуитивно понимает — их с Роббом здесь быть не должно, а Великий Иной для них почётный гость. Их творение, их гордость, что вернёт к жизни весь их народ. Заклинательница чувствует, как силы покидают её. Она предпринимает попытку освободиться, закидывает руку за голову, вынимает заколку из волос и вонзает зубья прямо в сухую, оплетенную толстыми стеблями шею. Существо вздрагивает, а хватка его слабеет. Женевьева давит на заколку сильнее, пока из древесного тельца не торчат лишь молочные стебли призрак-травы. Бран в родном дворе Винтерфелла чувствует себя лучше, чем когда-либо. Звонкая Лианна Старк наполняет округу приятным смехом, пока братья собираются вокруг неё. Под ногами мокрая земля приятно чавкает. Бран рад, что здесь, в своих видениях, он может ходить. Дряхлый Трёхглазый ворон рядом с ним что-то говорит, а Брану мерещится голос брата. Он видел его на Красной свадьбе, а затем за Стеной, но подумал, что принял желаемое за действительное. В хитросплетениях магии Бран не может разобраться до конца, ведь придётся отказаться от своей сущности, пожертвовать своей самостью, чтобы обрести этот дар — знание. Бран смотрит на совсем юного отца и вспоминает, каким он видел Неда в последний раз. В груди так неожиданно щемит, а голос Робба настойчиво забивает ему уши. Бран в смятении обращает взгляд к Трёхглазому ворону, но тот тает, словно лёд на солнце, пока не исчезает вовсе. — Бран! — Робб тащит брата в сани, пока перепуганный Ходор забивается в угол. Серый Ветер и Лето не подпускают к ним Детей леса, обнаживших кинжалы из драконьего стекла. — Вам не уйти, — предупреждает приземистое существо, — трёхглазый ворон должен остаться здесь. Робб устраивает Брана в санях и поворачивается, обнажая меч. — Бран, нам нужен Ходор! Бран! — Мира неистово трясёт Брана за плечи, то и дело оглядываясь за спину, где звенит валлирийская сталь. Бран, поглощённый видением, не в силах отыскать собственное тело. Одинокий Призрак у иссыхающего тела невзрачного старика отбивается от последнего Дитя леса. Женевьева поднимается на ноги, ощупывая ушибленную голову. Ей в лицо дует могильным холодом, когда она наклоняется, чтобы забрать заколку из бездыханного тела. Заклинательница собирает остаток сил и поджигает тело, а вместе с ним и корни чардрева, закрывая проход внутрь стеной из пламени. — Великий Иной уже здесь! — Женевьева вваливается вглубь пещеры, тяжело дыша. На полу обнаруживаются мёртвые Дети леса. — Мы не можем уйти без Ходора, — говорит Робб, приближаясь к великану. Ходор боязливо вжимается в стену из камня. Мира продолжает трясти и звать Брана, но тот всё блуждает в стенах Винтерфелла многолетней давности. — Идите за братом, иначе нам не спастись. Робб сомневается недолго. Он вынимает меч и передаёт его в руки Женевьеве. — Бей острым концом, — наставляет он, сжав её ладони, и садится рядом с Браном, погружаясь в небытие. Заклинательница оставляет Призрака рядом с Ходором, а сама встаёт спиной к саням, крепко сжимая длинный, ей не по весу меч. Серый Ветер и Лето вырастают по обеим сторонам от нее, огромные, напряжённые, готовые грызть глотки. Бран остаётся один среди стен Винтерфелла, а голову осаждают тревожные, напуганные голоса. Он всё оборачивается, оглядывается вокруг, пока не замечает у конюшен Робба. Его охватывает недоумение. — Бран! — Робб бежит к нему, а всё тело его звенит от напряжения. — Нам нужно уходить, немедленно! Бран вдруг чувствует себя беспомощным мальчишкой, погребённым под тяжестью собственной немощности. Он смотрит на Робба, как смотрел в последний раз: с надеждой и сожалением. — Теперь ты можешь пойти со мной, Бран, — продолжает увещевания Робб, протягивая руку. Бран смотрит на него, оглядывается вокруг, слышит голоса, что нестерпимо давят на него, и глаза его затягиваются белой пеленой. Женевьева чувствует, как внутренности болезненно крутит от ожидания. Если Великий Иной настигнет их сейчас, всё кончится, даже не успев начаться. В проходе мелькает тень. Заклинательница внутренне сжимается, крепче стискивая рукоять в ладонях. Лютоволки пригибаются, припадают к земле, готовые к прыжку. Перед ними появляется иной. Его синие глаза сверлят дыру в Женевьеве. Она боится, что лютоволки прыгнут и навек останутся льдом, прежде чем валлирийская сталь коснётся мёртвого заиндевевшего тела. Но звери будто чувствуют опасность и только рычат, оставаясь недвижимыми. Женевьева закрывает глаза и опускает меч. Её плечи бессильно опадают. Сухое лицо иного не выражает никаких эмоций. Он подходит ближе. Лютоволки прижимают уши к голове, когда заклинательница, вложив всю силу в руки, вновь поднимает меч и вонзает его в льдистое тело, что мгновением позже рассыпается, обдав её холодом. Призрак выпрямляется во весь рост. Ходор возвышается над ним, смотрит ясным взглядом и треплет по холке. Женевьева выдыхает. Всё получилось. Робб забирает из её слабеющих рук меч. — Хороший удар, — ободряет он. Женевьева оборачивается на груду льда под ногами. — Уж лучше, как привыкла, — отзывается она, цепляясь пальцами за толстые корни чардрева. Пещеру озаряет пламенем. Сухое дерево горит быстро, с треском. Мира бежит впереди, за ней Ходор тянет на санях Брана. Лютоволки замыкают процессию. Серый Ветер аккуратно подгоняет Женевьеву. Её ноги тяжелеют, огонь в жилах будто бы гаснет. Робб тянет её за собой, стискивая её ладонь так же сильно, как держит в битве рукоять меча. Тоннель заканчивается распахнутой настежь дверью. Лошади бьют копытами о землю, пока Улль держит их поводья. За спиной слышатся невнятные скребущие звуки. — Нужно заложить дверь, — говорит Робб, выбираясь на снег. Холодный ветер бьёт ему в лицо. Он приваливается к двери, чтобы закрыть её, но нанос снега не позволяет. Дверь не поддаётся. Ходор опускает сани, встаёт рядом с Роббом и толкает оплетенное корнями дверное полотно. — Держи дверь, Ходор, — просит Мира, не найдя другого выхода, — держи дверь. Ходор приваливается к двери спиной, кивает Роббу, чтобы тот уходил. Женевьева врастает в землю. — Нет, — шепчет она. Улль мгновенно оказывается рядом с ней. — Я подержу, Ходор. Бери Брана и уходите. Ваша милость, оставьте мне коня, забирайте Миру и лютоволков. — Ты не останешься здесь, — отказывается Робб тоном, нетерпящим возражений. — Уходите. Немедля. Робб замечает, как глаза у Женевьевы наливаются чернотой. — Я вернусь за тобой, — он сжимает её ладонь, без страха заглядывая в темноту, — обещаю. Улль глотает тени всех присутствующих и заменяет Ходора у двери. Робб забирает Миру к себе в седло, Ходор возвращается к саням и двигается в путь. Серый Ветер жалобно скулит, когда Женевьева падает на колени и зарывается ладонями в снег, а голос её превращается в невыносимый скрежет. Робб смотрит на заклинательницу напоследок долго и пронзительно, с чувством, будто совершает непоправимую ошибку. Его конь перебирает копытами, глаза его застилает тьма, и он против собственной воли срывается с места, унося Молодого Волка прочь, в пургу и холод. У Женевьевы в жилах гаснет огонь, когда и без того чёрное небо становится ещё темней. Со всех сторон доносится шёпот и шуршание, и целый ворох теней огромной стаей слетается к заклинательнице. На белом снегу расцветают капли крови, тени жадно пьют её, а затем плотной пластиной закрывают дверь. Женевьева падает без сил, рядом с красными цветами на белом. Она больше не слышит ничего, весь мир превратился в белый шум, будто кто-то заботливый спел ей ту самую древнюю колыбельную.