Алым-алым

Арья с прищуром наблюдает, как Улль резво справляется с новой задачей стюарда для её брата. Она помогает ему, отложив в сторону Иглу, не внимая протестам Брана. За Стеной, затерявшись в корнях старого чардрева, он совсем позабыл, что всё ещё калека, нуждающийся в помощи. Арья накрывает брата тёплой шкурой, и Бран отпускает Улля, наученный Роббом лишь позвать тень по имени при необходимости. Лето ложится в изножье полукругом, едва умещаясь целиком. Лохматый Пёсик вместе с Нимерией растягиваются у очага. Арья устраивается рядом с Браном, отстегнув Иглу от пояса, стягивает сапоги, снимает плащ и ныряет под шкуру. Она так долго спала где придётся, с теми, кто с лёгкостью мог лишить её жизни в ночи, и теперь ей хочется быть ближе к братьям, одно присутствие которых может обласкать её теплом. — И всё равно он какой-то жуткий, — заключает Арья, скрещивая руки на груди. — Ты привыкнешь, — уверяет Бран, подкладывая подушку под спину. — Вот ещё, — фыркает Арья, а потом спохватывается, — ты видишь это своим вороньим глазом? Про себя она решила звать дар брата именно так, чтобы не потерять его в звуках нового имени. — У меня нет вороньего глаза, — отзывается Бран, на мгновения мыслями уносясь в Винтерфелл, в ту пору, когда их семья ещё не познала вкус предательства, львиных когтей и южного яда. Изредка тоска по тем временам призрачно касалась его плеча. — А это тогда что? — Арья упирает указательный палец в середину братниного лба. Бран задирает голову, и она щемит пальцами его нос, смеясь. Он трясёт головой, легонько ударяет ей по запястью и тоже улыбается. Отсмеявшись, Арья снова становится серьёзной. — Ты видел маму? Сансу? Рикона? — Бран кивает. — Расскажи. От дяди Эдмара толку мало. — Рикон теперь выше тебя, — Бран вспоминает образ вытянувшегося младшего брата, вернувшегося в руки родных стен. Арья смотрит на Лохматого Пёсика, самого дикого из их стаи, и улыбается. Когда-нибудь это должно было произойти. Теперь и Бран наверняка выше её. — Мама вынесла много горя, — продолжает Бран, — ты увидишь это в её лице и волосах. А Санса снова взялась за иглы. — Мы ведь вернёмся домой, правда? — Арья смотрит на брата с надеждой. Она согласна даже на ложь, лишь бы ответ был таким, каким ей хочется. Брат тяжело вздыхает, а затем, помедлив, кивает. Арья кладёт голову ему на плечо, чувствуя в груди облегчение. — Что ещё ты видел? — спрашивает она, собравшись с мыслями. — Я ведь сказал вам, что видел всё. Что ты хочешь узнать, Арья? Арья садится и выпрямляет спину, смело глядя Брану в глаза. — Ты всё про меня знаешь, верно? — Бран снова кивает. — Пообещай, что никому не расскажешь. — Обещаю. Арья шумно выдыхает, облегчение ширится в груди. — Эта ведьма ведь ничего не показала Роббу в огне? — Леди Женевьева вассал нашего дома, ты не можешь вечно звать её ведьмой. — Ты говоришь совсем, как Робб. Это всё потому, что однажды он на ней женится? — Я ничего тебе не скажу. — Тогда скажи мне, что ты видел, пока вы были за Стеной. Но только не вороньим глазом, а своими настоящими. Бран ёрзает. Одна ночь, похожая на все остальные, всё-таки осталась в его памяти. Бран под тихое сопение Миры зачарованно наблюдал за тем, как начавшийся снег устилал всю округу, но пятачок земли, где расположились они, остаётся нетронутым. Снеговые перья исчезали в темноте даже не пощекотав румяную щёку Брана. — У матери была подруга, Скальда, — шёпотом рассказывала Женевьева, перебирая кудри спящему Роббу. Бран уснуть не мог. У него в голове беспрестанно гудело, и сам он будто колокол, всё звенел и звенел. И так из ночи в ночь. Ходор неизменно засыпал первым, за ним Лето, Робб, Серый Ветер и Призрак. Женевьева никогда не ложилась прежде, чем удостоверится, что заклинания работают исправно и Улль стоит на страже. Робб сквозь сон всегда нащупывал её ладонь у себя на груди и сжимал, чтобы прогнать все химеры. — Она заклинала погоду и всегда доставала мне сладости из разных уголков света. Однажды, наслушавшись рассказов отца, я попросила у неё вызвать снег. Скальда что-то шепнула и бросила вверх золу из очага. Снег сыпал прямо с потолка, а она стояла, будто накрытая куполом. Столько лет подряд я пыталась это повторить, но ничего не выходило. Зато я научилась создавать купола. — Когда я упал с башни, смотреть на снег порой было единственным развлечением, — произнёс Бран. Женевьева смотрела мягко, сочувствующе. Ей и вправду жаль, что боги так обошлись с ним, но ничего в этом мире не происходит без причины. — Вы владеете искусством исцеления, леди Женевьева, — продолжает Бран с надеждой. — Вы можете меня исцелить? Ему хотелось верить, что ещё не всё известно и не все знания о будущем принадлежат ему. У Брана пониже рёбер, где теплела Мира, ещё слабо шевелилась надежда. Женевьева села на спальной шкуре и без заискиваний взглянула на него. — Я бы могла перенести ваш недуг на вашу тень, — ответила она, но поспешила добавить, что Бран в спасительной надежде не захлебнулся, — но тогда вы ослабнете. Ваша тень станет хлипкой, вы начнёте часто болеть и, может быть, даже умрёте раньше, чем должны. Я боюсь, что ваши боги отняли у вас ноги, чтобы дать вам крылья. Бран почувствовал созревшую на корне языка горькую злобу. — Я не просил их об этом, — выпалил он в полный голос. Лето дёрнулся во сне. — Никому и в голову не придёт просить такое, милорд, — понимающе кивнула Женевьева, — но так устроена магия. Она всегда требует цены. Впрочем, как и многое остальное. Не думаю, что ваш брат однажды просил богов сделать его избранным, однако же он им стал. Боюсь, если я верну вам ноги, вы потеряете крылья. Бран всё ещё боролся с желанием быть обычным мальчиком, а не Браном Сломленным, как наверняка его уже не раз назвали злые языки. Мысль, что он превратился в обузу, больно жалила его всегда в одно и то же место под сердцем. — Я хотел быть рыцарем, — тихо произнёс Бран, глядя на Робба. Он всё ещё хотел ездить с ним верхом на охоту или драться на мечах во дворе, но этому сбыться не суждено, а потому может лишь только присниться. — Вы и есть рыцарь, — улыбнулась Женевьева, — и пусть у вас нет славного меча и резвого коня, но вы даёте защиту тем, кто в ней нуждается. Разве не в том заключается рыцарская служба? Женевьева встала и приблизилась к саням. Она протянула руку, Бран поднял голову, взглянул ей в глаза и принял её искреннюю поддержку. Мальчик, затаившийся в груди, охотно верил заклинательнице, ведь она столько лет живёт на свете. Умудрённая опытом, она не может врать. Трёхглазый ворон же бесстрастно взирал на Женевьеву из глубины глаз и с неохотой согласился. Он больше, чем рыцарь, но пусть люди думают так, если им угодно. Женевьева поправила шкуру на плече у Миры и возвратилась обратно, пока Робб не занял её место. Он отвернулся от растянувшегося на снегу Серого Ветра и пошарил рукой по шкуре. Женевьева успела накрыть её своей ладонью. — Лорд Бран, — позвала она, не отводя глаз от Молодого Волка, во сне не казавшегося таким грозным и суровым, как представляются все северяне на юге. — Да, леди Женевьева. — Я не могу видеть дальше пламени в его руках, — призналась заклинательница, и где-то поблизости треснул лёд. — Его милость сможет снова обрести счастье? Снег всё ещё падал с замазанного чернотой неба, вокруг было тихо и почти спокойно. Заклинательница тоже плохо спала. Она беспрестанно представляла себе, как всё случится, ярко воображая картины из будущего. Сердце болело так, что отдавало в кости, и те начинали ныть, даже когда заклинательница неподвижно лежала рядом с Роббом. Молодого Волка в свою очередь тоже одолевали терзания. Войти в ту же реку дважды он не мог, но и жить без огня ему больше не представлялось возможным. Когда Робб впервые поцеловал Женевьеву, он понял, что значит быть неопалимым. Робб понял, каково это держать руку в огне и не обжечься. Он никогда не выпускал Женевьеву из виду, даже если не смотрел на неё прямо. Ему нравилось, как она перебирает его кудри, задумчиво глядя в огонь, как тени от пламени пляшут на её лице, а глаза бесконечно вспыхивают. Он любил наблюдать за тем, как Серый Ветер игриво валил Женевьеву в снег, а она мстительно обещала ему баню в Чёрном замке. Она поладила с его младшим братом, они подолгу говорили с Браном перед сном. Мира учила её ловко свежевать кролика, а Женевьева в свою очередь показывала, как можно быстро ощипать птицу даже не прибегая к помощи магии. Робб всё ждал момента, когда она попросит ему отплатить за спасение, но Женевьева беспощадно томила его в неведении. Единственным спасением были её руки на его бородатых щеках, её текучий голос и глаза, полные неведомых звёзд. Но Бран всё видел. Бран всё знал. Братнины глаза никогда не были столь ненасытными, подёрнутые поволокой. Его сердце никогда не билось в особом ритме. А теперь Молодой Волк в жёсткой шерсти снаружи пылает чужеземным солнцем внутри. — Он будет счастлив, леди Женевьева, — уверенно ответил Бран. Ему бы тоже хотелось утешить её, положить руку на плечо. Женевьева провела ладонью по щеке Робба и обернулась, чтобы взгляд Брана принять. Глаза её влажно блестели, Бран почти чувствовал, как тяжело ей дышать. — И пусть его счастье продлится дольше, чем его жизнь. Её слова прозвучали тогда как заклинание и Брану показалось, что отцовские боги решили внять голосу северянки из Асшая. — Когда нас нашёл Король Ночи, леди Женевьева осталась, чтобы его задержать. Робб тогда очень испугался, что она может не вернуться, — отвечает Бран, стряхнув с себя воспоминание. — Значит, он её любит? — Арья кривится. — Только Робб может дать тебе ответ. — А твой вороний глаз? — Я вижу события, Арья, а не читаю мысли. — Тогда какой толк от твоих крыльев? — возмущается Арья, насупившись. — Честно говоря, я сам пока не могу этого понять, — искренне признаётся Бран. — Бринден Риверс, старый трёхглазый ворон, так и не сказал, почему боги выбрали меня. — Может, эти ведьмы могут знать ответ? — предлагает Арья, смягчившись, и кивает на дверь. — Думаю, ответ знают только боги, — возражает Бран, помрачнев. Арья, замечая его упадок, придвигается ближе. — Тогда расскажи мне про Миру Рид. Она мне понравилась. Без неё ты бы наверняка пропал. — С каких пор ты стала такой любопытной? — Бран прищуривается. Арья будто бы смотрит в зеркало. Мира совсем выбилась из сил, когда они достигли Стены. Бран ещё не видел её с тех пор, как она отмывшись и наевшись досыта рухнула в постель в одной из комнат в Королевской башне. Они столько времени провели за Стеной, что Брану порой казалось, будто Мира будет всегда. Гибкая, поджарая, ловко обращающаяся с острогой, стерегущая его от тьмы. — Я не буду рассказывать тебе про Миру, — упрямо отказывается Бран. Разговаривать о ней с Арьей ему кажется испытанием. Лицо сестры светлеет, плечи распрямляются, а глаза вспыхивают озорным любопытством. — Это ещё почему? — Если не перестанешь донимать меня, я буду спрашивать тебя о Джендри Баратеоне. Арья набирает полный рот воздуха и клацает зубами. — Это подло. Я о нём даже не упоминала. Закрой свой вороний глаз и больше не смей глядеть им на меня. Арья сползает с кровати, натягивает сапоги и хватается за Иглу. — Арья, — примирительно зовёт Бран, — ты ведь знаешь, что Сирио Форель на самом деле не умер? Арья останавливается рядом с Нимерией. Её плечи опадают. Она оборачивается и поражённо смотрит на брата. — По правде говоря, это был никакой не первый меч Браавоса, — продолжает Бран, подтянувшись на руках, чтобы удобнее сесть. — Это был Человек, Арья. Якен Хгар. Поражённая, Арья присаживается на край постели. Всё, что когда-то говорил ей Сирио, она хранит в тёмном месте под сердцем. Всё, чему научил её Человек, поможет ей выстоять в Великой войне. — Его зовут Никто, — рассказывает Арья, — он никогда не был Якеном, просто носил его лицо. Но ты наверняка и это знаешь. — Нет. Этого я не знал. — Я так хотела, чтобы Сирио выжил. Но что может деревянный меч против дюжины стальных? — Арья замолкает, не зная, радоваться ли ей, что Сирио никогда не умирал, или же горевать, что его никогда на самом деле не было. — Боги хотели, чтобы я стала Безликой? — Я не знаю, чего хотят боги, Арья. Этого не знает никто, кроме них самих. Арья вертит в руках Иглу. — Если хочешь, можем сегодня поспать вместе, — предлагает Бран. Арья, подумав, кивает. Она помогает брату удобно улечься, тянет Лето с кровати, чтобы им вдвоём хватило места. Лютоволк недовольно рычит, Нимерия грозно глядит на него в ответ. Лето ловит пальцы Арьи зубами, не до конца сомкнув пасть, всё ещё протестуя, однако уходит к очагу, не причинив Арье никакого вреда. Арья задувает свечи, кладёт Иглу рядом, и ныряет к Брану под шкуру. Огонь тихо трещит, за окном поёт метель, а лютоволки мерно сопят. Арья собирается поговорить с Браном о Джоне, но Бран, разморённый теплом, тут же проваливается в сон. Арья со вздохом находит его руку под шкурой, сжимает его пальцы и ложится к нему лицом, лелея свернувшийся в животе уют, на этот раз молча. Её смертоносный список незаметно для неё самой перестал служить колыбельной. Снег перестаёт сыпать к полудню. Чёрный замок набухает, наполняется звуками и человеческим теплом. Он давно не видывал в своих стенах столько людей сразу. В былые времена пять тысяч воинов могли жить здесь, не испытывая нужды ни в чём, но та пора давно превратилась в легенду, как и всё, что было прежде. Женевьева, отоспавшаяся наконец в кровати, а не на твёрдой земле, смотрит в жалостливые глаза Серого Ветра. — Впервые за столько лет вижу такого обжору, — говорит она и тянется за лоснящимся беконом. Лютоволк шершавым языком облизывает её ладонь, проглатывая мясо так быстро, что заклинательница даже не успевает возмутиться. Женевьева скармливает ему ещё пару жирных свиных полосок, пока Серый Ветер, довольно облизнувшись, не кладёт морду ей на колени. — Я знаю, о чём ты сейчас думаешь, — заклинательница жмёт ему на влажный нос, — смородина в сахаре. Лютоволк согласно скулит, и Женевьева смеётся. В полупустую трапезную входит Гвадалахорн. Его голова уже полсотни лет как совсем бела, кожа тонка, как мирийское кружево, а кости старее любой легенды, но глаза его всё так же ясны, как безоблачное небо, а спина прямее любого копья. За ним заклинательница замечает незнакомую красную жрицу со свитком в руке. Гвадалахорн жестом зовёт её за собой, и они вдвоём садятся напротив Женевьевы. Заклинательница делает последний глоток чая и готовится слушать. — Это Инра, — говорит заклинатель крови сухим голосом. Асшайский из его уст звучит материнской колыбельной. Жрица кивает. — Она хочет помочь принцу. Инра, снова кивнув, протягивает Женевьеве свиток. Отодвинув пустую тарелку, Женевьева разворачивает бумагу и обнаруживает внутри чертёж особого кресла на колёсах. — Ты сможешь изготовить его, Инра? — спрашивает заклинательница, с интересом рассматривая сетку прямых линий и расчётов. — Сможет, — отвечает Гвадалахорн. — Почему ты говоришь за неё? — Женевьева поднимает голову. Бледные глаза Инры тускло светятся, тени залегают во впалых щеках, а тонкие губы сжаты, словно спаянные. — Инра хотела быть мейстером. Переоделась мужчиной и отправилась в Цитадель. Ей хорошо давалась магия и кузнечное ремесло, пока школяры не прознали её секрет. Они отравили её напиток. Инра смогла вывести яд из тела, но язык сильно пострадал. Её выгнали из Цитадели, и она пришла к твоему богу. — Владыка Света отплатил тебе за службу ему, Инра? — сочувственно спрашивает Женевьева. Жрица кивает, понимая, что она имеет ввиду. — Пойдём, покажем это принцу, а после можем ехать за Стену. Серый Ветер, приведи его милость к лорду Брану. Лютоволк убирает голову с колен заклинательницы и послушно отправляется на поиски хозяина. Бран разворачивает хрусткий свиток, заранее зная, что увидит внутри. Но даже это не мешает его сердцу налиться той радостью, которой оно было полно, когда Тирион Ланнистер подарил ему шанс снова ездить верхом. Бран с любопытством разглядывает чертёж и рисунок кресла, что получится в конце кропотливой работы, а после поднимает засиявшие глаза на ожидающих ответа колдунов. — Я благодарен вам, миледи, — говорит Бран Инре, и её сомкнутые губы растягиваются в тонкой улыбке. — Как много времени займёт ваш труд? Инра жестами называет Гвадалахорну срок. Заклинатель крови, за столько лет не обременивший себя знаниями общего языка, передаёт ответ Женевьеве на асшайском. — Меньше, чем потребовалось бы обычному мейстеру, отринувшему магию, — отвечает заклинательница на общем языке, поглаживая Улля на своём плече. — Может быть, нужна какая-то помощь? — Бран всё не выпускает чертёж из рук. В комнате появляется Робб. Лето ведёт носом, узнавая его запах. Серый Ветер садится рядом с Женевьевой, слабо прикусывая ей пальцы. Инра опасливо косится на лютоволков, как и добрая часть Чёрного замка. Лишь северяне привычно отходят в сторону, когда рядом скользит большая волчья тень. — В чём дело? — спрашивает Робб после обмена любезностями. Бран протягивает ему чертёж. Молодой Волк бегло изучает кружево чернил и лицо его озаряет светом. — Стало быть, ты сможешь передвигаться сам? Руки Инры словно птицы вспархивают в воздухе, Гвадалахорн только и успевает читать их щебет. — Если принц будет упражняться, — переводит Женевьева, — однако рядом всегда должен находиться кто-то, кто сможет прийти на помощь, когда руки принца устанут. — Что вы хотите взамен? — Робб отрывает глаза от свитка и смотрит на Гвадалахорна, а затем и на Инру. Когда Женевьева подаёт голос, он переводит взгляд на неё. — Инра всегда хотела помогать тем, кто нуждается в том, — отвечает заклинательница, — и для неё нет лучшей благодарности, чем принятие её помощи. Ей будет достаточно, если её изобретение хотя бы немного облегчит принцу жизнь. — Это очень благородно, миледи, — Молодой Волк благодарно кивает Инре, — если после грядущей битвы вы захотите остаться на Севере, Винтерфелл будет рад принять вас. Инра улыбается, теперь уже явственно. — Полагаю, вам следует поговорить с лордом-коммандующим обо всём, что вам может понадобиться, — Робб подходит к жрице и возвращает ей чертёж. — Найди Мелисандру, Инра. Она поможет, — говорит Женевьева, обернувшись. Инра кивает, почтительно склоняет голову и уходит. — Жду тебя во дворе. Поторопись, — бросает Гвадалахорн заклинательнице, и также почтительно склонив голову, уходит следом за жрицей. — Лорд Бран, мне нужно седлать коня, а он своенравный, не всякому даётся, — обращается Женевьева к Брану, — позвольте, я заберу Улля совсем ненадолго. — Вам не нужно моё позволение, леди Женевьева, чтобы забрать сына, — отзывается Бран. Женевьева мягко ему улыбается и велит Уллю отправляться в конюшню. — Ты доволен? — Робб усаживается у брата в ногах. Бран бы предпочёл, чтобы асшайское искусство исцеления помогло ему встать на ноги, но он хорошо слышал слова Женевьевы. Пусть его лучше катят в кресле, чем смотрят сверху вниз, пока он недвижимо лежит в постели. — Да. Жаль только, что тот седельник, что делал мне седло по чертежам Тириона Ланнистера мёртв. Да и чертёж сгорел. — Полагаю, если милорд поговорит с Инрой, она сможет помочь ему и в этом, — произносит Женевьева, опуская ладони на спинку кровати. — В благодарность за помощь мы могли бы взять её мейстером, Робб, — Бран смотрит на брата, ощущая горечь во рту: мейстер Лювин отдал за них с Риконом жизнь, напитав своей кровью корни чардрева в богороще. Молодой Волк против воли вспоминает прежнего мейстера Винтерфелла, будто бы читая мысли Брана. Он помог появиться на свет всем детям Старков, а сам словно был воплощением их геральдического цвета, с рукавами, полными посланий и странных вещей, совсем как у Женевьевы. — Кто убил мейстера Лювина, Бран? Теон? — спрашивает Робб надтреснуто, желая и одновременно страшась услышать ответ. — Люди Болтона ранили мейстера, когда он заступился за Теона. Железнорождённые его выдали, мейстер Лювин предлагал Теону бежать по подземным ходам. Он умирал в богороще, когда мы оставляли Винтерфелл. Оша убила мейстера по его собственной просьбе. — Думаешь, ему хватило бы сил убить тебя и Рикона? Теон спас Брана от ножа одичалого в лесу, он мог забрать эту жизнь назад. Бран сминает шкуру на бесчувственных ногах, ощущая тяжёлый братнин взгляд, весь в инее, и, помолчав, качает головой. — Ты единственный из нас считал Теона братом, Робб, — напоминает Бран. «Ты мой брат. Сейчас и навечно» — Робб хорошо помнит эти слова и коленопреклонённого Теона перед ним, вторящего северным лордам, признавших его своим королём. — Того Теона, что пытался захватить Винтерфелл и заслужить одобрения отца больше нет. — Мы подошли к краю ночи не теми, чтобы были прежде, — тихо подхватывает Женевьева, — все, кого вы когда-либо знали, ваша милость, мертвы. Как и тот Робб Старк, которого знали они. Робб не хочет о Теоне говорить. Робб не хочет его прощать. И вместе с тем что-то в его душе противится такому упрямому решению. Бран по потемневшим глазам брата понимает, что лучше его не осаждать. — Так мы возьмём Инру мейстером в Винтерфелл? — спрашивает он, стараясь убрать из голоса тяжесть. — Ты ведь всё знаешь наперёд, — отвечает Робб, и Бран кивает, — зачем спрашиваешь? — Чтобы оставаться Браном Старком из Винтерфелла. Молодой Волк понимающе кивает, пусть дар брата так и остаётся для него загадкой, и гладит его по щеке. — Никогда ещё прежде женщина не бывала мейстером, — говорит он, отгоняя назойливые мысли прочь. — Это совсем не означает, что женщина не справится с мейстерством, — возражает Женевьева у него за спиной. Робб вскидывает голову. Ему порой кажется, что заклинательнице по силам справиться со всем. — Инра была лучшей в Цитадели, пока её не сгубило задетое мужское самолюбие. К тому же, она владеет магией, чем могут похвастаться немногие мейстеры. — Ты знакома с ней? — спрашивает Робб. — Лишь со слов Гвадалахорна. Полагаю, ваш брат знает о ней больше меня. — Хорошо, обсудим это, когда всё закончится, — соглашается Робб. — Нужно сообщить Арье, она тоже будет рада. — Наверное, даже больше, чем я, — отзывается Бран. Робб с улыбкой кивает и сжимает брату плечо. — Хочешь со мной на совет к лордам? Думаю, мне может пригодиться твоя помощь. — Хочу. Только дождусь Улля. — Я собираю совет в Щитовом Чертоге. Направляйтесь туда. — Мне не удалось заснуть этой ночью, — признаётся Робб, когда они оставляют Брана одного. Женевьева смотрит, как нетерпеливо Гвадалохорн проверяет подпругу у своего коня, то и дело оборачиваясь на конюшню в ожидании осёдланного Арва. — Всё-таки думал о Теоне, — Женевьева качает головой. — Не только о нём. Столько всего произошло, и столько всего ещё ждёт нас впереди. Если мы одержим победу в этой войне, может статься, придётся начинать ещё одну. Смерть отца так и осталась неотмщённой, а Ланнистеры не выплатили свой долг. — Ты слишком далеко смотришь вперёд. Такое дано лишь твоему брату. Для каждой думы есть своё время. — Ты столько лет живёшь на свете, Женевьева. Тебе наверняка должно быть известно средство от тяжёлых мыслей. — Средство и правда есть. Вино. Или яд, — Женевьева наблюдает за тем, как Робб меняется в лице, и смягчается, — или же любовь женщины. Заклинательница замечает искры в его зимних глазах и выверенным, лёгким жестом касается тусклого шрама на щеке. Робб её прикосновения впитывает жадно, ластится к ней словно зверь. — Мне пора. Гвадалахорн за столько лет не выучился не только общему языку, но и ожиданиям. Робб успевает поймать её руку и спрятать их сплетённые пальцы под своим плащом. — Ты говорила о замке, Женевьева. Помнишь, какие земли тебе оставил отец? Женевьева морщит лоб, припоминая имена лордов, чьи владения граничат с теперь уже её землями. — Эти земли принадлежат Хорнвудам. Но их род теперь прервался. В библиотеке Винтерфелла наверняка есть записи о том, как замок Раймов перешёл к ним во владение. Или же это известно Брану. Я подумал, если ты останешься на Севере, примешь свой дом и своё имя, быть может, жрецы и колдуны захотят последовать твоему примеру. Они могли бы стать твоими людьми. Женевьева сжимает Роббу пальцы, стараясь сохранить лицо. Ей нужно ещё совсем немного времени, чтобы одним вечером сжечь все его мечты и чаяния лёгким взмахом руки, и притом не сгореть в пламени самой. — Ты слишком далеко смотришь вперёд, — улыбка заклинательницы выходит снисходительной. Роббу приходится напомнить себе, сколько войн и вероломных королей она пережила. — Поговорим об этом, когда Великий Иной станет обычной сказкой на ночь. Удачи на совете. Робб выпускает её пальцы, ладонь запоминает её жар, что проникает даже через перчатку. — Серый Ветер идёт с тобой, — властно произносит он. — Это лишнее. Мы не будем отъезжать далеко от Стены. — Это не просьба, Женевьева. Заклинательница оглядывает Молодого Волка с ног до головы. Мальчишка в короне не по голове, топтавший её поляну, исчез. Холодные ветры выдули его из рёбер и принесли на опустевшее место кого-то другого. — Как будет угодно его милости, — с усмешкой отвечает Женевьева и забирает с собой лютоволка, который совершенно тому не противится. Прежде чем снова выйти за Стену, Женевьева просит Мару усмирить буйные ветры хотя бы ненадолго. Застенье встречает заклинателей белым безмолвием. Это не пришлось Женевьеве по вкусу больше, чем высокие сугробы снега и неумолкающие вьюги. За Стеной будто бы не было ничего живого: ни пения птиц, ни рыка лесных зверей. Охота была трудновыполнимой задачей, с ней справлялись лишь лютоволки. Побывав в таком мёртвом холоде, Женевьева прониклась сочувствием к одичалым, что не могли укрыться от хватки мороза за высокими стенами замка. Гвадалахорн спешивается, не проехав и лиги. Он подходит к Стене, снимает перчатку и прижимает ладонь к толще льда. Заклинатель прикрывает глаза, вслушиваясь в едва слышимый шёпот, что поднимается к нему из самой глубины. Лёд от его прикосновения нагревается, начинает таять, и шёпот превращается в песнь. Кровь, на которой стоит Стена, поёт, пронзительно, гулко, рассказывая о своих хозяевах. Кровь, что Стена брала в уплату за восхождение на неё, жалостливо плачет по тем, кто так и не добрался до вершины. Гвадалахорн стоит истуканом так долго, что талая вода начинает затекать ему в рукав. Наконец, выслушав всё до конца, он возвращается к своему коню, достаёт из седельной сумки склянку с блестящим чёрным порошком и деревянную миску. — Идём со мной, — велит заклинатель Женевьеве. Она спешивается и следует за ним. Серый Ветер трусит рядом, рассыпая крупные следы по снегу. Молодой Волк оставляет такие же на заклинательнице. Гвадалахорн расстилает на снегу небольшую циновку и садится на землю, выставляя перед собой миску. — Нужна твоя кровь, — говорит он. — Почему моя? — хмурится заклинательница. — В ней больше Севера, чем в моей. Женевьева вынимает кинжал из сапога, режет себе палец и давит кровь в протянутую миску. Гвадалахорн жестом велит остановиться, затем высыпает на заалевшее дно порошок и принимается не спеша водить над миской ладонью, нараспев произнося заклинание. Женевьева всегда любила наблюдать за чужим колдовством. Когда-то давно она всё также жадно следила за каждым взмахом руки заклинателя, когда он учил её магии крови. Закончив с заклинанием, Гвадалахорн поднимается, возвращается к Стене и выливает содержимое миски в снег. Убедившись, что зачарованная кровь Женевьевы просочилась в фундамент, заклинатель пятится. Женевьева терпеливо ждёт, запуская беспокойные пальцы в тёплую шерсть Серого Ветра. Лютоволк тихо скулит, когда по Стене начинают цвести тонкие алые ветки, расползаясь всё выше и выше, а затем и по сторонам. Полотно Стены покрывается красными стежками мгновенно, будто сотни вышивальщиц пронзают её иглами с кровавыми нитями. Женевьева заворожённо наблюдает за этим, пока зачарованная кровь не достигает вершины. — Кровь Старков больше не служит им, — произносит Гвадалахорн, когда Стена не покрывается красным до границы неба и земли по обеим сторонам, — её обернули против них. Каждая капля, что упадёт на снег в битве, будет выпита Стеной. Кровь обратилась ядом, когда Бенджен Старк стал сухим как дерево. Стена напилась и крови Джона Сноу. Вскоре волчьей крови будет достаточно, чтобы разрушить магию. Магия была двуличной, это стоило знать прежде, чем прикасаться к ней. Она могла золотой монетой блестеть на солнце, затаив тень на обратной стороне. Магия была глубже любого моря, в ней таились острые камни, жалящие водоросли и смертоносные глубоководные чудища. Магия была отражением жизни, путаной, многоцветной, необратимой в одно мгновение и обратимой в другой. — Стена падёт? — спрашивает Женевьева, зарываясь пальцами в холку Серого Ветра у ног. — Там, где волчьей крови прольётся больше, это произойдёт скорее всего, — кивает Гвадалахорн. — Мы можем создать завесу на время? — От неё не будет толку. Нужно заполнить трещины. Попробуем сделать это кровью северян. — Нужно начинать с лордов. Их люди последуют примеру господина. — Лорды — твоя забота. А мне остаётся кровь. Гвадалахорн чистит снегом миску, чтобы остатки крови не испачкали седельную сумку, убирает пустой пузырёк и циновку, и они возвращаются в сёдла. — Как бы мне хотелось просто велеть теням лордов на мгновение взять их, пока мы колдуем. Они верят в богов, но презирают магию. Скажи мне, что может быть глупее этого? — Колдуны встречаются чаще богов, и их не так-то просто умилостивить. К тому же, добрая часть того, что людям известно о богах, они выдумали сами. А о нас слухов больше, чем воды в реке. Женевьева мрачно усмехается, признавая правоту заклинателя. Люди боятся магии, не признавая, что сами они и есть магия. Люди, сами того не ведая, больше всего боятся себя. Чёрные братья расчищают Щитовый Чертог от пыли и паутины, изгоняют крыс с пауками, зажигают факелы и очаги. Щиты когда-то служивших в Ночном Дозоре рыцарей давно утратили прежний блеск, и теперь безрадостно висят на стенах тусклыми выцветшими кругами металла. Даже блики огня, что пляшут на потемневшей стали, нисколько их не оживляют. Помост во главе зала занимают лютоволки, вытянувшись во весь свой немалый рост. Робб остаётся стоять у длинного стола плечом к плечу с Джоном. Арья занимает место по его правую руку, Брана Улль сажает по левую руку вместе с сиром Давосом. Северные лорды располагаются рядом с сюзереном, следом тянутся речные лорды во главе с Эдмаром Талли, рыцари и лорды Долины занимают места напротив. Теон Грейджой встаёт рядом с Бериком Дондаррионом и Торосом из Мира, а Тормунд, представляя вольный народ предпочёл бы стоять плечом к плечу с Джоном, но вполне довольствуется плечом Бриенны Тарт. Джон, оглядев собравшихся, делает глубокий вдох и берёт слово. Он благодарит лордов за отклик на его зов и принимается рассказывать о предстоящей битве, о том, как убить мертвецов, и как лучше всего избрать мишенью Иных — с их смертью падут и все воскресшие вихты. Он просит доложить о количестве привезённого провианта и численности прибывших войск, лучниках, коннице и пехоте, и хмуро слушает ответы лордов. Сколько бы людей ни прибыло на Стену, этого всё равно будет мало. — Живые в меньшинстве, — заключает Джон, сжав кулак на резном лютоволке Длинного Когтя, — нам не остаётся ничего, кроме надежды на военную хитрость, — Джон смотрит на Робба, не проигравшего ни одной битвы, на северных лордов, вновь доверивших ему свою жизнь, на рыцарей Долины, Лорда-Молнию, задевает взглядом Теона, застывая, наконец, на Тормунде. Одичалые ни за что в жизни не подчинятся приказу человека с другой стороны Стены. Кроме того, они никогда не видели настоящего боя. Джону, скорее всего, придётся брать их под своё командование. — И магию, — добавляет Робб, ожидая возмущённого гвалта не признающих колдовство лордов. По залу прокатывается сомнения, лорды оглядываются друг на друга. — Когда-то давно Дети Леса помогли Первым людям выстоять против Иных, — начинает Молодой Волк, — без их магии ничего бы не вышло. Король Ночи оживляет мёртвых, ему не страшен ни огонь, ни меч. Иных создала магия, и только приняв помощь тех, кто может эту магию творить, мы сможем одержать победу. Робб не упоминает, что без магии он бы давно гнил в земле, а Север так и остался бы в чужих руках. — Стена и есть магия, — произносит Бран, стараясь сделать лицо непроницаемым. В последний раз он был на военном совете, когда Серый Ветер откусил Большому Джону пальцы. Вместо него на Брана теперь смотрит Маленький Джон, такой же громоподобный, как и его отец. — Мы верили в неё тысячи лет, и если вы, милорды, прибыли для её защиты, стало быть, вы верите и в магию. — Кто будет представлять колдунов на совете? Если они, конечно, захотят присутствовать, и если другие лорды не будут против, — подаёт голос Маленький Джон, — магия вернула Северу короля, уж мы-то возражать не будем. — Женевьева Асшайская, — отвечает Робб, когда возражений не поступает. — Она скоро к нам присоединится с вестями о Стене. — Что лорд Старк хочет знать о ней? — лорд Длинного Лука не спешит поступиться своими убеждениями. — Стена уже столько лет остаётся неприступной. Почему лорд-командующий решил, что именно сейчас она не сдержит натиск мертвецов? — Ярл дюжину раз перебирался через эту неприступную Стену, пока она его не убила, — отвечает Тормунд, расправляя плечи. — Спросите у Джона Сноу, сколько ворон погибло, когда вольный народ штурмовал Чёрный замок. Джон переглядывается с Роббом, и они молча решают дать слово Брану. — Стена никогда не была неприступной, как о ней принято думать, — качает головой Бран, — одичалые и правда штурмовали её несколько раз. Кроме того, в Твердыне Ночи есть подземный ход, и он не единственный. Мертвецы не смогут влезть на Стену, но им этого и не нужно. Разведчики годами находили в лесу необычные знаки из мёртвых тел, сложенные Иными, чтобы ослабить магию Стены. Многим наверняка известна легенда о Роге Зимы. Если дунуть в него — Стена тут же падёт. Живые добрались до него первыми, а потому Иные продолжают колдовать. Стена стоит на крови Старков, и теперь каждая капля их крови будет разрушать её трещина за трещиной. Мёртвым достаточно лишь одного обвала, чтобы хлынуть на Север, а затем и на Юг. — Откуда принцу всё это известно? — лорд Длинного Лука с сомнением вскидывает бровь, озвучивая недоумение остальных. — Благодаря магии Детей Леса, лорд Хантер. Старые боги сделали меня трёхглазым вороном, чтобы я мог смотреть в прошлое и в будущее. Наверное, богам не всё равно, кто победит. Если милорду будет угодно в этом усомниться, я могу рассказать ему о смерти лорда Эона Хантера. Виновного до сих пор не нашли, ведь так? При упоминании об отце лорд Гилвуд мрачнеет, встревоженным взглядом ощупывает непроницаемое лицо Брана, чувствуя, как тяжесть разливается в груди. Робб наблюдает за переменами в брате, когда ему приходится накидывать вороньи перья на плечо. Когда-то давно всё было наоборот. — Вы здесь не для того, чтобы слушать о моём даре, — продолжает Бран, — если милордам будет угодно, я расскажу о нём после совета. Часть лордов соглашается послушать ещё одну историю о магии, а лорд Длинного Лука просит у Брана личной аудиенции. Тяжёлая дверь с натужным скрипом впускает в душное чрево чертога Женевьеву. Серый Ветер вырастает из-за её спины, и, стуча когтями, направляется под протянутую руку хозяина. Улль выскальзывает из теней и торопится на материнское плечо. Огромная тень, носящая на руках Брана представлялась тем ещё зрелищем. К такому кое-как привыкли северяне, как и к лютоволкам в своё время. Для остальных живая тень была по меньшей мере необычной. О заклинателях теней ходило множество слухов, один страшнее другого, никто до конца не знал, на что они способны, а потому их обычно сторонились больше других. Однако в море колдунов нельзя было отличить одного от другого, а потому все заклинатели и чародеи, как и одичалые, оказались обделены гостеприимством. — Многовато колдунов на один совет, — с усмешкой замечает сир Ваксли, один из рыцарей Долины, насчитывая за спиной у Женевьевы шесть человек. — Я не могу представлять всю магию в одиночку, милорд, — отвечает Женевьева. — Ваша милость, лорд-командующий, рыцари и милорды, мы просим позволения присоединиться к совету. Робб приглашающим жестом велит занимать свободные места. Женевьева кивком головы приветствует Теона, занимая место прямо напротив Молодого Волка. Улль прячется к ней в рукав, избегая пристальных, иногда презрительных взглядов. — Мы ждём вестей о Стене, леди Женевьева, — произносит Джон, когда противоположный конец стола алеет от окруживших его жрецов. — Стена разрушается, — наконец произносит заклинательница, — внутри неё много мелких трещин. Старки прольют кровь, трещины разрастутся, и тогда Стена падёт. Это нельзя остановить, но можно отсрочить с помощью магии крови. Я знаю, в Вестеросе не верят в магию и не привечают колдунов. Мы все собрались здесь с разных концов света, чтобы помочь вам увидеть рассвет после Долгой Ночи. Нам не нужны ваши земли, ваши замки, ваши дети и жёны. Мы не ищем ни вашего гостеприимства, ни вашей любви. Мы здесь, потому что тьма близко. Я прошу вас, рыцари и милорды, помочь нам, как мы помогаем вам. Вы можете бояться нас, презирать, не доверять, ненавидеть, но помочь нам — ваш долг перед собой, своими людьми и своими богами, потому как теперь есть лишь две стороны: жизнь и смерть. — Коль кровь Старков несёт в себе угрозу, не будет ли лучше им не выходить на поле боя? — подаёт голос лорд Прайор из Долины Аррен после раздумий. — Уж не хотите ли вы запереть меня в замке, милорд? — Робб подаётся вперёд, глаза его угрожающе вспыхивают. — Я спасала Робба Старка не для того, чтобы он отсиживался в укрытии, — отвечает Женевьева. Молодой Волк встречается с ней взглядом, замечая в её собственных глазах воинственно блеснувший огонь. — О важности Джона Сноу на поле битвы, полагаю, даже не стоит и говорить. — А что же миледи? — не отступает лорд Прайор, устремив взгляд на Арью. — Я вижу у неё на поясе подобие меча. Неужто и она выйдет против мертвецов? — Выйду, если понадобится, — отрезает Арья, и холодно добавляет, — милорд. — Девчонкам нет места на поле брани, будь они хоть трижды увешаны мечами, миледи, — произносит лорд Долины, — особенно, если кровь её принесёт больше вреда, чем пользы. Бриенна посылает неизвестному лорду пронзительный взгляд и поджимает губы. Молодой Волк видит, как Женевьева склоняет голову набок, а по губам её скользит усмешка. — Назовите меня девчонкой ещё раз, милорд, — в глазах у Арьи разгорается недобрый блеск. Нимерия на помосте поднимает голову, напряжённо вслушиваясь в голос хозяйки, готовая в любой миг встать между ней и обидчиком. Робб бросает на сестру тяжёлый взгляд. Прошлой ночью он велел ей остаться рядом с Браном и не вступать в битву. Каждое прошлое сражение его не покидали мысли о сёстрах, и сейчас он и думать не хочет об Арье в самом сердце бойни. Теон на другом конце чертога прячет усмешку в потрескавшихся губах — Арья ещё никогда не походила на Робба больше, чем походит сейчас. — Арьи не будет на поле боя, лорд Прайор, — голос Робба звенит, — можете быть спокойны. Но впредь я советую вам быть сдержанным в своих словах, когда говорите о моей сестре. — Нам нужен каждый, прибывший на Стену, милорд, — продолжает Женевьева. — Все внесут свой вклад в победу. Пусть леди Арьи не будет в сердце бойни, как и многих из нас, но я уверена, миледи вполне сносно обращается с луком и стрелами. Может статься, именно стрела миледи сохранит милорду жизнь. Арья смотрит на Женевьеву. Ей вовсе не нужна поддержка или защита заклинательницы, но мысль, что Женевьеву, возможно, тоже никто не воспринимал всерьёз только потому, что она девчонка, касается её затылка. Лорд Прайор разглядывает заклинательницу, замечает и насупившуюся Бриенну, сжимает челюсть и оборачивается к Арье. — Прошу меня простить, леди Арья, — он коротко склоняет голову, — я беспокоюсь об общем благе, только и всего. Арья, взглянув на Нимерию, примирительно кивает, однако негодование в ней так и кипит. Убедившись, что хозяйке не грозит никакой опасности, лютоволчица, зевнув, устраивает голову на вытянутых лапах. После такой перепалки Маленький Джон решает вернуть совет в нужное русло, и голос его громом литавры разносится по чертогу. — Леди Женевьева, — произносит он, обращая на заклинательницу взгляд, — Север помнит, а потому за жизнь нашего короля мы готовы предоставить вам любую посильную помощь. Верно я говорю? — северные лорды согласно подтверждают его слова. — Люди Талли ваши, — присоединяется лорд Эдмар, а его примеру следуют вассалы. После некоторых колебаний лорды Долины всё-таки сдаются. — Что вам понадобится, леди Женевьева? — спрашивает Робб, когда согласие, наконец, достигнуто. — Нам понадобится кровь каждого северянина, чтобы заполнить трещины в Стене. Гвадалахорн — заклинатель крови, он займётся этим. Он не знает общего языка, поэтому лучше всего к нему обращаться через его дочь, Рагану, — Женевьева указывает на высокую гибкую жрицу с острыми чертами лица и такой же тонкой кожей, как у отца. Рагана освобождает голову от капюшона, холодно окидывая взглядом чертог, позволяя лордам получше её разглядеть. — Я отдам тебе столько крови, сколько захочешь, — обещает Тормунд, воспряв духом. Рагана лишь обдаёт его неприступным холодом. — Никогда ещё одичалые не шли вперёд меня, — зычно возражает Маленький Джон. Робб вспоминает его отца, грозившего покинуть своего сюзерена, если только он не позволит ему выступить в авангарде. — Гвадалахорн с дочерью не единственные заклинатели крови, — остужает пыл Женевьева, — хватит на всех. С вашего позволения, милорды, мы будем присутствовать на совете, по одному представителю, говорящему на общем языке, от каждой гильдии колдунов. Заклинателей крови представляет Рагана, — продолжает Женевьева, — заклинателей бури — Мару, — жрец рядом с Бриенной почтительно склоняет голову, — пиромантов и колдунов представляет Сванранд, — низкий, плотно сбитый колдун с синими от вечерней тени губами кивает, — за оборотней отвечает Хаа Нре Нордр, — сгорбленный старик с крючковатым носом длинными, похожими на когти, пальцами снимает капюшон, обнажая чернильные с проседью волосы, — я, Женевьева, представляю заклинателей теней, а за красных жрецов из асшайского храма отвечает Каллакс. Вы можете обратиться к любому из нас, если вас будет что-то беспокоить. Я заметила, что Чёрный замок обходится без мейстера. Если кого-то тревожат старые раны, попросите о помощи любого колдуна. Из нас мало кто не владеет искусством исцеления. Женевьева замолкает, оглядывая каждого лорда. Улль в рукаве сжимает её ладонь, поглаживая тёмный ожог от касания Великого Иного. — Раз уж все мы пришли к согласию, — произносит Робб, — перейдём к плану действий. Заклинатели крови занимаются укреплением Стены. Наша первая задача — уменьшить количество вихтов, чтобы не тратить на них силы. Если убить Иного, созданные им мертвецы падут вместе с ним, но до них ещё нужно добраться. Лорд-командующий предлагает вырыть траншеи и наполнить их диким огнём или же маслом. Если таким образом запирать мертвецов, обстреливая их со Стены, можно оттянуть момент прямого столкновения. — Земля мёрзлая, — возражает лорд Слейт, вассал Старков, — не слишком ли много времени займут раскопки? — В Чёрном замке целая башня красных жрецов, — напоминает Торос, — пламя Владыки в их руках быстро прогреет землю. Жрецы переглянувшись, подтверждают сказанное. — Понадобится много стрел, — перенимает слово Джон, — как и луков. — Лорд-командующий, — подаёт голос Мару, — если будет угодно, мы можем вызвать ураган, и он повалит деревья. Так у нас будет, из чего изготовить стрелы, а мертвецам станет тяжелее укрыться. — Гляди-ка, от них и впрямь есть польза, — усмехается Тормунд в рыжую бороду. У него не было времени задуматься об этом, распивая в трапезной с колдунами вино. — Я могу с лёгкостью выдуть тебя из замка, великан, — шепчет ему Мару. — В жизни не видел большего трепача, — фыркает Тормунд. — Почаще смотрись в зеркало, — предлагает Торос. Джон сохраняет лицо, задавив смешок прямо в горле. — Будут ли колдуны сражаться? — спрашивает лорд Длинного Лука, останавливая свой взгляд на Женевьеве. — Некоторые жрецы вступят в бой, — отвечает Каллакс. — Мы можем овладеть зверями за Стеной, — продолжает Хаа Нре Нордр. — Мы можем призвать тени, — произносит Женевьева, — однако они потребуют крови взамен. Заклинатели не могут отдать свою, потому как этого будет мало. Однако, будет много павших. Тени могут выпить их кровь. Поднимается гул — никого не прельщает стать кормом для теней после смерти. Немного подождав, Джон призывает всех к тишине. — Король Ночи может воскрешать мёртвых, — напоминает он, — мы не успеем сжечь все тела. У нас нет выбора: либо стать вихтом, либо и после смерти помогать в битве. — У колдунов есть, чем ответить на воскрешение мертвецов? — подаёт голос Арья. Женевьева встречает её прямой взгляд. — Есть у нас один некромант, — отвечает Сванранд вместо заклинательницы, быстро шевеля синими губами. — Может, он чего и придумает. Когда первые приготовления оговорены, возникает вопрос о разведке. — Я займусь этим, — вызывается Бран, готовый к очередным вопросам, но их не поступает. — Я привёз с собой птиц, — поддерживает Хаа Нре Нордр, больше похожий на ворона, чем на человека, — и присоединюсь к принцу, если ему будет угодно. Бран, ещё полностью не освоивший свой дар, соглашается. Джон договаривается с ними о каждодневных отчётах утром и вечером. Горн за стенами чертога трубит о конце совета и о прибытии новых людей. Торос, стоявший к пламени очага ближе остальных, оборачивается, пристально вглядываясь в огонь. — Южане, — заключает он, различая в языках львов в шипах и волны. Робб смотрит на Женевьеву через весь стол. Пророчество о всех королевствах у Стены сбывается, стало быть, и пророчество о победе станет явью. Робб надеялся на это всем сердцем.