Алым-алым

Неистовая вьюга набрасывается на Чёрной замок с невиданной злобой, готовая разорвать любого, покинувшего место у тёплого очага, на куски. Густой туман медленно проникает за Стену, туда, где ещё пылают костры живых. Рог поёт в третий раз, призывая к сражению, а земля от силы его гудит. — Нужно защитить лютоволков, — говорит Женевьева, отправив Улля седлать Арва, и протягивает Роббу раскрытую, тёмную от ожога ладонь. Молодой Волк берёт её за руку и велит Серому Ветру сидеть смирно. У них есть лишь несколько мгновений, прежде чем во внутреннем дворе начнётся суета. Робб представляет лютоволка в центре круга, сосредотачивает всё своё внимание на золоте волчьих глаз и в унисон с Женевьевой произносит защитное заклинание. Он не замечает изменений, но Женевьева видит, как лютоволка обшивает по контуру тонкое искрящееся серебро магии. Когда Септа пустеет, внутренний двор заливает красным. Заклинатели теней и бурь по оговоренному плану выстраиваются в колонну, чтобы организованно подняться на Стену. Пришедший белый холод сжимает сердца, остужая всегда тёплое человеческое нутро. Лютоволки вновь сбиваются вместе и поднимают протяжный вой. Он мешается с песней рога, с окриками людей, звоном оружия, шипением погасших жреческих костров, воем вьюги и заставляет кровь в жилах застыть. — Призрак, — говорит Женевьева Мелисандре, обернувшись. Красная женщина берёт вышедшего из Септы Джона за руку и велит делать всё, что она скажет. — Ваша сестра лишилась части силы, когда её лютоволчица была обезглавлена, — произносит заклинательница, оборачиваясь к Брану и Арье, — как и ваш дом. Мы должны защитить оставшуюся стаю. Они могли бы оставить лютоволков в замке, чтобы не подвергать их опасности. И если Лето, Нимерия и Лохматый Пёсик могли быть запертыми, потому как хозяевам их не грозила явная беда, то Призрак и Серый Ветер так просто бы не дались. К тому же, лютоволков однажды послали боги, в волчьей шерсти до сих пор таятся их прикосновения, и если Великий Иной силён так, как силён Рглор, нужно использовать дар любого бога, чтобы иметь шансы на победу. Арья без промедления принимает ладонь Женевьевы, не сказав ни слова — сейчас на препирательства совсем нет времени. Она смотрит на Нимерию, выполняя каждый наказ заклинательницы, и всем сердцем накрывает свою лютоволчицу, желая уберечь её от чужих мечей. Бран, проведший с Риконом больше времени, чем с остальными братьями, вместе с Лето защищает и Лохматого Пёсика. Женевьева держит их за руки, усиливая действие заклинания собственной волей и магией. Пробудившийся дракон усиливает волшебство, и оно собирается на кончиках пальцев плотным облаком звездной пыли. И это так же хорошо, как и плохо: Великий Иной тоже умеет питаться магией. Старки, покончив с лютоволками, подобно им собираются в стаю. Арья прижимается к Джону, он привычно треплет её по волосам, шёпотом упрашивая свою маленькую сестричку быть осторожной. Робб целует Брана в лоб, а после на какое-то мгновение прикасается к нему своим лбом, прикрыв глаза. Ему не нравится снова прощаться из-за войны, но с этим уже ничего нельзя поделать. Все они подошли к краю ночи и только собственные тени смогут прикрыть их беззащитные спины. Следом за Джоном Арья обвивает шею Робба, и он трепетно целует её в макушку. — Что говорит твой вороний глаз? — шепчет она, обнимая Брана. — Расслабить руку, в которой будешь держать лук, — отвечает Бран, опуская подбородок сестре на плечо. Арья рассерженно фыркает и отстраняется. — Это я и без него знаю. Выбравшийся из объятий Робба Джон усмехается. Он целует Брана в лоб, как и Робб, и выходит как-то по-отечески, пусть Бран давно позабыл, каково это, когда тебя целует отец. Робб, завидев Теона у колонны заклинателей, задерживает на нём свой взгляд. Его, как отличного лучника, было решено оставить на Стене. Однажды его стрелы спасли Брану жизнь, значит, и теперь подвести не должны. Теон выдерживает взгляд Молодого Волка, и тот запоздало кивает, прощаясь и с ним. Женевьева забирает у Робба тяжёлый плащ и вместе с Браном и Ходором направляется в замок. В мехах ещё остаются крупицы тепла, и они собираются на пальцах заклинательницы, словно роса на шелковистой траве, и когда плащ остывает совсем, Женевьева опускает ладонь под грудь, туда, где пылает сила Владыки Света в гранёном рубине. В голове у Женевьевы пусто и тихо, будто вместе с тенью уходят все тяжёлые мысли и беспокойства. Все волнения теперь были пусты и ни на что не могли влиять. Женевьева отдала всё, что было возможно отдать. Заклинательница придерживает дверь в свою комнату, пока Ходор завозит Брана внутрь. На кровати, свернувшись клубком, сопит дракон. Его чешуйки переливаются в пламени, а маленькие зубцы блестят, как кинжалы на солнце. — Я дала ему сонного зелья, — Женевьева берёт дракона в ладони, вновь ощущая прилив магии. Рейгналь шевелится, и крылья его шуршат, как атласные рукава заклинательницы. — Он проспит всю ночь, так что хлопот быть не должно. Заклинательница опускает дракона Брану на колени. Бран с горящими глазами аккуратно проводит пальцем по острому хребту. Дракон уже являлся ему в видениях, но там он не был и в половину прекраснее того, каким был наяву. — Вы первым узнаете об исходе, — продолжает Женевьева, кладя плащ Робба на кровать, — и если он будет не таким, как всем нам хочется, — из сапога появляется кинжал, и Ходор, тряхнув головой, пятится, — вам придётся его убить, лорд Бран. Единственное уязвимое место — глаза и мозг за ними. Он ещё маленький, так что обычного кинжала будет достаточно. Мне жаль, что эта участь выпала вам. У Женевьевы из глаза бежит слеза. Рагнар Райм отдал жизнь за яйцо, которое могло никогда не проклюнуться. Но за что ещё отдавать жизнь, если не за любовь и не за мечту? — И мне жаль, леди Женевьева, — отвечает Бран, глядя на её пальцы, поглаживающие отливающую металлом чешую, — но только не себя. Заклинательница кладёт кинжал на стол и мягко сжимает Брану плечо. — Вы — одна из храбрейших женщин, которых я когда-либо встречал, миледи, — произносит он. — А вы — один из лучших рыцарей на моём веку, милорд, — улыбается Женевьева, но Бран не может улыбнуться ей в ответ. — Мне жаль, что я не смогла тебе помочь, великан, — заклинательница подходит к Ходору. — Ходор, — говорит Ходор и вовсе не держит на неё зла. Женевьева сжимает его мягкую мозолистую ладонь, и бросив последний взгляд на Рейгналя, выходит вон. Во внутреннем дворе гаснут все молитвенные костры. Со всех концов слышатся командные окрики, люди выстраиваются и медленно вытекают за Стену. Плотный, словно взбитый туман приносит с собой сковывающий, леденящий душу страх. Стылый ветер гонит тяжёлые облака, и небо осыпается, так долго державшее в себе снег волею заклинателей бурь. Но Иные взрезали его своими мечами, и теперь белая крупа искалывает лица в надежде вовсе выколоть глаза. Женевьева чувствует, как холод рождается в животе и с быстротой пламени перебрасывается на грудь, пытаясь добраться до сердца, что бешено колотится, лишь бы не покрыться наледью. Она почти что чует этот страх, ужас, свинцом заливающий ноги и грудь, чтобы нельзя было ни вдохнуть, ни сделать шаг. Все живые сердца сливаются в одно и бьются до невозможного быстро, разгоняя кровь, чтобы угасающее тепло сохранить. В такой мерзлоте только и остаётся, что уповать на огненного бога и волков. Робб выводит беспокойного Арва из конюшни. Его уши дёргаются рывками, глаза широко распахнуты, всё тело скованно напряжением. Арв роет копытом снег, дёргает головой и всё никак не может встать ровно, даже несмотря на близость Улля и успокаивающие поглаживания Робба. Лошадиное сердце быстро стучит, погибая от дурного предчувствия. Заклинательница спускается к конюшне и ловит лошадиную морду в свои ладони. Она прижимается к коню лбом и Арв успокаивается, заслышав тягучий шёпот хозяйки. — Мне понадобятся все силы, которыми я владею, — шепчет Женевьева, поглаживая его. — Мне нужно призвать тени, держать связь с Уллем, отдать огонь мечу. Ты многое видел и через многое прошёл со мной. Ты не боишься пламени, уверена, и мертвецов не испугаешься. Ты справишься без своей тени? Ты поможешь мне, Арв? Женевьева склоняет голову, так, чтобы конь её видел. Арв топчется на месте, фырча, а затем кивает головой. Заклинательница целует его в морду. — Тебя оседлает Робб, я останусь на Стене, — продолжает шептать Женевьева. Она вынимает из рукава кусок моркови и напоследок подкармливает коня. Арв быстро расправляется с угощением, а после заклинательница обвивает его шею руками. — Ты был одним из моих любимцев, — заклинательница снова целует коня в морду и, отстранившись, протягивает поводья Роббу. Улль, уменьшившись до своих обычных размеров, растекается по лошадиной шее в подобии объятий. Этого коня он любил так же, как и всех до него. Робб стягивает перчатку, чтобы в последний раз ощутить Женевьеву под пальцами кожей, пока холод и тьма подступают к ним со всех сторон. Они сплетают пальцы, Робб тянет ладонь Женевьевы к своим губам — эти руками она творила смертельное колдовство и возвращала его телу жизнь. Женевьева проводит ладонью Роббу по щеке, прямо под шрамом, так, как ей нравилось делать всегда. Прощальные прикосновения на коже не остывают и не тают снегом. Прощальные прикосновения остаются шрамами, что обретут болезненность лишь со временем. Улль, оставив Арва, возвращается на материнское плечо. Робб протягивает к нему руку. За столько времени он совсем привык к тому, что тени могут жить свою собственную жизнь и хранить свои собственные секреты. За столько времени Робб совсем привык к тому, что тени есть у каждого, и рождаются они только от света. Улль оглядывает Молодого Волка, а после вновь вытягивается. Если с леди Кейтилин он мог попрощаться объятием, то с королём Севера так прощаться не пристало. Улль жмёт Роббу руку. — Спасибо, — произносит Молодой Волк, ощущая в ладони тёмные сухие пальцы, похожие на гладкий песок. Улль клонит голову вбок, и Робб в это мгновение видит в нём Женевьеву. Натянув перчатку обратно, Робб садится в седло, легко трогая Арва пятками. Конь, взглянув напоследок на Женевьеву, повинуется уже знакомому седоку. Молодой Волк громогласно отдаёт команды, и заклинательница против воли вновь представляет его на самой вершине одной из башен Винтерфелла, совсем ещё юного, с осенними волосами без следов зимы, с гладким лицом и живыми глазами, не ведающего, что ждёт его впереди. Женевьева глубоко вдыхает морозный воздух, закрывает глаза и достаёт из рукава гладкую маску заклинательницы теней. Мелкий снег тает на красном дереве, не успев коснуться его. Женевьева прячет своё лицо, и тени начинают свой танец под её пальцами. Ветер на Стене свирепеет хуже раненого зверя. Снежная пыль превращается в крупные осколки и норовит остаться под кожей навсегда, причиняя боль. Заклинатели бурь воздевают руки к совсем чёрному небу и грудными голосами начинают заговаривать усиливающий натиск ветер. Внизу, под огромным ледяным валом, разворачиваются войска. Когда последний солдат занимает позицию, тяжёлая железная решётка с грохотом опускается, отрезая всякий путь к отступлению. Белый холод, пришедший вместе с Иными, хватает всех за грудки, стыло дышит в лицо, отнимая чувствительность, застит глаза, ослепляя, зажимает нос, не позволяя как следует вздохнуть. Заклинатели бурь усиливают нажим голоса, так, что грудные клетки их и животы начинают звенеть, отлитые из меди. Белый холод мелкими шагами отступает, нехотя разжимая хватку, до тех пор, пока не наберётся сил, чтобы наброситься на живых вновь. Когда белизна прореживается, так, чтобы можно было разглядеть даль, Женевьева прищуривает глаза. Кромка леса, изрезанная поваленными деревьями, заплывает мертвецами с синими мерцающими глазами. Заклинательница ждёт команды, с трудом вдыхая колючий воздух, пытаясь унять колотящееся сердце, и когда Серый Ветер издаёт протяжный вой, она поворачивает голову к Уллю на плече и кивает. Тень быстро стекает вниз, вытекает за Стену, огибает войско и под покровом ночи несётся к мёртвому лесу. Оказавшись среди толстых стволов, никем незамеченный, он опускает свои сухие ладошки на древесину, пока Женевьева, навеки с тенью связанная, в лигах от него читает заклинание. Лес занимается пламенем до небес, и огонь вместе с деревом глотает ссохшиеся тела вихтов, озаряя округу светом. Все ждут, затаив дыхание, до рези в глазах смотря вдаль. Мертвецы в надежде спастись от губительного огня высыпают из леса, и снег мгновенно темнеет от их количества. Улль покидает пламя, стремительно достигая первой канавки, и опускает руки в дикий огонь. Женевьева читает заклинание — новый очаг пламени ярко вспыхивает, преграждая мертвецам путь. На Стене слышатся командные окрики. Смазанные смолой снаряды поджигают, и катапульты делают первый выстрел. Небо расчерчивает пламенем, лошади на земле беспокойно ржут и топчут снег. Заклинатели теней хватают лошадиные тени и велят им завладеть хозяйскими телами, чтобы страх огня не позволил животным унестись с поля брани. Первые горящие снаряды с грохотом обрушиваются на мертвецов, взрывая снег. Кто-то пропадает под тяжёлым камнем, кого-то сбивает с ног, но почти каждого неизменно задевает горячий язык, и вихты вспыхивают, как сухой хворост. Они продолжают выбираться из леса, огибают первую полосу пламени, и шустрый Улль успевает с помощью матери поджечь новую преграду. Мертвецы оказываются запертыми между двух огней, а с неба на них градом сыплются горящие снаряды. Страх на мгновение отступает, когда вихты занимаются пламенем. Глядя на то, как ярко горят их ссохшиеся тела, живые чувствуют, как где-то в груди под доспехом, зарождается маленькая искорка надежды. Вихты, появляясь из леса, раз за разом натыкаются на пламенную стену и гибнут в огне, упавшем с неба. Белый холод возвращается вновь и теперь бросает все силы на пламя, но заклинатели бури снова поют, а красные жрецы, заручившись поддержкой своего Владыка, помогают пламени выстоять. Свист орудий и плач вьюги смешивается с песнью колдовства, заглушая шипение и рычание мертвецов. На Стене первыми замечают, как пламя в лесу гаснет, и мертвецы вытекают на снег целыми. Там, среди обуглившихся стволов виднеются белые пятна, будто бы плывущие по воздуху. Когда пятна достигают чёрной кромки, они оказываются Иными верхом на огромных ледяных пауках, мёртвых сумеречных котах, снежных медведях и лошадях. Страх возвращается, ледяной и тонкий, опускается сначала на грудь, а затем проникает и в сердце, и ни один доспех не в силах этого остановить. Высокие, тощие и твёрдые, белее потемневшего снега, Иные воздевают руки с ледяными мечами к небу и издают пронзительный оглушающий скрежет, и живая кровь мгновенно становится камнем. Женевьева оборачивается к стоящей рядом Мелисандре и видит лишь её полные смертельного ужаса глаза в прорезях маски. Солдаты на Стене замирают, наблюдая за тем, как старые сказки оживают и готовятся умертвить их. Сир Давос рявкает, возвращая сосредоточенность войску, но солдатские руки уже потеряли былую твёрдость. Женевьева подходит к краю, неотрывно глядя за тем, как пламя полоса за полосой гаснет, и лишь горящие снаряды останавливают мертвецов от быстрого продвижения вперёд. Она вынимает из-под кафтана пылающий рубин и стискивает его в ладони, что есть сил. — Владыка Света, защити нас, — сбивчиво шепчет заклинательница, и голос её садится, — Владыка Света, сохрани нас во тьме. Владыка Света, помоги нам выстоять в этой битве. Владыка Света, помоги нам встретить новое солнце после Долгой Ночи. Рубин в ладони нагревается и пульсирует. Заклинатели теней отправляют жреческие тени вниз, и когда те достигают погасших канавок, красные жрецы принимаются за чтение заклинания. Женевьева сжимает рубин до онемения пальцев, продолжая молиться Рглору. Пламя снова вспыхивает, проглатывая новых мертвецов, но Иные остаются невредимыми. Их ледяные мечи будто бы срубают огненные языки под корень, и те больше не растут, пока Иные пробираются вперёд вместе с вихтами, но красные жрецы продолжают словом питать огонь, пока рубины на их шеях, груди и запястьях пульсируют в унисон их беспокойным сердцам. С появлением Иных белый холод набирает силу и становится ещё свирепее, чем прежде. Мир словно застилает периной, всё становится плотным и белым, неуязвимым для света и тепла. Вьюга напирает на пламя и живые, раскрасневшиеся лица, хватает за волосы и с силой тянет назад, подальше от неумолимо наступающей смерти. Заклинателям бури приходится пустить в ход тонизирующее средство, приготовленное колдунами, чтобы силы их не иссякли раньше, чем явится Великий Иной. Заклинатели теней управляются легче — им не нужно никому противостоять. Но вскоре и им приходится приложиться к тонизирующим склянкам. Обугленное небо продолжает сверкать росчерками горящих снарядов. Иные разрубают пламя, но они не могут справиться со сносящими их на землю тяжёлыми камнями. Мёртвые сумеречные коты, снежные медведи и лошади вспыхивают под ними, и тогда им приходится перебраться на ледяного паука оказавшегося рядом Иного. Зверями, потерявшими всадника, пытаются завладеть оборотни, и в головах животных разворачиваются настоящие баталии за право обладать их телом. Многие Иные просто велят трупам животных прыгнуть в огонь, но иногда оборотням удаётся выдворить их из звериного разума, и тогда мёртвые челюсти смыкаются на плече у своих, и тела вихтов быстро летят в пламя. Но огонь сдаётся под натиском вьюги и магии Иных, неровно дёргаясь, то взвиваясь высоко вверх, то пригибаясь к самой земле. Жрецы продолжают поддерживать его заклинаниями — чем больше мертвецов сгинет в пламени, тем больше шансов у живых выстоять. Мелисандра, переглянувшись с Женевьевой, вынимает из сапога тонкий острый кинжал и ладонь заклинательницы вспарывает первой. Её зычный голос расползается по Стене в повелении приготовиться. Когда ладонь каждого заклинателя крови обагряется рубиновыми каплями, воздух начинает звенеть и дрожать. Их голоса становятся одним глубоким гулом, когда и без того чёрное небо заливает густой смолой. Тени, призванные со всех концов, покупаются на приманку, припадают к выступившей, ещё не успевшей остыть крови и мчатся вниз, на мгновение накрывая своими телами всё вокруг. Они налетают на мертвецов, с лёгкостью раскидывая их в пока ещё живое пламя, выбивают зверей из-под Иных, а ледяных пауков разламывают и дробят в крошку. — Улль, — зовёт Женевьева, вынимая из второго сапога кинжал из драконьего стекла. Когда тень взбирается на Стену и оказывается перед ней, она протягивает руку. — Иные. Улль сухими пальцами забирает тускло блестящий кинжал и мчится вниз, туда, где тени накрывают собой поле битвы. Он ныряет в самую гущу в поисках белых твёрдых тел Иных, и пока они пытаются справиться с другими тенями, ловко пронзает их, отвлечённых, своим хрупким орудием. Первый Иной с душераздирающим скрежетом рассыпается сотней острых осколков, а за ним следом погибают и все обращённые им вихты. Улль шустро лавирует среди теней и мертвецов, убивая Иных, пока один из них не перехватывает занесённую над ним руку. Тень, совсем ничего не чувствуя, выворачивается, но кинжал выпадает из его ладони и теряется в снегу. Улль быстро ретируется, а Иные свирепеют. Они снова скрежещут, да так, что в головах начинает дробиться. Их ледяные мечи вонзаются в небо, и пламя гаснет совсем. — Мы пропали, — в отчаянии шепчет Арья, подходя ближе к краю. Ей удаётся разглядеть Робба верхом на Арве, чёрного Джона и даже дядю Эдмара. Её маленькое сердце сжимается от мысли, что всё это море мертвецов проглотит её семью, сметёт её лютоволчицу, будто бы их никогда и не было. Страх режет глубже меча, вспоминает Арья, и тело её пробирает дрожью. Тени, бесполезные без пламени, встают стеной между живыми и мёртвыми как последний рубеж. Вихты пытаются пробраться сквозь, но тела их вязнут в этой плотной смоле из темноты. — Стрелу на тетиву, Арья, — велит Теон за спиной у Арьи. Арья оборачивается, глядя на него с поднятым луком, собранного и холодного, по-северному, а не так, как холодны железные воды, и разминает замёрзшие пальцы. Она берёт лук в левую руку и старается не напрягать её. — Подпустите их ближе, — обращается Теон к заклинателю теней у правой руки. Заклинатель кивает и через несколько мгновений тени уступают мертвецам полосу земли. Стрелы тихо шуршат в воздухе в унисон со свистом снарядов. Горящие, они легко входят в полые иссушённые тела вихтов, но отлетают от словно стеклянных Иных. Стрелы с обсидиановыми наконечниками летят следом, и на этот раз всё-таки вонзаются в холодные белые тела. Но в море мертвецов всё никак не покажется мель. Горящие снаряды на исходе, снег всё такой же тёмный от мёртвых тел, а Иных, кажется, становится лишь больше. Великий Иной до сих пор не показался и не известно, на что способен он, если ему подобные гасят всякое пламя вокруг себя. Когда снаряды для катапульт заканчиваются, солдат на Стене словно парализует. Холод снаружи просачивается внутрь и морозит кости, лишая конечности подвижности. Теон командует лучниками с одного конца, а Скорбный Эдд — с другого. Стрелы продолжают сыпать, но наносимый ими урон не идёт ни в какое сравнение с рытвинами от горящих снарядов. Заклинатели держат завесу из теней, чтобы те убавили натиск моря из мертвецов. У вихтов нет никакого строя, они набегают огромными смертоносными волнами, и всё, что сейчас возможно сделать, это не позволить им сбить живых с ног и задавить их количеством. Мертвецы продираются сквозь нагромождение теней, а едва оказавшись по ту сторону, немедленно натыкаются на стену из щитов и копья, давно для них приготовленные. Живые почти коченеют от невыносимого ожидания и страшного холода. Поднявшийся вновь ветер мешает стрелам долетать до цели. Заклинатели бурь продолжают противостоять такому натиску, но их не хватит надолго. Рано или поздно руки их опустятся, и тогда вьюга смешает живых с мёртвыми, а небо с землёй. Те красные жрецы, что остались не у дел, занимают руки луками, а рты — молитвами Владыке Света. Уж если он привел сюда всех своих слуг, то не должен бросить их на краю ночи, тёмной и полной ужасов. И Рглор отвечает. Две длинных огненных полосы вспарывают землю от Стены до леса. Языки пламени взвиваются высоко и до боли в глазах ярко. Заговорённые от ветра и магии ледяных мечей, эти полосы напоминают лопнувшую рану на мёрзлом теле земли. Живые, мёртвые и Иные оказываются запертыми в огне. Становится светло, почти как днём, и тепло медленно обступает по краям. Жрецы переглядываются друг с другом, ликуя, что молитвы их не затерялись в вое вьюги. Заклинатели отпускают тени, и они расползаются внутри и снаружи огненных полос, хватая мертвецов и швыряя их в пламя. Оборотни в телах мёртвых зверей поступают так же, отступая к огню. Владыка Света оставил достаточно места для манёвров, чтобы не теснить тех, кто сражается за новое солнце. Бран надевает волчью шкуру, ощущая под лапами холод земли. Его пасть наполняется привкусом затхлости и гнили, когда волчьи зубы смыкаются на гремящем костями теле вихта. Пламя Рглора греет ему бок, когда он вытягивает мертвецов с краёв, бросая в огненные языки. Ледяные мечи Иных целятся в его большое тело, но он успевает увернуться. Арья на Стене то и дело прикладывает новую стрелу к тетиве, целясь в белые холодные тела, так хорошо различимые в бесконечном море темноты. Когда живые сливаются с мёртвыми, да так, что различие выдают лишь синие мерцающие глаза, Робб ведёт кавалерию по пустым коридорам между солдатами и пламенем. Войско клином входит с обеих сторон, и мертвецы начинают едва заметно редеть от краёв к центру. Кони без страха пламени топчут вихтов, а тени успевают выдернуть их тела из-под копыт и бросить в пламя. Привычного лязга мечей и грохота ударов не слышится. Лишь страшный визг и скрежет, животный рык и треск пламени. Тени получают первые обещанные капли крови, когда мечи Иных добираются до живой плоти и разрезают доспехи, словно тончайший шёлк. Солдаты падают замертво, поражённые холодом, и тени, оголодавшие, жадно припадают к их ещё пышущим телам, а после, напившись, бросают остывающие трупы в огонь. Живые несут первые потери. Джон ведёт в бой одичалых. Их воинственный клич, призванный поднять боевой дух, гаснет, как только первые мертвецы вцепляются в их костюмы из шкур. Те, что когда-то давно сняли доспехи с убитых дозорных и северян, справляются лучше, однако же никому на удаётся избежать прикосновения мёртвых. Длинный Коготь входит в сухие тела как в масло, а Иные от прикосновения валирийской стали рассыпаются. Призрак бьётся рядом с Джоном, сталкиваясь с таким врагом не впервые, пока в одно мгновение ледяной меч не разрезает накинутую для защиты серебристую мантию и белая шерсть его не окропляется красным. Джон держит в поле зрения Иного, восседающего на ледяном пауке, что клацает челюстями. Его длинное копьё пронзает солдата за солдатом без особого труда, а паук под ним неустанно запускает свои челюсти в оказавшегося достаточно близко человека, отравляя кровь ядовитым холодом. Джону остаётся всего несколько шагов, он уже примеряется, как сначала вонзит меч в паучье брюшко, а уж потом в Иного, как в дуге мертвецов между ними замечает что-то знакомое. Меч, родившийся в кузне Винтерфелла, разрубает попавшиеся под руку тела одичалых. Серо-голубые глаза Бенджена Старка теперь заливает синевой и в них нет никакой живой искры. У Джона на мгновение перестаёт биться сердце, когда он сталкивается с дядей лицом к лицу. Ему хочется бессильно опустить меч, но тело реагирует быстрее, отбивая первый удар Бенджена Старка. Их стычка затягивается, пока валирийская сталь, наконец, не выпивает остаток жизни из мёртвого тела. Джон, тяжело дыша, с болью в груди смотрит, как гаснут глаза дяди, а тело его исчезает в руках подоспевшей тени. Сердце тесно сжимается, будто исколотое, и Джон за этой болью не замечает, как первым проливает кровь Старков. По Стене проходит лёгкая дрожь, и это ощущают все. Женевьева, выпустив стрелу, осекается, но стоящий рядом заклинатель бури лёгким дуновением выправляет дугу, и стрела вонзается в одинокого ледяного паука без седока. Заклинательница оглядывается на Мелисандру, и та всё понимает без слов. С каждой новой каплей трещины в Стене будут отторгать северную кровь, выпивая кровь Старков, множась и расширяясь. Чем раньше окончится бой, тем больше шансов у Стены выстоять, но о Великом Ином по-прежнему ничего не известно. Женевьева успевает выпустить ещё две стрелы, прежде чем на ледяной край садится ворон. Его белый глаз блестит осколком луны. Заклинательница смотрит на его подвижную головку и, помедлив, кивает. Ворон, каркнув, хлопает крыльями и растворяется в чёрном небе. Женевьева зовёт Улля и поворачивается к Мелисандре, снимая свою красную маску. Горло у красной женщины перехватывает и становится туго дышать. Заклинательница молча обнимает её, гладя на тех, кто стоит у Мелисандры за спиной. Она находит силуэт Мару с воздетыми к небу руками и мысленно прощается с ним. Отстранившись, Женевьева поднимает маску, чтобы в последний раз посмотреть на лицо Мелисандры. Её сжатые губы, дрогнув, остаются тонкой линией, и только яшмовые глаза блестят от боли. Оставивший Робба Улль возвращается на Стену. Женевьева взмахом руки велит ему попрощаться с Мелисандрой. Красная жрица принимает сухое тельце тени в свои руки, пока он трётся об её щёку. Она помнит его в каждом тёмном углу волантийского храма, услужливого, отзывчивого, но только с позволения Женевьевы. Родившийся иным, не растаявший после исполнения воли матери, Улль столько раз спасал заклинательнице жизнь. Мелисандра привязалась к нему, и когда их пути с Женевьевой разошлись, она тосковала по ним обоим. Женевьева смотрит на красную маску в руках, пока мелкий снег набрасывает на неё тонкое кружево. Когда она впервые вступила в храм Владыки Света, то не испытала никакого трепета. Заклинательница и представить себе не могла, какими путями поведёт её красный бог, дав обещание её матери. Долгое время Женевьева просто притворялась, что служит, прикрываясь красными одеждами. Ей не было никакого дела до света, что ей по заветам Рглора предназначалось нести людям. И теперь, спустя только лет, дорог, королей и испытаний, заклинательница стоит на краю ночи, готовая отдать людям свой собственный свет. — Что не сбудется, то нам приснится, — говорит Женевьева, протянув Мелисандре руку. — Как сон золотой, — отвечает красная женщина, сжав её тёплые пальцы в ответ. Мелисандра выпускает Улля, и тот вновь вырастает, становясь за спиной Женевьевы. Заклинательница кладёт маску на край Стены, с тяжёлым сердцем выпускает ладонь красной женщины, и шагает в бойницу. Она смотрит на поле битвы, очерченное пламенем, где нельзя различить никаких сторон, где тени мечутся от пламени к мёртвым, напиваясь сладкой горячей крови, где волки бок о бок бьются со львами, где магия и клинки разят одинаково остро. Женевьева, спрятав рубин под кафтан, касается льда ладонями и прикрывает глаза, наполняя лёгкие колючим морозным воздухом. Мир на мгновение сужается до её колотящегося сердца, а затем исчезает вовсе, когда тело её выпадает из бойницы и, подхваченное Уллем, вместе с сердцем Мелисандры летит вниз. Женевьева не открывает глаз, чтобы не видеть удаляющегося неба, только слушает, как хлопают на ветру рукава и полы кафтана. Время перестаёт существовать и бесконечно тянется в падении, пока Улль аккуратно не ставит её в снег. Заклинательница, чувствуя под ногами землю, шатается, и тень поддерживает её, пока ноги не начинают слушаться. Перед Женевьевой растягивается беспросветное войско, в море которого невозможно ничего различить. Заклинательница собирается призвать тени, чтобы те доставили её к Роббу, но с левой стороны из сумерек появляется мёртвый конь с белыми как молоко глазами. Он подходит к Женевьеве и мотает головой. Заклинательница смотрит на истлевшее тело животного, переводя дух, а после садится в седло. Она ударяет коня в бока, и тот срывается с места, следуя за мчащимся впереди Уллем. Арья, накладывая очередную стрелу на тетиву, чувствует, как руки начинают слабеть. Она делает глубокий вдох и вновь натягивает тетиву до подбородка. Её зоркий глаз замечает внизу у подножия Стены движение. Отпустив стрелу в полёт, Арья прижимается к ледяному бортику и смотрит вниз. Разглядев в движущемся силуэте Женевьеву, она понимает, что время пришло. — Мы должны прикрыть Женевьеву, — оборачивается Арья к Теону. Тот подходит ближе к краю и находит глазами скачущую вдоль огненной полосы заклинательницу. — Что она делает? — недоумевает Теон. — Спасает нас, — отзывается Арья, и стрела её угождает в первого потянувшегося к Женевьеве мертвеца. Теон велит ещё двоим лучникам присоединиться к Арье, а сам выпускает стрелу в Иного, стремительно приближающегося к Роббу с ледяным копьём наголо. Под градом спасительных стрел и с помощью Улля Женевьева добирается до сердца битвы, там, где Робб отчаянно бьётся с мёртвыми, всё ещё чудом оставаясь в седле. Поначалу Арв не подпускал никого близко, пуская в ход сильные ноги и зубы, а Улль, проглотивший его тень и тень Робба, ему помогал. Но с течением ночи, когда темнота становилась лишь плотнее, а снег под ногами сменился телами, он начал уставать. Его вороное взмыленное тело уже успело обзавестись царапинами и порезами, но Арв продолжал сминать своими копытами истлевшие тела вихтов. Благодаря ему Робб почти остаётся невредимым, пока меч очередного Иного не проходит вскользь, легко разрезая наплечник, прижигая холодом кожу. Окроплённый алым меч рассыпается на осколки вместе с белым телом владельца, когда валирийская сталь входит Иному под рёбра. Женевьева слезает с коня и подходит к его морде, заглядывая в глаза, пока Улль, проглотив лошадиную тень, разрастается темнотой и обвивает её кольцом своего тела. — Благодарю, лорд Бран, — шепчет заклинательница, коснувшись холодной в посмертных рытвинах конской морды. Конь мотает головой, и Улль выпускает его из кольца. Бран ведёт животное к пламени, и там оно вспыхивает, давным давно отслужив свою службу. Женевьева, глубоко вдохнув, растирает ладони. Она призывает тени, и они слетаются на зов, окружая её со всех сторон. Так заклинательница и входит в самый центр битвы. Пока тени прикрывают ей спину и расчищают путь, она горячими ладонями поджигает ухитрившихся подобраться к ней мертвецов, беспрестанно шепча заклинание. Рубин под камзолом сквозь корсет печёт ей живот, наполняя силой, и Женевьева чувствует, как расширяется от тепла её тело. Заклинательница достигает Робба, несколько раз при этом уворачиваясь от своих. Улль, проглотив как можно больше теней, окружает их обоих, подготовив место для последнего ритуала. Уставший Робб оборачивается, тяжело дыша. Арв издаёт ржание, вновь завидев хозяйку. Женевьева гладит его по морде, снова шепча защитное заклинание. Робб спешивается и заключает Женевьеву в объятья, жадно вдыхая травных запах волос. Заклинательница обнимает его за плечи, поглаживая мокрые от снега кудри. — У нас мало времени, — шепчет она, отстраняясь. Женевьева в последний раз проводит ладонью по кудрям, снимая всю тяжесть с головы Робба. Она осматривает его раны, но больше ничем не может помочь. Робб жадно впитывает каждое движение заклинательницы, обнимая её одной рукой. — Он уже здесь? — с болью в треснувшем голосе спрашивает Молодой Волк. Женевьева вместо ответа кивает, прикрыв глаза. Она прижимается к нему лбом, считая последние мгновения. Робб несколько раз прижимается губами к её горящему лбу, пока смертельный холод медленно пробирается в его сердце. Улль пропускает через себя Серого Ветра. Лютоволк тяжело дышит, бока его раздуваются кузнечными мехами. Он садится рядом с Арвом, и золото его глаз начинает твердеть от подступающей пустоты. Женевьева, повернув голову, дарит лютоволку улыбку. Тот лишь тихо скулит в ответ. — Ты готова? — сдавленно шепчет Робб заклинательнице в висок. Женевьева заглядывает в его голубые, как воды Летнего моря, глаза. Её сердце ускоряет ход, и она, сглотнув, кивает. Робб срывает с её губ последний поцелуй, а после, крепче сжав ослабевающей рукой меч Рагнара Райма, пронзает им тело его дочери. Женевьева делает судорожный вдох, когда холодная валирийская сталь легко разрезает её расшитый материнскими руками кафтан, а следом за ним рвёт и бархат внутри. Она цепляется за Робба, что есть сил, обламывая ногти о доспех. Арв за спиной Молодого Волка приходит в ярость, но Серый Ветер преграждает ему путь утробным рыком. Растянувшийся вокруг Улль впервые в жизни издаёт пронзительный вскрик. Робб сжимает зубы, обеими руками обхватывая обмякающее тело Женевьевы. Его глаза нестерпимо жжёт от слёз, и всё тело крошится, как крошились под его мечом Иные. Женевьева чувствует, как мокрый жар разливается внутри, и ноги её ослабевают. Её затуманенные глаза соскальзывают с лица Робба и замирают на медленно тающем Улле. Горло сжимает от слёз, и глаза наливаются влажным блеском. Рот медленно наполняется кровью. — Смотри на меня, — просит Робб, мягким касанием придерживая её за лицо. Женевьева замечает бледнеющие зелёные глаза Улля и с трудом переводит взгляд на Робба. Молодой Волк сдерживает душащие его слёзы, пока бурные воды внутри смывают все его опоры. Он смотрит в глаза с красным отблеском, так поразившие его тогда, в их первую встречу, с ужасом ожидая, когда последняя искра в них погаснет, но Женевьева, напоследок помолившись своему Владыке, закрывает их. Пламя сдаётся под натиском темноты. Улль тает с последним вздохом матери. Серый Ветер протяжно воет. Мелисандра на Стене сдирает маску с лица, глядя на сгусток теней в сердце битвы, и когда он рассеивается, там, на единственном пятаке снега, вспыхивает такое яркое пламя, что режет глаза. Это видит каждый солдат на Стене, но не каждый знает, откуда оно взялось. Арья догадывается, что её брату только что вновь пришлось пережить смерть, и просит Старых богов дать ему сил, чтобы закончить эту битву. Мару бессильно опускает свои воздетые руки, глядя на бушующее в темноте пламя. Из его белого глаза течёт непрошенная слеза, он оборачивается, чтобы найти Мелисандру. Красная женщина, бессильно опираясь на ледяной бортик, не может смотреть на слепящий огонь. Смерть в огне самая чистая — так она говорила всегда. Мелисандра закрывает глаза, поддерживая себя за живот. Она глубокими вдохами проталкивает воздух через раздираемую отчаянным криком грудь и велит своей тени прикрывать Робба Старка вместо алой тени её сестры. Когда внезапно вспыхнувшее пламя гаснет, Молодой Волк падает на колени, словно подрубленный. Тёмная сталь меча теперь отливает красным, как сама Женевьева. Робб вонзает его в землю, опирается на него двумя руками и пытается вспомнить, как сделать вдох. Серый Ветер облизывает ему ухо, пока призванные Женевьевой тени растекаются в разные стороны. От заклинательницы не осталось даже тела. Лишь меч, дракон и рассвет после Долгой Ночи, который Робб ещё обязан вызволить из темноты ночного неба. Молодой Волк медленно поднимается на неверные ноги, когда белый холод возвращается вновь. Он представляет Серого Ветра в центре круга, вкладывая в шёпот заклинания оставшуюся силу воли и угли своего сердца. Ветер лезет ледяными пальцами в раны и нестерпимо жжёт их холодом. Разгорячённое лицо же холода не чувствует. Заклинатели бурь возобновляют колдовство, а красные жрецы вновь принимаются за молитвы. Запасы стрел подходят к концу, и теперь надеяться остаётся лишь на обсидиановые клинки, горящие мечи Тороса, редкую валирийскую сталь и чужеземного красного бога. Великий Иной появляется из темноты мертвецов незаметно и тихо. Восседая на огромном ледяном пауке, большем, чем те, что оседлали Иные, он замирает у обугленных деревьев на краю леса, оглядываясь вокруг. Его синие глаза, безжизненные и мёртвые, совсем без белков, ищут последнего короля, а вместе с ним и тех, чья кровь поможет Иным и мертвецам перейти за Стену. Он воздевает меч к небу, с его мертвых, плотно сжатых губ срывается скрежет, хуже того, каким общались между собой Иные. Его скрежет сжимает сердца и разрезает все вены, выпуская кровь наружу, где она, дымясь, немедленно обращается льдом. Иные, заслышав своего предводителя, быстро находят тех, кто нужен Великому Иному. Волна мертвецов с новой силой обрушивается на Джона, унося от него Призрака всё дальше. Вихты пытаются подобраться к нему ближе и окружить, изрезать его тело в клочья, чтобы Стена вдоволь напилась крови. Вторая волна с неистовой силой хлещет на Робба. Мертвецы сметают Арва, отбиваясь от Серого Ветра и тени Мелисандры, валирийская сталь то и дело вспыхивает в воздухе, отражая в лезвии пламя. Мелисандра на Стене всё понимает. Если Стена падёт, то под ледяными завалами погибнет половина войска вместе со всеми ними. Красная женщина отправляет тени на помощь Джону и Роббу, чтобы кровь Старков не погубила всех вокруг. Тени набрасываются на мертвецов, тесня их к огню, пока те с завидным упорством и не иссякающими силами продолжают тянуться к своей цели. И тогда Великий Иной воздевает руки, чтобы пополнить ряды своей армии прямо на поле боя, забрав солдат у живых. Ветер усиливается, он припадает к каждому мёртвому телу, что осталось лежать на холоде, и шепчет, что время пришло. Пора восстать, чтобы продолжить жить, насмехаясь над смертью. Мелисандра смотрит на Великого Иного, его ледяные наросты в форме короны на голове, его крепкое тело в корке доспехов, светящиеся глаза, что помогают распознать лицо в этой белой пелерине, и пальцы её вмерзают в бортик Стены в ожидании. Беснующийся ветер велением Великого Иного хватает умерших солдат за нагрудники, встряхивает и велит подниматься, но они продолжают лежать, медленно остывая. Великий Иной видит — ничего не выходит, и холодная ярость одолевает его почти впервые за долгие годы существования. Мелисандра пользовалась этим заклинанием лишь однажды. Тогда это сработало — её противник был слабее Великого Иного. Сейчас же заклинание пришлось улучшить, чтобы оно подействовало. Рагана собрала кровь Берика Дондарриона, шесть раз возвращавшегося из мёртвых, кровь Тороса из Мира, шесть раз Лорда-Молнию по воле Владыке Света из мёртвых возвращавшего, кровь Мелисандры, своими силами вернувшей к жизни Джона Сноу. Пока колдуны мешали кровь и толкли мёртвую кость — костяшку пальца вихта, добытую Уллем в походе за Стену, Мелисандра вспоминала всё, что она делала тогда, сотню лет назад, когда проводила этот сложный ритуал. Спустя много дней подготовки и экспериментов под Стеной запестрели знаки, похожие на те, что выкладывали Иные. Стена не притронулась к крови в них, а вот мёрзлая земля впитала всё до последней капли, покрывшись при этом тончайшей коркой. И теперь ступивший на эту землю Великий Иной теряет свою главную силу — возвращать мёртвых к жизни. Великий Иной вонзает длинное лезвие своего меча в снег. Он чертит знак, такой же, как и десятки тех, что выложены далеко за Стеной мёртвыми телами, а закончив, вгоняет меч в землю до середины. Паутина тонких, но глубоких трещин стремительно расползается по снегу. Великий Иной велит пауку трогаться, когда его синие глаза выхватывают из полутьмы яростно сражающегося последнего короля. Теон отрывает глаза от поля битвы и считает оставшиеся стрелы. Их остаётся не больше двух десятков, гораздо меньше, чем живых Иных. Теон накладывает стрелу на тетиву, напрягает глаза, да так, что их начинает резать — ветер на высоте суровее, и магия Иных здесь совсем не при чём. Он замечает, как Великий Иной направляется к Роббу, которого мертвецы во главе с Иными обступили со всех сторон. Теон обходит Арью и двигается влево, чтобы точнее выпустить стрелу, и останавливается рядом с Мелисандрой. — Не трать стрелы на Великого Иного, Теон Грейджой, — предупреждает красная женщина, напряжённо наблюдая за Молодым Волком, — ему они нипочём. Стреляй в паука. — Он движется прямо на Робба, — возражает Теон. — Делай, что говорю, — звенит Мелисандра. Теон меняет цель и выпускает стрелу, что не сбивается с курса благодаря заклинателям бури. Однако через несколько мгновений стрела, переломанная надвое, летит в снег — Великий Иной хорошо обращается с мечом. Его огромный паук с легкостью и быстротой добирается до Робба, и мертвецы расступаются, сжимаясь кольцом за их спинами. Молодой Волк оборачивается на клацанье паучих челюстей, с трудом дыша. Он крепче сжимает меч, вдруг почувствовав исходящее от всегда холодной стали тепло. По уставшему, измождённому телу пробегает искра силы. Робб пеший — он давно потерял Арва из виду, что на руку Великому Иному. Молодой Волк смотрит в безжизненное бесстрастное лицо самой древней и самой страшной легенды, пока она в ответ целится ему прямо в сердце. — Если я выпущу стрелу рядом с пауком, — склоняет голову Теон, не сводя с Великого Иного глаз, — вы можете велеть… — Стреляй, — догадывается Мелисандра и нащупывает свою тень в лигах от собственного тела. Робб находит Серого Ветра и мысленно запускает пальцы ему в загривок. Лютоволк пробирается сквозь кольцо мертвецов с помощью теней и оказывается рядом с хозяином. Великий Иной посылает паука вперёд, удобнее перехватывая меч, целясь им в открытую рану на плече. Серый Ветер разбегается с коротким рыком, глотая землю, на мгновение замирает в прыжке, а после его лапы касаются холодного твёрдого тела Иного. Робб слышит волчий скулёж, когда Великий Иной вместе с лютоволком летит на землю. Сердце пропускает удар, а с губ срывается судорожный выдох. Молодой Волк дёргается на звук, но паук перед ним всё клацает челюстями, пока тень Мелисандры не хватает только что упавшую на землю стрелу и не вонзает её прямо в ледяную головогрудь. Паук рассыпается на сотни ледяных осколков, и сразу за ним Робб видит уже поднявшегося на ноги Великого Иного. Серый Ветер остаётся недвижимо лежать на земле. Гнев разбавляет Молодому Волку кровь, что приливает к и без того горячим щекам. Он вынимает из ножен длинный кинжал, чтобы запутать противника, и приказывает сердцу успокоиться, пряча его в доспех. Ледяной меч блестит в отсветах пламени, когда Великий Иной первым наносит удар. Робб блокирует его кинжалом, и обычная сталь рассыпается под натиском. Лёд лезвия обжигает его левое плечо. Великий Иной едва касается окровавленным мечом земли, и кровь Робба мгновенно стекает в паутину трещин под ногами, стремясь к начерченному у кромки леса знаку. По Стене снова проходит дрожь. Великий Иной решает сначала обескровить Молодого Волка, прежде чем убить, а потому целится в края его тела. Робб держится на расстоянии одного большого шага, выравнивая дыхание. Он разгадывает намерения Великого Иного и решает беречь силы, продолжая при этом движение, чтобы не стать лёгкой мишенью. Великий Иной хорошо владеет собой и своим телом, а потому их бой с Молодым Волком походит на медленный танец — движение по кругу со свистом рубящих ударов, тихое столкновение гард при блокировке, череда рваных выдохов, пока Робб в одно мгновение, набравшись сил, не уклоняется, и валирийская сталь не разрезает твёрдую ледяную плоть. Этой Долгой Ночью с Великим Иным почти всё происходит впервые. Он не смотрит на рану, но чувствует, как руку неприятно жжёт, словно разъедает кислотой. Робб решает воспользоваться коротким замешательством противника, отвлечённого новыми ощущениями, и обрушивает на него шквал ударов, что Великому Иному раз за разом приходится отражать. Последний выпад завершается скрежетом мечей, изворотом рук, и сдавленным вскриком Робба — ледяной меч глубоко режет левый бок. Молодой Волк припадает на одно колено, тяжело дыша. Силы покидали его удар за ударом, выпад за выпадом. В ушах бьётся кровь, глаза заливает потом. Северное Сияние в руке вибрирует. Робб думает о Женевьеве и об отце, чей Лёд он должен был получить, о матери в далёком родном Винтерфелле, Сансе и Риконе, о Бране в Чёрном замке, об Арье на Стене и Джоне вместе с дядей Эдмаром на поле брани, о северянах, что вновь доверились ему, о всех тех, кто бьётся сейчас вместе с ним, и тех, кто держится от битвы в стороне. Он думает даже о Теоне, прикрывающем ему спину своими стрелами. Их жизни зависят от него, пусть не все о том знают. Кровь Старков капает в трещины и течёт по ним, как по желобам, прямо в тёмный колдовской знак, и Стена под этим натиском стонет, вздрагивая. Молодой Волк смотрит на меч с красным отсветом на лезвии и краем глаза следит за Великим Иным. Он ступает по снегу не слышно, словно тень, и даже дыхание не может его выдать. Но Робб слышит, как снег скрипит под волчьими лапами, и сердце его начинает гулко и тревожно биться. Огромное тело Серого Ветра застывает в прыжке, когда Великий Иной оборачивается, занеся руку с мечом для удара. Робб взвивается вверх языком пламени — валирийская сталь входит в твёрдое плотное тело Великого Иного, и оно через мгновение осыпается к его ногам осколками льда. Серый Ветер падает рядом, и Робб бросается к нему. Первым ударом Великий Иной рассёк кисею защитного заклинания, вторым успел задеть лишь брюхо. Густой подшёрсток и нагулянный к зиме жир спасли лютоволка от глубокой раны. Робб запускает немые пальцы в волчью шерсть, бессильно падая на колени. Иные рассыпаются ледяной крошкой тут и там. Синие глаза мертвецов гаснут, и они безжизненными мешками валятся на землю. Тени, вдоволь напившись крови, отступают. Робб оглядывается по сторонам, тяжело дыша. В пылу сражения никто не заметил, как небо начало светлеть. Ветер мгновенно затихает, а снег перестаёт сыпать. На какое-то время всё замирает. Никто не двигается, только жадно втягивает морозный воздух и свежесть совсем молодого утра. Пламя Владыки продолжает пылать, высветляя небо. Первые солнечные лучи касаются макушки измождённого Робба. Он зажимает сочащийся кровью бок, переведя взгляд с лютоволка рядом на всё ещё отливающий красным меч. Женевьева закалила его своим сердцем. Её огонь прогнал тьму. Тень Мелисандры возвращается к ней на Стену. Красная женщина смотрит за тем, как солнечный свет проходит сквозь пламя и льётся на мёртвые тела. Она смотрит на поднимающихся с колен живых, слышит их радость и ликование, усталые вздохи и болезненные стоны. Мелисандра смотрит на новое солнце, пока в груди её разливается пустота. Она снимает свою маску с лица и берёт в ладони маску Женевьевы. Красное полированное дерево больше не хранит её тепла, остаётся лишь налёт снега сверху. Красная женщина выпускает свою маску из рук и прижимает маску сестры к груди. Её обмерший взгляд падает на Робба Старка. Все знают, каждому волку нужна луна, на которую он сможет выть. Но что будет делать волк, чья луна разбилась в дребезги?