Алым-алым

С тех пор, как Робб увёл войска на Стену, Кейтилин плохо спит. Ей приходится привыкать к пустому правому боку, холодному и тихому. Теперь с ней ложится рядом лишь темнота, но она не греет. Кейтилин долго ворочается с боку на бок, но сон не приходит, не избавляет её от мыслей и страхов, и тогда она открывает глаза, долго смотрит на голую подушку рядом с собой, а после поднимается, зажигает свечи и принимается за молитвенные колёса. Кейтилин больше ничего не остаётся, кроме молитвы богам и дочери. Кейтилин не узнаёт в ней прежнюю Сансу, грезившую о короне и рыцаре, любившую лимонные пирожные и знавшую все песни наизусть. Ту девочку не спасли ото львов. Ту девочку скормили псам. Нынешняя Санса вместо шёлка носит шерсть и широкий кожаный пояс, чтобы платье сзади было не разорвать. Она оборачивает шею ожерельем с острой иглой на тонкой цепочке. Эта игла, как и Игла сестры, всегда будет с ней, острозаточенная, рядом с пальцами, чтобы в случае чего успеть её вовремя выхватить. Санса кладёт на плечи тяжёлые меха и затягивает руки в перчатки — она и сама вся тяжёлая, закрытая и затянутая, будто в корке льда, но не снаружи, а внутри. Миловидность черт заменяет камень, а небо в глазах индевеет. И даже голос её, прежде мягкий, по-девичьему приятный, обращается в холодный звон. Как только Робб отбывает на Стену, Санса велит развести во дворе большой костёр. Она сжигает все знамёна Болтонов, что находит в замке, своё свадебное платье и всю одежду, что носила в свою бытность пленницы в собственном доме. Санса даже просит мать сжечь всё белье, все одеяла и подушки из их с отцом покоев — что угодно, лишь бы единственное напоминание о случившемся хранило только её собственное тело. Когда костёр во дворе перестаёт чадить, Санса отмывается от запаха гари, возвращается к своим иглам и принимается за вышивку, чтобы хоть как-то скоротать время в ожидании брата. Её, как и мать, ожиданию обучили мужчины. Рикон возвращается в Винтерфелл вместе с Ошей ранним солнечным утром, и Кейтилин не может его узнать. Когда она уезжала в Королевскую Гавань, он много плакал, цеплялся за Робба, а потом и вовсе почти всё время прятался. Рикон не доставал матери даже до плеча, а теперь смотрит ей прямо в глаза. Он возвращается без своего лютоволка, и Кейтилин ловит себя на мысли, что тоскует даже по этим свирепым зверям, что бегут по белому знамени Старков. Когда возвращается Рикон, Кейтилин чувствует, как ей становится легче дышать, а к ногам возвращается твёрдость. Когда Нед Старк был обезглавлен, она потеряла скалу, на которую опиралась, позабыв, что до замужества сама могла считаться скалой, выдержавшей любые испытания, выпавшие на её долю. Теперь, когда дети её, те, что считались мёртвыми, возвращаются, Кейтилин чувствует, что обретает силу. Кейтилин чувствует, как просыпается жизнь. В день, когда рог трубит о всадниках, мир замирает в томительном ожидании. Кейтилин, Санса и Рикон до рези в глазах вглядываются в открывшиеся северные ворота, рассматривая медленно ползущую им навстречу змею. Знамя с головой лютоволка хлопает на ветру, и первыми в Винтерфелл ступают именно они. Лохматый Пёсик чёрной стрелой несётся к Рикону и валит его с ног. Следом вереницей тянутся Лето, Нимерия, Призрак и Серый Ветер. Собаки на псарне поднимают вой — близость лютоволков всегда приводила их в бешенство. Первым Кейтилин видит Робба, целого, невредимого, возмужавшего больше прежнего. Его улыбка топит ей сердце, и тёплые слёзы выступают у неё на глазах. Джон едет рядом с Роббом, и Кейтилин трудно теперь смотреть на него прежними глазами. Он уезжал из Винтерфелла бастардом, а возвращается последним лордом-командующим Ночного дозора и законным наследником Железного трона. От него веет силой, той, что он взрастил в далёких землях за Стеной, той, что должна помочь ему на таком же далёком Юге. Арья едет вместе с Браном на телеге. Она спрыгивает на землю ещё до того, как они въедут во двор, не дожидаясь остановки. Арья врезается в материнское тело бурным речным потоком, сжимает Кейтилин в объятьях и кладёт голову ей на грудь, прикрывая увлажнившиеся глаза. Она столько раз хотела прижаться к матери, почувствовать её тепло и её руки на своих плечах, что порой это желание причиняло ей самую настоящую боль. Кейтилин судорожно выдыхает, будто воздух из лёгких выбивает. Она вонзается в Арью со всей возможной силой, чтобы убедить себя, что дочь её — из плоти и крови, и никак не ночная химера. Счастье и слёзы мешаются на лице Кейтилин, когда она наконец заглядывает Арье в глаза — серые, как у Неда. Арья смотрит на постаревшую от пережитого горя мать и не может поверить, что наконец до неё добралась. Она помнит, как гадала, озаботится ли Кейтилин её внешним видом, если Братство без Знамён вернёт её в семью — с коротко остриженными, торчащими в разные стороны волосами, осунувшуюся в скитаниях, грязную и одетую как попало. Арья, глядя в материнские глаза, понимает — Кейтилин совсем неважно, какой она вернётся. Главное — она вернулась. Главное — она жива. Позволив матери себя расцеловать, Арья смотрит на Сансу, высокую, ставшую тугой и тёмной. Она тянет сестру за рукав, чтобы та наклонилась, и целует её в щёку. — Прости меня, — шепчет Арья. Эти слова давно жгли ей язык, ей так хотелось попросить у сестры прощения, поцеловать её, как настоящая леди, чтобы ей понравилось. Арья не догадывалась, что больше всего на свете сестре нравится её свобода и волчья дикость в крови. — И ты меня, — отвечает Санса, глядя на младшую сестру растаявшими глазами. Арья стискивает её двумя руками, пока глаза её обшаривают родные серые стены замка, что видел так же много, как и она. Робб с Джоном спешиваются, и первым делом помогают Брану перебраться из телеги в своё кресло. Робб везёт брата к матери, пока Джон ловит в объятья Рикона. Кейтилин больше не пытается сдержать слёзы, когда перед ней появляется повзрослевший Бран. Она запомнила его лежащим в собственной постели, с непереносимой грустью и тоской в глазах, с непроницаемым лицом в детских чертах. А теперь Бран смотрит на неё мудрыми спокойными глазами и улыбается, будто они простились лишь вчера. Кейтилин прижимает его к себе, пока Арья огибает её за спиной, чтобы обнять Рикона, на которого теперь не приходится опускать глаза. Санса тянется к приблизившемуся Роббу, и он принимает сестру с облегчённым сердцем. Рикон вместе с Арьей бежит к Брану, и смотрит на брата сверху вниз. Бран ему улыбается, заключая в кольцо рук после матери. Санса отпускает Робба и принимает Джона. Она рада даже своему единокровному брату, пусть прежде не питала к нему тёплых чувств. Кейтилин полными слёз глазами смотрит на Робба. Её сердце заходится в безумном ритме — все её дети вернулись домой, под её крыло, не горсткой костей, а живыми людьми. Робб обнимает мать, опуская поцелуй на её уставшую рыжую голову. Санса жмёт к себе Брана, отчего-то особенно скучавшая по нему и Рикону в Королевской Гавани. Оша вслед за прочими слугами появляется из глубин замка и приближается к Брану. Она смотрит на него с материнской любовью в глазах, и Бран зовёт её к себе, чтобы обнять. В их последнюю встречу Оша сказала им с Риконом — они всё, что у неё есть. Какое-то время и сама она была для них единственной опорой и призраком заботливой матери. Джон отпускает Сансу и переводит свой взгляд на леди Кейтилин. Старки выжидательно глядят на мать, примет ли она Джона теперь, когда он больше не мальчишка. Робб, Арья и Бран ждут с большим нетерпением, зная, что их отец ни разу в жизни не поступился своей честью. Теперь и Кейтилин это известно. Она смотрит на возмужавшего Джона и видит в нём мужа, но не под тем углом, что прежде. Кейтилин виновата перед тем мальчиком, что Нед Старк привёз в Винтерфелл, перед тем мальчиком, что едва не умер от болезни, тем мальчиком, которого она выгнала, не позволив попрощаться с Браном, которого он искренне любил. А теперь перед ней мужчина. Нужны ли ему её сожаления? Кейтилин приветственно кивает головой и улыбается, искренне, не натужно, улыбается Джону, а не только лишь своим детям. И Джон благодарно это принимает. Женевьева держится поодаль, наблюдая за Сансой, отошедшей к Теону, что вдруг снова ощутил себя чужим. Заклинательница смотрит на воссоединение семьи, на их улыбки и слёзы, объятья, которых теперь всегда будет мало. Рейгналь топчется на передней луке седла, укрытый её плащом и мороком, и рокочет, как когда-то рокотал Улль. Женевьева оборачивается к подъехавшей Мелисандре. Пусть они никогда не были волками, но они были друг другу стаей. Заклинательница слабо улыбается красной женщине и возвращает взгляд Старкам. Они, сбившись в один большой ком, не сговариваясь, смотрят на неё в ответ. Женевьева учтиво кивает головой и думает о том самом дне, когда дала Неду Старку слово собрать всех его волчат вместе, даже тех, кто был волком лишь наполовину. И теперь, когда все клятвы выполнены, она может вдохнуть полной грудью и дать новую клятву, теперь уже самой себе. Заклинательница находит глазами восточные ворота, ведущие на Королевский тракт, и Арв под ней начинает тревожно переступать с ноги на ногу, перенимая на себя её сомнения. Женевьева может уехать, и ничто не в силах будет её удержать. Она возьмёт с собой лишь дракона и снова отправится в путь. Долгое время только дорога была ей домом, и заклинательница не привыкла стоять на месте. Но сейчас ей так необходимо замереть, чтобы узнать новое направление ветра, чтобы позволить разгореться новому солнцу и дать чему-то совсем иному прорасти на месте пустоты. И Женевьева колеблется, сжимая в онемевших от нескончаемого холода руках поводья. — Как я уже сказал тебе, Женевьева — ты свободная женщина, и вольна поступать так, как почитаешь нужным, — произносит Молодой Волк, вырастая у неё перед глазами, — ты можешь покинуть Винтерфелл, когда тебе будет угодно. Но сейчас тебе нужен отдых и тепло, как и Арву. Робб берёт Арва под уздцы и мягко поглаживает его шею. Женевьева долго смотрит на Робба, признавая его правоту. Она не сомневается в его словах — Молодой Волк и правда отпустит её, даже если придётся вырезать своё сердце, но Женевьева тревожится совсем не о том. Робб проникновенно смотрит ей в глаза, и заклинательница сдаётся. Она велит Рейгналю переползти на плечо, а после Робб помогает ей спешиться. — Менар возьмёт Арва, — говорит он, передавая поводья подошедшему седому конюху. Женевьева слабо улыбается ему в благодарность, а Менар приветственно улыбается ей в ответ. Кейтилин отходит от брата и появляется перед Женевьевой. Робб хоть и коротко, но всё-таки рассказал матери в письмах, что им пришлось пережить и чем пожертвовать. Кейтилин не решается Женевьеву обнять, глядя на смертельную усталость в её глазах, и вместо этого сердечно сжимает её почти потерявшую всякую чувствительность ладонь. — Я благодарна тебе за всё, что ты сделала для дома Старков, дома Талли и всех Семи королевств, Женевьева, — произносит она дрогнувшим от слёз голосом и сочувственно добавляет, — и сожалею о твоём сыне. Длинную иглу, вонзившуюся в сердце, словно проворачивают, царапая острием сердце. — Благодарю, леди Кейтилин, — тускло отзывается Женевьева, выдерживая сердечную боль. — Тебе приготовлена та же комната, что и тогда, — продолжает Кейтилин, не разжимая её руки, — Грейс останется при тебе. Ты можешь просить её о чём угодно — она выполнит любую твою просьбу. Женевьева вместо слов благодарно сжимает Кейтилин ладонь. Кейтилин, сочувственно взглянув на заклинательницу, возвращается в наполненный двор, чтобы отдать распоряжения. — Я приду, как только смогу, — шепчет Робб Женевьеве в висок, держа её свободную ладонь. — Мясо для Рейгналя велю прислать тебе прямо в покои. Женевьева поднимает на Молодого Волка глаза и спустя мгновение отпускает его одним кивком. Роббу удаётся мазнуть губами её висок снова втайне от всех. Когда он уходит, Женевьева протягивает руку назад. Мелисандра хватается за её пальцы двумя руками, и замок гостеприимно впускает их в своё глубокое тёплое нутро. Когда ворота закрываются и замок принимает в себе гостей, Старки вместе с Теоном спускаются в крипту. Когда они были детьми, это место наводило на них ужас, а Старая Нэн лишь подливала масла в огонь своими рассказами об огромных крысах и пауках, водившихся в тёмных углах. Все они когда-то играли здесь в убежище, прячась среди склепов и каменных королей. Все они прекрасно помнят, как Джон, извалявшись в муке, решил напугать Арью и младших братьев, притворившись призраком. Когда они были детьми, крипта была лишь тёмным и неуютным местом. А теперь это стало святилищем смерти, где покоятся все, кто был до них, где упокоятся они сами и их дети. Каменный Нед Старк смотрит поверх своих детей пустым и мёртвым взглядом. Они собираются вокруг него, как когда-то совсем давно, и думают о последних мгновениях, когда видели отца живым. Робб помнит лишь отъезд отца из Винтерфелла, Санса и Арья — коленопреклонённого отца с опущенной головой, ненавидимого Югом за измену, которую он не совершал. Джон хорошо помнит последние отцовские слова: «Пусть у тебя нет моего имени, но в тебе моя кровь». Если бы он только знал тогда, о чём шла речь, быть может, всё вышло бы иначе. Бран и Рикон помнят отца из своего последнего сна на двоих, когда видели его в крипте. Их маленькие сердца уже тогда чувствовали беду. Теон, разглядывая каменное лицо Неда Старка, вспоминает тот день, когда он забрал его из Пайка, а после вспоминает встречу со своим отцом после столь долгой разлуки. Весть о смерти Бейлона Грейджоя не оставила в нём того следа, какой оставила весть о смерти Неда Старка. Его настоящий отец погиб в Королевской Гавани — так он сказал Рамси Болтону. Так Теон думает до сих пор. — Отец совсем не похож на себя, — нарушает тишину Арья, и голос отражается от полутёмных стен эхом. — Каменщик не знал его в лицо, — отвечает Санса, держа тонкую ладонь у Рикона на груди, — а нас здесь не было. — Отец спас меня, когда его вели на плаху, — голос Арьи невольно вздрагивает, — я забралась на статую Бейлора и схватилась за Иглу, будто бы это могло что-то изменить. Но Йорен, брат Ночного дозора, сдёрнул меня вниз. Уверена, это отец подал ему сигнал. Мне повезло, я не видела, как Илин Пейн опустил меч. — Но я видела, — гулко отзывается Санса. Она никогда не забудет этого, как бы не старалась, сколько бы не молилась и не падала в небытие. Санса навсегда запомнит этот день, когда жизнь её раскололась так, что до сих пор осталась лишь груда осколков. Арья забирает ладонь сестры в свои пальцы. — Сир Меррин Трант держал меня, пока я рвалась вперёд, будто бы могла что-то исправить. Я думала, что сойду с ума. Последнее, что я видела прежде чем лишиться чувств — окровавленный Лёд и довольное лицо Джоффри. На следующий день после казни он привёл меня посмотреть на голову отца, насаженную на пику, а когда я отказалась, он велел сиру Меррину ударить меня, — Санса слышит, как скрипит кожа перчаток от сжатых кулаков старших братьев, краем глаза видит, как сжимаются их челюсти в бессильной злобе, но продолжает, будто бы это происходило уже не с ней, — он сказал, что как только соберёт армию и убьёт моего предателя-брата, то принесёт мне и его голову. Мне так хотелось обратного — чтобы вместо этого Робб принёс мне голову Джоффри. — Мы принесём тебе голову Серсеи, — обещает Робб, едва разжимая стиснутую челюсть. — Я убила Меррина Транта, — пусто признаётся Арья, — я думала, он убил Сирио Фореля, но Бран сказал, что это не так. Значит, он заслужил смерти за всё, что сделал с тобой. Арья поднимает на Сансу глаза. Санса думает, хорошо, что никто не знает, что Меррин Трант делал с ней и сколько раз после его тяжёлых ударов ей приходилось собираться вновь. — Леди за убийство не благодарят, — отвечает Санса, — но я тебе благодарна. Пусть смерть её обидчиков ничего не изменит в ней самой, но по крайней мере, они больше не смогут наслаждаться жизнью, как это было прежде. — Я убил дядю Бенджена в Великой битве, — в свою очередь произносит Джон. Они говорят друг с другом, и вместе с тем рассказывают отцовскому праху под каменными ногами, что было с ними, когда он ушёл. — Он уже не был нашим дядей, — возражает Робб. — Вы с отцом не должны были уезжать из Винтерфелла, — вдруг говорит Рикон. Он знал, что они не вернутся, он видел это в каждом сне. Но кто бы его послушал? — В Винтерфелле всегда должен сидеть Старк, — подаёт голос Бран. Они знали это с раннего детства, как и то, что зима близко. — И он был, — отвечает Санса, взглянув на молчаливо стоящего в стороне Теона. — Ты Старк, Теон. Наш отец воспитывал тебя так, как воспитывал Робба и Джона, и как воспитал бы Брана с Риконом, когда они бы подросли. Ты можешь злиться на Теона, Робб. Ты можешь злиться и на меня за то письмо, что я отправила тебе из Королевской Гавани. Вы можете злиться на нас обоих. Но Теон Старк, как и я. Теон оказывается под натиском волчьих глаз и стойко выдерживает его. В конце концов, в моменты гнева он и сам мог взглянуть исподлобья волком. — Я знаю, — глухо отвечает Робб после долго молчания, не сводя с Теона глаз. Молодой Волк стоял на помосте и наблюдал за сборами Джейме Ланнистера во дворе Чёрного замка. Сердце тяжело билось в груди, а пальцы крепко сжимали замёрзшее дерево перил. От слов, сказанных Цареубийце, всё ещё саднило язык. Женевьева была рядом с Рейгналем на плече и что-то тихо говорила Роббу, когда к нему подошёл Теон. — Я могу поговорить с тобой, Робб? — спросил он, приветствуя Женевьеву учтивым кивком и коротким «миледи». — Я оставлю вас, — произнесла заклинательница и, выразительно взглянув на Робба, ушла. Молодой Волк, оставив тяжёлый взгляд на Цареубийце, повернулся к Теону. — Я покидаю замок этим вечером, — сообщил Теон. — Бран сказал мне, что мой дядя Эурон разбил флот моей сестры и взял её в плен. Я пришёл на помощь тебе, теперь я должен помочь ей. — Тебе хватит людей, чтобы отбить её? — спросил Робб. — Мне не убить всех железнорождённых, присягнувших Эурону, но я хочу её спасти. Я должен. Она была единственной, кто пришёл за мной в Винтерфелл, когда Рамси пытал меня. — Они делят Морской трон? — Яра отплыла в Миэрин, чтобы присягнуть Дейнерис Таргариен и потребовать независимости Железных островов от короны в обмен на верность. — Дейнерис Таргариен не королева. — Серсея Ланнистер королева, а потому Эурон присягнул ей. — Он собирается убить твою сестру? — Пока он держит её в плену. Наверняка для того, чтобы заставить меня присягнуть на верность Серсее. — Я не стану удерживать тебя, — сказал Робб, — и тебе не нужно моё дозволение. Но если твоей сестре пока ничего не грозит, ты можешь поехать с нами в Винтерфелл. Мы выступим на Юг, когда решим, как будет лучше это сделать. Так у тебя будет больше людей, чтобы спасти сестру и не понести больших потерь самому. Теон колеблется. Он разделился с сестрой, выбрав сторону Старков, и теперь она в плену у одного из самых жестоких, беспощадных и безумных людей, которых он когда-либо знал, а сам Теон находится за сотни лиг, увязший в снегу, с горсткой железнорождённых, что не сравнятся с теми, кто выбрал себе в повелители Эурона Грейджоя. — Когда ты планируешь покидать Чёрный замок? — спросил Теон. — Завтра на рассвете. — Я не думаю, что твоя леди-мать примет меня в Винтерфелле. — Тебя примет Санса. Кроме того, ты вырос там, как и мы, и если захочешь уйти раньше, чем я соберу наступление — ты сможешь это сделать. Ты ничего мне не должен, Теон. Ты заплатил сполна. Теон смотрит в глаза каждому Старку, глядящему на него, и видит в них их отца. — Когда я был ребёнком, — произносит он, — мне хотелось стать частью Старков. Я мечтал, как однажды ваш отец посмотрит на меня теми глазами, какими он смотрел на Робба. Я мечтал, как однажды он захочет выдать за меня Сансу, и тогда я тоже стану Старком. Но всего этого не случилось. Лорд Эддард забрал меня из Пайка, отнял меня от отца, но и мой отец позволил этому произойти. А теперь их обоих нет. Джон опускает глаза, едва качая головой. Теон не вызывал у него никаких симпатий, но он отлично знал, что такое зависть к первенцу Неда Старка. Они вместе завидовали ему, каждый по-своему, но ненавидеть не могли, как бы не старались. — Женевьева пообещала нашему отцу собрать нас вместе, — говорит Робб, — всех нас. Она сдержала своё слово. Робб опускает ладонь на отцовские руки, сжимающие каменный меч. — Она могла спасти его? — спрашивает Арья. — Женевьева сказала, что была в Вестеросе, когда король Роберт сидел на Железном троне. Она могла спасти отца? — Я не знаю, Арья, — Робб качает головой. — Ты можешь спросить Женевьеву сама. — А ты знаешь? — Арья кладёт руку Брану на плечо и наклоняет голову. Бран качает головой вслед за братом. Арья недовольно вздыхает и возвращает грустные глаза к отцу. Крипта вновь тонет в скорбном, умиротворяющем молчании. — Зима пришла, — произносит Санса, разрезая тишину. — Отец всегда её обещал, — отзывается Джон. — Зимой мы должны приглядывать друг за другом, — говорит Арья. — Защищать друг друга, — добавляет Рикон. — Потому что когда снег идёт и белый ветер поёт, — вспоминает Робб. — Одинокий волк погибает, — произносит Бран. — Но стая живёт, — заканчивает Теон. Они переглядываются друг с другом, остаются среди мёртвых молчаливых камней ещё немного, пока Санса не тянет их наверх, к свету, заставляя отдохнуть после долгого изматывающего пути, что каждый из них прошёл лишь с одной целью — вернуться домой. Женевьева натягивает одеяло на голову, чтобы избавиться от настойчивых касаний, пытающихся выдернуть её из сна. Ей хотелось провалиться в сон, как только она вошла в натопленную до невозможного комнату, но твёрдая Грейс потянула её в приготовленную ванну, предупреждённая, что сейчас Женевьеве нужно как можно больше тепла. А потому, пока заклинательница варилась в кипятке, Грейс грела ей постель и халат, добытый из принесённой седельной сумки. Она смиренно приняла тайну Женевьевы — маленького алого дракона — так, будто бы имела дело с драконами каждый день, но предупредила, что если этот секрет будет угрожать дому Старков, она не станет молчать. Женевьева приняла это условие и позволила Грейс остаться в комнате во время кормления Рейгналя присланным с кухни мясом. Заклинательница уснула, как только тяжёлое одеяло со звериными шкурами поверх накрыло её до самого подбородка. Рейгналь свернулся на подушке рядом и тоже засопел. Робб гладит Женевьеву по щеке и мягко зовёт её по имени, чтобы разбудить. Её вымытые, распушившиеся волосы змеятся по подушке, скрывают половину лица, так, что видно лишь вздёрнутый нос. Робб заправляет рыжие пряди за ухо, разглядывая безмятежное, сонное лицо заклинательницы. — Женевьева, — мягко шепчет он, наклонившись, опустив подбородок ей на плечо. Женевьева дёргает плечом и недовольно мычит. Робб с улыбкой отстраняется, и заклинательница переворачивается на другой бок, где её настигает шершавый язык Серого Ветра. Женевьева торопится перевернуться обратно, но глаза открывать всё ещё не готова. — Женевьева, — Робб добавляет в голос полноты, но не убирает мягкость. — Если ты не поднимешься, Серый Ветер залижет тебя до беспамятства. Лютоволк сбоку низко урчит в знак согласия, но Женевьева сейчас предпочтёт именно это, только бы не вылезать из мехов и тепла. Заклинательница продолжает недовольно мычать, но сон, всё же, медленно отступает. Робб велит Серому Ветру подвинуться, аккуратно убирает рыжие волосы с подушки и ложится рядом, притянув к себе Женевьеву. Она, поразмыслив, вытаскивает одну руку из-под одеяла, зажимает длинный рукав халата подмышкой, и накрывает ей руку Робба, продолжая плыть где-то в полудрёме. Молодой Волк касается губами её уха и принимается горячо шептать ей безобидную чушь. Женевьева не выдерживает и прыскает сквозь сон, дёргается, когда Робб проводит пальцами по её животу и сжимает бок. Заклинательница убирает волосы от лица, растирает глаза и наконец раскрывает их. — Я не хочу выходить отсюда, — признаётся она севшим после сна голосом, — не хочу вылезать из мехов. Ты не можешь меня заставлять, в каждом короле должно быть милосердие. — В Великом чертоге будет ещё жарче, я тебе обещаю, — Робб целует её за ухом, возвращая ладонь на живот. — Идём, пир уже начался. Женевьева смотрит на Робба с невыносимым страданием в глазах. От пира она бы не отказалась, но покидать тёплую комнату по-прежнему не хочется. Заклинательница берёт себя в руки и приподнимается на локтях. Она ложилась спать, когда окно горело белым от света небом, а теперь оно почернело, и комната погрузилась в тёплый свет свечей. — Где Рейгналь? — первым делом спрашивает Женевьева, оглянувшись. — Мару забрал его, — отвечает Робб, уткнувшись заклинательнице в алое плечо. — Он хотел пройтись с Рейгналем в богороще, чтобы тот уснул, пока мы будем на пиру. — А тебе удалось поспать? — спрашивает Женевьева, вернувшись на подушку. — Немного, — отвечает Робб. Он упирается локтем второй руки выше головы заклинательницы, чтобы убрать пламенные пряди с её лба. — Я никогда не была на пирах, — признаётся Женевьева, накрывая руку Робба на своём животе двумя ладонями. — Что на них полагается делать? — Пить, есть и танцевать, — Робб улыбается, довольный, что ему ещё есть, что показать этой древней заклинательнице. — Я умею танцевать лишь с тенями, — говорит Женевьева. — Я научу тебя танцевать с волками, — шепчет Робб, опуская ответ на её губы. Они не оставались наедине с тех пор, как покинули Чёрный замок. В пути Женевьева держалась со своими, почти всегда ехала вместе с Мелисандрой или Мару, иногда присоединялась к Торосу или Гвадалахорну. Несколько раз Робб видел её в компании Маленького Джона или Эдмара Талли, иногда заклинательница разговаривала с Браном, реже с Арьей. Когда процессия останавливалась на ночлег, Женевьева садилась у костра вместе с солдатами и долго беседовала с ними, почёсывая Серого Ветра у ног. Рейгналя она прятала под плащом и мороком, а к огню всегда старалась садиться как можно ближе, чтобы дать ему тепла. В какие-то особенно мрачные ночи она оставляла дракона Мелисандре и пропадала из лагеря, не беря с собой даже Серого Ветра. У Робба болело сердце, и порой ему казалось, что чувствует он вовсе не свою боль. Женевьевы вновь становилось мало, без пламени она превращалась в камень, и Молодой Волк не мог ей помочь, как бы не сжигал себя дотла. Робб успевает урвать всего лишь короткий поцелуй, прежде чем ему приходится выбираться из кровати после деликатного стука в дверь. Женевьева, со смешком облизнув губы, садится в постели, прижимая к колени к груди, и позволяет войти, пока Робб, повернувшись спиной, поправляет свой чёрный парчовый кафтан. — Леди Женевьева, — Санса появляется в мягком свете, высокая и чёрная, отринувшая шёлк и цвет. — Леди Санса, — заклинательница учтиво кивает, — полагаю, мне стоит извиниться за неподобающий вид. — Не стоит, — Санса останавливает её мягким взмахом руки, — вы не знали о моём визите. Женевьева поднимает глаза на Робба. Санса смотрит на брата вслед за ней, пряча улыбку в уголках губ. — Оставлю вас наедине, — говорит Робб, прочистив горло. — Серый Ветер проводит тебя, Женевьева. Лютоволк растягивается на кровати и согласно прядёт ушами. — Я принесла тебе плащ в покои, — сообщает Санса брату. Робб благодарит её, сжав плечо повыше локтя, бросает на Женевьеву последний взгляд из-за сестринского плеча, а дверях его притесняет Грейс. — Робб писал, вы не любите платья, — продолжает Санса, отходя от двери, — но, полагаю, вы будете не против надеть его хотя бы раз на вечерний пир. Грейс осторожно расправляет на постели красное платье, с рукавами и воротом отороченными мехом. Вторая служанка следом кладёт тёплый плащ с капюшоном. — Я сняла мерки с вашего прежнего костюма, оставленного Винтерфелле, — объясняет Санса, — надеюсь, платье придётся вам в пору. — Вы сшили это своими руками, леди Санса? — Женевьева придвигается ближе и опускает пальцы на парчовый рукав тёмно-красного цвета. — Это меньшее, что я могу для вас сделать, миледи, — отзывается Санса. — Владение иглой сродни владению магией, — произносит Женевьева, зачарованно разглядывая платье с тонким растительным узором. — Вы можете вложить в стежок свою волю, своё намерение, и тогда сшитая вами вещь обретёт силу. Вы можете сшить оберег, а можете проклясть человека. Искусные ткачихи похожи на заклинателей. Я могу показать вам некоторые символы, которые можно нашить на изнанку, если вам будет угодно, леди Санса. С их помощью вы сможете защитить тех, кого любите. — Вы владеете иглой? — спрашивает Санса. — Довольно дурно, — признаётся Женевьева, — моих умений хватает лишь чтобы починить прорехи. А вот моя мать владела этим искусством. Женевьева указывает на свой кафтан, висящий на спинке кресла. Санса подходит ближе, чтобы разглядеть его. Она ещё никогда не видела такой тонкой работы, стежков, уложенных один за другим в бегущего чёрно-белого зверя или же в тонкую белую неизвестную ей траву. — Ваша матушка и правда была мастерицей, — восхищается Санса. — Вы ничуть не хуже, — отвечает Женевьева, — и я благодарна вам за столь щедрый дар. — Это пустяк, леди Женевьева. Робб писал, вам нужна тёплая одежда. Я сделаю всё, чтобы холод до вас не добрался, ведь здешние зимы довольно суровы. — Благодарю вас, леди Санса. — Грейс поможет вам одеться. Мы ждём вас в Великом чертоге. Санса позволяет себе улыбку, а после оставляет Женевьеву наедине с Грейс. — Пора одеваться, миледи, — неторопливо сообщает она, сложив вместе свои тонкие белые руки. Женевьева с неохотой выбирается из мехов, когда Мару приносит сонного Рейгналя в сложенных ковшом больших ладонях. — Когда ты намерена открыть его? — спрашивает жрец, укладывая дракона на меха. Серый Ветер аккуратно тянет к нему свою морду, водя носом. Грейс у дверей не меняется в своём землистом лице, но с любопытством в глазах вытягивается, желая разглядеть невиданного до сегодняшнего дня зверя, о котором она слышала лишь пустую болтовню — дракона видят лишь те, кто о нём знают. Так решила Женевьева. — Открою, если решу остаться, — отвечает заклинательница, поглаживая молочный хребет. — Ты кормил его? Мару кивает. — Где Мел? — Ждёт тебя в Великом чертоге. Женевьева вздыхает. Похоже, ей всё-таки придётся выйти из комнаты, раз в Великом чертоге её действительно ждут.