Алым-алым

Женевьева устраивается в библиотечной башне, взяв перерыв от восстановления раненых. Мейстер Уолкан любезно уделяет ей немного времени и занимает место напротив, разложив перед заклинательницей старые расчётные книги. Рейгналь сидит у Женевьевы на сгибе локтя, любопытно вытянув шею и склонив голову, но мейстер его, как и положено, совсем не замечает. Мейстер коротко и ёмко рассказывает Женевьеве об управлении замком и прилегающими землями, о сборе податей и организации работ. Заклинательница вдумчиво качает головой, выражая неподдельный интерес к каждому его слову. В конце концов, она должна знать обо всём, на что соглашается или же от чего отказывается. Закончив рассказ, мейстер осведомляется, есть ли у заклинательницы какие-то вопросы. Женевьева качает головой и отпускает его — судя по тому, что она сегодня услышала, дел у него и без неё предостаточно. Заклинательница остаётся в одиночестве. Рейгналь тихо рокочет, слезая с руки, и подходит к раскрытым книгам с пожелтевшими от времени страницами. Женевьева гладит его вытянутую шею, чешуйчатую грудь, легко пробегается пальцами по молочному хребту, ощущая приятное покалывание на их кончиках. Она озадаченно смотрит в аккуратную чернильную вязь расчётов и записей, пока дракон изучает укрытый фолиантами стол, постукивая при том когтями по древесине. Две расчётные книги спустя к Женевьеве наведывается Кейтилин и присаживается рядом. Заклинательница отодвигает от себя записи, от которых начинает рябить в глазах, и просит Кейтилин рассказать не об участи знатной леди, но о самой себе: как ей жилось на Севере, прибывшей из тёплых, полноводных Речных земель; как принимали её северяне и как относились к ней речники; как давалось ей супружество и как — бытие леди Старк. Кейтилин с тяжёлым вздохом упирается глазами в раскрытые книги, собирая осколки прошлой жизни, рассыпанные за спиной, а после, напитавшись молчанием, начинает неторопливо отвечать на каждый аккуратно заданный Женевьевой вопрос. Они долго сидят в умиротворяющей тишине среди книг и свечей за разговорами, пока в библиотеке не появляется Бран. Ходор осторожно везёт его к столу, где расположились Кейтилин с Женевьевой, и с кивком уходит, когда Бран его отпускает. Лето, с зажившей от царапины мордой, тянется к руке Женевьевы, чуя за ней Рейгналя — морок распространялся лишь на людей. Женевьева благодарит Кейтилин за такую тёплую беседу, и Кейтилин, ответно улыбнувшись, сжимает её лежащую на столе ладонь, целует Брана в затылок, треплет Лето по холке и выходит вслед за Ходором, оставляя сына с заклинательницей наедине. — Вы готовы, леди Женевьева? — спрашивает Бран, подъезжая ближе к столу. Он пробовал управляться с креслом сам, после чего руки долго болели, но Бран упрямо не сдавался, намереваясь научиться передвигаться самостоятельно хотя бы в пределах замковых покоев, внутреннего двора и богорощи. — Благодарю вас, лорд Бран, что согласились поговорить со мной, — отвечает заклинательница, позволяя Лето рассмотреть Рейгналя. — Разговоры — единственное, чем я могу быть полезен, — невесело отзывается Бран, взглядом спрашивая у Женевьевы позволения погладить дракона. Женевьева согласно кивает в ответ. — Вы слишком строги к себе, милорд, — мягко отвечает она. Бран только упрямо жмёт плечами. — Если вам будет не трудно, леди Женевьева, нам понадобится книга о родословных домов Севера. Она должна стоять вон на той полке, — Бран вытягивает руку, указывая на третий стеллаж у окна, — толстая, в сером переплёте, с золотым тиснением на корешке. Женевьева поднимается, подходит к указанному стеллажу и задирает голову в поисках нужного фолианта. Книга находится сразу, призывно поблёскивая тиснением, будто бы давно ждёт, когда её, наконец, снимут с полки. Бран тем временем закрывает расчётные книги и аккуратно складывает на другой стороне стола, расчищая место перед собой. Женевьева сдувает тонкий налёт пыли с фолианта, возвращается к столу, кладёт больше похожую на каменную плиту книгу перед Браном и садится рядом. Рейгналь, насытившись обществом Лета, возвращается Женевьеве на сгиб локтя, замечая новую книгу. Лето с тихим ворчанием отходит от стола и растягивается во всю длину у стеллажей, так, чтобы быть на виду у хозяина. Бран раскрывает книгу рядом с серединой, и страницы с глухим хлопком падают на стукнувшую по дереву стола обложку. — Сейчас мы посмотрим, какие записи сохранились о вашем доме, леди Женевьева, — предлагает Бран, разглядывая раскрытую страницу. — Если сведений будет мало, я всё расскажу вам сам. На хрустящих, волнистых от чернил страницах Женевьева видит запись о доме Мандерли, а рядом — цветной квадрат герба с белым водяным на нём, поднимающимся из сине-зелёного моря. Бран листает дальше, на страницах мелькают крупные названия домов, разноцветные гербы в верхнем левом углу и мелкие перечисления всех членов дома, включая в себя даты рождения, смерти, а кроме того и описания внешности. Когда Пули исчезают под перевёрнутыми страницами, Женевьева видит короткое, красиво выписанное «Райм», и сердце её сжимается от нетерпения. Ей волнительно и боязно встретиться с иной половиной своего рода, и она делает шумный вдох, чтобы прийти в себя. Её пальцы опускаются на рисованный квадрат герба — неизвестный шествующий чёрно-белый зверь на красном фоне. Точно такой же зверь бежал по кромке её прежнего кафтана, а рукоять отцовского меча была выполнена в цвет его шкуры. — Кто это? — спрашивает Женевьева, проводя пальцем по его спине. — Сумеречный кот, — отвечает Бран, — он достаточно велик, чтобы угрожать не только человеку, но и лютоволку. Оборотни за Стеной часто используют их тела, но приручение сумеречных котов довольно тяжело даётся. Это очень опасные хищники. Женевьева, слушая Брана, переносит пальцы на витиеватый девиз дома — «И снег станет красным». Заклинательница не удерживается от улыбки — горькой, как кажется Брану. Красный был цветом не только Владыки Света, думает Женевьева. Красный существовал задолго до него. От девиза Женевьева спускается вниз, по представителям дома, находит Ильдена Райма, что помогал возводить Стену вместе с Брандоном Строителем, и переворачивает страницу в нетерпении увидеть отца. — Рагнар Райм, — произносит она, коснувшись отцовского имени. В памяти вновь всплывают отцовские руки, перебиравшие её плотные детские бока пальцы, его лимонная улыбка при упоминании магии, его полный любви взгляд на мать и его северные сказки. Женевьева вдруг вспоминает, когда видела отца в последний раз. Он отправлялся в путь на рассвете, когда взошедшее солнце едва коснулось чёрных домов Асшая, как тут же было проглочено. Отец вытащил её из постели, сонную и тёплую, как булка свежеиспечённого хлеба, и прижал к себе. «Я привезу тебе дракона», — горячо прошептал он Женевьеве, но она лишь привалилась к нему тяжёлой головой, досматривая сон. — Он пообещал мне тебя, — надломано говорит Женевьева на асшайском, поглаживая Рейгналя по груди. Она хорошо помнит вернувшуюся домой мать с мёртвыми от горя глазами и перекошенным от гнева лицом. Рейда бросилась к дочери, впервые в жизни жалея, что лицом она полностью пошла в неё, кроме, пожалуй, одного — этот капризный вздёрнутый нос достался ей отца, так не шедший к лицу суровому северному лорду. Мать сказала, отец больше никогда не вернётся, и мир перед глазами Женевьевы рассыпался прахом. Женевьеве не хотелось обещанного дракона или чего-то ещё — ей нужен был лишь живой, улыбчивый отец, огромный для их чёрного дома, словно глыба льда, с чужеземными глазами, где всё время цвело лето. Женевьева позволяет воспоминаниям ожить, принимая их в теле. Она возвращает палец на отцовское имя и смотрит, кто нависает над ним. — У отца был старший брат, — замечает Женевьева, — Инвар Райм. Был женат на Алис Сервин, но детей у них не было. Бран предлагает Женевьеве заложить это место пальцем и принимается искать записи о доме Сервинов. — Алис Сервин — сестра Хьюбарда Сервина, лорда замка Сервин, что находится в половине дня пути от Винтерфелла, — говорит Бран. — Лорд Сервин был лучшим другом Кригана Старка, как и ваш отец. Алис была бесплодна, а ваш дядя не успел наплодить бастардов — его затоптал собственный конь. Я узнал вашу историю без вашего позволения, леди Женевьева. Надеюсь, вы простите меня за это. — Я столько раз читала чужие истории в пламени без позволения, что когда-нибудь это должно было вернуться ко мне, — успокаивает Женевьева. — Прошу, милорд, рассказывайте дальше. — Ваш дед, Инг Райм, был женат на Арвен Амбер, — продолжает Бран, когда они возвращаются на страницы, посвящённые дому Женевьевы. — Стало быть, мы с лордом Амбером дальние родственники? — усмехается Женевьева, глядя на Брана. Видимо, Маленький Джон приглянулся ей именно поэтому — кровь всегда чует кровь. — На Севере почти все приходятся друг другу дальними родственниками, — подтверждает Бран. — Ваша история начинается во времена Танца Драконов, когда Рейнира Таргариен решила оспорить право на Железный трон у своего брата Эйгона Второго. Она послала на Север своего сына Джекейриса Велариона. — Он прилетел на драконе? — нетерпеливо спрашивает Женевьева с блеснувшим детским любопытством в глазах, взглянув на Рейгналя. — Дракона звали Вермакс, — кивает Бран. — Джекейрис сдружился с Криганом Старком и заручился его поддержкой: первую дочь принц должен был отослать на воспитание в Винтерфелл, где она, после того, как подрастёт, выйдет замуж за Рикона, сына Кригана. Криган отправил на Юг конный корпус, а сам планировал присоединиться к сражению, как только соберутся войска и будет убран последний урожай. Но северяне собирались слишком долго — Рейнира уже погибла, когда Криган с армией только пересекли Перешеек. Ваш отец был с Криганом. Ваш лорд-дед остался в замке с занемогшей женой, а Инвар замещал его на месте лорда замка. Вашему отцу было позволено взять фамильный валирийский меч, что Ильден Райм привёз из дальнего плаванья вместе с чужеземной женой. Вашему отцу не удалось прославить его в битве, хотя Криган Старк и хотел уничтожить всех, кто посадил Эйгона на трон, но ничего не вышло. Не буду утомлять вас долгим рассказом о том, что происходило после. Скажу лишь, что некоторое время спустя Криган Старк вернулся домой с новой женой, а вместе с ним и его друг Хьюбард Сервин. Ваш отец, не обременённый титулом лорда замка Райм, отправился за драконами, последовав примеру Халлиса Хорнвуда и Тимоти Сноу, что вместе с людьми Кригана отплыли в Эссос. Тогда он ещё не знал о том, что его старшему брату не суждено иметь детей. Весть о смерти Инвара настигла его уже в Асшае. Инг Райм полагал, что и младшему сыну никогда не вернуться домой, и его сердце не выдержало этого вслед за смертью старшего. Алис вернулась в замок Сервин, не в силах доживать остаток дней там, где она жила с погибшим мужем. В замке Райм осталась лишь Аста — младшая сестра вашего отца. Она вышла замуж за брата Халлиса Хорнвуда, Рогара, поскольку дом Раймов вёл долгую и крепкую дружбу с домом Хорнвудов. Аста отказалась покидать замок из-за прикованной к постели матери, и дом Хорнвудов завладел замком Райм, оставив свой замок Родниковая Переправа. Он находится рядом с Каменным берегом, что во все времена подвергался набегам железнорождённых, а у дома Раймов были обширные владения. От вашего отца долго не было вестей, а потому все считали его мёртвым. Но после вашего рождения ему удалось отправить весть о том через торговцев. Корабли из Асшая редко доходят до Белой Гавани, а потому ваша тётя узнала о вас, когда вы уже подросли. Она умерла в один день с вашим отцом — в детстве они были очень близки. Аста однажды подхватила зимнюю горячку — не многим удавалось выжить после неё. Она боялась, что умрёт, но ваш отец, несмотря на опасность заражения, всю болезнь провел с ней, пообещав, что умрут они в один день, и если она погибнет сейчас, то и он пойдёт следом за ней, чтобы скрасить её одиночество. — Я хочу увидеть это своими глазами, — просит Женевьева, воображая, каким мог быть её дед или дядя, рисуя их по подобию отца. Им с Браном уже удалось заглянуть в далёкое прошлое, чтобы узнать, как колдун проклял мать Женевьевы вместе с ней. Заклинательница всем сердцем надеется, что им удастся сделать это вновь. — Мы можем попробовать, — соглашается Бран. Он отказывается от помощи Женевьевы и, управляясь с креслом сам, направляется в глубину стеллажей. Там, где стеллажи заканчиваются, обнаруживается небольшой круглый стол, а рядом с ним кресло, повёрнутое о к трещащему очагу. Заклинательница помогает Брану аккуратно обогнуть стол, у кресла он устраивается сам. Женевьева опускается рядом, сажая Рейгналя на плечо, Лето с протяжным вздохом ложится перед очагом. Его хвост так и остаётся обрубленным — в память о той победе, что одержали живые. Прежде чем взять Брана за руку, заклинательница просит для себя несколько мгновений, чтобы очистить взгляд и разум. Она прикрывает глаза, успокаивает колотящееся сердце, медленно выдыхает и протягивает Брану ладонь. Бран принимает её тёплые сухие пальцы, и их сжатые ладони остаются лежать на подлокотнике его кресла. Карие глаза Брана обращаются непроницаемым молоком, а Женевьева обращается к пламени. Огонь молчит, раздувая нетерпение заклинательницы, но вскоре она начинает видеть заснеженные земли и холмы, редкие леса и застывшие реки, и посреди них вырастает замок, чьи стены укрыты знаменем с шествующим сумеречным котом. В широком внутреннем дворе собираются люди. Женевьева узнаёт в смешливом юноше отца, огромного уже в эти молодые годы. Он обнимает брата, такого же высокого и широкоплечего, но больше на него ничем не похожего. Его тёмные с рыжеватым отливом волосы были частью собраны на затылке, массивная челюсть крепко стиснута, а тёмные глаза смотрели величественно и сухо. Однако вразрез с внешним обликом Инвар тепло шепчет Рагнару в плечо просьбу беречь не только фамильный меч, но и свою голову. Рагнар залихватски хлопает брата по плечу, но всерьёз кивает. За Инваром стоит Инг Райм, ссутулившийся от прожитых лет, но с живыми, цвета летнего неба глазами. Его тёмные волосы прошиты тонкими седыми нитями, а большие, грубые руки уже подрагивают. Инг дарит младшему сыну суровый взгляд — такой, каким в пору вешать изменников, такой, какой и полагается всякому северному лорду, но после оттаивает короткой улыбкой, что смягчает его неаккуратно вылепленное лицо, и заключает Рагнара в объятия. Аста выходит прощаться последней, заливаясь слезами. Она ведёт под руку Арвен, которая упрямо заявила, что будет провожать сына на ногах, вместе со всеми, но никак не лёжа в постели. Рагнар осторожно принимает мать в свои руки и аккуратно поглаживает её по туго собранным волосам, пока она в прощальной горечи прикладывает голову к сыновней груди. Рагнар передаёт мать Инвару и оборачивается к младшей сестре. Глаза её покраснели вместе с лицом, но это нисколько её не портило. Аста была для Рагнара такой же красивой, каким бывало северное сияние, так редко расстилавшееся по ночному небу. Он никому не говорил, но признавался сам себе — он любил сестру больше брата, пусть однажды Аста капризно заявила ему, что его вздёрнутый нос защемили дверью боги за то, что он вечно совал его, куда не следует. Рагнар ответил ей, что им следовало защемить ему уши, потому что их он суёт куда не следует гораздо чаще, чем нос. Рагнар прощается с сестрой дольше всего, взяв с неё слово, что она дождётся его прежде, чем выйдет замуж, потому как он должен лично проверить, насколько хорош будет её избранник. Аста сквозь слёзы даёт твёрдое обещание, и замок вместе со всеми его обитателями с шипением тает в пламени. Белые земли, дрогнув, исчезают. Пламя взвивается вверх, и Женевьева видит обрывок отцовского путешествия в Королевскую Гавань, события, при которых ему довелось присутствовать, а после в огне разливается Узкое море, где теряется отцовский корабль. Море снова сменяется снегами, где умирает Инвар, а его жена остаётся безутешной и отказывается стать кем-то, кроме леди Райм. Инг Райм отправляется вслед за сыном, и управление замком ложится на женские плечи. Арвен тает на глазах, превращаясь в призрак. В её истончившемся теле не находится даже сил выйти в богорощу на свадьбу дочери. Аста в тот день была печально красива. Ей бы хотелось, чтобы замуж выдавал её Рагнар — отец бы обязательно на это согласился, уступив ему место, но брат так и не вернулся в родные земли. Её плащ с сумеречным котом сменился плащом с вышитым лосем, но она сохранила свои когти, что полагались каждой сумеречной кошке. Белые земли чернеют, перенося Женевьеву в родной Асшай. В нём она видит венчающихся родителей, обменивающихся плащами по северному обычаю. Рагнар надевает чернее ночи плащ Рейды, искусно расшитый чёрными аметистами, а Рейда облачается в плащ с сумеречным котом, похожий на плащ Асты. Сердце-дерево им заменяет Гвадалахорн, не поняв ни слова из обетов, принесённых на общем языке. После этого Рагнар и Рейда поднимаются с колен, Гвадалахорн делает тонкие надрезы на их ладонях и велит соединить их. Он говорит благословление на асшайском, Женевьева успевает разобрать лишь одну фразу — «и пусть кровь ваша будет столь же сильной, сколь силён будет ваш союз». Родители, не разнимая рук, набирают свободными ладонями по горстке пепла из стоящих рядом глубоких мисок, и Гвадалахорн заканчивает церемонию, произнеся «пусть этот день будет последним и единственным, когда на ваши головы сыплется пепел». Церемония обрывается, и Женевьева видит их дом, чёрный и масляно блестящий. Сердце её тоскливо сжимается. Внутри её ждёт возмужавший отец и поправившаяся после тяжёлых родов мать. Рагнар не выпускает дочь из рук, не зная, как вместить в себя всю ту любовь, что пылает в его сердце ночью и днём. Отец с восторгом говорит новорождённой Женевьеве о Севере, куда они обязательно однажды отправятся, и он, подобно своему предку, привезёт домой чужеземную жену, а вместо меча с ним будет дракон и прекрасная дочь. Проведать Рейду заходит Гвадалахорн — такой же белый от времени, как и сейчас. Он сухо хлопает Рагнара по плечу и пристально смотрит на Женевьеву, угадывая в ней лишь материнские черты. К вечеру, когда Женевьева засыпает, Рагнар садится за письмо, пока Рейда тенью стоит за его спиной, устроив руки у него на плечах. Сначала он пишет сестре, а после принимается за завещание. — Женевьева будет северной леди, — твёрдо заявляет Рагнар, обмакивая перо в чернила. — Мой брат не оставил наследников, стало быть, это её участь. — Никто не захочет служить заклинательнице теней, — устало возражает Рейда. — Ты не станешь учить её этому, — гудит отец, отлитый из стали и меди. — Это у неё в крови, — отвечает мать, и голос её из шороха перерастает в гул, — не только моя магия, но и твоя. Твой род идёт от заклинательницы крови. Тени рано или поздно позовут Женевьеву. — Нет, Рейда, — с нажимом произносит Рагнар, оборачиваясь. — Ты сама говорила, сколь темно это искусство и сколь опасно. Не этой судьбы я хочу для дочери. — Тогда тебе стоило вернуться на Север и жениться на тамошней леди, — отрезает Рейда, порываясь уйти, но Рагнар ловит её руки и прижимает их к губам. Женевьева улыбается, признавая эту улыбку самой солёной из всех, что касалась её рта. Родители в пламени долго спорят, после чего приходят к согласию — они вернутся на Север, Женевьева будет обучена магии в зрелом возрасте, если сама того пожелает. Чёрный дом в материнском Асшае исчезает, пламя снова становится белым от снега, а затем темнеет от каменных стен замка. Повзрослевшая, но не утратившая своей красоты Аста получает от мейстера письмо, давно затёртое и потемневшее от сотни рук, что касалось его. Она садится у очага в своих покоях и вытягивает ноги, с нестерпимым любопытством распечатывая послание. Изрезанное тонкими морщинами лицо Асты наполняется светом, когда она узнаёт что её любимый брат жив, женился и стал отцом. Девочку назвали непривычным для вестеросского уха именем, но Асте оно сразу же понравилось. Жужжащая пчела в начале, мягкий и тёплый бархат в конце. Аста несколько раз перечитывает письмо, смеясь и плача, и сердце её с каждым словом бьётся всё чаще. Счастливая, она торопливо передаёт известия мужу и сыновьям, сказав, что обязана дождаться брата и познакомиться с его семьёй. Ведь он обещал ей вернуться с тем, чего она никак не ожидает, когда посылал ворона из Королевской Гавани перед отплытием. Женевьева наблюдает за её жизнью, смотрит на её подрастающих сыновей, слушает, что она говорит об отце и ней скончавшимся Ингу, Инвару и Арвен, когда спускается в крипту. В последний раз Женевьева видит Асту в ясное зимнее утро. Она поднимается с постели, а после завтрака принимается за чтение, привычно вытянув ноги к очагу. Аста не сразу замечает, что грудь начинает жечь, а к горлу подкатывает тошнота. Дурное предчувствие заполняет собой всё её тело, сердце будто бы каменеет. Она сразу же думает о Рагнаре, и боль от спины хлещет ей в плечи. Она падает замертво, когда сердце её разрывается, а на другом конце света разбойничий нож находит грудь её брата. Женевьева видит лодку, качающуюся в Пепельной реке, уже знакомых ей мужчин, чьи жизни она отняла так давно. Разбойники забирают найденные Рагнаром яйца, ещё не до конца окаменевшие: одно глубокого зелёного цвета с золотистыми пятнышками, другое — бледно-жёлтое с красными полосками, а третье — чёрное, как полночное море, с алыми завитками и волнами. Четвёртое выпадает незамеченным из мешка и с грохотом катится по дереву, когда Рагнар Райм на последнем издыхании касается красного чешуйчатого яйца белёсым порезом на ладони и шепчет единственное заклинание, которому согласился выучиться у жены, напоследок думая, что яйцо это больше не принадлежит ему. Оно принадлежит Женевьеве. Последним, что Женевьева видит в пламени, оказывается то прощальное утро. Солнце едва касается чёрных стен асшайских домов. Рагнар выходит навстречу заре, держа на руках сонную Женевьеву, завёрнутую в одеяло. Она приваливается к отцу распластанной звездой и тихо сопит в его руках, прижавшись щекой к его груди. Совсем недавно ей исполнилось лишь девять лет. Пока Рейда собирает ему ещё одну сумку в дорогу, Рагнар дышит утром, прижавшись щекой к голове дочери. — Когда я вернусь, — шепчет он, поглаживая Женевьеву по растрёпанным змеям волос, — мы отправимся на Север, туда, где я родился. Я покажу тебе замок и Бараньи Лбы, с которых так хорошо глядеть на северное сияние. Там нас встретит моя сестра, Аста. Ты даже не представляешь, как порой походишь на неё, Женевьева. Жаль, Инвар и родители не смогут тебя увидеть. Но у Инвара осталась жена, Алис. Думаю, она будет рада тебе, как и Аста. Моя сестра очень ждёт нас. Я подвёл её, не вернувшись к её свадьбе. На этот раз я обещал ей привезти то, чего она не ожидает. О тебе и Рейде она уже знает. Но вот драконы, которых я найду, останутся для неё тайной. Аста научит тебя всему, что должна уметь леди северного дома, как её когда-то научила наша мать. А после, если захочешь, мы найдём тебе хорошего лорда в супруги. У меня остались друзья на Севере. Сервины, Мандерли из Белой Гавани, Слейты из Чёрной Заводи, Флинты из Вдовьего Дозора — уверен, мы найдём тебе достойного мужа среди их сыновей. Да и Криган Старк наверняка обзавёлся сыновьями. Помнишь его? Тебе понравилось, как его называли — Волк Севера или же волчий лорд. Можем выбрать кого-нибудь из его волчат. Того, что примет тебя той, что ты была рождена, и той, что ты станешь, и что главнее всего — того, кто сможет уберечь тебя от зимы. А когда найденный мной дракон подрастёт, я покажу тебе Застенье. Быть может, мы даже долетим до Земель Вечной Зимы. На Севере ты никогда не будешь одинокой, Женевьева. Ты никогда не будешь одинокой, куда бы не отправилась. Мы с Рейдой всегда будем рядом. Я обещаю тебе, моя маленькая тень. Бран напоследок тепло сжимает Женевьеве ладонь и выпускает её пальцы. Заклинательница торопится прижать руку к животу, чтобы выдержать прямую спину. Рейгналь тянется к ней, прижимаясь тёплой мордой к её залитой слезами щеке. Женевьева оборачивается, глядя в его блестящие глаза, и дракон склоняет голову, едва слышно рокоча. — Ты отнесёшь меня в Земли Вечной Зимы, когда подрастёшь? — тихо, надломано спрашивает она Рейгналя на асшайском. Дракон тычется мордой в кончик её носа, приподнимаясь на задних лапах и расправляя тонкие крылья. Женевьева принимает это за ответ и улыбается. — Спасибо, лорд Бран, — произносит она, обернувшись к Брану. Глаза её полны слёз, в изломе улыбке виден след боли, но заклинательница благодарна ему от всего сердца. — Это меньшее, что я могу, леди Женевьева, — отзывается Бран, полностью возвращаясь в своё тело. — Это очень много для меня, милорд, — возражает Женевьева и тепло сжимает ему предплечье. — Я оставлю вас одну, — кивает Бран. — Лето! — Вам нужна помощь? Бран просит Женевьеву помочь ему обогнуть стол, а дальше передвигается сам, заверив её, что Ходор уже ожидает у двери. Заклинательница вновь остаётся одна и возвращается в кресло. Рейгналь сворачивается на коленях, устроив голову у неё на кисти. Женевьева делает глубокий вдох, ощущая, будто бы грудь стала шире, и возвращает глаза в пламя, чтобы позволить прижиться в ней всему, что она только что увидела. Робб принимает у себя Мелисандру с рассказом о том, как продвигается исцеление раненых, когда в его покоях появляется мейстер Уолкан и сообщает, что леди Хорнвуд с мейстером ожидают его в Великом чертоге. Мейстер Медрик не смог прибыть вместе с другими мейстерами в Винтерфелл из-за опасений за здоровье леди Донеллы. Робб кивает и отправляет Серого Ветра за Женевьевой, мрачнея на глазах. Он прижимает сжатый кулак ко рту, откидываясь в жёстком кресле у стола, и взгляд его скользит прочь от Мелисандры. Он гадает, как прошёл разговор Брана с Женевьевой. Каждое утро Молодой Волк просыпался с мыслью, что этот день станет решающим, и Женевьева скажет ему, что решила покинуть холодный, не ставший ей родным Север. Ему не хотелось тешить себя пустыми надеждами, а потому настроения его были угрюмыми. — Вы узнаете ответ, лишь взглянув Ив в глаза, — произносит Мелисандра, выдёргивая Робба из раздумий, тонко угадывая причину его хмуро сведённых бровей. — Иногда я вижу, как Женевьева разрывается на части, — признаётся Робб, кладя кулак на стол. — Так и есть, — подтверждает Мелисандра. — Но мы не сможем помочь ей больше, чем уже помогли. Да и Ив больше тянуть не станет. — Вы последуете за Женевьевой в этой битве, леди Мелисандра? — спрашивает Робб. — Полагаю Джон Сноу будет первым и единственным королём, которого мы обе поддержим. Мелисандра учтиво кивает и оставляет его одного. Робб тянется к свёрнутому ответу от Робина Аррена, что ворон принёс сегодня утром. Юный Робин соглашается помочь Роббу, а вместе с тем и Джону, и велит своим рыцарям присоединиться к наступлению на Юг. Разговор с Джоном Ройсом был долгим и основательным, пока он, наконец, согласно не закивал и отправился в воронью вышку оправлять слово своему сюзерену. Робб занимает голову мыслями о том времени, что ему потребуется, чтобы собрать войска, о необходимом провианте и сроках, в которые они смогут достигнуть Королевской Гавани, когда на пороге после стука появляется Женевьева. Серый Ветер входит следом и лениво растягивается у очага. — Женевьева, — Робб поднимается навстречу заклинательнице. — Здравствуй, мой волчий король, — Женевьева бросает перчатки на край стола. Она бы так и оставила их в библиотеке, если бы не Серый Ветер. Женевьева сжимает Роббу ладонь, дарит ему лёгкий поцелуй в губы и коротко прижимается к его лбу своим. — Хочешь, велю найти Грейс, чтобы она принесла Рейгналю мяса? — спрашивает Робб, пальцами очерчивая овал её лица. Рейгналь призывно вытягивает шею, сидя на плече, и Робб отмечает касанием и его. — Я уже встретила её, — отвечает Женевьева. — Как прошёл разговор с Браном? — задаёт Робб измучивший его вопрос. — Боги послали твоему брату чудесный дар. Жаль, что такой ценой. Я увидела всё, что должна была увидеть. И прежде, чем я дам тебе ответ, нам предстоит разговор. Присядешь? — Нам нужен мех вина, не так ли? — хочет сгладить Робб, но чутьё подсказывает ему — одним мехом здесь не обойтись. Женевьева бегло, невесело усмехается. Робб возвращается в кресло, взгляд его тяжелеет. Заклинательница опускается на сундук у постели, снимает Рейгналя с плеча и оставляет сидеть на ладони. Драконьи крылья свисают знаменем, когтистые лапы колют мягкую кожу на ладонях. Женевьева опускает пальцы ему на хребет, и Робб ждёт, что сейчас она снова изменится в лице, вернувшись в одеяние заклинательницы или же жрицы, но к его удивлению ничего не происходит. Лицо Женевьевы остаётся неизменным, лишь тень касается её лба. — Я цареубийца, — произносит заклинательница, и шорох голоса её обращается мокрым речным песком, — как Джейме Ланнистер. Но, в отличие от него, я никого не спасала, когда убивала королей. Робб ждал от неё мрачных откровений с тех самых пор, когда имел неосторожность спросить о жертвах во имя Рглора. Он пристально смотрит на Женевьеву, не зная, что жаждет в ней отыскать. В эту тишину врезается Грейс, сама того не ведая давая ему время, чтобы сделать вдох. Женевьева с благодарностью забирает миску с мясом, Робб убирает бумаги со стола, и Рейгналь принимается за трапезу. Серый Ветер, учуяв запах съестного, тут же поднимает голову, но Женевьева отвлекает его костью со дна миски, так удачно прихваченный смекалистой Грейс с кухни. Заклинательница наливает вина и протягивает Роббу кубок. Он принимает его, но к вину не притрагивается. — Мне было десять, когда мать вернулась домой сама не своя, — начинает заклинательница, оставляя кубок на сундуке рядом с бедром, — она сказала мне, что отца больше нет, и обе мы проплакали всю ночь. Под утро я уснула — видимо, именно тогда она и принесла домой спасённое яйцо. Я помню материнский гнев и как думала, что мать вот-вот погасит солнце. Казалось, она будет злиться вечно. А потом, когда боль немного улеглась, мать спросила, хочу ли я научиться магии, чтобы уметь защищать себя без всякого оружия. Конечно же, я хотела. Не стану утомлять тебя рассказом о том, чему мне пришлось научиться в первую очередь. Скажу лишь, что заклинать тени меня учили уже в красном храме. Когда мне явился первый король, я ничего не поняла. Когда он явился снова, я пришла с тем к матери. Спустя какое-то время она выяснила, что это проклятье. Мейгор Таргариен всё никак не мог обзавестись наследником, его дети рождались либо уродливыми, либо мёртвыми. И тогда он созвал колдунов и ведьм со всех концов света, чтобы те дали ему ответ. Моя мать была в их числе. Никто не мог помочь ему, как бы не пытался. Казалось, будто бы сами боги были против того, чтобы Мейгор продолжил род. Он перепробовал всё, даже женился несколько раз, но результат был одним и тем же. И тогда он решил, что быть может, если ребёнок будет рождён колдуньей, то магия в её крови позволит ему выжить. Моя мать была не единственной, кто отказал Мейгору в возлежании с ним. Кого-то он скормил своему дракону Балериону, с которым Эйгон завоевал Вестерос. Кому-то удалось спастись. Мать призвала тени, и они уберегли её. Но Мейгор был кровожадным и жестоким, и не простил отказа. Он попросил одного из прибывших колдунов проклясть всех рождённых и неродившихся детей заклинательницы, что ему отказала. После того, как дело было сделано, Мейгор хотел скормить Балериону и этого колдуна, чтобы не болтал попусту, но тот успел сбежать. Мать поняла, что такое проклятье не спадёт даже со смертью того, кто его наложил, а потому решила довериться тому, чья сила была больше её. Женевьева делает небольшой глоток вина, чтобы смочить горло, притом давая Роббу возможность усвоить услышанное. Когда Молодой Волк призывно кивает, прося о продолжении, заклинательница подаёт голос вновь.  — Мать отдала меня в красный храм, но я сбежала оттуда в первую же ночь. Направилась к дому, но он был заперт, к тому же пуст. Лишь Гвадалахорн ждал меня на ступенях. Он сказал, мать отправилась на поиски того колдуна. Потом я узнала, что ей удалось его найти. Я видела в огне, как страшно он мучился перед смертью. Мать так и не вернулась в Асшай. Она скончалась в пути — её жизнь и без того была долгой благодаря магии крови. Месть выпила её всю без остатка. Я стала сиротой. Но что хуже всего — я стала озлобленной. Я продолжила жадно изучать магию, училась читать по огню, сбегала из храма по ночам к Гвадалахорну, чтобы научиться магии крови. Потом соблазнила Каллакса и родила Улля, чтобы отомстить за смерть отца. А когда Улль вернулся, я поняла, каким ценным он может быть. Моим первым королём был Эйгон Драконья Погибель. Все думали, он умер от чахотки, но это я отравила его, послав Улля. Его мучения перед смертью были ужасны. Затем был Дейрон Юный Дракон — Улль толкнул его на копьё, и оно вошло ему прямо в глаз, задев мозг. Бейлор Таргариен был очень набожным, рьяно верил в Семерых и считал молитву лучшим лекарством. Считается, что он умер от голода продолжительным постом, но и его убил яд. Визерис Второй умер от внезапной болезни, что была вновь вызвана ядом. Эйгон Недостойный умер от сладкой крови — я присылала ему множество сладостей из разных уголков мира. Он испробовал каждую, а на исходе жизни уже не мог жить без сладкого. Это я уговорила его перед смертью узаконить всех бастардов, чтобы посмотреть, что будет потом. Так из-за меня вспыхнуло Восстание Блэкфайра. Дейрон Добрый заразился во время Великого весеннего поветрия — он, пожалуй, единственный, кому удалось избежать меня. Он умер раньше, чем я успела что-то придумать. Последним был Эйрис Книжник. Его прозвали так потому, что он предпочитал книги государственным делам. Я послала ему редчайшую книгу, которую смогла найти, а страницы смазала ядом. Как видишь, я не была оригинальна. Я бы продолжила свою месть и дальше, но тут вмешалась Мелисандра. То заклинание, что она использовала против Великого Иного, было создано для меня. Я перестала колдовать — магия была просто заперта в моём теле, и я никак не могла до неё добраться. Я злилась ещё больше, и это только вредило. Огонь перестал со мной говорить, а обсидиановые свечи больше не загорались. Я с ног до головы была покрыта кровью, как Мейгор Таргариен, когда-то меня проклявший. И лишь тогда я поняла, что ни одно убийство не принесло мне ничего, кроме ещё большего гнева. Короли умирали, проклятье никуда не девалось, мать с отцом были по-прежнему мертвы. Владыка перестал говорить со мной. Я наконец-то осталась наедине со всем тем, что так долго пряталось у меня в тени. Я страшно разозлилась на Мелисандру, но что удивительно, даже не попыталась причинить ей зло в ответ. И лишь недавно я поняла, что именно она сделала для меня. Если бы не она, безумие овладело бы мной так же, как Таргариенами, которым я служила сотни лет. Они навсегда останутся со мной. Я всё ещё помню их лица, каждого из них. Не все короли были ужасными. Дейрон Первый был совсем юным, очень обаятельным и улыбчивым. Взойди он на трон чуть позже, то вряд ли бы с такой горячностью бросился на завоевание Дорна, и, возможно, прожил бы многим больше. Эйгон Недостойный был отвратительным правителем, жутким хвастуном и сластолюбцем, но в молодости он был очень интересным собеседником, а уж как он рассказывал об охоте и танцевал. Роберт Баратеон почти повторил его судьбу, и мне было жаль его. — Ты спрашивал меня, сжигала ли я детей во имя Владыки, — заканчивает Женевьева столь долгий рассказ, — вот мой ответ. Я не убивала во имя веры, но убивала во имя собственного гнева. Этому нет оправдания, но я его не ищу. Теперь тебе решать, поставишь ли ты мёртвых королей между нами, или оставишь их за моей спиной. Женевьева вновь прикладывается к кубку. Робб не сводит с неё глаз, ожидая, что она изменится, станет другой после услышанного, исказится в его глазах и вместо бархатного инея сердца его коснётся гниль от отвращения. — На свете нет такой вещи, как хороший человек, — говорила заклинательница Роббу, когда они следили за тем, как Джейме Ланнистер покидает Чёрный замок, обёрнутый своим немногочисленным войском. Среди их красных доспехов сапфиром синела Бриенна Тарт. — Мы все хорошие и плохие одновременно. Джейме Ланнистер спас людей в Королевской Гавани, но его по сей день судят за убийство короля, которому он принёс клятву верности. Мелисандра сожгла принцессу Ширен, а после воскресила твоего брата. Ты почти потерял Север, пожертвовав им ради чести женщины. Одного без другого не бывает, Робб. Я хочу, чтобы ты всегда помнил об иной стороне луны. В конце концов, совсем неважно, кто мы: сиры, лорды и леди, заклинатели, колдуны, крестьяне и короли — все мы просто люди. Мы кровоточим и умираем одинаково, и наши сердца совершают одни и те же ошибки, но в разные дни. Робб думает о разверзшейся между ними пропасти, что его волчьи ноги не пугали. Стала ли эта пропасть больше после такого откровения? Женевьева учила Робба видеть всё, что было до края и после него, не заставляя при том этого принимать. Достаточно было хотя бы не закрывать глаза и не отворачиваться. Она вряд ли была рождена с этим знанием, потому как такие знания обычно добываются слезами и кровью. Даже если однажды кто-то о таком скажет, это знание останется просто словом, пока не вспорет шкуру, чтобы прижиться внутри. Робб думает о Теоне и Цареубийце. Женевьева не искала им оправдания, но велела Роббу не быть однобоким, смотреть под другим углом не ради прощения, а ради понимания, как устроен мир. Когда Нед Старк был обезглавлен, он изрубил мечом старое дерево, испортив лезвие, и поклялся убить их всех. Каждого Ланнистера, что попадётся ему под руку, он хотел предать смерти. Но со временем, когда боль утихла, это желание ушло. Робб намерен стащить Серсею Ланнистер с трона, потому как уверен, что она приложила руку к смерти отца. До остальных Ланнистеров ему нет дела. Но Женевьева не такая, как он. И судьбы их совсем различны. Робб не имеет права её судить. — Ты простила леди Мелисандру за, то что она сделала? — спрашивает Робб, оставаясь скованным. — Мел никогда не просила о прощении, — голос Женевьевы ровный и спокойный, — потому как верила, что поступает правильно. Нельзя дать человеку то, в чём он не нуждается. Тебе стоит спросить меня, злюсь ли я на неё, и я отвечу тебе, что злость прошла. Она годами опустошала меня, но теперь её нет. Как и злости на смерть Улля. Осталась лишь я. Молодой Волк поднимается, подходит к Женевьеве и протягивает ей раскрытую ладонь. Заклинательница остаётся для него той, что была, даже открыв ему свою тяжёлую, полную крови красную тень. Тени рождаются от света, вспоминает он. Так было всегда. Женевьева вкладывает в ладонь Робба свои пальцы и встаёт, неотрывно глядя ему в глаза. В её взгляде нет ничего, кроме смирения. Женевьева готова принять любой исход, каким бы он ни был, не питая при том никаких надежд. — Я принимаю тебя, — твёрдо произносит Робб. — Я принимаю тебя всю, Женевьева. Женевьева оголяется, оставаясь при том в наглухо застёгнутом пальто. Она выдыхает, больше от удивления, чем от облегчения. — Мёртвые короли останутся за твоей спиной, — продолжает Робб, — как за моей останется Талиса и нерождённый ребёнок. Между нами не останется ничего, кроме этого. Робб прижимает её к себе, и Женевьева видит в его глазах нежную волчью верность. Она улыбается, оттаивая, и вспоминает об отце. — Ты сбережёшь меня от зимы? — спрашивает Женевьева. — От всего, что угодно, Женевьева, — Робб обхватывает ладонью её лицо, ласково поглаживая её по щеке. — Тогда я остаюсь, — жмёт плечами заклинательница, пока глаза её наполняются влажными искрами. Робб широко улыбается, чувствуя, как тиски вокруг него резко разжимаются, позволяя ему расправить плечи. Женевьева думает, он бы понравился отцу. — Что убедило тебя? Бран рассказал тебе что-то особенное? — любопытно спрашивает Робб после долгого, облегчённого поцелуя. — Лорд Бран показал мне всё, чего я не знала и не помнила. Родители меж собой беспрестанно повторяли «если Женевьева захочет». И я хочу остаться, Робб. А если я хочу, стало быть, я смогу найти для этого способ. Я придумаю, как обезопасить Север, не навредив при том Рейгналю, а управлением замком и землями смогу научиться. У меня не было дома с тех пор, как я покинула Асшай. Я скиталась по сей день, а теперь смогу, наконец, осесть. Перед разлукой отец сказал мне, я никогда не буду одинокой на Севере. Что-то такое было в его голосе, чему я поверила. Я всегда ему верила. — Твой отец прав, — говорит Робб Женевьеве в висок, — даже если ты последняя из Раймов, на Севере наверняка остались те, кто помнит о твоём доме. Я попросил леди Донеллу Хорнвуд поискать в замке книгу о родословной твоего дома и всё, что могло от него остаться. Она уже ждёт нас вместе с мейстером в Великом чертоге. Север помнит, Женевьева. И это не просто присказка. Робб успевает поймать первую тёплую слезу с искрящихся глаз Женевьевы. Заклинательница вытягивается, чтобы обнять его за плечи. Молодой Волк крепко прижимает её к себе, и сердце его, всё ещё дикое, освобождается от всяких доспехов, в которое было заковано по её же совету. — Ты остаёшься на Севере, Серый Ветер, — говорит Женевьева, глядя на лютоволка Роббу через плечо, — там, где тебе самое место. Там, где место всем нам. Донелла Хорнвуд оказывается немолодой женщиной, сохранившей миловидность грустного лица. В глазах её была видна печаль и вместе с тем облегчение. Мейстер Медрик, стоявшей за её спиной, был сухим и высоким, словно колос пшеницы, с сохранившими цвет волосами и глазами, полными мудрости. На тонкой шее его гремела разномастная цепь. Мейстер Уолкан как-то сказал Женевьеве, что он один из немногих мейстеров, кто носит в цепи звено из валирийской стали за изучение магии. — Леди Хорнвуд, — приветствует Робб, вырастая в Великом чертоге, — мейстер Медрик. — Ваша милость, — леди Донелла учтиво кланяется Роббу вместе со своим мейстером. — Леди Хорнвуд, мейстер Медрик, — Женевьева склоняет голову, — я Женевьева из дома Райм. — Приятно, наконец, встретиться с вами, леди Райм, — улыбается слабым ртом леди Донелла, узнавшая о заклинательницу из писем. Женевьева примеряет на себя новую личину, пока Робб справляется о здоровье леди Хорнвуд, о проделанном пути и состоянии её дел. Когда с формальностями покончено, они все собираются у стола. Леди Донелла присаживается, чтобы не утруждать ноги. Женевьева кладёт перчатки на край стола — Санса по-прежнему бережёт её от ремней и поясов, одевая в тёплые укороченные пальто. Рейгналь остаётся в покоях Робба под присмотром Серого Ветра. — Я отыскал записи мейстера Марвина по просьбе его милости, — начинает мейстер Медрик, и Женевьева находит приятным его тягучий голос, — он служил дому Раймов, а затем дому Хорнвудов во время Танца Драконов и после него. Не все записи сохранились, кое-где чернила выцвели, но всё же мейстер пишет, что замок Хорнвудов действительно принадлежал дому Райм до сто сорок шестого года после завоеваний Эйгона. В этот год умерла Аста Хорнвуд, урождённая Райм, последняя из своего рода, и замок вместе с землями перешёл в полное владение дома Хорнвуд. Последним мужчиной был Рагнар Райм, о котором долгое время не было вестей, но мейстер пишет, что спустя несколько лет Аста Хорнвуд получила письмо, в котором Рагнар сообщал о браке и наследнице. К сожалению, письмо не сохранилось, но в родословной книге была сделана соответствующая запись. Мейстер раскрывает ветхую, почти рассыпающуюся книгу бурого цвета, аккуратно листает тонкие страницы и открывает на середине. Остальная часть книги была девственно чиста. Женевьева видит, как рядом с отцовским именем выведено имя матери, а затем и её с указанием года рождения и описанием внешности. Год смерти отца остаётся неизвестным. Заклинательница позволяет леди Донелле и мейстеру Медрику сравнить себя с книжным описанием, а после протягивает им отцовское завещание с приложенной гербовой печатью. — Прошу меня простить, миледи, — подаёт взволнованный голос леди Донелла, — но как такое возможно? Вы были рождены во времена Эйгона Четвёртого, столько королей сменилось с тех пор, а вы, кроме того, что живы, ещё и молоды. — Магия крови, миледи, — отвечает Женевьева, — я была ей обучена так же, как и моя мать. Кроме того, я была жрицей Рглора, а он привык беречь своих жрецов как можно дольше. — Прошу меня простить, ваша милость, — обращается мейстер к Роббу, — но рукоять вашего меча так похожа на рукоять описанного мейстером фамильного меча Раймов. — Это он и есть, — отвечает Робб, вынимая Северное Сияние из ножен. Тёмные разводы растекаются по мечу, поглощая свет. Мейстер, насмотревшись, благодарно кивает, и Робб убирает меч. — По всему выходит, — произносит леди Донелла, обращаясь к Женевьеве, — вы — глава дома Райм, и отныне замок с прилегающими землями принадлежит вам, миледи. Леди Донелла поднимается и учтиво склоняет голову перед заклинательницей. — Люди дома Хорнвуд с радостью присягнут вам, леди Райм, — продолжает она, — я же вернусь в Белую Гавань как урождённая Мандерли. Мне стоило большого труда отбиться от всех женихов, что непременно захотели прибрать к рукам столь обширные владения. Увы, теперь эта участь выпадает вам. — Благодарю, леди Хорнвуд. Мне жаль, что ваш муж и сын погибли на войне, однако, вы можете оставаться в замке, сколько вам потребуется, — отзывается Женевьева. — Благодарю вас, леди Райм. Дела вам передаст мейстер, он в том сведущ лучше меня. Однако, у лорда Хорнвуда есть бастард, Ларренс Сноу. Его воспитывают Гловеры в Темнолесье. Я не хочу брать его на воспитание по известным причинам. — У леди Женевьевы больше прав на родовой замок и земли, — замечает Робб. — Родовым замком Хорнвудов была Родниковая Переправа, ваша милость, — Женевьева поднимает глаза. — Леди Райм права, ваша милость, — подтверждает мейстер, — я изучал историю дома Хорнвуд с зари времён. — В таком случае, я могу позволить ему восстановить свой дом в Родниковой Переправе, узаконив его. Но замок у Бараньих Лбов с прилежащими землями отходит леди Женевьеве Райм согласно завещанию её отца, — решает Робб. — О судьбе Ларренса Сноу я поговорю с лордом Гловером. Леди Хорнвуд, мейстер Медрик, я благодарю вас за аудиенцию и за то, что исполнили мою просьбу. Мейстер Медрик, не сочтите за труд помочь остальным мейстерам во врачевании, а вам, леди Хорнвуд, приготовили покои в гостевом домике. — Благодарю, ваша милость, — вежливо отвечает леди Донелла и переводит взгляд на Женевьеву, — леди Райм, не хотите ли выйти со мной к войску и сообщить о своём новом статусе? — Вне сомнения, леди Хорнвуд, — соглашается Женевьева. — Вы присоединитесь к нам, ваша милость? — Почту за честь, леди Женевьева, — отзывается Робб, пряча улыбку в уголках губ. — Леди Райм, — зовёт мейстер Медрик, накрывая раскрытые книги плотным куском обветшалой ткани, — мы нашли это в кладовых. Они хранились аккуратно сложенными в холщовых мешках и до сих пор в хорошем состоянии даже спустя столько лет. Женевьева разворачивает ткань, оказавшуюся красным знаменем Раймов. Внутри она обнаруживает такой же стяг с сумеречным котом в середине. Её дрогнувшие пальцы опускаются на звериную спину и проходят по хребту. Знамя было чистым, выстиранным, но выцветшим, а вот стяг сохранился лучше. Судя по всему, какое-то время спустя после смерти Асты Райм за ними ухаживали и пытались сохранить, возможно, по её заветам. Женевьеве кажется, будто бы всё разрозненное в ней начинает медленно срастаться. Сердце принимает быстрее разума и начинает гулко биться. — Это единственные сохранившиеся знамя и стяг? — спрашивает Женевьева, отрывая глаза. — Знамён больше нет, а вот стягов наберётся около десятка, — отвечает мейстер. — Благодарю вас за то, что привезли их в Винтерфелл, — говорит Женевьева и вешает знамя на руку, пока не желая с ним расставаться. Войско Хорнвудов вместе с капитаном собирается у Великого чертога. Леди Донелла с мейстером идут первыми, Робб сжимает Женевьеве пальцы и вкладывает в них перчатки, успевая коснуться губами её виска. Снаружи они недолго ждут, когда люди стекутся — кто из вороньей вышки, а кто из зимнего городка. Леди Донелла выступает вперёд с приветствием и коротко сообщает, что отныне замок Хорнвудов будет называться замком Райм и сидеть в нём будет Женевьева, как законная наследница, после чего сторонится, представляя заклинательницу, которая и без того уже всем знакома. Женевьева почти каждого знает в лицо — половину из них она сама поднимала на ноги, в том числе и капитана гвардии, а с половиной беседовала у костра на пути в Винтерфелл. Голос Женевьевы колокольным звоном разносится по округе, эхом отражаясь от стен. — Вы все уже знаете меня, — начинает Женевьева, сцепив руки внизу живота. Красное знамя остаётся перекинутым через предплечье, — как заклинательницу теней и жрицу Рглора Женевьеву Асшайскую. Рглору я больше не служу, а вот заклинательницей теней никогда быть не перестану, как и леди северного дома Райм, что вымер так давно. О нём мало кто слышал, но он, всё же, существовал. Каждый из вас волен выбрать, кому нести службу — дому Хорнвуд или дому Райм. Я пойму тех, кто предпочтёт остаться верным прежней леди. Тем, кто поклянётся в верности мне, я обещаю такую же верную службу, а кроме того защиту, большую, чем может дать любой меч. Я не перестану заклинать тени, но отныне они будут служить на благо не только мне, но и вам. Войско переглядывается, между ними перекатывается взволнованный шёпот. Кто-то не верил в магию до недавних пор, кто-то её побаивался, кто-то по-прежнему презирал, а кому-то были не по душе чужеземцы. Однако Женевьева всегда была с ними учтива, легка и спокойна. Страх мог прийти лишь вместе с Серым Ветром, часто бывавшим у её ног. Заклинательница многих раненых сама ставила на ноги, словно заботливая мать. В конце концов, без её жертвы и её щедрого бога никто из них не стоял бы здесь. А если она и чужестранка, то лишь наполовину. Север суров к чужакам, но Женевьева, благодаря инею в крови, стоит перед ними с прямой спиной, совсем не ёжась от бесконечного ветра, от которого, казалось, нигде не спрячешься. А кроме прочего, многие наслышаны о её путешествии за Стену вместе с королём, на что не каждый мог бы отважиться. Капитан гвардии, крепкий мужчина средних лет обращается к леди Донелле, первым приняв решение. — Леди Хорнвуд, — зычно говорит он, — для нас было честью служить вам, вашему лорду-мужу и сыну. И коль больше вы в нас не нуждаетесь, мы почтём за честь служить леди Райм. — Я благодарю за службу каждого из вас, — благодушно отзывается леди Донелла. — Леди Райм, — капитан оборачивается к Женевьеве, — мы вручаем вам наши жизни и наши мечи. Выдернутые из ножен мечи вспыхивают в зимнем небе и тут же исчезают на белой земле. Люди преклоняют перед Женевьевой колено, дважды за всю её долгую жизнь. Женевьева в ответ склоняет голову перед ними. Робб за её спиной не сводит с неё гордых глаз. Люди не станут служить заклинательнице теней, вспоминает Женевьева слова матери. Но она больше, чем просто заклинательница теней. Она всегда была чем-то большим, чем полагала о себе, как и каждый на свете. Торос не уставал напоминать ей об этом. Женевьева иногда думала, что это он живёт на свете сотни лет, а не она. Заклинательница после Тороса думает о родителях. С посеребрённого неба начинает падать медленный крупный снег. Женевьева задирает голову к небу, прикрывая глаза. — Твоя маленькая тень дома, отец, — едва слышно шепчет заклинательница на асшайском. Северный ветер гладит её по щеке, стирая слезу, а Север, так давно испытывающий заклинательницу на прочность, наконец признаёт в ней свою, когда она всё-таки позволяет ему войти в своё сердце.