Алым-алым

Предрассветное небо сшивают с чёрной ночной землёй так, что шва различить не удаётся. С ещё не застывшей Черноводной ползёт густой, совсем белый туман, съедая своим плотным телом пристань, рыбный рынок и кромку Королевского леса. Он подползает к Королевской Гавани, томимый нескончаемым голодом, но высоких крепостных стен ему не одолеть, и туманная пена остаётся у подножий, вылизывая холодный камень приливной волной. Валирийская сталь небес под слабым жаром ещё спящего солнца тёмными разводами стекает на землю. Шов горизонта нехотя светлеет. Женевьева на вершине небольшого холма с редким леском, где деревья возможно сосчитать, молча наблюдает за разбитым между Хейфордом и столицей лагерем. Ночные тени и морок надёжно берегут его от чужих ушей и глаз, а потому дозорные на крепостных стенах не видят ничего, кроме голых земель и чёрного зеркала реки. Арв под Женевьевой беспокойно топчется, как и конь под Алином. Рядом с ними горит небольшой костёр, но не пламя тревожит зверей. Напряжённое ожидание и такая же ночная тишина сковывает тело предрассветным морозом. Заклинательница смотрит на высящийся вдали твёрдой тенью Красный замок и нутро её неприятно сжимается от предвкушения. Коней от лёгкого беспокойства кидает в непреодолимую тревогу. Алин, натягивая поводья, в волнении оглядывается на Женевьеву. Она лишь воздевает руку, парой слов велит лошадиным теням взять хозяйские тела, а после поднимает голову к небу. Там, в сереющей черноте, она замечает крупный силуэт, высоко кружащийся над холмом. Тень медленно приближается, вырисовываясь в очертаниях. — Благие боги, — шепчет Алин, угадывая длинный гибкий хвост, похожий на копьё, такую же шею, увенчанную рогатой головой, чешуйчатое брюхо и огромные крылья, взбивающие морозный воздух. — Однажды и Рейгналь будет таким, — говорит Женевьева, оглядываясь на своего стюарда. Она чувствует дрожь по телу и мурашки вдоль хребта, когда крылатая тень, кружась, медленно снижается. Огромный дракон цвета полуночного моря опускается на землю, поднимая клубы мёрзлой пыли, и Женевьева первым делом накрывает его мороком. Алин, принявший тёплый поток воздуха на грудь, разглядывает огромную драконью морду в отблеске кострового пламени и крупно, против воли вздрагивает. Пока Женевьева носила Рейгналя на плече, он казался безобидным, почти что ребёнок. Даже когда Алин однажды видел, как дракон дышит пламенем, он не почувствовал ничего из того, что ощущает сейчас — ужас с примесью странного восхищения перед этими крылатыми кожистыми тварями. Заклинательница спешивается и протягивает поводья стюарду. — Миледи, — беспокойно произносит Алин, опасливо глядя на соткавшегося из темноты дракона, и принимает поводья. Женевьева взмахом руки просит его не тревожиться. Драконы есть магия, как и она. Драконы есть пламя, каким она тоже когда-то была. Дракон вытягивает длинную шею, раскрывает огромную пасть, усеянную чёрными острыми, как кинжалы, зубами и издаёт рёв. Приближающуюся заклинательницу обдаёт горячим сладковатым мясным духом, а тело прошивает волна дрожи. Сердце, громко бухая, подбирается к горлу. Одно дело гладить по голове совсем недавно вылупившегося дракона, и совсем другое — касаться дракона, чья голова превышала размер собственного тела заклинательницы. Женевьева придвигается ближе, стягивая перчатку. Она осторожно вытягивает расслабленную руку, чувствуя, как искрами колет её тонкая серебряная мантия, накинутая Роббом ей вслед для защиты. Дракон смыкает пасть, обнажая крупные чёрные зубы, посаженные в несколько рядов, оскалом походя на волка. Его полные пламени глаза смотрят на Женевьеву, а сам дракон выжидает, что она сделает следующим. Дейнерис у основания шеи, крепко стискивая в ладонях толстые шипы, внимательно наблюдает за происходящим, готовая в любой момент вновь взмыть в небо в случае необходимости. — На каком языке вы говорите с ним, кхалиси? — громко спрашивает Женевьева, подняв голову. — На высоком валирийском, миледи, — отзывается Дейнерис. Это был язык её предков, язык её крови. Драконы пришли вместе с Таргариенами из Валирии, то был и их язык. — Я не наврежу тебе, если ты не навредишь мне, — проникновенно обещает Женевьева, обращаясь к дракону на валирийском языке. Мягкие красные гребни на драконьей шее приходят в движение. Он встряхивает ими, когда роговая кожа ощущает чужое касание. Он мог быть моим, думает Женевьева, проталкивая ладонь всё выше по морде, аккуратно и бережно, чтобы не вызвать драконий гнев. Она узнала его по окрасу — чёрное, как полночное море, с алыми разводами яйцо было похищено у её отца, как и два других. Быть может, если бы не Рагнар Райм, Дейнерис Таргариен получила бы другие яйца или не получила бы их вовсе. Всё вышло так, как сотни лет до этого — в Валирию драконов из Края Теней привёз древний забытый народ и обучил своему искусству валирийцев. Дракон, принимая касание Женевьевы, узнаёт в её венах следы пламени, как когда-то почувствовал их Рейгналь. Быть может, они и вовсе были из одной кладки. Дейнерис, удостоверившись, что ей ничего не грозит, сходит на землю, растягивая прикосновение ладони к чешуйчатому боку дракона. — Кхалиси, — приветственно кивает Женевьева, нехотя отнимая руку от дракона и пряча ладонь в перчатку. — Леди Райм, — отвечает Дейнерис, наконец увидевшая заклинательницу вживую, из плоти и крови, а не ночным видением. — Мой стюард Алин, — заклинательница взмахивает рукой, — он здесь, чтобы сообщить о начале атаки. — Кхалиси, — Алин спешивается и учтиво склоняет голову. Дейнерис приветствует его отстранённой, вежливой улыбкой. — Долгое время я сомневалась, что Дрогон позволит оседлать себя кому-то, кроме меня, — произносит она, любовно оглядывая дракона. Сомнения одолевали Дейнерис с тех пор, как Женевьева призвала её на свою поляну. Дейнерис потратила на раздумья и обсуждения со своими приближёнными советниками все те дни, что были отпущены ей Молодым Волком. Тирион считал, что союз с лордами Вестероса ей не повредит, особенно если учесть, что прежних союзников Дейнерис потеряла, а честные выборы могут поднять её в глазах прочих лордов. Варис говорил, что Нед Старк был человеком прямым и честным, и за это Юг его погубил. Если же и сын его таков, договориться с ним будет так же сложно. Джорах Мормонт не был восхищён честью и достоинством Неда Старка, как это порой бывало у других, но со временем ненависть к сюзерену его дома угасла. Быть может, он даже признавал правоту лорда Эддарда, и оттого не выносил его ещё больше. Джорах хорошо знал северян и их убеждения, потому как и сам был им. Он уверял свою королеву в том, что Старки не способны на блеф и гибкость, а потому, если Робб Старк обещал прийти в столицу с законным наследником Железного трона, он сдержит своё слово. В существовании такового они, как и полагается, сомневались, но все трое находили верным ту предусмотрительность, что проявил Молодой Волк. Таргариеном нынче быть небезопасно. Сама же Дейнерис плохо спала все эти дни, беспрестанно думая. Она, наконец, вывела из тени отцовский призрак и заставила себя смотреть на него, пока глаза не начинали болеть от рези. Дейнерис представила, как берёт штурмом Королевскую Гавань, сама, без союзников и помощников, как драконье пламя обнимает крепостные стены и неумолимо бежит к Красному замку. Серсея и без того выставила её узурпаторшей перед народом и лордами, наверняка рассказав им дюжину историй о её кровожадности и возможном безумии. Кроме того, армия её и правда не вызывала доверия. Дейнерис не была уверена, что сдержит орду дотракийцев после того, как одержит победу. Все они захотят забрать то, что им причитается после битвы по их собственным уверениям, и тогда из спасительницы она и вправду превратится в жестокую завоевательницу, что пришла рушить дома, угонять в рабство детей и женщин, а всех неверных, отказавших преклонить перед ней колено, сжигать живьём драконьим пламенем. И тогда тронный зал в Красном замке и в самом деле засыплет пеплом, но никак не снегом. Всю свою жизнь Дейнерис стремилась вернуться домой. И вот она на Драконьем Камне, там, где была рождена в страшную бурю, но сердце её почему-то дома себя не чувствовало. Так было в Пентосе, в Ваес Дотрак, в Кварте, Астапоре, Юнкае и Миэрине. Дом её остался далеко за годами, в Волантисе, за красной дверью и лимонным деревом, так изумительно пахнущим в период цветения. Дейнерис, стиснув зубы и с царапающей неохотой признаёт, что правление далось ей хуже завоеваний. Там, где ступала она со своим многочисленным войском, теперь цветёт лишь ненависть. Дейнерис вспоминает Барристана Селми. Он говорил ей, как её отец сжигал людей заживо, подвергая их правосудию, что они, по его мнению, заслуживали, и это позволяло ему чувствовать себя могущественным. Дейнерис возразила тогда — она не её отец. Но когда Сыны Гарпии убили Барристана Селми, она скормила драконам одного из великих мастеров, даже не узнав, виновен он или нет, желая лишь передать сообщение в ответ на то, что было передано ей. Она поддалась гневу, забыв о том, как непозволительно это для всех носящих корону. Многим позже Дейнерис обезглавила дом Тарли одним коротким «Дракарис!» за отказ преклонить перед ней колено, потому как королева им уже была избрана, за что Тирион долго критиковал её, предлагая иные пути. Поддержат ли её прочие лорды, узнав об этом, если она согласится на честную борьбу? А если она всё же возьмёт своё огнём и кровью, как Робб Старк сможет противостоять ей? Что тогда будет вести её дальше, если она и в самом деле захватит весь Вестерос? В заливе Работорговцев после неё цветёт лишь ненависть. Там теперь ничего не исправить. Но, быть может, ещё есть шанс исправить хоть что-то здесь, в Вестеросе, куда она, сбивая ноги в кровь, так долго шла? — Но вас, полагаю, он примет, — продолжает Дейнерис, проведя ладонью по длинной драконьей шее. Алин, прежде о Таргариенах лишь слышавший, аккуратно разглядывает змеи кос на её затылке, завитое серебро, текущее по спине, тонкое тело, спрятанное в чёрный кожаный костюм, цепь, увенчанную драконами вместо короны, красный полуплащ на расширенном плече, и, наконец, глаза, что она показала ему лишь раз. — Мы оба вышли из Тени, кхалиси, — отзывается Женевьева, — полагаю Дрогон чувствует это. — Что ж, теперь, когда я здесь, что дальше? — Ожидание, — заклинательница оборачивается к разгоревшемуся костру и упирает в буйное пламя свой сосредоточенный, замерший взгляд. Черноводная становится мягким и тихим обсидианом, когда лодки беззвучно прорезают её слаженной работой вёсел. Поджарая, наводящая страх «Молчаливая» вырастает скалой перед железнорождёнными. Во влажный солёный воздух со свистом взмывают дреки и вонзаются в борт, застревая там. Железнорождённые проверяют просмоленные тросы на прочность и споро взбираются по ним наверх. Команда «Молчаливой» спит крепким сном, лишь дозорные на корме, носу и по бортам несут свою службу. Но они не успевают пробить тревогу — боевые топоры, с силой брошенные им навстречу, врезаются прямо в их незащищённые горловины, оставляя зародившийся звук мокнуть в разверзшейся ране. Теон жестами велит рассредоточиться по галее и перебить всю команду, пока сам он отправляется на поиски сестры. Он спускается в трюмы, крепко сжимая боевой топор, стараясь ступать как можно тише, двигаясь при том быстро и аккуратно, обращаясь в слух. Теон осматривает трюмы один за одним, натыкаясь то на гору сокровищ, то на бочки с вином, то на провиант. Время от времени полотно топора окрашивается сонной кровью немого члена команды корабля, пока Теон, наконец, не распахивает очередную дверь и не обнаруживает за ней Яру. Он видит на измождённом лице сестры заметное облегчение, когда перешагивает через обмякшее тело матроса и входит внутрь, осторожно оглядевшись. Теон освобождает сестру, и Яра, поднявшись, разминает затёкшее тело. Она быстро осматривает брата, а затем красноречиво ударяет его в лицо, да так, что Теон прикладывает усилие чтобы удержаться на ногах. Затем Яра протягивает ему руку. Когда они поднимаются на палубу, предрассветная тишина умирает в колокольном звоне, трубящем тревогу. Теон выталкивает Яру вперёд, успевая вогнать топор в череп летящего на них железнорождённого из команды Эурона Грейджоя. На палубу высыпают матросы «Молчаливой», спотыкаясь о тела своих товарищей. Среди железнорождённых Теон замечает троих совсем высохших, не похожих на вестероссцев мужчин, а губы их ярко синеют. «Молчаливая» была печально известной во всей портах, от Иббена до Асшая, никто не мог сказать наверняка, чем были забиты её трюмы во время таких плаваний, а кем были полны палуба и каюты. Об Эуроне Грейджое ходило столько слухов, один страшнее другого, а он не спешил их опровергать, оставляя людей вариться в собственном страхе. — Садись в любую лодку и плыви на корабль, — велит Теон Яре, двигая её к борту, усеянному дреками. — Малыш Теон, — слышится за спиной раскатистый и затяжной оклик. Теону не нужно оборачиваться, чтобы узнать, кому он принадлежит. Ответ читается у Яры на перекошенном лице. — Уходи, — говорит Теон, с силой сжимая сестре плечо. — Я не брошу тебя, — отказывается Яра, взглядом обшаривая блестящую от крови палубу в поисках меча или топора. Сил в теле осталось едва ли на одно короткое сражение, но позорно бежать ей хотелось меньше всего. — Ты королева Железных островов, — отрезает Теон с невиданной жёсткостью, — я должен защищать тебя. Уходи. Яра смотрит на брата с невыразимой болью в глазах. Он пришёл к ней поломанный, собранный из неверных лоскутов, почти совсем пустой и безжизненный. Яра напустилась на брата с осуждением, полная злости, напрасно потерявшая из-за него столько людей, ослушавшаяся отца. Но Теон ничего не смог с этим поделать. То, что пыталась спасти когда-то Яра, Теоном Грейджоем не было. Как и то, что тогда вернулось в Пайк. Яра пыталась брата собрать, неумело и грубо, но её мягкости никогда не обучали. Иначе она бы никогда не выжила на Железных островах. Яре и правда было жаль изувеченного Теона, но она твердила ему, что лишь в его силах собрать себя воедино вновь. Он сам должен решить: жалеть себя из-за случившегося, или же сковать себе из этого доспех. Когда Теон сказал сестре, что собирается на Стену, Яре это не понравилось. Тем меньше ей пришлось по нраву то, что он брал с собой людей. Не так много, чтобы ощутить острую нехватку, но всё же команда её уменьшалась. Яра не стала держать его при себе, приняв на веру его обещание вернуться. Теон уходил биться не только за Старков, но и за всех живых. Яра долго смотрела ему вслед, пока новый, скованный братниными руками доспех тускло сверкал на его спине. Яра, коротко кивнув, исчезает за бортом, мельком углядев в медленно рассеивающейся темноте корабль брата. Теон оборачивается, глядя в обезумевшие глаза дяди. Если бы только люди увидели его однажды, они бы не стали клеймить безумием лишь Таргариенов. Эурон, весь в чёрном, в наскоро надетом доспехе, поигрывает секирой, обух которой оплетает кракен. Он жаждет, наконец, сойтись в схватке с племянником, которого так давно не видел, но который так досаждал ему. Эурон думал, его заберут Иные или Робб Старк всё же повесит его за предательство, но надеялся, что этого не случится. Ему хотелось пролить кровь Теона самому. — Если ты хочешь преклонить колено, малыш Теон, — говорит Эурон, перекрикивая гвалт корабельного сражения, — сейчас самое время. Пока у тебя ещё есть, что преклонять. — Я не преклоню колено ни перед тобой, ни перед Серсеей Ланнистер, — отвечает Теон. Призрак Рамси, издеваясь, смотрит на него из дядиных глаз. — Неужто стёр все колени перед Роббом Старком? — сально усмехается Эурон, делая кошачий шаг вперёд. Воздух за его спиной словно плавится, превращаясь в удушливое марево, а зрачки становятся широкими, занимая собой почти всю радужку глаз. Теон думает, Эурон принял какое-то колдовское снадобье, добытое в Асшае, и горло у него сжимает неприятной сухостью. Синегубые колдуны, служившие в команде «Молчаливой» наравне с прочими железнорождёнными, растворяются в жаре битвы. Один из них пробирается к усеянному дреками борту и воздевает над чёрной водой руки. Несколько мгновений спустя Черноводный залив начинает кипеть, и бурление его течёт от «Молчаливой» к вставшему на якорь кораблю Теона совсем неподалёку, преследуя при том яростно гребущую Яру, за которой, кроме этого, тянется вереница выпущенных стрел. Колдун, напившийся Вечерней тени, следит за качающейся в черноте лодкой и зорко видит сквозь наложенный морок, позволивший Теону подобраться к армаде Эурона незамеченным. Однако, ему совсем невдомёк, что не только «Молчаливая» несёт на себе колдунов. Мару, скрестив руки, потоком ветра сносит град стрел, сберегая Яру. Мелисандра, глядя на пузырящуюся гладь воды, чувствует исходящий от неё пар. Дерево корабля нагревается, ещё немного, и по нему невозможно будет ступать. Остаток матросов начнёт прыгать в воду, чтобы спастись. Там они и сварятся. Мелисандра кладёт руки на борт, разглядывая в темноте тонкую фигуру колдуна на «Молчаливой». Она не сводит с него глаз, и тень её покидает корабль, быстро скользя по кипящему заливу, пока не оказывается у него за спиной. Колдун не успевает ничего сделать — тень красной женщины касается его, и пламя из её рук перекидывается ему на плечи, мгновенно охватывая собой всё его тело. Вода обращается в варево, пока Мару не ссыпает в неё прихваченную мёрзлую землю с Севера, посылая ей вслед заклинание. Яра добирается до судна, и оставшиеся матросы поднимают её на борт. Теон не сводит глаз с Эурона, медленно принимающегося обходить его кругом, призывая к сражению. Теон перехватывает топор левой рукой, а правой вынимает меч. Он не может избавиться от ощущения, что перед ним вовсе не собственный дядя, а Рамси Болтон — так похожи они были в своей черноте. Теон решительно стискивает зубы, сжимая рукояти меча и топора, призывая из тёмных внутренних вод кракена — чудовище, внушавшее страх всем морякам. И кракен является вместе с будоражащим кровь волчьим воем. Эурон, сделав ещё один кошачий шаг, не подаёт вида, когда замечает, как за спиной у Теона клубится густая, плотная тьма. Мелисандра призывает тени из морских глубин. Они поднимаются наружу, пробиваясь сквозь тощи воды, и встают за спиной у Теона, проглатывая его собственную тень. Эурон, презрительно подняв уголок губы, начинает сражение первым. Мару, вынимая из рукава очередной неприметный мешочек, развязывает тесёмки, и, шагая вдоль борта, высыпает в воду яркого зелёного цвета порошок. Взмах руки рождает ветер, и он несёт эту цветную пыль к «Молчаливой». Галею оплетает едва заметный водоворот, и порошок, наконец, тонет. Голос Мару взмывает на вновь почерневшей водой, и она начинает кипеть. Тонкие ветви пара заползают на палубу «Молчаливой», цепляя за ноги разъярившуюся, опьянённую кровью команду. Железнорождённые Эурона не сразу то обнаруживают, и лишь когда перед глазами их начинает расстилаться горячее марево, они чувствуют что-то неладное. Теон в пылу битвы не замечает, как палуба засеивается мёртвыми телами. Он не позволяет себе отвлечься на те зверства, что творила угнетающе молчаливая команда дядиной галеи. Его люди не ограничивались простой смертью, они жили пытками. С каждым воплем Теон будто бы возвращался в Винтерфелл, стены которого впитали его мучительные крики, и тело его вздрагивало, будто бы вновь распятое на косом кресте с герба Болтонов. Но он недюжинным усилием воли заставляет себя вернуться на пылающую от бойни галею и вовремя отражает тяжёлый дядин удар. Эурон дерётся грязно и жестоко, не гнушаясь ничего. Теону рядом с ним невыносимо жарко, хочется избавиться от доспеха и от глаз, полных нестерпимой рези. Но тени со дна Узкого моря холодят ему спину, кусками отсекая плавкое марево от каждого выпада Эурона. Это дело рук одного из синегубых колдунов. Это он, рассекая руками воздух, прячась где-то на палубе, вплетает в спину Эурону жар. Топор и меч, едва задевая его тело, будто бы плавятся от его близости. Эурон нападает, уклонятся, крутится в воздухе, взмахивая секирой, не уставая подначивать Теона, пытаясь надавить на его трещины, чтобы лоскуты, из которых он собран, разъехались в сторону, обнажая свежую алую плоть. Теон с каждым новым ударом видит перед собой лишь Рамси, и злость его от того растёт. Волк сплетается с кракеном, обнажает зубы. Теон слышит каждую издёвку Эурона, впитывает её, словно чудодейственное снадобье, пока, наконец, не наполняется ими по самое горло. Тень Мелисандры шустро скользит по «Молчаливой». Красная женщина, глядя в пламя свечи в масляном фонаре, ищет колдунов, прежде чем им удастся срезать её морок с корабля Теона. Одного из двух оставшихся находит в пламени Мару. Тот, вооружившись ритуальным кинжалом, и в самом деле воздевает руки к небу, немыслимо быстро двигая синими губами. Тень Мелисандры обхватывает его сзади, прижимая к себе всем телом, перехватывает руку с кинжалом и направляет её прямо колдуну в грудь. Для верности Мелисандра льёт на него пламя Владыки, зная, какими живучими бывают колдуны. Долгие, растянувшиеся мгновения спустя команде «Молчаливой» кажется, будто судно их неровно качается, как в шторм. Они пытаются удержаться на ногах, и притом не схватить топор грудью, ощущая, будто галею кто-то толкает со дна. Железнорождённые Эурона продолжают биться, но уже не так рьяно. Их внимание рассеивается, глаза всё чаще глядят на плывущую под ногами палубу, чего вполне хватает команде Теона. Эурон, и вправду принявший асшайское снадобье, придающее нечеловеческих сил, не сразу замечает, что команда его будто бы сходит с ума. Они без причин прыгают за борт, рубят топорами воздух вместо людей Теона, падают на палубу и ползут под ней, словно что-то неумолимо тянет их в воду. Эурон упивается ослабевающим Теоном, уже пропустившим пару его ударов, но огонь в его глазах ему, всё же, не нравится. Теон чувствует, что выдыхается, но тени с морского дна приятно холодят ему спину, то и дело поддерживая опускающиеся руки. Он догадывается, что так ему помогла Мелисандра и решает довериться этой морской темноте, как Эурон доверяется жару из рук колдуна. Эурону чудится, будто бы тень племянника разрастается щупальцами. Он невольно отвлекается, и Теон использует его оплошность, вонзая меч в зазор между панцирем доспеха и телом. Опоённый Эурон не сразу чувствует жжение боли пронзённого живота. Он по наитию рубит вытянутую руку Теона, но тот успевает одёрнуть её, оставив в дядином теле меч. Рана сковывает тело, и Эурон избавляется от меча. Освобождённая кровь заливает полость между доспехом и телом, нагреваясь. Эурон, часто моргая от начинающих слезиться глаз, промахивается с новым ударом, и Теон, подталкиваемый тенями морского дна, наконец выбивает из его рук секиру. Она с грохотом летит на палубу, плугом вспахивая древесину, останавливаясь у ног последнего колдуна. Тень красной женщины ловкого подхватывает секиру, погружая тёмное полотно в его впалую грудь. Колдун падает замертво, и марево за спиной у Эурона рассеивается. Теон, наконец, высвобождает всё то, что так долго в нём копилось. Его едва не смывает собственной затаившейся яростью, когда он самозабвенно обрушивает кулаки на всё ещё самодовольное лицо Эурона. Теон прижимает резко обессилевшего дядю к борту «Молчаливой» — чудодейственная сила вытекает из его тела вместе с бегущей по левому бедру кровью. Эурону вдруг кажется, что его отрывает от земли и вдавливает в борт, а голова его свешивается над морем. Он почти чувствует огромные, сжимающиеся вокруг него пульсирующие кольца щупалец. Эурон думает, кракен поднялся со дна и требует его к себе, как владыку Морского трона. Его глаза почти белеют от мгновенного ужаса, когда щупальца сжимаются всё тесней, стягивая его с борта. Теон, обнаружив в себе небывалую силу, прижимает дядино тело к широкому борту галеи. Тень красной женщины приносит ему секиру Эурона. — Именем Яры Грейджой, королевы Железных островов, я, Теон Грейджой, приговариваю тебя к смерти, — произносит Теон, разрубая воздух. Эурон начинает биться в конвульсиях, опутанный, как ему кажется, гигантским кракеном, сошедшим с панциря его доспеха. — У тебя есть последние слова? — Не поцелуешь дядюшку на прощание? — удаётся выплюнуть Эурону. Теон, глядя в его безумные глаза, заносит над ним секиру. На этот раз ему хватает одного удара, чтобы тёмные воды сомкнулись над упавшей в них головой Эурона Грейджоя. Дейнерис верхом на Дрогоне напряжённо вглядывается в сторону Черноводного залива, ожидая сигнала. Женевьева отправила Алина в лагерь, когда увидела в пламени, как Теон спас сестру. Теперь костёр потушен, и они с Дейнерис остаются в предрассветных сумерках. Заклинательница за спиной у Дейнерис устраивается между двумя шипами, крепче сжимая бёдра. Каблуки сапог упираются в неровности драконьей шкуры, пальцы стиснуты вокруг шипов перед грудью. Женевьева чувствует тепло и магию, сплетая вокруг Дрогона плотный кокон из морока. Она с нетерпением ждёт, когда дракон поднимется в небеса, и вместе с тем того боится. Летать на драконе в мечтах вовсе не то, чем является наяву. На деле держаться на нём без седла трудно, ноги сводит от напряжения, а шипы на спине кажутся не лучшими поводьями. Когда небо расчерчивает зажжёнными стрелами, Дейнерис плотнее прижимает к Дрогону, налегая на него грудью. — Вы готовы, леди Райм? — спрашивает она, повернув голову назад. Женевьева, следуя её примеру, теснее льнёт к дракону, а кольчуга под пальто спасает её от коротких, упирающихся в грудь, шипов. — Готова, кхалиси, — отвечает она, набирая полную грудь воздуха. Дрогон, повинуясь Дейнерис, коротко разбегается и легко взмывает в небеса. Ветер ударяет Женевьеве в лицо в надежде содрать её с драконьей спины, но заклинательница к чешуйчатой шкуре словно прирастает. Поначалу, когда Дрогон разрезает воздух непомерно большим копьём, она не может наладить дыхание, сердце бешено бьётся в клетку рёбер, а тело немеет. Выровнявшись, Дрогон на какое-то мгновение словно зависает над землёй, а после плывёт по небу, будто корабль, а крылья его парусами раздуваются по бокам. Женевьева набирается сил и слегка отстраняется от драконьей спины. Воздух наверху морозный и колкий, а ветер кажется ещё более суровым, чем на земле. Заклинательница оглядывается вокруг, видит тускло сияющее стальное небо и мелькающие полотна крыльев. Дрогон несёт их к турнирным полям близ Королевских ворот, туда, где по колено в тумане замерло в ожидании союзное войско, накрытое пологом из темноты. Заклинатели теней, бывшие красными жрецами под крылом Каллакса, из последних сил растягивают морок так, чтобы никто, кроме сторонников, не смог видеть армию. Так же поступает и Женевьева с Дрогоном — морок издавна был признан слепить врагов. Дрогон, гулко хлопая крыльями, зависает над собравшимся войском. Робб видит лишь его чешуйчатое брюхо, не в силах разглядеть на его спине заклинательницу. Он знаком велит готовить таран и крепче сжимает рукоять Северного Сияния. Серый Ветер где-то внизу издаёт утробный рык, чуя скорую кровь. От одного короткого слова драконье пламя заливает крепостную стену, пока Дрогон летит вдоль, распластав свою огромную тень по земле. Расставленные повсюду скорпионы не выдерживают жара и воспламеняются. Лопнувшие бочки высвобождают смолу и масло, и оно разносит пламя всё дальше по стене. Дозорные и солдаты, охваченные пламенем, невыносимо кричат, оплавленные словно свечи. Королевские ворота остаются беззащитными и сдаются под натиском тяжёлых ударов тарана. Поручение Джейме Ланнистера об их замене так и осталось невыполненным, и теперь войско почти беспрепятственно входит в город бурным потоком, опережая первые солнечные лучи, а морок над их головами начинает медленно таять. Бронн в предрассветной тиши подъезжает к Железным воротам по дороге в Росби. Он высоко задирает голову, разглядывая огромные створки, ожидая, когда дозорные пустят его внутрь. — Я привёз Джейме Ланнистера по приказу королевы, — кричит он страже, разрезая тишину. — Открывайте эти чёртовы ворота! Капитан Железных ворот пристально вглядывается вниз, опознавая Бронна Черноводного. Арбалет Джоффри, из которого Тирион Ланнистер застрелил своего прославленного отца, висит у него в седле, заряженный, готовый выплюнуть смертоносную стрелу в любое мгновение. Бронн простирает руку к своему спутнику, стягивает с него капюшон простого неприметного плаща и, схватив за волосы на затылке, подставляет его лицо под свет факелов у ворот. Джейме Ланнистер больше не сияет как золотой лев. Джейме Ланнистер, связанный и блёклый, едва держится в седле, испытывая непреодолимое желание стереть кровавый след, расползшийся ото лба до подбородка, так пёкший ему лицо. Капитан Железных ворот зорким глазом разглядывает даже тусклое золото правой руки в складках плаща. Убедившись, что кроме Бронна и Цареубийцы никого у ворот нет, он велит распахнуть створки, держа при том орудия для обстрела наготове. Ворота на ржавых петлях тяжело раскрываются, обнажая чёрное чрево прохода. Бронн трогает коня, ведя за собой и лошадь Джейме. Тот бессильно свешивает голову, обмякшее тело его раскачивается в седле. Ослабевшие ноги выскальзывают из стремян, и Цареубийца грузными мешком валится на землю, больно ударяясь плечом. Они застревают в воротной щели. Бронн, выругавшись, спешивается и раздражённо велит страже помочь посадить брата королевы обратно в седло. Тело Джейме тяжелеет и становится неповоротливым. Стражники в несколько рук, тихо переругиваясь, с трудом водружают Цареубийцу обратно в седло. Джейме едва держит спину, чтобы вновь не рухнуть на землю. Левое плечо глухо пульсирует горячей болью. Бронн возвращается в седло следом за своими пленником, и они отъезжают всё дальше от воротного зева, который в это утро так и остаётся открытым. Дрогон, миновав полыхающие Речные ворота, несёт Дейнерис и Женевьеву к Черноводному заливу, где по береговой кромке столицы разрослась армада Железного флота. «Молчаливая» мерно покачивалась на чёрных водах рядом с одной из подъёмных башен у Красного замка, полная мёртвых тел своей команды и своего капитана. Но капитаны прочих кораблей были наготове, а те, чьи суда стояли на якоре рядом с галеей Эурона Грейджоя, начинали бить тревогу, заподозрив что-то неладное на «Молчаливой». Дрогон разражается пламенем на мёртвую галею, и огонь льётся на армаду вдоль линии берега. Дозорные на крепостной стене с ужасом смотрят на обрушившееся на флот полыхающее небо, не в силах понять, что произошло. Железный флот плотно покрывает залив, так, что незаметно не может подойти ни одно судно. С высоких дозорных башен виден лишь он, единственный флот во всём заливе, который теперь занялся огнём. Капитаны войск ждут нового пламенного залпа, а в это время до них доносится весть о штурме пылающих Королевских ворот, и когда Дрогон вновь дышит огнём, они велят стрелять из скорпионов, доверяясь скорее чутью, нежели глазам. Капитаны на уцелевших суднах не видят ничего, кроме льющегося на них пламени, и тоже велят разворачивать скорпионы. Они везде, на каждом корабле, на каждом шагу на крепостных стенах. Серсея велела усеять этими орудиями весь периметр столицы, чтобы у Дейнерис не осталось ни единого шанса. Она надеялась, что тяжёлый болт скорпиона когда-то заденет и саму Дейнерис, значительно приблизив победу. Тяжёлые скорпионьи болты с силой вонзаются в пустой воздух. Дрогон оказывается зажатым между перекрёстным огнём. Большинство болтов проходят мимо, пущенные наугад, но какие-то наиболее удачливые низко свистят у Дейнерис и Женевьевы над головами, почти касаются чешуйчатого брюха или едва задевают крылья. Заклинательница, выпустив шип из одной ладони, касается пальцами драконьей спины. Шов горизонта становится толще, нитки его тонкими росчерками ползут в небеса. Граница чего бы то ни было — всегда самое сильное место, пусть и принято считать наоборот. Рождающийся на приближающейся заре свет даёт жизнь теням, а отступающая тьма добровольно отдаёт не нужную ей силу. Женевьева нащупывает драконью тень, пока под телом Дрогона вспыхивает Железный флот и пролетают скорпионьи болты. Она просит помощи у тьмы и у света, пока все они замирают на границе между ними. Её скрипучий асшайский наполняет тень Дрогона уходящей темнотой, и она, без того огромная, разрастается и густеет, словно обретая плоть. Женевьева изловчается вытащить кинжал из сапога и проводит лезвием вдоль шкуры, аккуратно отделяя драконью тень от его тела. Дейнерис направляет Дрогона направо, туда, где скорпионы ещё не водят жалом. Дрогон облетает Железный флот, поджигая самый дальний фланг. Женевьева посылает драконью тень на крепостные стены. Она накрывает солдат на стене, вынуждая спешно калибровать тяжёлые скорпионы, чтобы попасть в хозяина этой тени. Тень Дрогона медленно плывёт над стеной, будто выжидая, готовая принимать смертоносные болты. Дейнерис, держащая Дрогона достаточно далеко от выстрелов со стены, жжёт Железный флот. Болты с кораблей летят редко, теряясь в чёрном дыму и смрадной гари, лишённые точной цели и выпущенные наугад. Болты с крепостной стены вонзаются в драконью тень, не причиняя ей вреда. Дейнерис подлетает с противоположной от калибровки скорпионов стороны и поливает стену напалмом. Дрогон взмывает выше в серое сукно неба, где болтам от скорпионов его не достать. Дейнерис с Женевьевой оглядываются вниз. Черноводный залив объят пламенем и затянут густым дымом. Крепостная стена со стороны залива ярко пылает, расцвечивая небо. В столице разливается беспокойный гул тревоги и всеобщей боевой готовности. Серсея мучается бессонницей. Её не спасает ни вино, ни настойки Квиберна для сна. Она лежит в постели на шёлковых простынях, глядя на небо в окно, пока оно не начнёт светлеть. В полночь, словно по чьему-то велению к ней является страх, что не даёт ей продохнуть. Её десница делает всё ему посильное, чтобы подарить королеве покой и сон. Но страх оказывается сильнее всего, что Квиберн делает. Он приходит ненадолго, на несколько мгновений хватает Серсею за горло и тут же отпускает, но этого достаточно, чтобы голова её наполнилась скверными мыслями. Страх приходит зимой, но Серсея о том не знала. Каждую ночь ей всё чудились хлопки огромных крыльев, сопровождаемые неистовым рёвом, а на утро она шла проверять новые скорпионы, над которыми велела трудиться днём и ночью. Серсея нашпиговывала Королевскую Гавань войсками, а крепостные стены наполняла бочками смолы и масла. Она хорошо усвоила правила той игры, в которой оказалась. У Серсеи было лишь два пути — победить или умереть. Серсея спускается в тронный зал. Львиный кулон на длинной цепочке ударяет ей в живот набатом с каждым сделанным шагом, красное платье с заклёпками заменяет ей доспех и милость богов. Серсея садится на трон, всё время холодный, сколько на нём не сиди. Внизу у выкрашенного в чёрный постамента на коленях стоит её связанный и безвольный брат. Бронн возвышается над ним, опираясь сложенными руками на Вдовий Плач. — Я велела тебе убить его, а не тащить сюда, — выражает недовольство Серсея, скривившись. Раньше при взгляде на Джейме сердце её сжималось. А теперь брат её — предатель и изменник, утративший всякие львиные черты. Серсея думает, их отец был полным дураком, раз полагался на карлика и калеку. — Её милость не сказала мне, что сир Джейме прихватил с собой горстку олухов в доспехах, — отзывается Бронн, — пришлось разориться на них. Вы должны мне ещё сундук золота, ваша милость — ваш братец не только пытался сбежать, но ещё и покалечил меня. Тёмная полоса прорезанной кожи виднеется у Брона под скулой, а удар тяжёлой золотой руки пришёлся ему прямо промеж глаз. — К тому же, он упрашивал меня не убивать его на этом проклятом Севере, — продолжает Бронн. — Для меня нет никакой разницы, где прольётся его кровь. Бронн обнажает Вдовий Плач и приставляет лезвие к горлу Джейме, грубо схватив его за волосы на затылке. Серсея смотрит брату в блёклые глаза. Когда-то они оба были наделены красотой, а вместе с тем и людской завистью. Теперь мало что осталось и от того, и от другого. — Серсея, — хрипло произносит Джейме, и Серсея вздрагивает. Она потому велела сгубить брата там, где-то далеко, в снегах и в холоде, чтобы не видеть его мертвого тела. Серсее больше некуда девать мертвецов. Фундаментом в её теле лежит мёртвая мать, затем Джоффри и отец, а после них Мирцелла и Томмен. Сама она, полумёртвая, всё никак не может найти себе пристанище. — Что с ведьмой Робб Старка? — спрашивает Серсея, не глядя на Джейме. — Она не успела призвать свои хвалёные тени, — отвечает Бронн, пожимая плечами, — но его волк прокусил мне руку. Пришлось вспороть и зверя. И за это её милость должна мне ещё два сундука золота. — Сир Григор, — обращается Серсея к стоящему у постамента Горе, — проследите, чтобы сир Бронн Черноводный возместил ущерб, полученный на Севере. Гора, давно потерявший человеческий облик и больше походивший на живого мертвеца, тянет к Бронну свою тяжёлую ладонь. — Хочешь полапать — сначала заплати, — уклоняется Бронн. Он бросает Вдовий Плач к ногам связанного Джейме словно насмешку, отвешивает такой же шутливый поклон Серсее и, заткнув большие пальцы рук за пояс, в развалку направляется к галерее, оставляя гигантского Григора Клигана позади себя. Серсея продолжает сидеть на троне, сверху вниз глядя на брата. — Для чего тебе было умирать здесь? — спрашивает Серсея, прочистив горло. Пальцы её сжимают рукояти сплавленный мечей трона. — Ты говорил, Красный замок тебе ненавистен. Красный замок был клеткой для них обоих, но вовсе не золотой, как судачили повсюду. Клетка останется клеткой, будь она трижды из серебра и злата. Значение имеет лишь то, из чего отлит ключ. — Мы вместе пришли на этот свет, Серсея, — отвечает Джейме, не сводя с неё глаз. Его взгляд вонзается ей в чрево, оставшееся неизменным с их последней встречи. — Вместе нам и уходить. — Ты предал меня, — напоминает Серсея. — Ты знаешь, что Ланнистеры делают с предателями. Жаль, что ты умрёшь раньше этого мерзкого карлика, но ты сам сделал свой выбор. — Я сражался за тебя и за нашего ребёнка, Серсея, — возражает Джейме. — Если бы мертвецы прорвались, всё было бы напрасно. — Ночной дозор мог справиться без тебя, — отрезает Серсея. — Ты бросил меня одну, окружённую врагами со всех сторон, и это из-за твоего предательства я потеряла ребёнка. Серсея почти вонзается львиными зубами Джейме в лицо. Он вспоминает Женевьеву, пусть слова её никогда не забывал. Её голос шёл за Джейме по пятам, раз за разом повторяя всё, что было сказано ему заклинательницей в Чёрном замке. — А был ли ребёнок? — тянет Джейме, выгибая бровь. — Быть может, мне ты говорила, что понесла от меня, а Эурону Грейджою, что ребёнок его? Ты ведь спала с ним, Серсея? У Грейджоя хотя бы есть флот, а что так привлекло тебя в нашем кузене Ланселе? Или так ты уговорила его напоить Роберта до смерти? Серсея сходит с трона и отвешивает брату звонкую пощёчину. В ладонь вонзается тысяча тонких игл, и Серсея оборачивает её, пульсирующую, пальцами второй. — Всё это не помешало тебе взять меня силой у тела нашего мёртвого сына, — Серсея впивается пальцами Джейме в лицо, — задушить нашего кузена, чтобы вернуться ко мне, и вытолкнуть Брана Старка из окна. Не думай, что чем-то отличаешься от меня, Джейме. Мы делили с тобой материнское чрево, а значит, мы делим всё, что взяли оттуда. Видишь, я даже стала цареубийцей, как и ты. Ты — моё отражение, а я — твоё. Если я чудовище, то и ты тоже. — Ты не ответила, — Джейме сверкает глазами, — ребёнок и вправду был? Или же ты снова пыталась мной манипулировать? Серсея вспарывает брату горло одним лишь взглядом. Она выпускает его лицо из пальцев, смазав след запёкшейся крови. — Отец бы ужаснулся, увидев тебя таким, — произносит Серсея, поднимаясь на пару ступеней выше. — Ты был для него всем. Если бы Роббу Старку хватило ума прийти к нему с кинжалом у твоего горла, отец отдал бы ему что угодно. После он, конечно же, убил бы его, но прежде пожертвовал бы ради тебя всем. — Отца больше нет, а ты всё ещё пытаешься доказать ему, что ты ничем не хуже меня? — поддевает Джейме. — Ничем не хуже Тириона? Серсея мгновенно вспыхивает, а Джейме ждёт второй пощёчины. Двери тронного зала открываются, впуская внутрь взволнованного Квиберна. — Ваша милость, — десница спешит к Железному трону. — Робб Старк с армией штурмовал Королевские ворота, скорпионы на крепостных стенах горят. Железные ворота открыты, вражеское войско направляется к замку. Вам нужно уходить. В скале у южных стен замка вырублена лестница, по ней можно спуститься к реке, где вас будет ждать лодка со всем необходимым. — Как армия могла подойти незамеченной к столице? — Квиберн в ответ слышит лишь рёв. — Дозорные не видели ничего, ваша милость, — отвечает десница, — ни с одной из сторон. Возможно, Робб Старк использовал… — Не смей, — предупреждает Серсея, — не смей говорить мне этого. Что с Железным флотом? — Сгорел, ваша милость, — Квиберн повинно склоняет голову. — Звоните в колокола, милорд десница, — говорит Джейме. — Пока не поздно, звоните в колокола. — Замолчи, — шипит Серсея, глядя на брата. Страх охватывает её тело. — Для начала Робб Старк ещё должен добраться до замка. У северян и в лучшие времена войска были горазда меньше войска Ланнистеров. — На стороне Робба Старка сражаются речники, рыцари Долины, дотракийцы и Безупречные, ваша милость, — сообщает Квиберн. — Звони в колокола, Серсея, и уходи, — давит Джейме. Серсея едва не оседает на ступени. Она складывает все разрозненные куски и получает вовсе не утешительное полотно, больше похожее на её собственный погребальный саван. Войско Ланнистеров и Золотые мечи, быть может, разобьют союзное войско Молодого Волка, но что ей делать с драконом, если все скорпионы на крепостных стенах уничтожены вместе с Железным флотом? — Ваша милость, я велю приготовить лодку, пока ещё есть время, — предлагает десница. — Лучше звоните в колокола, Квиберн, — продолжает настаивать Джейме. — Красный замок неприступен, — упрямится Серсея, отгоняя эту мерзкую, протянувшуюся к ней дважды за сегодняшнюю ночь, руку от своего горла. — Не для драконов, — возражает Джейме. — Толпа восставших горожан насмерть забила их в Логове во времена Танца Драконов, — вспоминает Серсея. — Она не сможет летать на нём бесконечно, когда-нибудь всё равно придётся спуститься на землю. Даже если дракон приземлится на крепостную стену, в него можно метать копья. — Дракон спалит копейщиков быстрее, чем они занесут руку, — отвечает Джейме. — А их у Дейнерис трое. Уходи, Серсея. Всё кончено. — Ты ошибаешься, — роняет Серсея на ступени и поднимает глаза на своего десницу, — вы знаете, что делать, Квиберн, если войско доберётся до Красного замка. Квиберн после колебания согласно склоняет голову и покидает тронный зал. — Что бы не задумала, Серсея, — проникновенно произносит Джейме, — не делай этого. Оставь этот проклятый трон Таргариенам и уходи. — Ты столько лет служил в королевской гвардии, но так ничего и не понял, — Серсея сокрушённо опускается на чёрные ступени. — Никто не сходит с Железного трона, Джейме. Королей либо стаскивают с него, либо снимают уже мёртвых. Джейме бессильно опускает голову, и даже выдох даётся ему с трудом. Он чувствует горечь обречённости на корне языка и принимается сбрасывать с себя едва затянутые верёвки, освобождаясь от пут. Джейме смотрит на свою золотую руку, что обречён носить с собой как воспоминание. Он бы предпочёл носить крюк, но сдался перед сестринской непоколебимостью. Серсея подарила ему это золото, чтобы скрыть уродство культи, чтобы уберечь собственные глаза от этой ущербности. Джейме от золотой руки не было никакого прока. По ней ползли узоры, которые носила когда-то Серсея на корсете и колье. Ими она однажды отметила и Сансу Старк. Джейме думает, сестра так похожа на эти витые растения — она расползалась по нему ядовитым вьюном и стала ему венами. Он и правда был готов ради неё на что угодно, и это превращало его в то, кем он себя считал. Серсея была права — если она монстр, то и он тоже. Джейме поднимает с каменного пола меч и сам поднимается на ноги. Душа его всё ещё мечется в теле, то ли пытаясь найти выход, то ли желая умереть. Джейме думает о Севере. Робб Старк пришёл тогда в его комнату в Чёрном замке, суровый и неприступный, холодный, как тысячелетний ледник, а рядом был его огромный лютоволк, не отступавший от хозяина ни на шаг. Джейме ждал, что Молодой Волк спустит на него зверя или же обезглавит прямо там, избавив его от публичной смерти. Но Робб, сжав челюсть и вонзив в него свои стылые глаза, отпустил Цареубийцу, попросив лишь об одном. — Зима пришла за домом Ланнистеров, Серсея, — произносит Джейме пропавшим голосом. — Зима пришла за нами. Серсея поднимает глаза. Горло её сжимает сухой спазм. Она смотрит на стиснутый в левой братниной руке меч, осознавая, что была предана. — Ты перережешь мне горло, как Безумному королю? — спрашивает Серсея, разглядывая тёмные разводы на лезвии, в котором не отражается ничего, кроме уходящей ночи. — Ты всё ещё можешь уйти, — отступает Джейме. — Когда Станнис шёл на столицу, — вспоминает Серсея, — я сидела на этом троне вместе с Томменом и ждала, кто войдёт первым. На случай, если бы это был Станнис, я держала в руке яд для себя и для сына. Теперь мне всё равно, кто войдёт первым. Дейнерис Таргариен хочет Королевскую Гавань. Что ж, я верну ей наследство в том виде, в котором завещал её отец. Джейме всё понимает, и осознание придавливает его рухнувшим на землю небом. Он знал — Серсея способна и на это. В конце концов, это ей не впервой. Джейме долго смотрит на сестру. Золотые кудри Серсеи коротко остригли, лишив её гривы и короны, и теперь голова её не сияет и не блестит, как и вся она больше не отражает солнечный свет. Джейме думает, всё золото Ланнистеров, как и всё их наследие, было лишь блестящей безделушкой, не имеющей никакой ценности. Из всего золотого у Серсеи остался лишь львиный кулон, а у него — подаренная ей рука. Джейме мельком глядит на украшенную искусным мастером культю. Он обменял свою живую кисть на сапфиры, но они обожгли ему руку. Ему было страшно одним лишь жестом испортить и их, такие драгоценные, чистые камни, яркие, как летнее синее небо. — Вели звонить в колокола, Серсея, и я дам тебе уйти, — предлагает Джейме из последних сил. Серсее больше некуда идти. Ей не вернуться домой, а скитаний она не выдержит. Она не станет королевой в бегах и не пройдёт ещё одну дорогу позора. Даже если Серсея сдаст город, Робб Старк перегрызёт ей глотку за отца. Она понимает, что Бронн солгал, но ей трудно представить, сколько ему за это заплатили. А Джейме, её брат-близнец, её плоть и кровь, впустил в столицу тех, от кого поклялся её защищать. Серсея на мгновение прикрывает глаза. Если для неё всё кончено, то она не позволит победе быть пьяняще сладкой. Серсея отравит её, сделав победу горше любой беды. Серсея поднимается на ноги и медленно восходит по ступеням. Она садится на трон, опуская ладони на рукояти сплавленных мечей. Стража у дверей не успеет к ней на помощь, как и Григор Клиган, который уже должен был расправиться с этим наёмником с неуёмными аппетитами. Серсея всегда думала, это будет Тирион. Его маленькие, кривые и уродливые ручонки погубят её. Мэгги-лягушка ни разу не ошиблась в своём предсказании. Серсея вышла замуж за короля, похоронила детей в золотых саванах, стала королевой, пока не пришла королева другая, моложе и прекраснее, и не отняла у неё всё. Джейме родился после неё, держа сестру за ножку. Джейме и есть тот самый валонкар. — Я же сказала тебе, — произносит Серсея. — Никто не сходит с трона по собственной воле. Короля либо стаскивают, либо снимают уже мёртвым. Джейме сжимает богато украшенную рукоять меча, оставшегося ему от сына. Джейме, стиснув сердце, поднимается по ступеням. Дрогон опускается на крышу Твердыни Мейгора в центре Красного замка. Королевская Гавань окружена плотным дымом, а запах гари сбивает речной запах Черноводной. Стены вокруг замка охвачены огнём вместе с воротными башнями. Дейнерис оглядывает город с высоты. Улицы заполнены войсками, крепостные стены пылают, а небо всё бледнее. Женевьева держит тень Дрогона неподалёку и напряжённо ждёт, сжимая драконьи шипы до немоты в пальцах. Снизу доносится лязг мечей, сдавленные крики, ржание лошадей. Дейнерис слышит лишь громкий стук собственного сердца и скрежет когтей Дрогона по камню. Она глубоко и беспокойно дышит, кашляя от удушливой гари, и молча ждёт вместе с Женевьевой. У заклинательницы вместе с пальцами немеет ещё и тело. Она не может различить за замковыми воротами ничего, кроме огромных извивающихся змей сражений. Дейнерис и Женевьева мучительно долго ждут исхода, теряя терпение куда быстрее. Не выдержав, Дейнерис, наконец, оборачивается к заклинательнице с немым вопросом в глазах. Они могут спуститься вниз за последние ворота у самого Красного замка и добраться до Серсеи, если Женевьева призовёт тени на помощь. Заклинательница колеблется, медля с ответом. Им до конца неизвестно, что могла приготовить для них Серсея на последнем рубеже, но и ждать исхода, теряя при том людей, обеим не хотелось. Женевьева проводит рукой по драконьей шкуре, ощущая прилив сил. Она собирается согласно кивнуть Дейнерис, но колокольный звон, заливающий столицу, отвечает за неё. Двери в тронный зал с грохотом распахиваются, впуская внутрь Молодого Волка с его людьми. Стук лошадиных копыт эхом отражается от потолка и стен. Робб въезжает в тронный зал на коне, с зажатого в руке меча капает кровь. Серый Ветер идёт следом, высунув язык из пасти и тяжело дыша, с грязной от чужой крови мордой. Джейме, сидя у подножия Железного трона, поднимает глаза. Всё это с ним когда-то уже было и теперь походит на дурной сон. Сил хватает лишь на полную горечи и горя усмешку. Робб, продвигаясь вглубь, видит на троне Серсею, а за ним — чёрного восстающего льва. Серсея недвижима, руки покоятся на сплавленных мечах, а лицо непривычно умиротворено, каким не бывало, наверное, никогда. Лишь подъехав ближе Робб замечает влажный блеск на её чреве. — Меч вашего отца, лорд Старк, — произносит Джейме, кивая на лежащий рядом с ним окровавленный Вдовий Плач. Его живая ладонь лежит у Серсеи на ступне, всё ещё чувствуя сестринское тепло. Робб отправляет двух солдат стеречь двери, остальных шлёт обыскать Красный замок. Серый Ветер садится у постамента, но Джейме и не думал бежать. Ему больше некуда. Робб спешивается, не проронив ни звука, стирает кровь с меча и убирает его в ножны. Он затыкает стянутые перчатки за пояс и отвязывает от седла небольшой свёрток. Коня уводят, а Молодой Волк поднимается по ступеням, разворачивая свёрток. Через несколько мгновений тело Серсеи скрывается под золотым погребальным саваном, расшитым огромными красными львами. — Серсея просила меня сшить ей что-нибудь в свой первый визит в Винтерфелл, — сказала Роббу Санса перед отъездом, протянув свёрток. — Надеюсь, она останется довольна. Робб поднимает Вдовий Плач, признавая лезвие из валирийской стали. — Лёд был больше, — бросает он, возвышаясь над Джейме. — Второй меч найдёте у Бриенны Тарт, — пусто отзывается Джейме. Его живая рука скрывается под золотом савана вместе с телом сестры. — Я могу убрать тело, лорд Старк. Однако, имейте ввиду — Железный трон ужасно неудобное седалище. — Трон принадлежит Эйгону Таргариену, — отрезает Робб, спускаясь вниз. Джейме думает, Робб так и не научился на ошибках отца. Женевьеву впускают в тронный зал, и она, непослушными онемевшими ногами торопится к живому и целому Роббу. Молодой Волк ловит её свободной рукой, пахнущую гарью и холодом, с лицом в копоти и беспокойством в глазах. Женевьева прижимает Робба к себе, облегчённо выдохнув. Через плечо его она смотрит на укрытый трон и на переломанного Джейме Ланнистера, всё никак не выпускающего ступню сестры. Заклинательница отстраняется, но пальцы Робба из своих, затянутых в кожу, не выпускает. — Ты в порядке? — спрашивает Робб, приглаживая выбившиеся из-под призрак-травы завитки. Женевьева кивает, принимая долгожданный поцелуй в висок. — Где Дейнерис? — Велит кхалам уводить орду в лагерь, чтобы уберечь столицу, — отвечает Женевьева. Джейме смотрит ей в глаза. Ничего из того, что она сказала, никогда не нашло бы в нём отклика, если он хотя бы раз не думал о том же. Быть может, слова её застряли в тех самых щелях и трещинах, оставшихся после добытых из его тела сапфиров. Быть может, слова её были ещё худшим ядом, чем его собственная сестра. Заклинательница смотрит на него сочувственно. Джейме сделал то же, что и Робб. Джейме ради блага других убил своё собственное сердце. В воцарившейся тишине из галереи бесшумно выплывает Бронн. Он подходит к одной из высоких жаровен и опускает в неё голову Григора Клигана, прижимая её правой стороной к раскалённым углям. Пламя с шипением принимает не то отрубленную, не то отгрызенную голову Горы. В следующее мгновение лицо Бронна оказывается сброшенным на пол прямо к лапам Нимерии. Арья убирает меч в ножны и прижимает руку к животу. Робб, оставив Вдовий Плач рядом со своим лютоволком, в пару больших шагов оказывается рядом, чтобы сестру поддержать. Женевьева, мельком взглянув на красную морду Нимерии, видит её собственную, капающую из надорванной пасти кровь. Заклинательница зажимает стянутые перчатки в кулаке и торопится осмотреть Арью. Джейме принял слова Женевьевы на веру и решил встречи с Бронном избежать. Он разделил солдат Ланнистеров и часть из них отправил по той дороге, где его могла поджидать смерть, а сам в это время проторял для себя другие тропы. Путь его от этого значительно увеличился вместе с линией жизни. Бронн, однако, из ловушки выбрался и решил выполнить новое поручение королевы, за которое после намеревался взять двойную плату. Женевьеву спасли кольчуга и пламя. Бронна повесили, а Арья забрала у него лицо. Джейме Ланнистера они встретили в неизвестной гостинице на Королевском тракте, где вновь договорились о нежеланном для обоих сторон союзе. — Мне нужно тихое и светлое место, чтобы лучше осмотреть вас, миледи, — произносит Женевьева, осторожно поворачивая лицо Арьи к свету. — Вы можете найти всё необходимое в лаборатории Квиберна рядом с птичником, — отзывается Джейме, — велите королевскому гвардейцу провести вас. Дейнерис появляется в тронном зале в сопровождении двух Безупречных. Она смотрит на Железный трон, скрывшийся под саваном, тот, что видела в Доме Бессмертных, совсем не похожий на трон из рассказов Визериса. Чёрный лев ложится на пол от взошедшего солнца и тут же исчезает, когда небо затягивает тучами. Витражи в огромных окнах не блестят и не кладут цветные тени на мрамор пола. Дейнерис ждёт, когда в груди её родится хоть одно из тех чувств, которые она себе представляла. Но сердце остаётся немым. Она подходит к чёрному постаменту, скользит глазами по Джейме Ланнистеру и вонзается взглядом в красного восстающего льва. Дейнерис поднимается по ступеням, касается пальцами рукояти одного из мечей под безжизненной рукой Серсеи. Все присутствующие здесь исчезают. Дейнерис остаётся наедине с желанным троном, держится за него, сплавленного в драконьем пламени. Быть может, если бы он действительно принадлежал ей, она бы чувствовала себя иначе. Дейнерис чувствовала бы себя победительницей. Дейнерис отгибает край лёгкого струящегося савана и смотрит на восковое лицо Серсеи. Золотой лев на цепи теряется в мокром от красноты чреве. Глаза её закрыты, губы расслаблены, но никакой улыбки принятия вечного покоя на них нет. Дейнерис думает, как выглядел её отец, когда Джейме Ланнистер стащил его с трона и перерезал ему глотку? Наверняка зрелище было куда более неприятным, чем то, что она видит сейчас. — Вы велели заковать Джейме Ланнистера в цепи, лорд Старк? — Дейнерис оборачивается, глядя на Робба сверху вниз. Пальцы в трон будто бы вмерзают. — Я не заковываю союзников в цепи, леди Таргариен, — тяжело отзывает Робб, — как бы неприятны они мне ни были. — Тогда я велю казнить его за убийство моего отца, — непоколебимо произносит Дейнерис. — Как мне казнить вашего отца за сожжение моих деда и дяди? — гудит Робб в ответ. — Город сдался по приказу Джейме Ланнистера, Серсея Ланнистер пала от его руки. Полагаю, этого достаточно для отмены казни. Робб никогда не думал, что будет защищать Цареубийцу. Джейме и предположить не мог, что в союзе с волками пойдёт против сестры. Дейнерис жжёт их взглядом под стать своим драконам. — Нужно убрать тело Серсеи, — нехотя отступает она. — Тело моей сестры снимут лишь солдаты Ланнистеров, — отрезает Джейме, — и доставят на Утёс Кастерли. Её не коснётся ни один северянин или Безупречный. — Лорд Старк, — говорит Дейнерис, — быть может вы, наконец, покажете нам Эйгона Таргариена, от чьего имени действуете? Я хочу услышать его собственный голос. Джон входит в тронный зал с двумя гвардейцами и Призраком. Доспех его такой же бурый от крови, как и доспех брата, а лицо влажное от выступившего пота. — Робб, — произносит Джон, — Золотые мечи и солдаты Ланнистеров сдались, часть поджигателей поймана. Я послал людей на поиски остальных. Десница Серсеи согласился помочь. — Я бы не стал ему верить, — тянет Джейме. — Он был слишком предан моей сестре. — Даже если он попытается поджечь запасы дикого огня, сир Джейме, — отвечает Женевьева, — у него ничего не выйдет. Теперь дикий огонь не опасней речной воды. Когда над столицей ещё безраздельно властвовала ночь, в Драконье Логово и на руины септы Бейлора опустились драконы. Джорах Мормонт и Инра были вместе с Визерионом, а Миссандея и Каллакс оседлали Рейгаля. Это решение Дейнерис и Робб приняли одним из первых — лишить Серсею главного оружия. И пока Робб вёл армию, Дейнерис обучала своих приближённых летать на драконах. Каллакс и Инра, всё ещё служившие Владыке Света, до сих пор носили в своих венах его пламя. Они-то и поместили всё пламя из дикого огня в драконьи тела, ведь драконы и были пламенем. Джейме слышит оглушительный треск собственного хребта. Он полагал, что вновь спасает людей от пламенного безумия, но оказалось, жертва его была напрасной. Джейме отпускает ногу сестры. Он не оставил её волчьим зубам, а загрыз своими собственными. — Нужно разослать воронов по стране, — заканчивает Джон, замечая бледную Арью. Он срывается к сестре, всё ещё не смотря на Железный трон. Джон беспокойно оглядывает её, боясь серьёзности ран. Арья хватается за его протянутую руку, и братья замечают кровь. Робб кивком головы подзывает гвардейцев, пришедших с Джоном, но Арья прежде, чем позволить поднять обессилившую себя на руки, поднимает глаза на Женевьеву. Заклинательница, и без того поддерживающая её за спину, понимающе кивает. Арья накидывает на братьев тонкий серебристый защитный полог, мысленно произнеся заветные слова, а после даёт одному из гвардейцев взять её. Они уходят вместе с Женевьевой, пустив Нимерию, нашедшую свою хозяйку по запаху, вперёд. Джон, проводив сестру тревожным взглядом, наконец обращает внимание на трон. — Леди Дейнерис, — учтиво кивает он. Дейнерис рассматривает Джона в ответ, замечая за ним сходство с Арьей. — Я Эйгон Таргариен, сын Рейгара Таргариена и Лианны Старк, заявляю свои права на Железный трон.