Алым-алым

Королевскую Гавань накрывает первым снегом. Закопчённые крепостные стены угольными верхушками пачкают небо, запах гари намертво въедается в дома. Пепел сражений оседает на грязных улицах, прячась под белоснежной периной. С приходом зимы столица словно замирает. Торговля на улицах не такая оживлённая, а потрясённые последними событиями жители не торопятся покидать свои дома. Королевская Гавань обычно бывавшая медной и поблёскивающей из-за солнца, становится ослепительной, утонувшей в холодном несладком молоке. Арья сворачивает на Стальную улицу, где никогда не бывала прежде. Здесь пахнет железом, сталью, дымом и жаром, а вся улица звенит и брякает, будто бы одна большая кузница. На углу проулка, ведущего к руинам септы Бейлора, Арья замечает мастерскую Тобхо Мотта. Помнится, Торос называл его жуликом за самые высокие цены на оружие в городе. Арья подъезжает к мастерской, слезает с коня, морщась от боли в теле, и отдаёт поводья подоспевшему гвардейцу Робба. Нимерия послушно ждёт её у распахнутых дверей, откуда густыми клубами валит жар, растапливая улёгшийся вокруг снег. Арья оказывается в душной мастерской, разглядывая развешенные и расставленные повсюду мечи, ножи, топоры, кольчужные рубашки, доспехи и шлемы. Она опускает ладонь на рукоять меча и сжимает её, скрывая волнение. — Знатные леди не частые гости в моей мастерской, — Тобхо Мотт, сотканный их духа мехов, появляется перед Арьей, словно призрак, и учтиво кланяется. Он разглядывает Арью, так напоминающую ему кого-то из далёкого прошлого, переводит глаза на выросшую за её спиной Женевьеву, а после замечает огромных волков у ног неожиданных посетительниц. На лбу у оружейника выступает пот. — Чего миледи изволят? — спрашивает Тобхо Мотт, спрятав дрожь в голосе при виде огромных волчьих пастей. В Квохорском лесу, куда оружейник редко забредал, он никогда не видел подобных зверей. С лютоволками, пожалуй, могли сравниться лишь пятнистые тигры, но и их Тобхо Мотт никогда не встречал. — У меня есть прекрасные кинжалы тонкой работы, лёгкие для женской руки. Или, быть может, миледи велят подыскать хороший меч в подарок своим лордам-мужьям? — Мне нужен ваш лучший кузнец, — говорит Арья, глядя на взмокшую лысину оружейника, которого не спасает даже зимний ветер, залетевший в открытые двери. — Я к вашим услугам, миледи, — отвечает Тобхо Мотт, вновь кланяясь. — Мне нужны не вы, — отказывается Арья, — а ваш подмастерье. Оружейник оглядывает Арью с ног до головы. Не вышедшая ростом, она с лихвой компенсирует это суровостью взгляда и лютоволчицей у правой руки. Женевьева выжидательно смотрит на него у Арьи за спиной, поглаживая мокрую от снега холку Серого Ветра. На улице их ждут её гвардейцы, гвардейцы Робба и неизменный теперь Алин. — Как будет угодно миледи, — сдаётся Тобхо Мотт, ныряя в клубы пара. Джендри стирает пот с лица, вытирает руки и выходит на зов. Арья на пороге мастерской кажется ему видением. Нимерия отходит от хозяйки, приближается к Джендри, и, вытягиваясь, тщательно обнюхивает его. Джендри при виде столь огромного зверя невольно замирает, приказывая зародившемуся в животе страху убираться, потому как все дикие звери сразу чуют его, а вслед за ним и собственную власть. — Не бойся, — успокаивает Арья, глядя на окаменевшего Джендри, — Нимерия не ест кузнецов. — И кого же она ест, миледи? — спрашивает Джендри, выдыхая. — Тех, кто зовёт меня леди. Джендри протягивает дрогнувшую ладонь к Нимерии. Лютоволчица, обведя её носом, позволяет чужим пальцам коснуться её холки. Джендри с невиданной осторожностью перебирает густой волчий мех, опасаясь вызвать не только звериный гнев, но и гнев Арьи, ибо тот, кто смог приручить зверя, порой опаснее его самого. — Стало быть, в замке леди Старк не осталось ни одного слуги? — Джендри отнимает руку, и Нимерия возвращается к ногам хозяйки. Джендри при виде Арьи улыбку пытается сдержать, но не справляется, и губы сами собой складываются в усмешку. — Последним, всё же, был кузнец, что всё время звал меня «леди Старк», — смешливо отвечает Арья, касаясь призрачных пальцев Джендри в волчьем меху. Джендри разглядывает её, больше не похожую на щуплого всклокоченного мальчишку, с невиданной теплотой в груди. Вместо платья — шерстяной стёганый дублет с такой же юбкой, тело перетянуто двойным ремнём, к которому вместо украшений прилажены валирийский кинжал и верная Игла. Руки затянуты в перчатки, а вместо тяжёлого мехового плаща плечи обнимает укороченный асимметричный плащ-накидка, чтобы было легче выхватывать оружие и не приходилось при том от плаща избавляться, как это делали братья. Единственное яркое пятно во всей строгой сдержанности почти воинственного облачения Джендри замечает на горле — серо-голубой шарф, плотно согревающий шею. Не похожая на тех знатных дам, что Джендри доводилось видеть, но похожая на саму себя. На ту, что Джендри так нравилась даже с неровно остриженными волосами, в поношенных штанах и изорванной грязной тунике под снятой с мертвеца накидкой из льняных лент. — Вижу, миледи вернулась к семье и без моей помощи, — произносит Джендри, зорко замечая похожую голубизну на шее у Женевьевы и лютоволка у ног. Заклинательница, вновь вернувшаяся в шубу из сумеречного кота, забирает всё внимание Тобхо Мотта на себя, расспрашивая его о мече Неда Старка и кладя перед ним что-то длинное, завёрнутое в ткань. Женевьева поглядывает на Арью поверх всё ещё влажной лысины оружейника, проверяя, всё ли идёт гладко. — Это ещё одна леди Старк? Джендри обещал Арье помочь вернуться к семье, свою семью при том обретя в Братстве. Он помнит её блестящие от слёз глаза, так порезавшие его в ответ на отказ пойти с ней. Кузнецу было не место рядом с волчицей, увенчанной знатным именем. Кузнецу было не место рядом с принцессой. — Женевьева — невеста моего брата Робба, — отзывается Арья, проследив за взглядом Джендри, — и лютоволк тоже его. Брат всегда посылает с ней Серого Ветра, если они разлучаются. А моя сестра, как и моя леди-мать остались на Севере вместе с моими младшими братьями. — Почему же миледи вновь оказалась так далеко от дома? — Я здесь, чтобы помочь брату вернуть трон. — Брат миледи и без того был королём, — недоумевает Джендри. — Робб — король Севера и Трезубца, — поясняет Арья, — а Джон — законный наследник Железного трона. — А в мастерскую Тобхо Мотто миледи пришла за кузнецом взамен съеденных волчицей? — Я пришла не за кузнецом, — отказывается Арья. — Я пришла за Джендри Баратеоном. На лицо Джендри ложатся тени. Он недоуменно вглядывается в спокойное, ровное лицо Арьи. О том, кто его отец, знала лишь та жрица, что выкупила его у Братства, король, которому она служила, и сир Давос Сиворт, которому Джендри обязан жизнью. Быть может, и отец Арьи догадался о его крови в тот единственный визит в мастерскую. Быть может, Тобхо Мотт потому и продал его в Чёрный дозор, чтобы удалить его подальше от Ланнистеров. — Откуда миледи это известно? — спрашивает Джендри. — Женевьева служила красному богу, как та жрица, что выкупила тебя у Братства. Огонь рассказал ей об этом. Кроме того, она знала твоего отца. — Тогда миледи знает, что я лишь бастард. — Ты никогда не был бастардом, Джендри. Ты сын Роберта Баратеона и Серсеи Ланнистер. Джендри, оторопевший, прижимается к горну. Брови его задумчиво сходятся у переносицы, а глаза заливает смятением. Арья, выпустив рукоять меча из онемевшей ладони, принимается пересказывать Джендри всё, что узнала от Женевьевы и Брана. Когда Серсея впервые забеременела, она нутром почувствовала, что вскоре чрево её заскребут изнутри маленькие оленьи рожки. После того, как это несчастное дитя было зачато в смрадном духе алкоголя от Роберта и под шорох его голоса, что беспрестанно звал Лианну Старк, Серсея не хотела вынашивать ребёнка короля. Не того короля, которым Роберт оказался после свадьбы. До неё дошли слухи о поселившейся в Королевском лесу среди разбойников и браконьеров ведьме, и Джейме отправился на её поиски, чтобы добыть лунного чая для сестры. Его долгое отсутствие уже начало вызывать подозрение при дворе, но Джейме вскоре вернулся со спасительным отваром. На их беду тогда в хижине Джейме приняла не сама хозяйка, а лишь крестьянская девчонка, прознавшая про ведьму и возжелавшая сама ей стать. Женевьева обучала её травничеству от скуки, когда других дел больше не было. Порой девчонка оставалась в хижине, когда к заклинательнице приходили беременные женщины за тем самым лунным чаем или же за помощью в родоразрешении, если было уже слишком поздно пить какие-либо травы. Джейме смутила молодость встретивший его ведьмы, но он был слишком озабочен нежеланным бременем сестры, чтобы обратить на это внимание. Лунный чай, что крестьянская девчонка вручила ему, не удался. Как позже выяснила Женевьева, в нём было слишком мало болотника, а вместо пижмы девчонка добавила похожий на неё жёлтый тысячелистник. Ребёнок во чреве Серсеи выжил. Серсея в гневе велела отыскать проклятую ведьму, обманувшую её, и казнить, но сколько бы Джейме не искал лесную хижину, он всё никак не мог выйти на знакомый пролесок — лес словно сам собой дурачил его, не желая выдавать свою обитательницу. Серсея вновь велела отыскать того, кто поможет ей избавиться от дитя, но она слишком долго ждала, когда подействует прошлый лунный чай — живот её округлился, что Роберт, к её удивлению, сразу же заметил. Мейстер Пицель подтвердил беременность, но Серсея не оставляла попыток очистить своё чрево. Всё было напрасным. Ребёнок был удивительно живучим, вонзив свои маленькие мягкие рожки во львиную утробу. Джендри родился крупным и крепким, таким, что ни у кого не оставалось сомнений — в нём течёт кровь Баратеонов. Серсея не хотела брать его на руки, и дитя почти всё время было на руках у кормилицы, пока за ним не пришла лихорадка. Серсея думала, над ней смилостивились боги. В последний раз она видела его глубокой ночью, мокрого от пота, бледного, измождённого, едва дышащего и по-прежнему безымянного. У Роберта не хватало духа смотреть на то, как ещё хрупкая грудка его сына прерывисто вздымается и опадает. Богам он не верил, отыскав всех их однажды в вине. Там же были и все его молитвы. Мейстер Пицель пророчил ребёнку гибель раньше, чем взойдёт солнце. Когда дыхание перестало угадываться, Серсея велела убрать дитя из дворца, пока Роберт сбивал руки в кровь после вести о смерти сына. Варис выскользнул из замка никем не замеченный, укрытый самой ночью, держа на руках тяжёлый свёрток ткани. Он бесшумно плыл по улицам Королевской Гавани, когда внезапно ощутил шевеление свёртка. Измученное хворью дитя всего лишь крепко заснуло. Серсея, с нетерпением ждавшая, когда боги наконец возьмут его назад, не заметила его глубокое и редкое дыхание. Варис оставил ребёнка в Блошином конце на одном из крылец дома в надежде, что мальчика кто-нибудь подберёт. Серсее он сказал, что маленькое бездыханное тело поглотила Черноводная, а, она, в свою очередь, солгала вновь ударившемуся в пьянство Роберту, что дитя его похоронено в крипте. Роберт лишь осоловело кивнул, налив себе ещё вина, поклявшись, что никогда не ступит в навеки проклятую дворцовую крипту. Джендри подобрала светловолосая дородная женщина, работавшая в одной из пивных в Блошином конце. Семеро не послали ей своих детей, опалив ей чрево мёртвым холодом, и младенец в лихорадке на пороге у её дома показался ей даром богов во имя их собственного искупления. Она вы́ходила Джендри и подарила ему имя. Младенцем он любил перезвон её голоса — и это единственное, что он пронёс в свой памяти сквозь года вместе с пшеницей её волос. Варис прознал о её смерти быстрее, чем Джендри успел мать оплакать. Уже к следующему рассвету Тобхо Мотт привёл мальчика в свою кузницу, щедро одаренный безымянным лордом в красном бархатном плаще, расшитым серебром, а годы спустя Йорен, получивший увесистый золотой мешок от того же лорда, забрал Джендри на Стену, туда, где не водилось ни одного золотого плаща. — Зачем он делал это? — спрашивает Джендри первое, что приходит на ум. Весть о том, что родная мать отказалась от него, больно пронзает широкую грудь. — Он был другом моего отца, этот Варис? Арья фыркает. — Наверняка он просто хотел иметь кого-то, кого можно было посадить на Железный трон в случае чего и манипулировать им в своих интересах, — небрежно бросает она. Варис ей не понравился, как только она его увидела. Особенно Арью настораживала его парящая бесшумная походка и угодливое лицо, по которому нельзя было разгадать его истинных мотивов и планов. — Миледи сказала, её брат — законный наследник Железного трона, — возражает Джендри, хватаясь за мечущиеся хвосты оголтелых мыслей в звенящей голове. — Джон — последний мужчина из рода Таргариенов. Прежде трон принадлежал им, но Роберт Баратеон поднял восстание и сверг их. Сейчас, когда Роберт и его наследники мертвы, на трон вновь претендуют Таргариены. Но Баратеонов никто не свергал. Мой брат претендует на трон как Таргариен, а ты можешь предъявить права как единственный законный сын Роберта Баратеона. — Король из меня никудышний, миледи, — отзывается Джендри. — Простой кузнец не может управлять страной. Я даже не умею читать. — Ты отказываешься от трона? — спрашивает Арья. — Отказываюсь, миледи, — кивает Джендри. — Уверен, ваш брат справится с тем лучше меня. — Ты — лорд Штормовых земель, Джендри, — произносит Арья, — лорд Штормового Предела, как последний мужчина из дома Баратеонов. Ты должен жить в замке, а не здесь. Если ты откажешься и от этого, главой дома станет Ширен Баратеон, дочь твоего дяди Станниса. — Он пытался меня убить, — Джендри вспоминает его враждебность в их первую встречу, мрачный взгляд затонувших глаз, тяжёлый лоб и напряжённое лицо, так походившее на каменные стены Палаты Расписного стола. — Он убил своего брата, — добавляет Арья, — и сжёг собственную дочь, принеся её в жертву красному богу, который потом вернул принцессу к жизни. — Где он теперь? — Мёртв, — Арья жмёт плечами. — Что стало с той женщиной, что родила меня? — Джендри не может назвать Серсею матерью. В его представлении мать всегда любит своё дитя больше, чем что бы то ни было, поскольку дети рождаются невинными перед своими родителями. — Серсею убил её собственный брат, — отвечает Арья, — но тебе и без того не довелось бы с ней встретиться. Робб казнил бы её за всё, что она сделала с домом Старков. Джендри молчит, опустив глаза. Если о встрече с почившим отцом он однажды грезил, то знать Серсею Ланнистер ему не хотелось. Быть может, он мог хотя бы взглянуть на неё, чтобы знать лишь её лицо и ничего кроме. Долгое время Джендри считал Ланнистеров убийцами своего отца, злом, что бесконечно откупается от правосудия горами золота. Теперь выясняется, что и его позолотила их тяжёлая рука. Джендри хорошо понимает — ему не стать ни королём, ни лордом, сколько бы знатной крови в нём не текло. Кузнечное дело — вот, что было его истинной страстью, вот, в чём он и вправду был хорош. Кроме того, кто станет подчиняться человеку, выросшему в Блошином конце, проведшим всю свою жизнь в копоти и углевой пыли, не знающий ничего ни о своей стране, ни о своём доме? — Идём со мной, Джендри, — предлагает Арья, не выдержав долгого молчания, — я помогу тебе найти дом. Ты сможешь обрести семью. Джендри вскидывает голову. В глазах у Арьи нет той колючей влаги, что он видел перед тем, как красная женщина увезла его из Братства. Арья теперь холоднее, твёрже чем прежде. Зубы её стали длиннее вместе с когтями, а взгляд разил так же остро, как Игла на поясе. — Мне не стоило говорить этого тогда, — сожалеет Джендри. — Ты сказал правду. Ты был кузнецом, а я — дочерью знатного лорда. Теперь ты — сын короля. А я, — Арья запинается, не зная, какое определение теперь подходит ей больше, — это я. Всё ещё дочь знатного лорда, но теперь не твоя леди. — Ты всегда будешь моей леди, — глухо отзывается Джендри, забывая о приличиях, к которым прибегал лишь для того, чтобы Арью раззадорить. Он думал о ней так же часто, как солнце выкатывалось на небо. Джендри боялся, что на пути домой ей попадётся ещё сотня таких, как Полливер и Щекотун, но рядом не окажется никого вроде Якена Хгара или же Тороса из Мира, звавшего её не иначе как «маленькая леди». Однако сердце его знало — волчья кровь в Арье спасёт ей жизнь. Волчья кровь приведёт её домой. Арья невольно смягчается, когда сердце в груди подпрыгивает. Ей, как дочери знатного дома, подошёл бы в супруги кто-то столь же знатный и благородный, если бы он, конечно, ко всему прочему умел приручать волков. Джендри, полюбивший песнь стали и говор молота, вряд ли сможет усидеть за золочёным столом. Арья, познавшая руки морского попутного ветра, вряд ли сможет ужиться в каменном замке. — Ты пойдёшь со мной, Джендри? — в последний раз спрашивает Арья, давая слабину. Ей хочется знать ответ так же сильно, как и не хочется. Джендри скользит взглядом за её спину. Женевьева, сцепившая руки внизу живота, смотрит на него с знакомым наклоном головы, пока ветер хлещет ей плечо её же пламенной косой. — Красная жрица пыталась принести меня в жертву, — отвечает Джендри. — С тех пор я им не доверяю. Откуда миледи знает, что это красная жрица не обманет её? Арья оборачивается. Женевьева продолжает искусно отвлекать Тобхо Мотта разговорами, да так, что оружейник напрочь забывает о том, что в мастерской они не одни. В то памятное утро после штурма столицы заклинательница долго возилась с Арьей и Нимерией в лаборатории Квиберна, сама с трудом держась на ногах. Первый полёт на драконе отнял у Женевьевы куда больше сил, чем она ожидала. Они оставили лабораторию, когда небо затянулось серым сукном и рассыпалось над столицей первым снегом. Арья заняла ту же комнату в Башне десницы, что и в первый свой приезд, и обе они вместе с Нимерией разделили постель, забывшись беспокойным сном от усталости. — Я долго не доверяла Женевьеве, — произносит Арья, возвращая Джендри взгляд, — но она сделала всё, чтобы заслужить моё доверие. Видишь, как покладисто сидит рядом с ней Серый Ветер? Отец позволил всем нам оставить волчат, которых они с братьями однажды нашли в дороге. Лето спас жизнь Брану и моей леди-матери, Нимерия напала на Джоффри, когда он собирался причинить мне вред, Серый Ветер загрыз Уолдера Фрея и Русе Болтона, что собирались убить моего брата. Лютоволки чувствуют зло быстрее, чем его замечаем мы. На пути в столицу на Женевьеву напал наёмник, и Серый Ветер разом отхватил ему руку. Он бы никогда не стал защищать того, кто намерен причинить вред Роббу или нам. Женевьева не станет вредить тебе, Джендри. Но если ты не доверяешь ей, ты можешь довериться мне. Джендри выпрямляется, вырастая перед Арьей. Он всё ещё колеблется, полагая, что ему ни за что не постичь эту мудрёную науку бытия лордом. Но вместе с тем Джендри кажется, он будет жалеть весь остаток своей серой жизни, если сейчас снова не пойдёт за Арьей. Она и без того сделала слишком много для самой себя, явившись в эту мастерскую, не единожды зазывая Джендри с собой. Джендри смотрит на Арью, настоящую Арью, проникая в саму её суть, отбрасывая все её регалии и метки, что она себе поставила. Ей не быть правильной леди, как и ему не быть правильным лордом. Стало быть, вместе они смогут создать что-то, что будет правильным для них обоих. — Мне нужно собрать кое-какие вещи, миледи, — сдаётся Джендри, принимая решение, и ровно в тот же миг обретая почву под ногами. — Перестань меня так называть, — требует Арья, скрывая облегчённый вздох радости за напускной серьёзностью. — Как будет угодно, леди Старк, — усмехается Джендри и исчезает в клубах пара. Тобхо Мотт развязывает увесистый звенящий мешочек и принимается скрупулёзно пересчитывать переливающиеся на свету монеты, найденные внутри. — Не волнуйтесь, — заверяет его Женевьева, — тот, кто заплатил за работу, никогда не слыл скупердяем. Оружейник бегло заклинательнице улыбается, по весу оплаты принимая её слова на веру. Лёгким движением руки он прячет деньги подальше от чужих глаз и укрывает принесённые мечи, словно новорождённых детей. — Работа будет сделана в срок, миледи, — произносит Тобхо Мотт, — надеюсь, вы и ваш лорд-супруг останутся довольны ею. Женевьева кивает, и оружейник исчезает в жарком чреве мастерской. Заклинательница взглядом спрашивает у появившейся на пороге Арьи о состоянии дел. Арья отвечает ей коротким кивком головы, выводя на свет могучего Джендри. — Лорд Джендри, — Женевьева с мягкой улыбкой учтиво кланяется, — рада, наконец, встретиться с вами. Я Женевьева из дома Райм, милорд. Когда-то давно я служила вашему отцу и могу сказать, что вижу в вас много его черт. — Леди Женевьева, — Джендри склоняется в ответ, перекинув на плечо тяжёлый молот, выкованный своими руками. — Полагаю, леди Арья убедила вас, — произносит заклинательница. — Вы готовы ехать, милорд? — Куда это ты собрался? — Тобхо Мотт появляется на пороге кузницы бесшумно, как клубы тумана, приходящие с реки по утру. — Я уезжаю вместе с леди Старк и леди Райм, — отзывается Джендри, поправив мешок со своими пожитками на плече. — Если миледи хотят нанять тебя кузнецом, им следует заплатить, — заявляет оружейник. — Мы не покупаем его, — холодно возражает Арья. — Вы не потратили на меня ни единой монеты из своего кармана, — замечает Джендри. — Моё обучение всегда щедро оплачивалось безымянным лордом. Теперь мы работали на равных, как два кузнеца, а не как кузнец и его подмастерье. Я принёс вам достаточно прибыли своей работой. Тобхо Мотт, сверкнув глазами, умеряет пыл. — Принесите мне ваш лучший меч, — просит Женевьева, вновь завладевая вниманием оружейника. Тобхо Мотт, дрогнув в лице, с поклоном исчезает в мастерской. — Зачем вам меч, Женевьева? — поднимает глаза Арья. — Хочу подарить его Торосу, — отзывается заклинательница. — Торосу из Мира? — спрашивает Джендри, слыша знакомое имя. Женевьева кивает. — Вы знакомы с ним, миледи? — Если бы не он, я бы сошла с ума от скуки в Королевском лесу следом за Эйрисом Таргариеном, — с тёплой едва заметной улыбкой отвечает Женевьева. Тобхо Мотт приносит заклинательнице два искусно выкованных меча. Она принимает оба и тут же поочерёдно передаёт их своему стюарду. Алин проверяет вес меча, как он ложится в руку и как становится его частью. — Оба меча хороши, миледи, — отзывается он, — но этот мне пришёлся по нраву больше другого. Алин отдаёт Женевьеве приглянувшийся меч. Джендри признаёт в нём след собственного молота. — Он будет твоим, — произносит заклинательница, — а этот я подарю Торосу. — Вы необычайно щедры, миледи, — Алин благодарно склоняет голову. Женевьева легко касается его плеча и вынимает из седельной сумки маленький кожаный мешочек. — Здесь больше, чем требуется, но пусть это будет платой за вашу искусность. Тобхо Мотт ловит мешочек и обнаруживает внутри настоящие чёрные аметисты прямиком из Асшая, что всегда были редкостью. Шкатулка, где лежало драконье яйцо, хранила в себе не только эту драгоценность. Оружейник с горящими глазами ловко прячет и эту оплату, принимаясь аккуратно заворачивать только что купленные мечи. — Только не говорите Торосу, откуда меч, — проникновенно просит Женевьева, обернувшись к Арье и Джендри. — Он мне такого предательства не простит. Бронзовые ворота Красного замка, прежде бывавшие закрытыми от заката до рассвета, теперь то и дело размыкаются, пропуская через себя очередного лорда вместе со свитой. Крепостные стены, красные, как и замок, теперь были обугленными головёшками, вытащенными из костра, а на верхушке воротных створок застыли бронзовые слёзы подтаявшего от драконьего пламени металла. Сам Красный замок был тих и необычайно мрачен, хотя людей в нём было куда больше, чем до недавнего штурма, но мало кому здесь было уютно. Даже те, кто когда-то считал это место домом, теперь неприятно внутри ёжились — то ли от подступившего зимнего холода, то ли от находившегося в замке покойника, то ли от того, что всякий лорд не снимал доспехов, а всякая леди не расставалась с телохранителями. Всем им было известно, как часто гости столицы в скором времени гостями быть переставали, обретая новый дом в чужих медных землях, пропитанных речным запахом и дикими огнём. Давно остывшее тело Серсеи было перенесено в Девичий склеп. Там в одной из просторных комнат окна стояли распахнутыми настежь, чтобы сохранить прохладу внутри и выгнать прочь неприятный мёртвый запах. Серсея лежала на длинном столе, по-прежнему накрытая погребальным саваном Сансы, лишь лицо её было обнажено, а закрытые глаза придавливали небольшие плоские камни с глазами нарисованными. Тирион готовил сестру к возвращению домой собственными руками. Теми, от которых она так боялась умереть. Во время штурма столицы Тирион беспокойными, похожими на рывки шагами мерил шатёр, ожидая вестей в лагере, а когда дождался их, то застыл на месте, вмерзая в землю. Он ехал в замок, мысленно подготавливая себя к любым возможным картинам, что ему придётся увидеть. Но что бы Тирион себе не воображал, ничего из этого не обрело плоть. Он вошёл в тронный зал, где всё ещё оставались Робб Старк, Джон Сноу и Дейнерис Таргариен. Но первым Тирион увидел сидящего на ступенях трона брата, ожидавшего солдат Ланнистеров. Джейме долго смотрел на него через весь зал, пока рука его, наконец, бессильно не соскользнула со ступни Серсеи. Тириону хватило одного этого взгляда, чтобы всё понять. Окровавленный Вдовий Плач рядом с лютоволком Робба Старка был тому свидетельством. Путь к трону казался Тириону бесконечным. Он проклинал свои маленькие кривые ноги, что никак не могли перебирать быстрее, проклинал строителей Красного замка, что возвели тронный зал таким огромным и длинным, проклинал и тех, кто в этом тронном зале оказался по своей воле или волею богов. Добравшись, наконец, до злосчастных ступеней постамента, Тирион первым делом подошёл к брату, чьи глаза теперь были вровень с его собственными. Он сжал Джейме плечо, не решаясь обнять под гнётом чужих глаз, поднялся выше, пока трон не оказался рядом с ним, и протянул дрогнувшую руку к шёлковому савану с красными восстающими львами. Тирион столько раз желал Серсее смерти, что сам уже не мог сосчитать. Он обещал сестре: однажды она почувствует на языке вкус пепла и поймёт — долг был уплачен. В детстве Тирион любил разжигать огонь в глубинах Утёса Кастерли и смотреть на него, воображая огонь драконьим пламенем, а себя — потерянным принцем Таргариенов. Иногда ему казалось, он видит в языках пламени горящего отца вместе с сестрой. Это приносило ему сладостное, жестокое облегчение. И вот Тайвин Ланнистер мёртв, и Тирион не жалел, что приложил к этому руку. Ланнистеры всегда платят свои долги, а Тирион был Ланнистером больше, чем того хотелось его отцу. Тирион, тихо выдохнув, спрятал недвижимое лицо Серсеи под саваном. Он узнал эту тонкую работу его жены поневоле — Санса часто справлялась с тем, что ей приходилось выносить, вонзая тонкие тела игл в неповинную ткань. Чёрный лев за Железным троном расплылся у Тириона в глазах. «Как я могу убить брата?» — сказал ему когда-то Джейме. Тирион не знал, как Джейме смог убить сестру. Он сглотнул тяжёлый ком в горле и повернулся, намертво сжав челюсть. Солдаты Ланнистеров нерешительно замерли в дверях, не зная, кому подчиниться. Робб Старк коротким жестом позволил им пройти. Джейме поднялся лишь когда Серсею сняли с трона. Он пошёл за её телом, с трудом перебирая ногами. Тирион, обернувшись к Дейнерис, отправился за братом вслед, больше не зная, на чьей он стороне. Великий совет собирается, когда снег выстилает собой столицу вместе с её окрестностями. Черноводная ещё бурлит, но вода в ней становится нестерпимо холодной и угрожает в скором времени вовсе обернуться льдом. В цветные витражные окна замка продолжает стучать снег, больше не тающий на уже остывшей южной земле. В тронном зале свежо несмотря на трещащие жаровни, тонкий холодок сбивается у самого потолка, не в силах спуститься вниз. Там, внизу, собралось невиданное число людей: лорды и леди, прибывшие с разных концов страны, их советники, стюарды и стража. Они растягиваются вдоль столов, принесённых из Великого чертога, и терпеливо ждут, пока тот, кто их здесь собрал, наконец возьмёт слово. Когда пустых мест за столом не остаётся, Молодой Волк, наконец, поднимается. Тяжёлый мех плаща греет его плечи, тело заковано в пластинчатый доспех, руки спрятаны в перчатки. Здесь, в Красном замке, Робб каждое мгновение был собранным и напряжённым, не позволяя себе выдохнуть даже ночью. Эти стены ему давно опостылели, и он с нетерпением ждал отбытия домой. — Миледи, рыцари и милорды, — берёт слово Робб, посылая свой гулкий голос в самый конец тронного зала, — я благодарен всем вам за столь скорое прибытие в столицу и хочу обсудить с вами дальнейшую судьбу государства. У нас есть три претендента на Железный трон: Джендри Баратеон, законный сын Роберта Баратеона и Серсеи Ланнистер; Дейнерис Тарагариен, дочь Эйриса Второго и Рейлы Таргариен, и Джон Сноу, урождённый Эйгон Таргариен, сын Рейгара Таргариена и Лианны Старк. Мы можем выслушать, как они намерены править государством, и решить, кто из них сядет на Железный трон. — Нам нужны доказательства легитимности притязаний Джендри Баратеона и Джона Сноу, — откликается кто-то в середине стола. Андерс Айронвуд, глава второго по могуществу после Мартеллов дома в Дорне, выражает противоречие сидя. Он вместе с Элларией Сэнд поддержал Дейнерис Таргариен, но Эллария с дочерью умерла от пыток в подвалах Красного замка — Серсея Ланнистер была непрощением во плоти. Теперь, когда дом Мартеллов обезглавлен, Дорн остался без верховного правителя и лорда. Все могущественные и влиятельные дорнийские лорды и леди съехались в столицу, чтобы решить судьбу Вестероса, слегка отодвинув участь собственного государства в сторону. — Лорд Варис, — Робб обращает глаза к сидящему рядом с Тирионом Ланнистером Пауку. — Прошу, расскажите совету, зачем вы сохранили жизнь Джендри Баратеону и почему продолжали принимать участие в его судьбе. Дейнерис не поворачивает на своего советника головы, но искоса брошенный взгляд больше походит на упрёк, чем на признак благосклонности. Варис узнал о том, что Джендри по-прежнему жив и снова находится в столице, когда Арья с Женевьевой поехали за ним на Стальную улицу. Его паучья сеть маленьких пташек уже давно подчинялась Квиберну, часть из них была поймана северянами, чтобы предотвратить поджог запасов дикого огня, а потому Варису пришлось плести сеть новую, крепче прежней. Дейнерис не была в восторге, когда узнала, что законный наследник ещё не свергнутой правящей династии мало того, что жив, так ещё и окажется в руках Старков, которые её на Железном троне видеть не хотят. В порыве гнева она расценила это, как предательство, и намеревалась за это предательство наказать, однако разумные доводы Тириона убедили её не торопиться с решениями — никто не захочет подчиняться человеку, выросшему в Блошином конце. — Миледи, рыцари и милорды, — Варис поднимается, сцепляя руки на животе. Его белое лицо по-прежнему смиренно и подобострастно — гладкая маска, за которой пряталась его истинная натура. — Я всегда служил королевству, но не королю. Я один из немногих здесь присутствующих, кто представляет народ, о котором редко, кто думает, когда занимает Железный трон. Джендри Баратеон был нежеланным ребёнком для Серсеи Ланнистер. Его жизнь едва не унесла лихорадка, но боги были к нему милостивы. Я отнёс Джендри в трущобы, солгав его родителям о его смерти, полагая, что вдали от двора и губительных влияний он сможет вырасти достойным человеком. Я платил за его обучение в кузнице, заплатил за его отбытие на Стену, когда Джоффри Баратеон велел перебить всех бастардов короля Роберта. Роберт Баратеон отказывался править и вскоре умер, король Джоффри был слишком жесток и неуправляем, король Томмен — слишком мягок и нерешителен. Когда на Востоке начала восходить звезда Дейнерис Таргариен, я решил, что она может стать лучшим выбором для Семи Королевств. Те, кто хотя бы единожды видел Роберта Баратеона, не может не заметить его внешнего сходства с Джендри. Я видел его в колыбели, смотрел за ним, пока он рос, и могу с уверенностью заявить вам, миледи, рыцари и милорды — Джендри Баратеон законный наследник Серсеи Ланнистер и Роберта Баратеона. Что скажут на это лорды Штормовых земель? Арья смотрит на Джендри, взглядом сообщая ему, что так она и думала — всё это Варис проделал, чтобы иметь под рукой послушного правителя. Джендри в ответ недоверчиво ведёт бровью. Арья думает, он слишком мало времени провёл в Красном замке, и находит понимание в глазах Робба. Селвин Тарт, прозванный Вечерней Звездой, поднимается, чтобы дать ответ. Бриенна, закованная в доспехи с синим отсветом, сидит с ним рядом. Кейтилин отблагодарила её за верную службу, сказав, что теперь Бриенна вольна сделать иной выбор. Вместе с Давосом Сивортом и Ширен она отправилась в Штормовые Земли прямиком из Белой Гавани, чтобы представить интересы Джона Сноу и поговорить о Джендри, пока Молодой Волк с союзными войсками штурмовал Королевскую Гавань. — Я Селвин Тарт, лорд Закатного, присягнул дому Баратеонов и желал видеть на Железном троне Ренли Баратеона, даже однажды принимал его у себя. Я хорошо помню, каким он был — похожим на молодого Роберта Баратеона. Теперь я вижу почившего Верховного лорда Штормовых Земель в Джендри Баратеоне, пусть челюсть его чуть тяжелее, чем у лорда Ренли. Мы, лорды Штормовых Земель, присягнули на верность Джендри Баратеону, и если милорд захочет предъявить свои права на Железный трон, мы поддержим его. Джендри чувствует на себе множество глаз, что перебирается с него на Ширен и обратно, придирчиво сравнивая их внешние черты. Казалось, с того дня, как он въехал в ворота Красного замка, прошло не меньше пары лет. Ему пришлось предстать перед штормовыми лордами, выдержать их бесконечные вопросы и сомнения, познакомиться с Ширен, которая, на самом деле, очень пришлась ему по сердцу, вовсе не похожая на своего жёсткого отца, и даже начать вникать в суть всех дел, не только внутри страны, но и внутри Штормовых Земель. В этом нелёгком деле Джендри помогал Давос Сиворт, встретивший его, словно родного, и обещавший верно служить как ему, так и Ширен. — Я отказываюсь от прав на Железный трон, миледи, рыцари и милорды, — Джендри вырастает сразу после того, как Селвин Тарт возвращается на своё место. Одетый в камзол и тёплый плащ, постепенно привыкающий к гвардейцам за спиной и приставленному перед именем «лорд», без следов копоти на лице и с мечом на поясе вместо кузнечного молота Джендри всё больше походит на главу дома Баратеонов, особенно, если возьмёт в руки молот боевой. — И хочу поддержать Джона Сноу, урождённого Эйгона Таргариена. — Пришёл черёд Джона Сноу доказать своё происхождение, — подаёт голос Арвин Окхарт, леди Старого Дуба, одна из важнейших знаменосцев дома Тиреллов. — Я не вижу в нём тех черт, что присущи Таргариенам. Разве что волк его носит белую шерсть, какая по крови положена ему. Лютоволки растягиваются на постаменте Железного трона. Их, как и драконов Дейнерис, привечают лишь хозяева и те, кто хозяевам служит. Против их присутствия в тронном зале пытались было возразить, в насмешку предлагая собрать совет в Драконьем Логове, чтобы и драконы смогли присутствовать, но лютоволки не позволили выгнать себя из замка. Загонов для них не было, а оставлять своих хозяев в море чужаков они не хотели. Лютоволков было решено держать как можно дальше от совета, чтобы собравшиеся на нём леди и лорды не тревожились о присутствии зверей. Рейгналя Женевьева оставила с Мелисандрой, которой запретила показываться на глаза кому-либо из Штормовых земель. Для верности заклинательница даже приставила к ней охрану, но красная женщина не возражала — ей и самой меньше всего хотелось сталкиваться с теми, кому она принесла столько бед своей верой. Когда совет начинает перешёптываться, испытывая Джона на прочность косыми взглядами, шорох прерывает тихий кашель — мужчина маленького роста, сидящий по правую руку от Женевьевы, поднимается, прочищая горло. Хоуленд Рид с небольшим отрядом встретил Робба с войском у Перешейка. Робб сердечно поблагодарил его за Миру и Жойена, посланного на помощь Брану, выразил соболезнование о потерянном сыне, справился о Мире и леди Жиане и после короткой приветственной беседы представил ему Джона. Лорд Хоуленд долго смотрел на него своими болотными глазами, которые, казалось, навсегда погасли после таких тяжёлых потерь, а затем призрачно улыбнулся, кивнув больше самому себе, чем Джону. — Я Хоуленд Рид, лорд Сероводья, миледи, рыцари и милорды, — представляется он, одёргивая собравшуюся от сидения рубашку из бронзовой чешуи. — Я не покидал Перешейка со времён конца восстания Роберта, а потому многие из вас не знают меня. Лорд Эддард Старк был моим близким другом, я был его сторонником в восстании вместе с другими озёрными жителями. Полагаю, многим из вас известно, как начиналось восстание Роберта и как оно закончилось. После того, как Роберт Баратеон занял трон, Эддард Старк отправился на юг к Штормовому Пределу, чтобы прорвать осаду Тиреллов. Но битвы не случилось, армия Тиреллов капитулировала и мы отправились на поиски Лианны Старк, похищенной Рейгаром Таргариеном. Нас был семеро, тех, кто направился к Башне Радости, которую охраняли трое лучших рыцарей Королевской Гвардии — Герольд Хайтауэр, Эртур Дейн и сир Освелл Уэнт. В этой битве выжило лишь двое — я и лорд Старк. Эддард, не помня себя, бросился в башню, я едва поспевал за ним. Я обнаружил его стоящим на коленях у постели, где с окровавленным чревом лежала Лианна Старк. Она что-то шептала Эддарду на ухо, а после глаза её закрылись. Я сам разнял их сплетённые руки, и тогда в комнату внесли завёрнутого в ткань новорождённого младенца. Хоуленд Рид разворачивает чёрный свёрток, что до сих пор держал на коленях. Старое, вытертое знамя Таргариенов с бурыми следами засохшей крови ложится на стол. У Дейнерис при виде красного трёхглавого дракона сжимается сердце. Зал наполняет скрежет стульев о камень пола — те, кто сидели так далеко от другого конца стола, поднимались и вытягивали шеи, чтобы взглянуть на представленные доказательства. — Это лежало на подушке рядом с Лианной, — говорит лорд Хоуленд, вынимая из небольшого мешочка стянутую тонкой лентой белую прядь волос, продетую в кольцо. Дейнерис смотрит на свой левый указательный палец с нанизанным на него материнским кольцом в виде двойного узла. Точно такое же, только больше по размеру, ложится на красное тело дракона на знамени Таргариенов, а прядь волос выглядит так, словно кто-то срезал собственный локон Дейнерис. — Миледи, рыцари и милорды, — Женевьева едва возвышается над Хоулендом Ридом, привычно сцепив руки внизу живота, — я Женевьева из дома Райм, и однажды мне довелось служить как Роберту Баратеону, как и Эддарду Старку. Когда лорд Эддард предчувствовал свою скорую смерть, он открыл мне тайну, что хранил столь долго. Эддард Старк хорошо помнил предсмертные слова своей сестры. «Его зовут Эйгон Таргариен, — сказала леди Лианна. — Если Роберт узнает, он… Ты же знаешь. Ты должен защитить его. Обещай мне, Нед. Обещай мне.» И лорд Эддард пообещал. Он вырастил этого мальчика, как собственного бастарда, и дал ему новое имя — Джон Сноу. Женевьева переводит взгляд на Джона, сидящего напротив неё. Все, кто мог видеть его со своих мест, немедленно обращают к нему глаза вслед за заклинательницей. Последним, что сказал Нед Старк и Джону, было обещание. Он пообещал рассказать ему всё о матери. Джону было жаль, что правду он узнал не от отца, кем Эддард Старк навсегда для него останется, но он был рад, что эту весть ему принесла его стая. — Таргариены рождались похожими друг на друга, потому как не гнушались женить брата на сестре, — произносит Ральф Баклер, лорд Бронзовых Врат из Штормовых земель. — Положим, Джон Сноу или же Эйгон Таргариен пошёл в Старков — судя по всему, та юная леди, что сидит рядом с ним, дочь Эддарда Старка. Они больше похожи друг с другом, чем с нынешним лордом Старком. Но Рейгар Таргариен был женат на Элии Мартелл, а все его законные дети были убиты, что делает Эйгона Таргариена лишь бастардом. В таком случае, Дейнерис Таргариен имеет на трон больше прав, если лорд Баратеон отказался от претензий. — Это не совсем так, милорд, — Сэмвелл Тарли, затерявшийся среди лордов Простора, неуклюже поднимается. Джон меньше всего ожидал встретиться с Сэмом здесь, в Королевской Гавани, но был тому несказанно рад. Они расстались в Чёрном замке, незадолго до того, как туда прибыл Робб. Сэму было любопытно наконец увидеть его, потому как он помнил ту боль в голосе Джона, с которой он говорил о брате после вестей о его смерти. В Цитадели Сэм первым прочёл слово из Винтерфелла, где король Севера просил отыскать записи верховного септона Мейнарда о браке Рейгара Таргариена. Сэм, снедаемый любопытством, скрыл письмо от архимейстеров Цитадели, тайком проник в библиотеку и отыскал нужную книгу. Через какое-то время после этого письма прилетел новый ворон с прежней печатью с лютоволком, где Робб Старк просил либо послать ворона с ответом, либо позволить кому-либо из мейстеров прибыть на Великий совет в столицу вместе с записями верховного септона Мейнарда. Весть о том, что Молодой Волк пережил Красную свадьбу уже давно разнеслась по всему континенту, достигнув в том числе и Цитадели. Сэму стоило огромного труда уговорить своего наставника отпустить в Королевскую Гавань именно его. Ему пришлось пообещать, что он вернётся в Цитадель вместе с записями верховного септона как можно скорее, иначе Джилли и маленькому Сэму придётся искать себе новую крышу над головой. — Я Сэмвелл Тарли, миледи, рыцари и милорды, — продолжает Сэм, — школяр из Цитадели. Архимейстер Эброз позволил мне присутствовать на Великом совете. Дело в том, что Рейгар Таргариен действительно был женат на Элии Мартелл, но верховный септон расторг этот брак и заключил новый, проведя тайную церемонию в Дорне. Вот, если угодно, вы можете прочесть его записи. Только прошу вас, осторожнее, эта книга древняя и ценная, Конклав не потерпит грубого обращения с такими записями. Сэм раскрывает ветхий фолиант, аккуратно перелистывает хрупкие страницы и находит нужное место. Его сестра Талла, как леди Рогового Холма, первая заглядывает внутрь и, убедившись в правдивости братниных слов, передаёт книгу дальше. Дейнерис склоняет голову, гадая, как долго ей придётся ждать фолиант с того конца стола. Убедившись, что это займёт достаточно времени, она просит у Хоуленда Рида позволения взглянуть на кольцо. — Оно не принадлежит мне, миледи, — отзывается лорд Хоуленд, взглянув на Джона. — Вы не возражаете, милорд? — Дейнерис никак не может заставить себя назвать Джона лордом Таргариеном. Долгое время она была единственной из своего рода, последней драконьей дочерью, и ей так сложно было делить свою кровь с кем-то ещё. — Ни сколько, леди Дейнерис, — отзывается Джон, молчаливо разделяя трудности Дейнерис в обращении с новоприобретённой роднёй. Ему было сложно представить её собственной тётей, кем-то близким по крови и духу. Робб говорил, прошло слишком мало времени для хоть какой-нибудь тёплой искры между ними. Арья думала, время здесь совсем не при чём — Джон всегда будет больше волком, чем драконом. Джорах Мормонт, сидевший рядом с Хоулендом Ридом, передаёт Дейнерис кольцо брата. Она не знает, носил ли такое же их отец, или же Рейгар захотел иметь что-то, что было и у их матери. Эти грубоватые кольца были похожими, как две капли воды. Дейнерис и сама не знает, как ей удалось утаить материнское кольцо от Визериса — она бы не пережила, если бы и оно было продано за гроши, как вышло с короной Рейлы. Прядь волос лежит в пальцах лоскутом шёлка. У Дейнерис не было сомнений в том, с чьей головы он был срезан — точно такие же локоны сейчас были убраны в тугое сплетенье кос у неё на затылке. Дейнерис вдевает прядь в кольцо и возвращает их на знамя. Робб взглядом спрашивает у Джона, быть может, и он хочет взглянуть. Джон соглашается, и Женевьева аккуратно придвигает к нему искажённое рябью складок знамя. Он смотрит на бурые пятна, догадываясь, что это кровь его матери. Кольцо Рейгара пришлось бы ему впору, если бы Джон решился его надеть. Пока Великий совет убеждается в том, что Джон никогда не был бастардом, сам он собирает недостающие крупицы себя. Арья поддерживает его плечом, шепча на ухо, что шерсть у Призрака и правда такая же белая, какой была голова Рейгара. Джон бегло улыбается сестре, оглядываясь на своего лютоволка. Все лютоволки Старков были хоть чем-то между собой схожи — по крайней мере, в глазах у них плескалось золото из одного и того же рудника. Призрак же в глазах носил рубины. Джон убирает кольцо с прядью обратно в мешочек и сворачивает знамя драконом внутрь. Записи верховного септона наконец достигают его рук. На тонких, почти прозрачных страницах Джон видит искомую запись о браке Рейгара Таргариена и Лианны Старк. — Каково это, Джон? — наклоняется к нему Робб. — Больше не быть бастардом? — Один умный человек однажды сказал мне: «Все карлики — бастарды в глазах своих отцов», — отвечает Джон, находя среди лордов по ту сторону стола Тириона. — Он учил меня носить бремя бастарда, словно броню. Кажется, теперь я совсем голый. — Как и все мы, — отзывается Робб, позволяя себе коротко улыбнуться и сжать брату плечо. Джон усмехается в ответ. Когда книга с записями верховного септона Мейнарда, сделав круг, возвращается к Сэму, Джон поднимается. Он по-прежнему носит подаренный Кейтилин плащ, что изредка на солнце отливает драконьей чешуёй. Тяжёлые меха придают внушительности его и без того широким плечам, тёмные глаза смотрят на совет ровно и холодно, напившиеся твёрдой стыли в родных землях. — Миледи, рыцари и милорды, — голос Джона раскатывается по залу, такой же гудящий, как и у брата. Пока сир Родрик учил их с Роббом владеть мечом, Нед Старк заставлял их оттачивать голос. — Если ни у кого больше нет сомнений в легитимности моих притязаний на престол, я расскажу, для чего все вы были созваны на Великий совет. Когда-то давно Эйгон Завоеватель решил, что сможет объединить все королевства Вестероса и править ими в одиночку. Вестерос слишком большой континент, чтобы им можно было управлять, сидя на троне в далёком замке. К тому же, борьба за право сидеть на Железном троне длится не одну сотню лет. Полагаю, она не закончится, пока он будет существовать. Мы с Дейнерис Таргариен условились честно бороться за право сесть на Железный трон, а вы, миледи, рыцари и милорды, должны решить, кто займёт его. Робб Старк бился за суверенитет Севера, на чём настаивает и сейчас. Если Север выйдет из состава государства, полагаю, Дорн, дольше всех сопротивлявшийся завоеваниям Таргариенов, поступит так же, а за ним последуют и Железные острова. Лорды Долины Аррен и Речных земель согласились биться не за меня, но за свои собственные земли. Я предлагаю независимость всем Семи королевствам, от Дорна до Севера, где каждый сам выберет себе короля или верховного лорда, которому доверяет, и не ставлю при том никаких условий. Во имя Железного трона и без того было пролито слишком много крови. Слова Джона вызывают необычайное волнение среди леди и лордов. Они принимаются перешёптываться друг с другом, обсуждая услышанное. Дейнерис, видя такое оживление, мрачно оглядывается на верного Джораха Мормонта. Что бы не предложила она, этого будет мало. Кроме того, некоторым из присутствующих на совете она и в самом деле напомнила Эйгона Завоевателя тремя драконами и намерением вернуть себе трон. Армия, состоящая из дикарей и наёмников, ни у кого не вызывала приязни. О дотракийцах было известно больше плохого, нежели хорошего. Что уж говорить о драконах. Дейнерис чувствовала себя неуютно, совсем не так, как ей того хотелось. Совсем не так, как она о том мечтала. — Леди Дейнерис есть, что ответить лорду Эйгону? — спрашивает Матис Рован, один из лордов Простора. Дейнерис поднимается. Цепь с тремя драконами по-прежнему перехватывает её тело наискосок, голова оплетена змеями кос в знак отсутствия поражений, а некогда мягкое лицо теперь непроницаемо и твердо. Дейнерис оглядывает всех собравшихся: мрачных северян, таких же речников, лордов и леди Простора и Дорна, штормовых лордов и рыцарей Долины. Яра Грейджой, сидящая по ту сторону стола, смотрит на когда-то выбранную собой королеву, намереваясь принятое однажды решение изменить. Дейнерис не находит в лицах перед собой ничего из того, что когда-то давно обещал Иллирио Мопатис ей, глупой, уставшей от скитаний и мытарств девчонке. Никто из них не молился о возвращении Таргариенов. Все они молились лишь за себя. Несколько дней назад Дейнерис стояла на постаменте Железного трона в совсем пустом тронном зале, пока все они ждали прибытия остальных лордов. Серый Червь не отходил от неё ни на шаг, спину ей всегда прикрывала пара Безупречных вместе с парой дотракийцев. Дейнерис стояла на ступенях и смотрела на сотню сплавленных друг с другом мечей, вспоминая рассказы Визериса о троне. Когда Джон Сноу вошёл в тронный зал, он даже не взглянул на то, что полагалось ему по крови раньше неё, в то время как она проделала ради этой груды мечей и того, что та в себе таила, невыносимо долгий путь. Трон Джону был не нужен, Дейнерис видела это каменное безразличие в его глазах. Это казалось ей несправедливым. Дейнерис долго стояла так, глядя то на трон, то на чёрного льва за его спинкой, пока двери в тронный зал не открылись, впуская внутрь Джораха Мормонта. Он, как и его королева, не чувствовал, что вернулся домой. Вестерос за столько лет отсутствия перестал быть Джораху домом. Его место было рядом с Дейнерис, он осядет там, где найдёт своё место и она. Джорах давно утратил собственную жизнь и теперь жил жизнью своей королевы. — Кхалиси, — позвал Джорах, замерев у постамента. Дейнерис оторвала взгляд от чёрного льва и кивком головы повелела Серому Червю ожидать её у дверей. — Прибыл ещё какой-нибудь лорд? — спросила она почти безразлично, глядя на Джораха из-за плеча. Роббу Старку всегда первым удавалось встречать не своих гостей, будто он слышал топот их ног за много лиг от столицы, что его лютоволк. Ей же приходилось ждать, когда они оправятся с дороги, чтобы иметь возможность познакомиться с ними и переговорить. Дейнерис это злило, но и караулить прибывающих лордов и леди ей не хотелось. Казалось, ей больше не хочется ничего. — Нет, кхалиси, — Джорах покачал головой. — Но вы не покидаете тронного зала с самого утра, с тех пор, как узнали о Джендри Баратеоне. — Варис всё ещё заслуживает казни за своё предательство, — стыло отозвалась Дейнерис. Голос её звенел, но не тонкими серебряными колокольчиками в промасленной дотракийской косе, а лязгом меча о доспехи. — Он договорился с Иллирио Мопатисом о возвращении династии Таргариенов на трон ещё до рождения первенца Роберта, — возразил Джорах. Он был уверен, казнить предателей Дейнерис поручит Дрогону, а это нисколько не склонит лордов на её сторону. — Ему стоило сразу сказать мне о нём, — настаивала Дейнерис, не переносившая, когда её водили за нос, словно несмышлёныша. — Варис считал парня мёртвым, — Джорах продолжал с упрямством отстаивать жизнь Вариса, заботясь больше о том, какой его королева предстанет в глазах тех, кем собирается править. Серсея Ланнистер и без того накормила их страшными слухами, сделав всё возможное, чтобы выставить себя в выгодном свете, прячась при том за тенью Баратеонов. Дейнерис возвратила глаза к трону с недовольным выдохом. Ей казалось, будто всё обернулось против неё, как только она вступила в столицу, и эти сплавленные мечи вонзились ей в тело ещё до того, как она успела сесть на трон. — Вы говорили с Джоном Сноу, кхалиси? — спросил Джорах, по-прежнему оставаясь стоять внизу. Дейнерис обернулась. Она спустилась на одну ступень вниз и присела, запоздало вспомнив, что ровно на этом месте и сидел Джейме Ланнистер после убийства сестры. Львиную кровь с постамента уже оттёрли, как когда-то оттёрли и чёрную кровь дракона. — Я всё пыталась найти в нём хоть что-то от брата, — говорила Дейнерис, — но правда в том, что я знала лишь Визериса. Как бы много я не слышала о Рейгаре, это не изменит того, что я никогда не видела его своими глазами. — Джон Сноу был воспитан северянином, — Джорах поставил правую ногу на ступень повыше, — ему нужно время, чтобы свыкнуться с новым именем. — А вы говорили с ним? — Он вызвал меня на разговор вечером после штурма столицы, — рассказал Джорах. — Джон Сноу служил стюардом у моего отца, что был лордом-командующим Ночного Дозора, и однажды спас его от ожившего мертвеца, за что получил в подарок Длинный Коготь, фамильный валирийский меч Мормонтов. Раньше в навершии меча был выкован медведь, а теперь там красными глазами блестит белый волк. Джон Сноу отдал его мне, чтобы меч продолжал служить дому Мормонтов. — Я вижу на поясе лишь ваш старый меч, сир, — заметила Дейнерис, бегло оглядев своего ближайшего советника. — Я не достоин этого меча, кхалиси, — ответил Джорах с терпкой горечью в голосе. — Я опозорил свой дом и обесчестил своего отца. Если он посчитал Джона Сноу достойным Длинного Когтя, я не стану спорить с его волей. — Ваш отец всё ещё лорд-командующий? — Он умер от рук предателей-дозорных. Джон Сноу отомстил и за это. — Мне жаль, сир Джорах. — Благодарю вас, кхалиси, — Джорах коротко склонил голову. — Мне удалось поговорить с теми дозорными, что последовали за Джоном Сноу — он стал лордом-командующим после моего отца. Многие его презирали и ненавидели за то, что он позволил одичалым занять Дар — земли, принадлежащие Ночному Дозору. Одичалые и чёрные братья враждовали и убивали друг друга много лет, но Джон Сноу рассудил, что за Стеной есть что-то более опасное, чем дикари. Кхалиси не знает о них, но на Севере каждый хотя бы раз слышал о страшных ледяных тварях, что приходят в тёмную и снежную ночь. Их не берёт простой меч, никто не знал, как их убить. Иные, так они назывались, могли воскрешать мёртвых и управлять ими. Они несли лишь смерть и холод. Многие полагали их обычными страшными сказками, каких у каждого народа найдётся вдоволь. Но мой отец в них верил, а Джон Сноу их видел. Ночной Дозор поклялся защищать царство людей, а потому последний лорд-командующий был убит своими братьями за то, что тот спасал одичалых от неминуемой смерти. К жизни Джона Сноу вернула красная жрица и её красный бог. — Значит, у него мягкое сердце, когда речь идёт о людях? — заключила Дейнерис. Своё собственное сердце она тоже полагала мягким, порой даже слишком. — Мягкого сердца не всегда достаточно, кхалиси, — отозвался Джорах. — Всё случилось не так, как я себе представляла, сир Джорах. И дело даже не в сыне моего брата, — призналась Дейнерис после задумчивого молчания. Джорах Мормонт был с ней с самого начала её пути. Он пришёл к ней, чтобы затем её предать, но остался рядом дольше любого, кто приходил к ней, чтобы служить. Дейнерис уже не представляла, как шагает без своего Медведя под боком. Из всех людей лишь ему она могла доверить как свою жизнь, так и свою раненую душу. — Иллирио Мопатис твердил мне, что вестеросцы шьют знамёна Таргариенов, ждут и молятся за наше с Визерисом возвращение. Но никто из них не ждал. — Люди привыкли молиться за то, что лежит ближе к их сердцу, кхалиси, — принялся утешать Джорах. — Люди молятся о дожде, о богатом урожае, о долгом лете. О королях же редко кто молится по-настоящему. — Когда Визерис продавал меня Дрого, — продолжила Дейнерис, возвращаясь в те далёкие тёплые дни, когда тело её вместо закрытых строгих платьев обнимал невесомый шёлк, жавшийся к коже теснее любого страстного любовника. Там не было ни кос по голове, ни широких плеч, ни драконьей цепи и полуплаща, какой порой носил брат, — он сказал, я стану королевой дотракийцев. Я ответила, что не хочу быть королевой. Я хотела вернуться домой. Мне и самой теперь не разгадать, когда Железный трон стал для меня тем же, что и дом. Леди Райм в первую встречу спросила меня, действительно ли я хочу трона, или же продолжаю исполнять желания Визериса? Я думала, что давно освободилась от него, но сейчас я словно стала им. — Вы совсем не похожи на него, кхалиси, — с готовностью возразил Джорах. — Мы оба вышли из одного чрева, сир Джорах. У нас должно быть хоть что-то общее не только во внешних чертах. Визерис никогда бы не вернул нас в Вестерос. Я вернулась сама, но что я оставила позади? Куда бы я не приходила, я сеяла лишь смерть и ужас. Астапор, Юнкай, Миэрин — я разрушила и не построила ничего взамен. С этим я и пришла в Вестерос. Меня не заботило, хотят ли вестеросцы изменений, как это было и в заливе Работорговцев. Я — дракон, а драконы не сеют. — Заботят ли вас вестеросцы сейчас, кхалиси? — Джорах надеялся, Дейнерис извлекла хотя бы один урок из своего прошлого для её же блага. Дейнерис молчала. Она не брала Королевскую Гавань штурмом, чтобы простые люди не пострадали. Но они, как выяснилось, страдали всё равно, а самой Дейнерис по-прежнему не хотелось, чтобы её сравнивали с её отцом. Однако, этого было не избежать. Чем бы не прославились предки, их потомкам придётся либо жить в их тени, либо вставать лицом к солнцу, чтобы их собственная тень поглотила тени прошлые. Дейнерис хотела трона. Дейнерис хотела власти. Та девочка, что брат продал простому дикарю, не смогла ничего возразить. Та девочка всё ещё живёт внутри неё, и Дейнерис больше не может допустить, чтобы ей помыкали, передавали из рук в руки как красивую, редкую вещицу, сокровище из руин Древней Валирии. Три дракона и две армии способны Дейнерис защитить, но кто сможет встать против неё, посметь воздеть на неё руку, взглянуть так, словно она пустое место, прогнать её прочь, если она станет королевой, защитницей целого континента? Дейнерис отвернулась от Джораха и взглянула на Железный трон. Она медленно покачала головой, зная, что Джорах не сводит с неё глаз. — Я хочу трон, — ответила она. Джорах на мгновение опустил глаза вниз, сокрушившись. Что будет с его королевой, если трон вновь заберёт другой? — Но если я получу его, я никогда не вернусь домой. — Где же он, ваш дом? Дейнерис вернула глаза к своему Медведю. В её доме всегда была красная дверь и лимонное деревце, но дома этого нигде не было — ни в Ваес Дотрак, ни в Астапоре, ни в Юнкае, ни в Миэрине. Его нет и в Вестеросе. — Выслушайте меня, кхалиси, — проникновенно попросил Джорах и поднялся на одну ступень вверх обеими ногами. — Всё, с чем вы пришли в Вестерос, ему чуждо: драконы, дотракийцы, Безупречные. Здесь другие законы и другие традиции. Я всегда говорил вам о том, как важно уважать то, что чтят другие. Таргариены не принадлежат Вестеросу, кхалиси. Они пришли сюда из совсем другого мира, а вы сами были здесь лишь рождены. Вы росли в Вольных Городах, в последнем оплоте Древней Валирии, истинной родины Таргариенов. Вам будет тяжело привыкнуть к местным обычаям, как это было с вашим кхаласаром. — Вы говорите мне, чтобы я отказалась от борьбы за трон, сир Джорах? Вы хотите сказать, что этот путь я проделала зря? — Дейнерис поджала губы. — Я бы никогда не посмел такого сказать, кхалиси, — пояснил Джорах. — Вы прошли этот путь, чтобы понять, чего вы хотите на самом деле, и кем вы можете после этого стать. — Вы предлагали мне осесть в Вольных Городах с самого начала, — вспомнила Дейнерис. — Но я полагала, они не станут мне домом. Где бы я ни была, желание найти дом с красной дверью не покидало меня, но я нигде не смогла его найти. Быть может, мне удастся построить его самой? В тронном зале стоит напряжённая, ожидающая тишина. Её нарушает лишь треск огня в жаровнях и шорох одежд нетерпеливых лордов и леди. Белые мухи всё бьются в витражные окна, а ветер поскуливает раненым зверем. Кольцо разномастной стражи вокруг длинного стола, больше походит на недвижимые мраморные изваяния. Дейнерис в последний раз окидывает всех взглядом и выше поднимает голову, так, что линия челюсти обозначается тонким твёрдым росчерком. — Мне нечего сказать вам, миледи, рыцари и милорды, — произносит она, громко и полно, словно ударяет в колокол. Она отлила свой голос из меди, обращаясь к дотракийцам и Безупречным, чтобы слышать её мог каждый, даже в самом последнем ряду. — Я не могу предложить вам ничего, что было бы больше обещанной Эйгоном Таргариеном свободы. Я выросла в скитаниях по Эссосу и всё, что я знаю о Вестеросе, мне известно от тех, кто его давно покинул. Вы не потерпите такую королеву. К тому же, немногие из вас не станут сравнивать меня с отцом и гадать, не безумна ли я. Мне не нужен Вестерос. Мне не нужна ни ваша любовь, ни ваш страх. Я отказываюсь от борьбы за Железный трон. Он ваш, лорд Эйгон. Джон встречается с прямым взглядом Дейнерис и поднимается вновь. Арья смотрит на Джендри, Робб переглядывается с Женевьевой. Тирион наклоняется к Варису с вопросами, остальные лорды и леди вновь оживляются, и лишь Джорах Мормонт остаётся невозмутимым. — Могу я спросить, что намеревается делать миледи? — произносит Джон. — Я оставлю Вестерос, — отвечает Дейнерис, — вместе с драконами, дотракийцами и Безупречными. Быть может, через несколько лет я приглашу вас, милорд, туда, откуда пришли наши предки — в новую, восстановленную Валирию. Прошу вас лишь сохранить Драконий Камень в целости, как первую резиденцию Таргариенов. — Обещаю, миледи, — кивает Джон. Дейнерис садится. Тирион глазами сообщает Варису, что их обоих, похоже, сместили с постов советников. Паук отвечает Бесу понимающим взглядом — это было предрешено. — Теперь, когда всё решилось, — продолжает Джон, — я хочу знать, к какому решению пришёл Великий совет. Андерс Айронвуд, Хранитель Каменного пути поднимается первым. — С этого дня и навеки Дорн — независимое государство, — отвечает он после коротких переговоров с дорнийскими лордами. — Мы с лордом Фаулером сами решим, кто займёт место верховного лорда Дорна, и позже сообщим вам об этом, миледи, рыцари и милорды. — Мы с лордами и леди Простора поступим так же, — говорит Арвин Окхарт, — мы провозглашаем независимость для наших земель. Вслед за ней поднимается Яра Грейджой с тем же заявлением для Железных Островов, Робин Аррен — для Долины Аррен, Робб — для Севера и Трезубца, а Джендри — для Штормовых земель. Джейме Ланнистер отделяет Западные земли последним, посмертно исполняя волю отца — быть наследником династии, величие которой он с таким трудом возвёл. — Кто займёт место верховного лорда в Королевских землях? — спрашивает Джон. У него в глазах уже рябит от обилия лиц и знамён, ещё немного — и отличать он сможет лишь своих. Все они провели много времени в ожидании, а потому и в беседах с лордами Штормовых земель, Королевских земель, Дорна и Простора. Джону ещё никогда прежде не доводилось разговаривать со столькими знатными лордами и леди, учитывая характер и дух каждого, что не могло не утомлять. Джон в каждой беседе был самим собой, не пытаясь казаться лучше своей сути. Он не мог изменить себя в угоду каждому, как и не мог столь мгновенно отказаться от отцовских убеждений и правил. Волчья шерсть слезала медленно, клочками, открывая на теле драконью чешую пламенными очагами. Монтерис Веларион, похожий на Таргариенов больше, чем сам Джон, вырастает на том конце стола. — Дом Веларионов пришёл из Валирии вместе с Таргариенами и Селтигарами, — произносит он, мельком взглянув на вечно угрюмого лорда Клешни, — мы держали море, пока Тарагариены господствовали на небесах. Мы присягнули Драконьему Камню, а позже и тому, кто им владел. Теперь он мёртв. Мы могли бы поступить подобно Дорну и Простору: выбрать верховного лорда среди лордов Королевских земель. Однако, часть домов вымерла по мужской линии, а какие-то и вовсе захирели. У тех же, кто остался, нет желания бороться за власть вновь. Мы ничего не знаем об Эйгоне Таргариене, но мы кое-что знали об его отце. Совсем недавно я получил ворона из Цитадели: Конклав велел отослать войска на Стену, чтобы те, в кого уже многие перестали верить, кроме, пожалуй, северян, не прорвались в Вестерос. Я в своём неверии отправил на Север меньше тысячи воинов, не ожидая их возвращения. Но они вернулись. Все до единого. Каждый солдат нёс с собой рассказ об ужасных ледяных тварях, которые боялись лишь валирийской стали и огня — огня красного бога и застывшего драконьего пламени в драконовом стекле. Они говорили об огромных ледяных пауках, живых мертвецах, живых тенях и о Великой битве, что длилась всю ночь. Жизнь и смерть сошлись в сражении там, за Стеной, пока мы здесь решали, перед кем склонить колено. Мне удалось поговорить с теми лордами, кто участвовал в этой битве. Эйгон Таргариен хорошо проявил себя в ней — и как лорд-командующий Ночного Дозора, и как воин. Ночной Дозор поклялся быть щитом для царства людей. Что ж, клятва была соблюдена. Лорд Старк утверждает, что их лорд-отец воспитывал его и лорда Эйгона как равных, стало быть, лорд Эйгон знает, что должен делать верховный лорд, а чего он никогда не сможет себе позволить. Дом Веларионов присягнёт Эйгону Таргариену на верность и продолжит служить этому дому, как было до падения династии Таргариенов. Главы не столь крупных домов Королевских земель следуют за лордом Монтерисом. Они выбирают Джона своим сюзереном, тоже кое-что о нём слышавшие. Лорды домов помогущественнее остаются в меньшинстве и после короткого обсуждения вверяют Джону свои мечи. Лорд Селтигар остаётся последним, кто колеблется, но всё-таки сдаётся. Ему, быть может, и хотелось бы власти, но сопутствующие ей обязанности не приводили его в восторг. Джон принимает клятвы одну за одной, взамен клянясь не требовать от своих вассалов службы, которая могла бы запятнать их честь. Когда-то давно, когда они с Роббом были ещё детьми, они рубились деревянными мечами в каждом уголке Винтерфелла. Они по обыкновению воображали себя прославленными воинами, называясь то принцем Эймоном, Драконьим Рыцарем, то Флорианом-Дураком. Однажды в очередной такой битве Джон крикнул, что он — лорд Винтерфелла. Робб, до сего дня не возражавший, на этот раз ответил ему. — Ты не можешь быть лордом Винтерфелла, — откликнулся он тогда, — ты бастард. Моя леди-мать говорит, ты никогда не будешь лордом. Джон всё ещё помнил эти слова, хотя Робб наверняка о них забыл. Тогда брат хлестнул его языком сильнее, чем учебным мечом, сам того не ведая. Теперь же Робб был готов возложить ему на голову корону. Джон оглядывается брату за спину, туда, где острый Железный трон царапает собой зал. Эйгон Завоеватель повелел выковать его пламенем собственного дракона. Как много королей после него оставили свои кровавые следы на этих мечах поверженных врагов. Кого-то трон и правда убил, грубо вонзившись в тело. Быть может, в нём был какой-то особый дух — вестеросцы считали, трон может отвергать недостойных, оставляя свои метки-порезы на их руках. Джон этого проверять не хотел, как и не хотел сохранять этому уродливому, бритвенно-острому сооружению кузнецов жизнь. Если Железный трон породило драконье пламя, то ему под силу его уничтожить. Если смертоносное колесо завели Таргариены, то они должны его сломать.