Алым-алым

Арья толкает дверь в покои Женевьевы, кивая стоящему рядом с ней Алину, готового к любому поручению своей леди, и вваливается внутрь с красными от ударившего по утру мороза щеками. — Женевьева, Менар подготовит лошадей, чтобы ты успела показать мне Рейгналя до венчания, — быстро проговаривает Арья, впуская внутрь Нимерию, — и не испортила платья, иначе Санса нам этого не простит. Арья поднимает глаза и осекается. Женевьева страдальчески смотрит на неё из-за белого плеча, устроив руки на поясе. У неё ещё никогда не был столь суетного, беспокойного и долгого утра. Казалось, будто с того момента, как она выпила за завтраком мятного чая с ложкой мёда, привычно поделившись жирным беконом с Серым Ветром, прошла нестерпимая вечность. Грейс помогла принять Женевьеве ванну, обмыв её в кипятке с парой капель душистого масла, а после отдала её в руки Мелисандре. Красная женщина занялась непослушными волосами заклинательницы по её собственному желанию. Когда с волосами было покончено, настал черёд платья. С нижним платьем они справились быстро, но когда пришло время корсета, Женевьева впервые в жизни пожалела о своей женской сущности. За то время, пока Арья бегала в конюшню, покои Женевьевы заполнились женщинами. Робб отдал заклинательнице свою комнату, когда после отъезда Кейтилин из Винтерфелла занял родительские покои, и теперь за столом у окна сидит по-прежнему красная Мелисандра, всё же решившая остаться с пламенем Владыки по венам, и прикрывает смеющиеся губы алым рукавом. Измученная войной с корсетом Грейс не решается прижаться к спинке кресла у очага, а потому остаётся вытеснена Сансой, призванной на помощь, к окну. Санса, сжимая тонкие шнурки корсета, смотрит на умолкнувшую Арью, выгнув бровь. Кейтилин отвлекается от расправления нижних юбок и поворачивается к двери, глядя на неизменно живую и бойкую дочь. Арья даже в такой день не сдалась в плен платью, лишь выбрала иной дублет и плащ, подходящие случаю. Волосы её по-прежнему лишь касались плеча, передние пряди оставались забранными на затылке. Сегодня пояс был пустым, перетянутым лишь ремнём, а взгляд лучисто искрился. Арья вернулась, как и обещала, когда брат собрался принять корону вместе с женой. Кейтилин в первую встречу столько времени спустя разгадала в глазах дочери не только снежные вихры, но и сверкающую на солнце морскую соль. Джендри стоял с ней рядом, плечом к плечу, как верный лорд-супруг, будучи для Арьи больше мужем, чем для Штормовых земель лордом. Однако, он обрёл верных людей, что помогали ему держать спину прямо во время сидения за золочёным столом и оберегали его место, когда Джендри покидал его, следуя по волчьим следам своей супруги. Кейтилин отыскала в чертах Джендри давно почившего Роберта, заметила Ренли и даже угадала отблеск золотой львиной гривы. Джендри пришёлся Кейтилин по душе. Арье больше всего хотелось, чтобы на таинстве в мёртвой богороще столицы были и мать, и Санса, и младшие братья. Однако, ей приходилось довольствоваться лишь братьями старшими, и это было несравнимо больше того, на что она когда-то рассчитывала. Арья долго упрямилась, пока они с Роббом и небольшим отрядом северян задержались в Королевской Гавани, чтобы помочь Джону освоиться. Джендри не желал отбывать в Штормовые земли без неё, честно во всём сознавшись. После того пути, что они пошли вместе, им было невозможно разойтись вновь. Арья показала Джендри всё, что носила под шерстью. Джендри, как искусный мастеровой, мог выковать для неё ошейник тонкой работы, но не стал. Вместо этого он спросил, что значит имя её лютоволчицы, и когда Арья рассказала ему о Нимерии, воинственной ройнарской королеве-ведьме, правившей дорнийской державой собственноручно, мужья которой оставались ей лишь советниками и супругами, чья дочь после её смерти переняла власть над государством, Джендри спросил её: почему она считает, что не сможет так же, если захочет? Арья колебалась. Безликие отказываются от себя и своей сущности, становясь никем. Но Арья же не смогла этого сделать, как подобает. Нимерия всё ещё была с ней, а это значит, она — Старк и не сможет служить Многоликому так, как служит своему дому и себе. Арья подумала о Джоне, затем о Бране, и в конце концов о Женевьеве. Все они вмещали в себя множество теней и сутей. Если смогли они, сказала себе Арья, то почему не смогу я? — Не думаю, что навещать дракона стоит именно сегодня, Арья, — возражает Кейтилин, неловко отступая на шаг назад. Нимерия подходит к Женевьеве ближе и тянется мордой к её животу. Заклинательница опускает ладонь у лютоволчицы между ушей, с любопытством наблюдая, как она тычется носом в корсет. — Нимерия, не мешай, — Арья тянет её обратно и оборачивается к Кейтилин. — Я так долго этого ждала, матушка. К тому же, Женевьева вовсе не против, правда? — Правда, — кивает Женевьева, делая глубокий вдох, — вот только втиснусь в корсет, и можем ехать. Это не займёт много времени, леди Кейтилин. — Я не могла неверно снять мерки, — сетует Санса, со вздохом выпуская шнуровку из пальцев, придирчиво оглядывая корсет вместе с Женевьевой, — но никак не могу понять, почему не выходить зашнуровать. — Просто миледи поправилась, — бросает Грейс, сложив руки на животе. — Грейс! — Женевьева округляет глаза, пока живот её тихо и жалобно скулит от голода. Ей уже ничего не хотелось, кроме одного: сидеть на пиру рядом с Роббом и уплетать сочную кабанину, заедая её рыхлой сладкой печёной тыквой. Заклинательница тоскливо смотрит на миску смородины в сахаре на столе, до которой больше не может дотянуться, чтобы не утруждать Сансу. Теперь вместо неё ягодой лакомится Мелисандра, пристально разглядывая Женевьеву с привычным наклоном головы. — Я мою миледи, одеваю её и приношу ей лакомства в покои, если миледи проголодается, — с готовностью обороняется Грейс. — Та миледи, что прибыла в Винтерфелл впервые, и та, что стоит перед нами теперь — вовсе не одна и та же женщина. — Грейс права, Ив, — Мелисандра поддерживает её, прищурившись, — ты округлилась. — С тех пор, как я обосновалась на Севере, мне всё время хочется есть из-за холода, — отмахивается Женевьева, протягивая к Мелисандре требовательные пальцы. Красная женщина вместо того, чтобы ссыпать в них ягодный жемчуг, пробегается по ним своими. — Если леди Санса не придумает, что делать с корсетом, тебе придётся довольствоваться лишь этими ягодами вместо свадебного пира. Женевьева только фыркает в ответ и опускает руку. Санса освобождает её от корсета, и заклинательница облегчённо выдыхает, опираясь на столбик кровати. — Я смогу немного расшить его, — произносит Санса, поднося корсет к свету, — я намеренно оставила небольшой запас для такого случая. Надеюсь, после этого проблем со шнуровкой не будет. Санса обходит Женевьеву и открывает прихваченную с собой шкатулку для шитья, опускаясь за стол напротив Мелисандры. — Быть может, на этот раз обойдёмся без корсета, Санса? — Женевьева смотрит на неё умоляюще, оставаясь лишь в нижнем платье. Она подходит к столу за смородиной и ловко забирает сразу несколько ягод, притянув миску к себе ближе. — Без него верхнее платье плохо сядет, Женевьева, — отзывается Санса, ловко вспарывая тонким лезвием едва заметные швы. Заклинательница вздыхает, в последнее время так некстати разлюбившая затягивать тело. Нескончаемый голод пришёл за ней почти сразу после её приезда в Винтерфелл. Робб, давно Женевьеву не видевший, сразу заметил, как хорошо она стала чувствовать себя в мехах и со свитой за спиной под хлопающим на ветру знаменем дома Райм. Роббу казалось, они не виделись даже больше, чем вечность. Пока Женевьева постигала азы бытия леди, ему оставалось лишь терпеливое ожидание в череде похожих друг на друга дней. Заклинательница прибыла в Винтерфелл, укрытая снежной вуалью, наученная управлять замком и прилегающими землями, заботиться о тех, кто вверил ей свои жизни и свои мечи, полагаться не только на магию, но и на традиции вместе с законом. Её и без того мудрые глаза стали ещё глубже, успевшие напиться северного сияния, так частно разливавшегося в небе над холмами Бараньи Лбы, а мягкие черты лица едва заострились, привыкшие к колючим, грубым рукам северного ветра. Робб привычно искал Рейгналя у неё на плече, но плечи Женевьевы были пусты. Дракон, вставший на крыло, кружился в небе над Винтерфеллом большим алым листом, оторвавшимся от чардрева. Нимерия, высвобождаясь от хозяйских рук, вновь тянется к животу заклинательницы, тихо поскуливая. Женевьева выпрямляется, принимаясь удивлённо чесать лютоволчицу за ушами. Арья в ответ на вопросительные взгляды сестры и матери лишь в недоумении пожимает плечами. Женевьева предлагает Нимерии смородину, но она даже не смотрит на раскрытую перед ней ладонь. Кейтилин, опустившись на сундук у постели, внимательно Женевьеву оглядывает. Она находит, что Грейс была права, но общую округлость заклинательницы едва можно было уловить глазами. Однако зоркое сердце всегда видит неуловимое первее глаз. — Женевьева, — зовёт Кейтилин, поднимаясь. Голос её вздрагивает, а лицо разглаживается от пролившегося на него света. Женевьева в ожидании смотрит на Кейтилин, жуя сахарную ягоду. Её лицо обрамляет пара локонов, кудрявые волосы собраны сзади крупным жемчугом в тяжёлое тугое облако. Мелисандра, глядя на небывалую волчью нежность, какую до этого дня видела лишь в глазах у Робба Старка при взгляде на Женевьеву, вдруг поднимается следом за Кейтилин, глядя то на живот, то на лицо заклинательницы. Арья смекает после красной женщины и касается сестринского плеча. Санса отрывается от корсета и оглядывает трепещущую мать. Каждая женщина в комнате сталкивается с осознанием и, ощутив проблеск мысли, смотрит на Женевьеву. — Ты беременна? — наконец спрашивает Кейтилин, озвучивая повисший над всеми ними вопрос. Заклинательница ссыпает остаток ягод в миску и стряхивает налипший сахар с ладоней, отодвигая смородину подальше от себя. Она аккуратно отстраняет от себя Нимерию, и лютоволчица садится рядом. В ответ на столь важный вопрос Женевьева просто с улыбкой кивает, накрывая едва ли округлившийся живот ладонью. Грейс, мгновенно расчувствовавшись, прикладывает свои ладони ко рту, сверкая влажными глазами. Мелисандра торопится Женевьеву к себе прижать, накрывая её краснотой своих атласных рукавов. У Кейтилин так внезапно и предательски слабеют ноги. Санса и Арья успевают мать поддержать и сажают её обратно на сундук, прислонив к изножью кровати. Женевьева обходит стол и присаживается напротив. Кейтилин берёт её руки в свои и сердечно сжимает. Она улыбается, счастливо и тепло, а в глазах её стоят слёзы. — Ты уверена? — спрашивает Кейтилин. — Ты была у мейстера Инры? — Однажды я уже была матерью, — мягко напоминает Женевьева, — кроме того, я провела на свет стольких младенцев, что и без Инры могу сказать — внутри меня растёт маленький волчок. Когда-то давно Кейтилин с замиранием сердца молила богов: пусть Робб перерастёт её, пусть доживёт до двадцати и до пятидесяти, пусть станет таким же высоким, как и его отец. Пусть он возьмёт на руки сына. Её первый внук погиб, так и не увидев света волею гнусных предателей и лжецов. Этот внук или же внучка во чреве у Женевьевы такой участи познать не должны. Кейтилин поднимается на вмиг окрепшие ноги и тянет Женевьеву в свои объятья. — Я буду молить богов, чтобы Улль был единственным сыном, которого ты потеряла, Женевьева, — произносит она, отстранившись и заглянув заклинательнице в лицо. Женевьева ломано улыбается — теперь, когда её маленькой тени больше нет за спиной, она учится доверять свою жизнь людям. — Благодарю, леди Кейтилин, — Женевьева ловит пальцами скатившуюся по щеке слезу. — Думаю, на этот раз мы всё же обойдёмся без корсета, Женевьева, — с улыбкой произносит Санса. Заклинательница улыбается ей в ответ, принимая в свои объятья. — А как же верхнее платье? — спрашивает она в струящее по спине пламя волос. — Что-нибудь придумаем, — отзывается Санса, поглаживая Женевьеву по спине. — Я очень рада за вас и короля Робба, миледи, — произносит Грейс, когда тёплые объятья заканчиваются. Женевьева благодарно кивает ей в ответ. Мелисандра, сжав заклинательнице руку, отходит к очагу и обращает пристальный взгляд на пламя. — Ты ведь не откажешься показать мне Рейгналя и теперь, Женевьева? — спрашивает Арья. Заклинательница коротко смеётся. — Когда я давала тебе своё согласие, Арья, я уже о том знала, — отвечает она. — А раз в корсет втискиваться не придётся, ты увидишь Рейгналя быстрее, чем ожидала. — Как долго ты знала о своём положении? — спрашивает Кейтилин, пока Санса укоризненно щиплет не скрывающую удовольствие Арью за бок. Арья брыкается и задирает голову наверх, и обе они на мгновение из леди двух великих домов превращаются в тех девчонок, что покидали дом вслед за отцом. — Я догадалась о том лишь вчера, — рассказывает Женевьева, пока Грейс возвращается к своим обязанностям и занимается её платьем. — Когда на свадьбу начали съезжаться гости, я оставалась в неведении, пока не прибыли Санса и Рикон. Лохматый Пёсик редко привечал меня, но в день приезда он потянулся к моему чреву, как и Нимерия. Когда приехали Бран и Мира вместе с Хоулендом Ридом, Лето повёл себя точно так же, а затем ко мне потянулся и Призрак Джона. Серый Ветер всегда ластился ко мне, и это было для меня привычным. Но когда ко мне потянулась вся стая, я поняла, что так тянуться волки могут лишь к своим. — А лунная кровь? — спрашивает Мелисандра, отвлекаясь от пламени. — Пропала сразу после того, как пришёл голод, — отвечает Женевьева, — я полагала, виной тому слишком сильные переживания о предстоящих свадьбе и коронации. Я едва научилась быть леди северного дома, как теперь придётся учиться носить корону. Я хотела, чтобы Робб узнал первым, но раз вышло иначе, прошу вас сохранить ребёнка в тайне, пока я сама о нём не расскажу. Женщины, переглянувшись, обещают Женевьеве молчать и возвращаются к тому, зачем все здесь собрались. Заклинательницу облачают в белое инистое платье. Санса, шившая его своими руками, поправляет платье на талии, убеждаясь, что село оно хорошо вопреки всяким опасениям. Высокий воротник плотно прилегает к шее Женевьевы, расшитый в щупальца теней мелкими черными аметистами по кромке, плавно превращающиеся тонкие иглы инея. Подол обрамляет такой же узор, тени стежками клубятся по кайме юбки, поднимаются выше и вовсе исчезают в белизне инея, не успевая коснуться пояса. По кромке узких прямых рукавов бегут сумеречные коты. На вороте сзади они восстают из белых стеблей призрак-травы. — Раз вы с Арьей намереваетесь отправиться в Драконье Логово, — замечает Санса, расправляя подол, — рукава пристегнём, когда вернётесь. Я прошу вас не задерживаться — нельзя заставлять ждать стольких гостей. Женевьева разглядывает себя в зеркало сияющими глазами. Она никогда прежде не носила белого и теперь отчаянно скучала по красному. Призрак-травы в волосах тоже не было — сегодня она бы помешала короне. Заклинательница проводит ладонью по тугому животу, пышущему жаром даже сквозь плотную тёплую ткань, разглаживает струящуюся юбку. Санса не забыла ни об одной её части: ни о заклинательнице теней, ни о ведьме, ни о леди северного дома. Женевьева даже разглядела на вороте среди темноты аметистов два сверкающих, как глаза Улля, изумруда. — Я благодарна тебе, Санса, — произносит она, — твои руки способны творить истинную магию. Санса с улыбкой кивает в ответ. Она вшила заклинательнице в платье счастливый брак, здоровых детей и любовь, о которой ещё девчонкой грезила после прочтения не одного десятка книг, но которой так и не познала. Санса не сомневалась — всё это Робб даст Женевьеве и без её тонких стежков, но и ему в камзол она вшила того же на случай, если боги однажды лишат их своей милости. — Идём, Женевьева, — зовёт Арья, вкладывая заклинательнице перчатки в ладонь, — не будем терять времени. Грейс помогает Женевьеве застегнуть ремни плаща. Заклинательница прячет пламя волос под капюшоном, надевает перчатки и выходит из своих покоев, подобрав непривычную тяжесть юбок дрогнувшими пальцами. Алин вызывается идти следом за Нимерией, чтобы в случае необходимости предотвратить встречу с Роббом. Женевьева никогда бы не подумала, что у северян есть столько свадебных примет. Вчера Кейтилин долго смотрела на осыпающееся небо и качала головой, надеясь, что в день венчания небо будет ясным. Санса сказала, на Севере снег в день свадьбы означает брак без любви — так было, когда её выдавали замуж за Рамси Болтона. Во время купания Грейс сообщила Женевьеве ещё около дюжины свадебных примет, которым заклинательница была обязана следовать. Ей не все приходились по душе, но она уважала традиции. Согласно одной из примет, Робб и Женевьева не должны были видеться в назначенный день до самого венчания, чтобы быстро не пресытиться друг другом после, а потому заклинательница вместе с Арьей и Мелисандрой бесшумно плыли по замку, словно тени. Алин замирает на выходе из Великого замка, преградив дорогу остальным. Арья, нырнув ему под руку, видит причину такой внезапной остановки. Робб выходит из Колокольной башни и задерживается у башни Библиотечной. Серый Ветер ходит за ним по пятам, не пущенный в покои Женевьевы по ещё одной примете — ни один мужчина не должен входить в покои невесты прежде отца, что поведёт её под венец. Женевьева хотела возразить, что лютоволка нельзя считать полноценным мужчиной, но Грейс была непреклонна. — Я велела Менару держать осёдланных лошадей в конюшне, пока мы сами за ними не придём, — говорит Арья, повернувшись, — но мы не можем забрать лошадей незамеченными. Робб стоит прямо посреди двора вместе с лордом Амбером, Теоном и Джоном. Арья осторожно выныривает из Великого чертога и встаёт так, чтобы Джон её заметил. Джон непонимающими глазами смотрит на сестру, пытаясь разобрать, чего она от него добивается. Женевьева, видя тщетность попыток Арьи, аккуратно двигает Алина в сторону и высовывает голову наружу. Она видит, как Маленький Джон успевает её заметить, и появляется во дворе вся, одним лишь взглядом касаясь кудрявой макушки Робба. Оба Джона понятливо кивают. Робб, гадая, кому адресован этот жест, оборачивается, но за спиной никого не оказывается, кроме снующих туда-сюда слуг. Джон предлагает Роббу проверить, всё ли готово в кухне, а Маленький Джон отвлекает его рассказами о том, как уже пару месяцев из-за Стены беспрестанно приходят лютоволки и сумеречные коты, время от времени задирая несколько овец из стада, пасущихся на мелколесье близ крестьянских угодий. Лорд Амбер велит зверей отстреливать, однако ни одной туши ему пока не принесли. Теон слегка отстаёт и, когда Робб скрывается в кухне, коротко и тонко свистит. Слепотой он никогда не отличался, а потому Женевьеву тоже заметил. Он жестом манит выглянувшего Алина, оглядываясь на закрытые кухонные двери. Алин быстрым шагом добирается до конюшни и выводит осёдланных лошадей вместе с Менаром. Женевьева благодарно сжимает Теону плечо и улыбается Менару, придерживающему Арва под уздцы. Арья и Мелисандра взмывают в сёдла и направляются к северным воротам следом за умчавшейся Нимерией. Женевьева не успевает коснуться ногой стремени — подол платья не сильно тянут назад. Заклинательница успевает взволнованно подумать, что где-то зацепилась, но за спиной обнаруживается Серый Ветер. — Останься здесь, — говорит она, раскрывая ладонь. Лютоволк одним движением языка глотает подтаявшие от тепла ягоды, что Женевьева припасла себе в дорогу, и остаётся довольным. — Я скоро вернусь. И ничего не говори Роббу. Серый Ветер тычется мордой Женевьеве в живот. Заклинательница целует его между ушей и садится в седло, взглянув на Теона. — Я тоже ничего не скажу Роббу, — обещает он, и Женевьева, улыбнувшись, велит Арву трогаться. Железнорождённые покинули столицу, как только запруженная Черноводная была очищена от умерших в пламени Дрогона кораблей. Остаток людей Эурона Грейджоя вернулся под паруса Яры, и та приняла их, пообещав в следующий раз казнить всех до единого. Дейнерис Таргариен позволила Железным Островам отделиться лишь при условии, что они прекратят заниматься набегами и грабежами. Робб Старк поставил то же условие для всех судов, направляющихся на Север и с Севера. Яра, мудро оставив все прошлые разногласия, предложила Молодому Волку мир в обмен на Каменный берег — когда-то давно он принадлежал железнорождённым, но Старки забрали его себе. Дом Фишеров, живших там, давно вымер, берег был усыпан лишь рыбацкими деревнями. Робб согласился, поставив ещё одно условие: железные люди построят Северу флот. На мысе Морского Дракона было полно крепкой древесины, что вполне могла сгодиться для кораблей, которых Северу давно было пора заиметь. Яра и Робб заключили соглашение, и когда железнорождённые покидали столицу, Молодой Волк, всё же, вышел их проводить. Яра уже поднялась по сходням на корабль, расправивший паруса, когда Теон последним остался на суше. Робб долго следил за их погрузкой, поглаживая Серого Ветра по холке. До штурма столицы они разговаривали лишь по делу, иногда перебрасывались парой фраз в пути. В Белой Гавани Теон с людьми перебрался на воду, и с тех пор они с Роббом виделись ещё реже. Теон присутствовал на переговорах сестры с Молодым Волком, но молчал, отдав всю власть в руки Яры. Теперь, когда пришла пора возвращаться домой, он не знал, станет ли Робб с ним прощаться. Молодой Волк, потянув за собой Серого Ветра, наконец сошёл с места и двинулся по причалу. Он замер напротив Теона, щурясь от зимнего солнца, бьющего в глаза. Черноводный залив за спиной Теона блестел куском обсидиана. — Если однажды захочешь приехать в Винтерфелл, — произнёс Робб, разомкнув, наконец, губы, — ты волен сделать это. Для тебя найдётся место за столом. Санса сядет в Дредфорте, но она наверняка тебе уже сказала. Ты стал ей очень близок, Теон. Таким ты был когда-то для меня. — А что же теперь? — спросил Теон, глядя Роббу на седую прядь волос у лба. — Ты Грейджой, — ответил Робб, — но ты и Старк. Я не смогу, как прежде, считать тебя своим братом, но больше не стану тебя судить. Нам не вернуть прошлого. Мои братья и сёстры целы, как и твоя сестра, а мы с тобой живы и возвращаемся домой. — За это мы когда-то воевали, — отозвался Теон. Взгляд Робба сделался острым, но Теон исправляться не стал. Он бился с ним бок о бок за его отца, за его сестёр и за его Север. Робб, поразмыслив, согласился. — Если однажды захочешь приехать в Пайк, Робб, — произнёс Теон, — пошли ворона, чтобы я смог соорудить загон для Серого Ветра. Робб усмехнулся, мельком взглянув на своего лютоволка. Быть может, однажды он и правда навестит это царство железа и соли. Молодой Волк протянул руку. Теон обхватил её ладонью в сгибе локтя, так, как традиционно приветствовали друг друга и прощались железнорождённые. Робб поступил так же. Они сжали друг другу руки, постояли так какое-то мгновение, а после раскололись вновь. За стенами Винтерфелла раскидывается белоснежное, никем не тронутое полотно зимы, которое разрезает надвое единственная тёмная лента дороги на Стену. Нимерия, скучавшая по родным краям, убегает далеко вперёд, с наслаждением утопая во вчерашнем рыхлом снегу. Женевьева обгоняет Арью и Мелисандру, возглавляя их маленький отряд, а процессию замыкает Алин. Арья в белоснежной околополуденной дымке различает лишь голубизну неба, разлившуюся по холмам неподалёку, куда и направляется Женевьева. На холме, откуда так хорошо смотреть на Винтерфелл и окрестности, внезапно вырастает немыслимое по своей величине здание, достроенное лишь на треть. Массивные двери, в которые проедет больше двадцати рыцарей в ряд, закрыты, а в одной из створок есть дверь поменьше, что в сравнении с остальным сооружением кажется крошечной. Сплошной каменный обруч не венчает никакая крыша, что делает Логово больше похожим на огромную разрушенную башню. — Робб велел начать строительство, когда мы уехали в столицу, — говорит Женевьева, спешиваясь. Она замирает на месте и оборачивается, сдвигая капюшон на затылок, чтобы лучше видеть своих спутников. — Не думаю, что Логово когда-нибудь всё же достроится, но и этого Рейгналю пока достаточно. Полагаю, через пару десятков лет он едва в него вместится. В стенах Драконьего Логова в Королевской гавани выродились все драконы. Сколь огромной бы не была постройка, её пространство никогда не сравнится с широтою земли и небес. Пока у дракона есть свобода и пища, он будет расти, вбирая в себя тепло всего мира, и заклинательница не желала, чтобы крылья её дракона резались об камень. — Я хотела, чтобы у Рейгналя было тёплое место, где он сможет спокойно расти до тех пор, пока ему не будет хватать его собственного тепла, — продолжает Женевьева. — Внутри Логова всегда горит огонь, там жарко, словно в горне кузницы. В нём Рейгналь спит, прячется от метели, иногда даже тащит туда добычу. — Мы пойдём внутрь? — с нетерпением спрашивает Арья, оставив коня Алину и подходя к Женевьеве ближе. Её глаз не хватает, чтобы охватить Логово целиком. В Королевской Гавани от Драконьего Логова остались лишь закопчённые руины, а внутри него под ногами кое-где хрустели маленькие, больше похожие на кошачьи, черепа последних драконов. Арье было трудно представить, как в одном таком месте могло уместиться с десяток драконов, если даже драконы Дейнерис, казалось, будут теснить друг друга своими телами, если ухитриться запереть их там. — Нет, — заклинательница качает головой и в ожидании воздевает глаза к небу. Из Логова в высокое небо стремительно вылетает алое копьё, растапливая собой холодный воздух. Драконий крик разносится по холму, затихая лишь у его подножия. Дракон кружится маленьким разлапистым листом далеко от земли, медленно опускаясь вниз, разрастаясь на глазах. Женевьева выходит вперёд, жестом веля остальным оставаться на местах. Рейгналь опускается в снег, вытягивает шею, расправляет крылья и вновь кричит, на этот раз сильнее и громче. Со временем он стал обретать характер, перестав быть тем маленьким несмышлёным дракончиком, дававшимся в руки всем, кому Женевьева позволит. Теперь Рейгналь умел недовольно шипеть, размахивая крыльями и хвостом, угрожающе при том раздувая ноздри. Он вытягивал шею, нетерпеливо бил лапой и кричал, пока заклинательница стойко выносила его перепады настроения. Рейгналь показывал свой нрав, порой не подпуская к себе даже заклинательницу, с чем ей в последнее время приходилось справляться всё чаще. Их сшитые друг с другом тени смягчали пыл подрастающего дракона, но вовсе не превращали его в безвольную зверушку. Женевьеве приходилось показывать Рейгналю и свой нрав, убеждая его в том, что так просто её не проймёшь. Он давно не помещается у заклинательницы на плече — теперь его голова на вытянутой шее свободно доходит ей почти до груди. Морда, прежде бывшая меньше сжатого кулака, ещё больше покрылась молочными рожками, на шее проклюнулось четыре ряда красных от сплетения сосудов гребней, по которым можно было угадать настроение Рейгналя. Его крылья окрепли и больше не пропускают солнечный свет, став прочной парусиной, которую, однако, всё ещё можно разорвать. Хвост, припорошенный белыми шипами, постепенно приобретает твёрдость копья, а сам Рейгналь темнеет, теряя прежнюю красноту и набирая глубину цвета горького вина из перезревшего граната. Женевьева снимает перчатку и протягивает Рейгналю голую ладонь в знак приветствия и чистоты намерений. Дракон, встряхнув оборками, касается ноздрями её теплых пальцев и, сытый и напитанный теплом, позволяет себя погладить. Женевьева пробегается по шипам и рожкам на морде и перебирается к шее, подходя ближе. Рейгналь тихо рокочет, прижимаясь мордой к её животу. — Мел, — зовёт заклинательница, протягивая красной женщине руку. Мелисандра сходит с места, зачарованно наблюдая за стремительными переменами. Казалось, ещё совсем недавно Рейгналь топтался по её ладоням, неприятно вонзаясь когтистыми лапами в кожу, а теперь он мог потягаться в размерах с любым из лютоволков Старков. — Ты помнишь меня? — спрашивает Мелисандра на асшайском и медленно протягивает дракону ладонь, следуя примеру Женевьевы. Драконы умны, некоторые мейстеры полагали их многим умнее людей. Они легко могут отличить друга от врага, как и любой другой зверь. Но кроме того, драконы умеют отличать собственных друзей от прочих. Тех, кто когда-то о них заботился, пока они были хрупкими и маленькими, словно искусно выполненная игрушка. Рейгналь узнаёт Мелисандру, чувствует пламя в её венах. Он находит её похожей на Женевьеву, а всё, что на неё походит, приносит ему лишь благо. Дракон позволяет красной женщине коснуться себя. Он издаёт тихие рокочущие звуки, чувствуя себя в безопасности, довольно расправляя мягкие гребни на шее. Мелисандра с мягкой, светлой улыбкой не спеша гладит отвердевшую чешую, что почти сливается с цветом её атласного костюма. — Арья, — зовёт Женевьева следом. Красная женщина отстраняется, позволяя Арье подойти ближе, и замирает у заклинательницы за спиной. Арья приближается, бесшумная, как тень, и протягивает Рейгналю уже свободную от перчатки ладонь. Она, вырастившая лютоволчицу, знает, как подходить к зверю. Рейгналь в замешательстве смотрит на Арью, склонив голову. Он не чувствует в ней огня, но магия, звёздной пылью ссыпанная ей в кровь Старыми богами, бьётся в её теле вместе с сердцем. К Логову редко приходит столько людей сразу. Обычно Женевьева бывает одна или же с Алином. Заклинательница считала, её стюарда дракон должен узнавать так же хорошо, как и её саму. Так же она думала и о Роббе. Алин, оставшийся с Рейгналем в лагере во время штурма столицы, все ещё не верил, как из такой маленькой искры раздулось такое пожарище. В Драконьем Логове бывала и Инра — она всё не оставляла попыток сделать седло, удобное и дракону и седоку. Ей, как и Женевьеве, пришлось тяжело в первый полёт на Визерионе. Сам же Рейгналь часто летает в Винтерфелл, опускается на зубчатую Разрушенную башню и наблюдает за тем, что происходит во дворе. Иногда он садится на Библиотечную или Колокольную башню, но никогда не спускается вниз, лишь в богорощу, когда она либо пустует, либо в ней под сердце-деревом сидит Женевьева. Обитатели замка, привыкшие к лютоволкам, к дракону, однако, привыкают с трудом. Они часто воздевают глаза к небу в поисках его резного тела среди облаков, иногда замечая его на крыше какой-нибудь башни. — Каково было летать на драконе? — спрашивает Арья, мягко касаясь шеи Рейгналя. Женевьева с глубоким вздохом призывает то сокровенное воспоминание о первом полёте. — Полёт на драконе не сравним ни с чем другим на этом свете, — отзывается Женевьева, разливаясь светом. — Я бы хотела, чтобы это произошло иначе, не во время штурма столицы, но так уж вышло. Мне нужно было заботиться о нескольких вещах сразу: как удержаться на спине Дрогона, как не выпустить из рук его тень, как не позволить мороку соскользнуть, как вовремя уберечь голову от болта скорпиона. Было совсем не до мыслей о полёте. Но всё же чувство свободы было выше всего прочего. Я никогда ещё не была столь свободной, как в небе. Арья кивает, желая однажды побывать и среди облаков. Она продолжает осторожно перебегать пальцами по шипам Рейгналя, разглядывая едва заметный узор на шкуре. — Ты всё ещё хочешь доплыть до Края Теней, Арья? — спрашивает Женевьева, сама не отнимая от Рейгналя руки. Арья пожимает плечами. — Я хотела увидеть драконов, — отвечает она, — и видела их достаточно. Даже если мне удастся найти драконье яйцо, никто не знает, сколько времени пройдёт прежде, чем оно проклюнется. К тому же, в Штормовом Пределе для дракона совсем нет места, а мне хватит и Нимерии. Уж лучше я покажу Джендри Север. Мы поедем за Стену вместе с Джоном — он хочет навестить Тормунда. Когда мы вернёмся, до рождения ребёнка наверняка останется не так много времени. В богороще Королевской Гавани Джендри поклялся Старым богам, которых было больше в лютоволках, чем в пнях чардрев, следовать за Арьей след в след, как волки следуют за вожаком стаи. Арья поклялась никогда не приводить Джендри в темноту и заботиться о нём, когда придёт зима. Джон и Робб, стоявшие за их спинами, говорили друг другу, как быстро выросла их маленькая сестричка и как оба они не ожидали однажды побывать на её свадьбе. Оба они одобряли сестринский выбор, замечая тот трепет в глазах у Джендри, с каким он всегда на Арью смотрел. Арья искала его, была готова резать за него глотки и мстить, краснела и отбивалась от насмешек братьев — всё это не могло пройти бесследно. Не должно было. Джон, глядя на сестру, вспоминал Игритт. Он думал, сердце его больше никогда не запылает — Джон отдал всё своё пламя, чтобы сжечь её тело. Ему приходилось быстро осваиваться на Юге. Благо, Робб задержался, чтобы не оставлять его одного так скоро. Вместе с ним остались и те чёрные братья, что были рождены мелкими лордами, и даже вверили ему горстки своих людей. Когда Джон на заседании совета среди верных ему лордов видел кислое лицо Скорбного Эдда, ему становилось значительно легче. Железного трона в тронном зале не стало. Перед тем, как покинуть Вестерос, Дейнерис оказала племяннику милость. Драконье пламя напором вышибло окно и обрушилось на сплавленные мечи всей своей мощью. Трон не выдержал жара, и тронный зал вскоре залило железными слезами. Сама Дейнерис покинула Вестерос одной из первых, прихватив с собой драконов и армии. Напоследок Дейнерис и Джон, всё же, попытались наладить отношения, посеять хотя бы мелкое зерно кровной связи. «Одинокий Таргариен в мире — ужасная вещь» — вспомнил Джон слова мейстера Эймона. Дейнерис, поразмыслив, согласилась, и пообещала ему отправить ворона, как только осядет в Вольных Городах. Джорах Мормонт одобрил такой шаг и последовал за своей королевой, как бывало и прежде. Варис же, подметивший, что Эйгон Таргариен вряд ли оставит его при себе, как и Дейнерис отправился в Вольные Города, но уже не советником, не мастером над шептунами, и даже не Пауком. Тирион Ланнистер снял с камзола знак десницы и вернулся на Утёс Кастерли вместе с братом, полагая, что с него советов достаточно. Джейме позвал с собой Бриенну Тарт. Трещины в его теле никак не затягивались, а язвы от вынутых сапфиров продувало ветром. Бриенне же было любопытно, правда ли в землях Ланнистеров водятся настоящие львы. Арья отнимает руку от Рейгналя и сжимает пальцы в нерешительности. Она взглядом спрашивает у Женевьевы позволения и, получив согласный кивок, опускает ладонь ей на живот. Заклинательница опускает её чуть ниже, туда, где в скором времени свернётся клубком маленький волчок. Арья ничего не ощущает, кроме пышущего тепла, что перекидывается ей на руку языками пламени и скользит в грудь. — Ты назовёшь его Недом, если родится мальчик? — спрашивает она, продолжая прижимать ладонь к животу Женевьевы. Заклинательница качает головой. — Боюсь, твой брат этого не вынесет, — отвечает Женевьева. — Один Нед погиб в Королевской Гавани, другой — в Близнецах. Я не хочу, чтобы Робб омрачался каждый раз, когда будет звать этим именем живого сына, если родится мальчик. Быть может, так стоит назвать сына тебе, если ты, всё же, захочешь однажды стать матерью. — Я думаю, Джон назовёт сына в честь отца, — говорит Арья, — если когда-нибудь он у него будет. Тогда можешь пообещать мне кое-что другое? Женевьева смотрит на Арью в молчаливом ожидании, выгнув бровь. — Если родится мальчик, я подарю ему его первый меч. — А если родится девочка? — Я подарю ей любую иглу, которую она только захочет, — предлагает Арья. — Обещаю, — Женевьева соглашается. Арья вновь возвращает всё своё внимание Рейгналю. Нимерия, бегающая где-то в округе, так и не появилась у Логова. Мелисандра обнимает Женевьеву за плечи, и заклинательница прижимается к ней виском. — Я хочу, чтобы ты осталась, Мел, — произносит она. — Я хочу, чтобы ты увидела дитя не в пламени обсидиановой свечи, а своими глазами. Хотя бы его. Если не хочешь оставаться в Винтерфелле, замок Райм в твоём распоряжении. — Мне не место на Севере, Ив, — отзывается красная женщина. — Я тебе уже говорила. В Королевской Гавани у них было долгое прощание. Женевьева, словно вернувшаяся в свои юные годы, так хотела, чтобы на этот раз им с Мелисандрой не пришлось расставаться, но красная женщина была упряма. Она не любила зимы, холодных ветров и засилье белого снега. — Я не прошу тебя остаться здесь навечно, — возражает заклинательница. — Из кровной родни у меня остались разве что Амберы. Волчок будет знать лишь Старков и Талли. Я хочу, чтобы Асшай он тоже знал. В конце концов, три тётушки куда лучше, чем две. — Я не отказываюсь быть ему тётушкой, — отвечает Мелисандра. — Разве тебе самой не хочется встретиться с ним, когда он придёт в этот мир, а не через многие года? Мелисандра смотрит в просящие глаза Женевьевы. Ей хотелось. Сама она не намеревалась становиться матерью — она навсегда останется красной женщиной, которой не дано иметь ни мужа, ни детей. Вместо этого ей достался Мару и целый выводок волчат названной сестры. — Скажу Мару, что мы задержимся на Севере, — со вздохом сдаётся Мелисандра. Женевьева довольно целует её в щёку. Ей казалось, свет, наполнивший её сегодняшним днём, больше не вместится в её тело, но сияние всё лилось и лилось, распирая её изнутри. — Что ты видела в пламени? — спрашивает заклинательница, повернув голову. Лицо красной женщины становится задумчивым. — Я просила показать, что ждёт тебя в супружестве с Молодым Волком, — отвечает она. — Пламя показало мне ворону, а после твоего отца. Я никогда прежде не видела его, но ощутила, что то был Рагнар Райм. Следом я увидела тень, затем пламя покрылось инеем, и напоследок из него вышла Матерь, одна из Семерых ложных богов. — Быть может, я должна восстановить дом Райм по мужской линии? — предполагает Женевьева. Видения в пламени часто были туманными и не всегда являлись тем, чем казались. В таком искусстве требовалась большая сноровка и настоящая прозорливость, чтобы разгадать подобные загадки. — Все твои дети будут волками, Ив, — возражает Мелисандра. — Таков здешний закон. — В любом законе можно найти лазейку, Мел, — отвечает заклинательница. — Тебе ли не знать. Мелисандра лишь пожимает плечами. Видению нужно время, чтобы осесть внутри трактующего, забраться в него глубже, чтобы раскрыться в подходящий момент. — Рейгналь научился дышать пламенем по команде? — прерывает их Арья. Женевьева, отворачиваясь от красной женщины, кивает. — Покажешь? Заклинательница велит Арье отойти в сторону, и отодвигается сама. Мелисандра шагает назад и велит лошадиным теням взять хозяйские тела. Один лишь Арв остаётся со своей тенью, лежащей на снегу. Он, столько повидавший за свою жизнь, казалось, позабыл, что такое страх. — Фрамар, — голос Женевьевы исходит из недр самой земли. Рейгналь встряхивает оборками, расправляет крылья и вытягивает шею. Мягкий алый закрылок на хвосте, такой же, как и гребни на шее, раскрывается. Арью обдаёт жаром. Струя пламени льётся на снег, мгновенно оплавляя его. Вместо снежной шапки на мёрзлой земле теперь лежит вода. Глаза у Арьи вспыхивают, лицо становится вдохновленным, разглаженным, тело звенит тетивой лука. — Что значит это слово? — с интересом спрашивает она, представляя, каким мощным будет драконье пламя ещё через пару лет. — Огонь? Женевьева качает головой. — Тень, — отвечает Мелисандра. Рейгналь, тряхнув головой, приближается к Женевьеве. Его тёплая морда касается её живота. Всякий зверь чувствует зверя, думает заклинательница, поглаживая его по роговым щиткам. — Миледи, нам пора! — кричит Алин у лошадей. Арья с позволения Женевьевы пробегается по шее Рейгналя ещё раз. Дракон, расправив гребни, принимает ласку, а затем медленно разворачивается, собирая крыльями прилипший снег, коротко разбегается и взлетает. Тело его языком пламени входит в воздух, обжигая небо. — Джендри выковал тебе доспехи, Женевьева, — говорит Арья, когда они возвращаются к лошадям, икоса следя за драконьим полётом. — Он хотел подогнать их по твоему телу в Винтерфелле. Это наш подарок на свадьбу. Ты ведь не станешь сидеть в замке, если Роббу снова придётся отправиться в битву? Ты пойдёшь за ним? — Не пойду, — отзывается заклинательница, садясь в седло. Арья хмуро сводит брови. — Полечу. Рейгналь над их головами хлопает крыльями и ревёт. Женевьева растягивает губы в улыбке. Арья улыбается ей в ответ. Такой должна быть королева Севера, думает она. Такой должна быть жена Волчьего Короля. Робб почти вываливается из душной кухни, жадно глотая морозный воздух в главном дворе. Слуги то и дело снуют в кухню и обратно, к Великому чертогу уже протянулась протоптанная их натруженными ногами неровная дорожка. Робб обещает Маленькому Джону поговорить о лютоволках и сумеречных котах с Браном — быть может, это Старые боги вновь послали их людям. Джон мельком оглядывает двор в поисках Женевьевы, но во дворе, кроме них и слуг, больше никого нет. Лютоволки, получив по мозговой кости в кухне, остались там, в тёмных углах, чтобы не путаться под ногами ни у поваров, ни у собирающихся в богороще гостей. Кто-то всё ещё оставался в гостевом доме, ожидая колокольного звона, что возвестит о скором начале церемонии. Робб чувствовал непривычное волнение. Этой ночью он не спал, будто на утро ему предстояла очередная битва. Его не тревожила коронация — он и без короны на голове принял все обязательства короля Севера. Его будоражила свадьба. Его первая церемония ограничилась лишь обетами Семерым перед лицом септона, хоть они никогда и не были ему богами. Семеро были богами Кейтилин и Талисы, но их не было рядом, когда предатели пускали обеим кровь. Робб гнал от себя мрачные мысли прочь. Они с Женевьевой предстанут перед богами их отцов, перед его богами, присматривающими за Молодым Волком и по сей день. Робб был готов следовать любым традициям, соблюдать любые приметы, лишь бы на этот раз брак его был таким же долгим, как и его жизнь. Робб стойко выносил непривычный завтрак без Женевьевы, подкармливая Серого Ветра, зная, что после него лютоволк разделит трапезу и с заклинательницей, не прикасался к оружию — ни к своему, ни к чужому, чтобы не посеять на их с Женевьевой пути кинжалы и ножи, даже не смотрелся в зеркало, когда на плечи его опустился серо-белый свадебный плащ с тяжёлым ценным мехом, расшитый серебром и мелким жемчугом, с бегущим по кромке лютоволком. Робб позволил брату и Джону Амберу увести себя в кухню, догадываясь, что все в замке намерены держать их с Женевьевой вдали друг от друга в искреннем желании избежать всех неурядиц, чтобы брак их короля был счастливым и крепким. Теперь же Робб отпускает Теона и обоих Джонов, чтобы побыть наедине с собой в последние мгновения. Он надеялся быть для Женевьевы лучшим, верным мужем, милостивым королём, защитой и опорой. Робб не хотел Женевьеву подводить. Молодой Волк желал, чтобы хотя бы в этот день отец его был жив, чтобы именно он опускал плащ Старков на плечи Женевьевы. Вместо него посаженым отцом Робб выбрал Джона, как Арья выбрала для своей церемонии его. Женевьева, смеясь, возвращается в Винтерфелл, оборачиваясь к Мелисандре едва ли не всем телом — капюшон на голове мешает обзору. Возвращение вышло скорым, Нимерия догнала их у самых ворот. Арья, заметив брата на их пути, не успевает Женевьеву окликнуть. Арв останавливается, мотая головой, и позволяет Молодому Волку провести ладонью по своей морде и взять себя под уздцы. Заклинательница резко поворачивается, и капюшон соскальзывает с её головы. У Робба в глазах вспыхивает от её вьющихся, убранных жемчугом волос. Он не видел ещё ни платья, ни свадебного плаща — одно только лицо заклинательницы казалось ему ослепительней, чем солнце, прекраснее, чем россыпь звёзд на ясном летнем небе. Женевьева серебрилась, словно луна на полуночном небе, и сердце Робба отчаянно рвалось к ней. — Едва ли не весь Север старался уберечь нас от преждевременной встречи, — с усмешкой произносит Женевьева, глядя на замершего Робба сверху вниз, — и всё напрасно. — Им бы удалось, не стой я посреди двора, пока вы возвращаетесь из Драконьего Логова, — отвечает Робб, снимая Женевьеву с седла. Подол платья стекает следом за ней ленивым потоком талого снега, уже почерневшего от прихода весны. Молодой Волк обнимает заклинательницу за талию одной рукой, второй ловит поводья Арва и передаёт их подоспевшему Менару. При взгляде в лучистые глаза заклинательницы его словно окатывает лунным светом, серебря ему тело по кайме. — Откуда ты знаешь про Логово? — спрашивает Арья, выскальзывая из стремян и одёргивая плащ. — Наш брат — трёхглазый ворон, Арья, — отзывается Робб, едва способный оторвать от Женевьевы взгляд. — Ты попросил шпионить за нами его вороний глаз? — фыркает она, подступая ближе, по привычке пытаясь оправить и отсутствующий на поясе меч. Робб усмехается и смотрит на сестру. Здесь, в стенах Винтерфелла, она могла не быть леди Баратеон, которой ей приходилось бывать в Штормовом Пределе на чужих глазах. Здесь она могла на мгновение вообразить себя прежней. — Вы с Джендри прибыли вчера ночью, — отвечает он, — будь твоя воля, ты бы помчалась в Логово прежде всего остального. Если бы ты не попросила Женевьеву показать тебе Рейгналя сегодня утром, я бы стал беспокоиться. Арья прыскает, дрожа от смеха. Она подходит к брату, прикосновением просит его наклониться и оставляет поцелуй на заросшей щетиной щеке. — Ты видел Джендри? — спрашивает Арья. — Он обыскался тебя, но я сказал, что ты найдёшь его в богороще, — отвечает Робб. Арья кивает, отпускает братнино плечо и зовёт за собой Нимерию. — Хотите, я провожу вас в богорощу, леди Мелисандра? — обращается она к красной женщине. Арье больше нечего с Мелисандрой делить. Арье больше нечего делить и с Женевьевой. Если Женевьева становится частью их стаи, то и красная женщина, хочет она того или нет, входит в волчий круг, как вошли Джендри, Ширен и Мира Рид. — Почту за честь, леди Арья, — мягко отзывается Мелисандра. Арья держится от красной женщины на небольшом расстоянии, подстраивается под её шаг, и вместе они покидают главный двор. Робб плотнее жмёт Женевьеву к себе, обвивая её двумя руками. Конюшие уводят лошадей, и во дворе снова остаются лишь они вдвоём и редкие слуги, доносящие последние блюда из кухни в Великий чертог. — Ты правда веришь в эти приметы? — спрашивает Робб, полагая их сущим вздором по сравнению с той магией, что могла творить Женевьева. — Не думаю, что после всего, через что мы прошли, хотя бы одна может нам навредить, — заклинательница жмёт плечами. — Но если ты веришь, что эта встреча может омрачить наш брак, так и вправду может случиться. — Ты знаешь что-нибудь, что могло бы это исправить? Женевьева задумчиво прижимает пальцы к губам. Робб замечает поварёнка с наполненным доверху блюдом медовых коврижек. Он тихо подзывает его, стягивает самую верхнюю и предлагает её заклинательнице, памятуя о голоде, что часто мучает её в последнее время. Женевьева благодарно целует его в шрам на щеке, снимает перчатку и принимает коврижку в голые пальцы, торопясь ощутить сладость медового теста на языке. Ей вдруг приходит в голову мысль, как она тут же замечает выскальзывающего из кухни Тороса с блестящими от жира губами. Жрец облизывается и застревает в дверях. — Торос! — зовёт Женевьева, пряча за щекой рассыпающийся кусок. Она машет рукой, чтобы жрец приблизился. Робб думает, примета оказалась слишком сильной, раз заклинательнице требуется помощь. — Дай-ка мне свою флягу, — просит Женевьева, когда Торос с поклоном приближается. — Какую флягу, миледи? — удивляется он. — Я ничего не пил со вчерашнего дня, чтобы первый мой кубок был за Короля и Королеву Севера. Женевьева недоверчиво кривится, откусывая от коврижки ещё. Винный дух служил жрецу второй кольчугой. Торос со вздохом просовывает руку под тёплый плащ и снимает с пояса небольшую флягу из жёсткой кожи. Он откупоривает её и протягивает Женевьеве. — Арборское? — спрашивает она, чуя персиковый аромат. — Последняя фляга, — сетует Торос. — Нам нужна лишь пара глотков, — успокаивает заклинательница и смотрит на Робба. — Если разделить с человеком хлеб и вино, можно создать с ним связь, потому как это считается самой простой и доступной ритуальной пищей. Вином, кроме этого, можно заменять кровь в ритуалах. Если мы с тобой откусим по куску медовой коврижки и запьём это глотком вина, примета, которую мы нарушили, действовать перестанет. Согласен? Молодой Волк первым откусывает коврижку из рук Женевьевы и запивает её вином после того, как то же самое проделала заклинательница. — Та крестьянская девчонка в твоей хижине потому всё норовила разделись со мной ужин? — наклонившись, шепчет Торос, закупоривая флягу. Женевьева пихает жреца локтем в живот, хохотнув. — С тех пор, как ты стал пьянствовать с королём Робертом, в твоей фляге начало водиться приличное вино, — отзывается она, смакуя медово-персиковое послевкусие. — Ты был единственным, кто поил её без всяких условий. — Она прикладывалась к фляге чаще моего! — припоминает Торос. Вечера в лесной хижине Женевьевы времён царствования Роберта до сих пор грели ему душу. — И всё равно с тобой не сравнилась. Торос, качая головой, прячет флягу под плащ, отвешивает поклон, больше шутливый, чем полный серьёзной учтивости, и исчезает так быстро, что Женевьева даже не успевает заметить, куда именно он направился. — Теперь ни одна примета не повредит нам? — спрашивает Робб, пока язык оплетает невыносимая сладость арборского вина. Женевьева, качнув головой, целует его в губы. — Хочу тебе кое-что рассказать, — говорит она, отстранившись. Робб съедает последний кусок коврижки и легко прикусывает ей пальцы, шутя. Женевьева пальцами мажет ему по губам и прячет ладонь в перчатку. Она собирается сказать ему о волчке прямо сейчас, не дожидаясь ни конца церемонии в богороще, ни конца пира. — Ваша милость! Миледи! Инра в красных одеждах, пряча руки в широких рукавах, выплывает из мейстерской башни. Никто не знал, что голос её был таким мелодичным и текучим, словно кто-то тянул струны неизвестного музыкального инструмента, пока Владыка Света не исцелил её пострадавший язык. Об обучении Инры в Цитадели Робб договаривался с Бейлором Хайтауэром, что прибыл на Великий совет вместо отца, многие годы не покидавшего дом. Хайтауэры, как основатели и защитники Цитадели, всё же, имели своё влияние. Теперь, спустя столько лет, Инра, наконец, доковала свою цепь, что теперь заслуженно позванивает у неё на груди. — Вороны из Староместа, Айронвуда и Утёса Кастерли, — сообщает Инра, протягивая Роббу письма. — Возьми то, что из Утёса, Женевьева, — просит Робб, становясь серьёзным. Женевьева забирает у Инры маленький свёрток и разворачивает его. Внутри обнаруживается немногословное, но довольно содержательное поздравление короля Севера со свадьбой, подписанное Тирионом Ланнистером. — Бейлор Хайтауэр и его лорд-отец шлют поздравления, — читает Робб, — они выражают почтение и надеются, что наша договорённость останется в силе. Вскоре должны прибыть люди из Староместа с дарами. Андерс Айронвуд пишет о том же. Нам стоит ожидать даров из Дорна. Что нужно Ланнистерам? — Тирион Ланнистер выражает своё почтение, — отвечает Женевьева, — и тоже шлёт поздравления. — От дома Ланнистеров? — холодно спрашивает Робб. — От себя лично. Ты согласился принять от Ланнистеров Лёд, — напоминает Женевьева. — Прими и поздравления. Робб возвращает письма Инре и отпускает её. Лишь письмо Тириона остаётся у Женевьевы в руках. — Лёд принадлежит Старкам, — заклинательнице кажется, она слышит рык. — Я требовал вернуть его ещё во время войны. — Робб, — Женевьева касается плеча Молодого Волка, но он её вовсе не слышит. — Бес наверняка узнал о том от Сансы, — Робб вспоминает, как Тирион Ланнистер справлялся о его сестре с какой-то удивительно искренней заботой в глазах. — Робб, — повторяет Женевьева с нажимом, и Молодой Волк обращает на неё свой взгляд. — Тирион Ланнистер теперь лишь лорд, как Ланнистеры — лишь дом. «Я горжусь тобой за тот путь, который ты проделал, — сказала ему заклинательница, когда застала его на причале, глядящим на тающий на горизонте Железный флот. — Но это лишь начало». — Женевьева, — Санса направляется к ним из Великого замка. За спиной её настоящей горой возвышается Сандор Клиган, с лицом по-прежнему безразличным, обожжённым. Однако же тот, кто не пострашится заглянуть ему в глаза, отыщет в них настоящею преданность. — Я уже хотела было посылать за вами. Сандор, вы можете идти в богорощу к собравшимся гостям. Я справлюсь сама. — Как будет угодно миледи, — скрипит Пёс и тяжело удаляется. — Вы не должны видеться до церемонии, это плохая примета, — бросает Санса, замечая омрачённого брата. Женевьева молча протягивает ей письмо, и Санса осекается, принимая свёрток твёрдой рукой. — Это всего лишь поздравления, Робб, — произносит она, пробежав по знакомым буквами глазами. — Я могу заверить тебя, Тирион не имел ввиду ничего дурного и уж тем более никаких козней не замышлял. Обычный жест вежливости. Если бы он прислал поздравление от дома Ланнистеров, я бы поняла твоё недовольство. — Ты поддерживаешь с ним связь, Санса? — спрашивает Молодой Волк. — Мы были женаты, Робб, — напоминает ему сестра. — Тирион хорошо относился ко мне, и ко всему прочему, он довольно умный человек. Я считаю полезным обращаться к нему за советом или же просто вести переписку, как подобает знатным леди и лорду. Санса протягивает письмо брату. Но это лишь начало, напоминает Женевьева в его голове. Робб принимал Лёд с трудом, но всё же Ланнистеры раскололи меч надвое. Они же и выплатили свой долг. Робб тяжело вздыхает. Как знать, сколь долог и ухабист будет его путь, и будут ли милостивы к нему боги. Как королю Севера ему бы не мешало пребывать в мире и с остальными верховными лордами Вестероса. — Я лично поблагодарю лорда Тириона за поздравления, когда гости разъедутся, — соглашается Молодой Волк, разжимая челюсть, и забирает письмо. — Спасибо, — говорит Санса, опуская на братнину щёку невесомый поцелуй, переглядываясь с Женевьевой. Заклинательница прикрывает глаза в ответ. — Раз уж вы не верите в приметы, то поторопитесь явиться в богорощу, — добавляет Санса, — боги не будут ждать. Грейс поможет тебе с рукавами, Женевьева. Заклинательница лёгкой улыбкой Сансу благодарит. Робб смотрит плывущей по снегу сестре вслед и думает, что если бы он всё-таки погиб в Близнецах, если бы братья его и вправду были мертвы, а Джона бы не признали северные лорды, Санса стала бы отличной королевой Севера. Он уверен, она билась бы за их дом и их людей до последнего, следуя не наставлениям септы Мордейн, но заветам Эддарда Старка. — Робб, — Молодой Волк, промычав в ответ, склоняет голову к Женевьеве. — О договорённостях с Дорном и Простором. Заклинательница разжимает ему пальцы, разглаживает ладонь и прижимает её к своему животу, пряча под плащ. Улыбка медленно, но верно завладевает её губами, а лицо становится удивительно мягким и искристым, как свежевыпавший снег. Робб не дышит. Он чувствует лишь тепло тугого живота, который целовал и гладил сотни раз. С губ его срывается смешок вместе с выдохом. Робб боится, что всё неверно понял, но Женевьева всё жмёт его ладонь к своему животу. Молодой Волк обхватывает её талию и отрывает от земли. Женевьева успевает упереться ему в плечи, пока Робб в порыве безумной радости кружит её в воздухе, и заливисто смеётся. Он опускает её на землю, всё ещё не понимая, как дышать, и берёт лицо Женевьевы в жадные ладони. Робб целует заклинательницу, опаляя её волчьей нежностью. — Avy jorrāelan, — произносит Робб сорвавшимся голосом. Сердце его бьётся в горле. — Высокий валирийский? — Женевьева удивлённо вскидывает брови от чистого произношения, раскатистого и верно растянувшегося звука. — Королю ведь пристало знать высокий валирийский, — отвечает Робб, поглаживая щёки заклинательницы большими пальцами. — Инра научила тебя? Молодой Волк кивает. Женевьева тянется к его плечам, крепко обнимая. — Я тоже люблю тебя, мой волчий король, — шепчет она в щекочущий ей лицо мех. — Сколько ему? — спрашивает Робб, всё держа Женевьеву в объятьях, всё не веря, что снова станет отцом. Что уже им стал. — Луна или две. — Мы можем узнать, мальчик или девочка? — Можем заняться этим сразу после пира, — предлагает Женевьева, размыкая руки. Роббу кажется, она подарила ему крылья. — Я могу сказать о том матушке? Братьям? Сёстрам? — Твоя мать и твои сёстры уже знают. Так уж вышло, женщины всегда прозорливее мужчин, когда дело касается детей. Можешь сказать братьям. — Думаешь, Бран уже знает? — Спроси его сам. Они прижимаются друг к другу лбами. Робб трётся кончиком носа об её нос и поглаживает живот. Женевьева шепчет ему, что кроме богов ждать ещё не умеет и Гвадалахорн, и Робб, поцеловав её напоследок, громко кличет Серого Ветра. Он выплывает из кухни вместе с Призраком, довольно облизываясь от сытости, и послушно идёт за хозяином, походя прикусывая Женевьеве пальцы. — Значит, в тебе растёт волчонок? — нависает Торос у Женевьевы над ухом, соткавшийся из морозного зимнего воздуха и соблазнительных запахов кухни. Заклинательница вздрагивает от неожиданности. — Я думала, ты давно в богороще! — возмущается она. — Главное, что бы был я там не позже тебя, — парирует Торос, обнимая её за плечи. — Ты подслушивал? — Женевьева задирает голову, кривясь. По румянцу на лице и лоснящимся от мясного жира губам можно понять, что жрец вновь пропадал на кухне. Заклинательница думает, он очаровал Аридею и прочих поварих, за что и был щедро откормлен. В красном храме в Мире всё было так же: еда и женщины занимали его куда больше пламени и богов. Женевьева за то не могла его судить. — И подглядывал, — кается Торос, усмехнувшись в бороду, за что получает ещё один толчок в бок. — Так это правда? Заклинательница лишь кивает. — Ты позовёшь меня, когда твой волчонок родится? — спрашивает он. — Я приберегу для него парочку историй, которые смогу сносно рассказать, не напиваясь. — Ты можешь остаться, — предлагает Женевьева. — Если не в гвардии Робба, то в моей. — Я могу встать под ваши знамёна вольным всадником, если понадобится, — отказывается Торос, — но служу я Владыке Света. — Жрецы мирийского храма были бы рады слышать это, — Женевьева сникает. Торос ободряюще растирает ей плечо, всё ближе прижимая к себе. — Какую историю ты расскажешь ему первой? — Об алой ведьме, бегущей с волками. Женевьева молча смотрит на его подёрнутое рябью морщин лицо, обветренные губы, высокий лоб в залысинах и серые глаза. Она проводит ладонью Торосу по щеке, а затем тянет к себе в объятья. — Это будет твоя лучшая история, — говорит заклинательница. — Ну, положенным королеве тщеславием ты уже обзавелась, — хрипло хохочет Торос, — пришло время надеть на тебя корону. Торос провожает Женевьеву в её покои, где Грейс уже потеряла последние капли терпения, и на этот раз честно направляется в богорощу. Грейс споро снимает с заклинательницы плащ, и продевает её правую руку в пристежной куполообразный рукав, какие она носила прежде, с по́лами до того длинными, что плащом влачатся по земле. Во внутренней стороне разрастается тонкая призрак-трава, расшитая серебром и жемчугом. Дотракийцы верили, что однажды этот сорняк покроет собой весь мир, и никто уже не сможет спастись. Для Женевьевы не было ничего роднее этих молочных вездесущих стеблей. Справившись с одним рукавом, Грейс приступает к следующему. Левый рукав такой же, как и правый, но внутри него разливается пламя из золота и рубинов. Санса смогла рассказать о Женевьеве всё в одном лишь свадебном платье. Заклинательница застывает у зеркала, пока Грейс кличет ещё одну служанку для помощи с плащом. Женевьева оглядывает себя с ног до головы, находя тяжесть платья приятной. У Рейды не было и в половину такого богато украшенного свадебного одеяния, но она, всё же, была прекраснее россыпи драгоценностей, рассвета или заката, и даже целого мира. Рагнар Райм изготовил ей лучший наряд. Рагнар Райм одел её в свою любовь. Женевьева покорно принимает на плечи меха. Служанки расправляют плащ: красный, отороченный чёрным мехом, весь сверкающий от рубинов и чёрных аметистов, с вышитым шествующим сумеречным котом. Женевьева лишь выше воздевает голову, полагая, что лишь так и положено носить подобные плащи. Грейс, в последний раз восхищённо взглянув на заклинательницу, оставляет её ждать посаженного отца. — Когда ты явилась в красный храм, ты была меньше всего похожа на будущую королеву, — говорит Мару, бесшумно появляясь в дверях. Женевьева оборачивается, и жрец видит в её глазах искры слёз. Он подступает ближе и аккуратно собирает их пальцами. — Не всякий принц бывает похож на будущего короля, — отчего-то тихо отзывается заклинательница. Она никогда не думала, что в самом деле подставит голову под царственный венец. — Встретил Инру по дороге, — Мару протягивает Женевьеве письмо. Заклинательница разворачивает его, не снимая перчаток. Внутри по бумаге ровной грядой строятся асшайские иероглифы. Женевьева читает письмо дважды и поднимает глаза. Они с Каллаксом прощались на одном из причалов Королевской Гавани. Женевьева запасалась травами, порошками и снадобьями у торговцев, прибывших из Асшая, а Каллакс уже снарядил своих жрецов в обратный путь. Там заклинательница впервые поблагодарила его за всё, что было между ними так давно. — Если бы ты не продал меня, — сказала она, — я бы никогда не знала ни Мел, ни Мару. Быть может, так было угодно Владыке Света. — Это опасное дело, — возразил Каллакс, — возлагать ответственность за каждый свой поступок на богов. Я продал тебя, потому что мне не хватило сил, а не потому, что мне велел Владыка. Я не смог укротить тебя, но красная женщина смогла. Я всё ещё гадаю, как ей это удалось. Её нельзя назвать мягкосердной. — Хочешь, я дам тебе ответ? — предложила Женевьева. Каллакс приглашающе простёр ладони. — Мел просто меня полюбила. Сама того не зная, она привязалась ко мне, а я всегда умела чувствовать чужие сердца. Даже если они были тверды, как камень. Каллакс в ответ лишь многозначительно хмыкнул. Женевьева так и не поняла, удивлён он или, всё же, разочарован. — Так тебя спас и Молодой Волк, — заключил он. — Так он спас всех нас. Тогда они впервые обнялись, искренне и как старые приятели. Теперь Каллакс шлёт ей поздравления, желая им с Роббом той любви, которая неведома даже богам, а Женевьеве желает быть той королевой, которой ей самой было бы отрадно служить. Заклинательница, аккуратно сворачивая свёрток, улыбается. Она поворачивает голову в трещащий очаг, долго смотрит в пламя, а затем благодарно склоняет голову. — Мел уже сказала тебе, что вы остаётесь на Севере? — спрашивает Женевьева, беря Мару под локоть. Они выходят из её покоев и неторопливо направляются в богорощу, чтобы дать заклинательнице ещё немного времени проститься с Женевьевой Райм. — Мне больше нравится причина, по которой мы остаёмся, — улыбается Мару. Женевьева коротко жмётся щекой к его плечу. Звон колокола охватывает Винтерфелл, возвещая о начале обряда. Двор непривычно пустует, зато одетая в белое богороща необычайно полна. Гости сбиваются в две стаи по обеим сторонам от раскидистого чардрева, замерев в покорном ожидании. Солнечные лучи пробиваются сквозь ветви сердце-дерева, развешивая тонкие кисеи света меж собравшимися. Женевьева замирает, когда множество глаз обращается к ней. Она видит Сансу по правую руку от себя, Теона за её спиной, и доросшего до неё Рикона, с такими же тугими завитками волос, как у Робба. Рядом с ней стоит Кейтилин, и глаза её влажны от подступивших слёз. За её спиной возвышается Бринден Талли, а Эдмар Талли, обняв сестру за плечи, прижимает её к себе. Бран сидит в кресле, укрытый тёплыми шкурами, а рядом с ним теперь неизменная Мира Рид и её лорд-отец. Арья спиной прижимается к Джендри, а ладонь его покоится у неё на поясе. Торос, затерявшийся в другой стае, Женевьеве улыбается, а Маленький Джон, узнавший наконец, что они делят с заклинательницей кровь, гордо держит голову, многозначительно на неё глядя. Мелисандра, скользнув глазами по Мару, впервые в жизни позволяет себе слёзы, никого не таясь. Робб у сердце-дерева видит лишь Женевьеву. Там, где ступает она, разражается пожар и вонзается в небо призрак-трава. Два изумруда на вороте платья блестят, словно глядящий из теней Улль. Белое лицо её покрывается румянцем, алые губы всё тянутся в улыбке. Мир перестаёт для Робба существовать, когда Женевьева, наконец, оказывается перед ним. — Кто идёт предстать перед божьим ликом? — звучно спрашивает он. — Женевьева из рода Райм пришла, чтобы выйти замуж. Взрослая и расцветшая женщина, законнорожденная и благородная, она явилась просить благословения богов, — так же громко и чисто отвечает Мару. — Кто пришел, чтобы взять её в жены? — Робб из рода Старков, — отвечает Молодой Волк. — Кто пришёл, чтобы отдать мне невесту? — Мару из Асшая, — жрец оборачивается к Женевьеве. Она усилием воли давит вспыхнувшее вдруг желание закрыть ему ладонью левый глаз. — Берёшь ли ты, Женевьева из рода Райм Робба из рода Старков в мужья? — Беру, — твёрдо отвечает Женевьева, а сердце волнительно трепещет в груди певчей птицей. Мару передаёт её затянутую в перчатку ладонь в протянутую руку Робба. Они опускаются на колени перед сердце-деревом, стиснув ладони друг друга, чтобы дать молчаливые обеты. Робб клянётся перед богами беречь Женевьеву от зимы и любой напасти, принимать её той, кем она была, той, кто она есть, и той, кем она станет, никогда её не неволить и не ранить холодом. Робб клянётся стать её тенью и быть рядом с ней даже в самые долгие ночи. Женевьева клянётся богам быть Роббу светом во тьме, его пламенем и спасением, не ставить его перед выбором, быть рядом с ним и в миру и в битве, и никогда не сажать его на цепь. Они поднимают головы и смотрят друг на друга. Мир сужается до их светящихся глаз. Мир становится одним пылающим сердцем. Робб не замечает, как бело-серый плащ сменяется плащом красно-чёрным. Женевьева, вновь принимая на плечи плащ Молодого Волка, с улыбкой вскидывает голову, глядя на Джона. Джон крепит на её плечах плащ, искренне радуясь, что заклинательница приняла в себе зиму, как он принял в себе дракона. Когда обмен плащами завершается и посаженные отцы отходят в сторону, у сердце-дерева появляется Гвадалахорн. Роббу и Женевьеве приносят глубокие миски с пеплом, глубже зарывая их в рассыпчатый снег, красный от палых листьев чардрева. Заклинатель крови велит обручённым снять перчатки, чертит тонкий разрез на каждой ладони и велит соединить их. Благословение на асшайском, что никогда не был мелодичным, певучим языком, сегодня походит на асшайский шёлк, что ценился не хуже мирийского. Слова опадают Роббу и Женевьеве на плечи, связывают их руки лентами, выстилаются новой, гладкой тропой. Женевьева, заслушавшись, и в этот раз успевает уловить лишь последнюю фразу — «и пусть кровь ваша будет столь же сильной, сколь силён будет ваш союз». Сегодня она, наконец, понимает, что это значит. Не разнимая рук, Робб и Женевьева набирают полные горсти пепла из мисок рядом и поочерёдно обсыпают им головы друг друга. — Пусть этот день будет последним и единственным, когда на ваши головы сыплется пепел, — завершает церемонию Гвадалахорн и велит подняться. Гости за спиной у обручённых переглядываются и шепчутся, не понимая ни слова. Гвадалахорн разрешает разнять руки и ладони оказываются чистыми, без следов от кинжала. Заклинатель крови трепетно целует Женевьеву в лоб, а после заключает в объятья. Он на мгновение переносится в Асшай, в ту жизнь, где соединял сердца её родителей. Его старческие глаза вдруг щиплет от слёз, и он прячет их в волосах заклинательницы, таких же огненных, как у её матери. Единственный оставшийся в живых из тех, кто знал её отца, Гвадалахорн затем приближается к Роббу и что-то тихо шепчет ему на асшайском. Робб, не зная языка, понимает каждое сказанное ему слово. Заклинатель, велев не стряхивать пепел до конца дня, отходит в толпу гостей. У сердце-дерева появляется Инра. На вытянутых руках её лежит подушка, на которой покоится корона для Робба: обруч из кованой бронзы, покрытый рунами Первых людей, с шестью чёрными железными зубцами в виде мечей. У рукоятей тонкими иглами блестит посеребрённый иней, два лютоволка касаются морд друг друга в самом центре, а под ними блестит четыре мелких рубина, словно первая брызнувшая кровь. — Робб Старк! — гремит Женевьева, беря корону в руки, а Робб преклоняет колено. — Я, Женевьева Старк, урождённая Райм, леди присягнувшего тебе северного дома и твоя леди-супруга, нарекаю тебя Королём Севера и Трезубца! Пусть правление твоё будет справедливым и достойным! Бронзовая корона сдавливает Роббу голову, приминая позднюю осень волос. Гости дружно и громогласно вторят Женевьеве, искренне желая своему королю справедливого и достойного правления. Молодой Волк поднимается, а Инра уже держит корону для Женевьевы. Такой же обруч из кованой бронзы обрастает острой зубчатой призрак-травой. Сумеречный кот и лютоволк мордами держат пылающий рубин в самом центре — тот, в котором таилась сила Рглора. Осколки его были рассыпаны и в короне у Робба. Руны Первых людей сплетаются с асшайскими письменами, превращаясь в кружево. — Женевьева Старк! — восклицает Робб, когда заклинательница припадает на одно колено. — Я, Робб Старк, сюзерен твоего дома, твой лорд-супруг и твой король, нарекаю тебя Королевой Севера и Трезубца! Пусть правление твоё будет справедливым и достойным! Женевьева принимает корону, пока гости желают ей того же вслед за Роббом. Молодой Волк помогает ей подняться и мгновенно притягивает к себе. Богороща вздрагивает от громких торжественных возгласов, засевшие было в ветвях деревьев птицы уже давно их покинули, встревоженные разразившимся громом. — Король Севера и Трезубца! Королева Севера и Трезубца! — громыхает повсюду. Мечи росчерками молний взмывают вверх и всё колют ясное небо, разрезая его голубой шёлк. Женевьева в этом частоколе находит меч, что подарила Торосу. Жрец, пришедший тогда в неописуемый восторг и поклявшийся не мочить его диким огнём, воздевает меч к небу вместе с остальными, попутно изловчившись достать флягу. Заклинательница указывает Роббу на него, и Торос, отсалютовав им флягой, прерывает торжественные вскрики щедрым глотком сладкого арборского. — Каково тебе носить корону? — шепчет Робб Женевьеве на ухо, крепко обнимая за талию. — Тяжёлая, — искренне признаётся заклинательница, взглянув на него. — Я знаю, — соглашается Робб. — Не могу обещать, что к этому можно привыкнуть. — День, в который мы перестанем чувствовать тяжесть короны, станет последним днём нашего правления, — говорит Женевьева. — И все мы будем обречены. — Тебя наверняка прозовут Женевьевой Мудрой, — улыбается Робб, поглаживая её щёку. Заклинательница смеётся, отклонив голову назад, и Молодой Волк тянется за поцелуем. Богороща, наконец, затихает, когда в небе обозначается резной силуэт. Драконий крик скользит меж деревьев, застревая в плотной толпе гостей. Все в то же мгновение воздевают голову к небу. Рейгналь, гулко хлопая крыльями, кружится над богорощей, срывая кисеи из солнечного света своим хвостом. — Ты уверена, что больше не хочешь дракона, моя леди? — шепчет Джендри, наклонившись к Арье. — Он мне не нужен, — отвечает Арья, не отрывая глаз от Рейгналя. — Разве что, мы найдём одного для Джона, если решим отправиться в Асшай. — Как будет угодно моей леди, — с покорной улыбкой отзывается Джендри. Арья переводит глаза на него, больше не вставая на дыбы, когда он зовёт её леди. В конце концов, это она тоже пообещала Старым богам. Санса легко касается её рукава, обогнув Рикона. Арья оборачивается. — Как бы мне хотелось, чтобы однажды ты увидела свою улыбку при взгляде на Джендри, — шепчет сестра, наклонившись. Арья возмущённо вытягивается и мечет глаза в старшего брата. Робб всё так же не снимает улыбки с лица, прижимая к себе Женевьеву. Казалось, она останется такой же мальчишеской даже когда все волосы его пожухнут и побелеют к зиме. Арья возвращает взгляд к сестре и внезапно прыскает от смеха. Санса смеётся вместе с ней, прикрывая губы ладонью. — Над чем вы смеётесь? — недоумевает Рикон, обернувшись. Санса выпрямляется. — Поймёшь, когда настанет твой черёд, — отвечает Арья. — Тебя это тоже ждёт, причём совсем скоро. Мне ужасно хочется на это посмотреть. — Тогда тебе придётся хорошенько потянуться, сестричка, — выдаёт Рикон. Арья клацает зубами. — Не бойся, моя леди, я тебя подсажу, — успокаивает Джендри. Арья фыркает скорее из вредности, чем от искренней обиды. Она щиплет Рикона в прикрытый плащом бок, никогда не ждавшая того момента, когда самой низкорослой в семье будет она. Даже Бран, сидя в кресле, возвышался над ней на полголовы. Рикон, усмехнувшись, прижимает Арью к себе. — Не волнуйся, Арья, — произносит Бран, отклонив голову. — Я подгляжу за ним вороньим глазом, если ты вдруг что-то упустишь. Арья победно смотрит на Рикона, и тот на мгновение вновь ощущает себя самым младшим братом, которого однажды заманили в крипту, чтобы напугать самыми настоящими, обваленными в муке призраками. Рейгналь, кружась над богорощей, медленно снижается. Он опускается рядом с Женевьевой, громко хлопнув крыльями напоследок. Гости, охваченные смятением, рассматривают его с пришедшим следом любопытством. Подросший, уже способный сжечь человека заживо, теперь он может вселять страх. Женевьева, как и обещала, защитила не только Север, но и Трезубец, укрыв земли огромным куполом. Рейгналь, поднимаясь в воздух, мог лишь охотиться. Специально для этого пришлось развести больше коз и овец, однако иногда дракон перекусывал и дикими зверями. Тряхнув оборками, Рейгналь вытягивает шею и кричит. Серый Ветер, усевшись рядом с Роббом, запрокидывает голову. Волчий вой смешивается с драконьим рёвом. Все собравшиеся, не сговариваясь, преклоняют колено, опускаясь в притоптанный снег. Женевьева, видевшая такое лишь второй раз в своей жизни, поражённо оглядывает склонившиеся головы, поглаживая Рейгналя по усыпанной рожками голове. Она всегда хотела лишь свободы, но выбрала служение, обретя её именно здесь — в возможности выбирать. Робб, опустив ладонь на загривок Серому Ветру, смотрит сначала на преклонившихся людей, а затем на переполненную чувствами Женевьеву, которой так шла корона и серо-белый плащ. Заклинательница, почувствовав его взгляд, оборачивается. Отец хотел подобрать ей в мужья волчонка. Женевьева выбрала целого волчьего короля.