《я хочу чтобы ты своей музыкой касалась людских сердец. так, как однажды коснулась моего своей улыбкой》
Три раза перечитываю эту фразу, выведенную ровным почерком Джина. Не могу понять какие эмоции она во мне вызывает, но я просто сжимаю Джина в объятиях, не имея сил произнести и слова. Он тихо смеётся и гладит меня по спине. — Надеюсь ты не разочарована. — Прекрати, ты ведь прекрасно знаешь что нет. Джин коснулся губами моей щеки, и на секунду я забыла как дышать. Одно лёгкое прикосновение его губ и сотни мурашек атакуют моё тело. А когда он так же легко и нежно целует меня в губы, все бабочки мира слетаются в мой живот. — Кажется, я немного испачкала тебя, — улыбаюсь я, понимая что положила грязную руку на его лицо. — Тогда мне придётся сделать то же самое, — Джин проводит кисточкой по моему носу и выпускает меня из объятий. — Так нечестно, — я пытаюсь вымазать его ещё сильнее, но он убегает от меня. Мы смеёмся и брызгаем друг в друга красками. Джин бегает вокруг стола с измазанным лицом и дразнит меня, а я хочу дотянуться до него, но задеваю локтем баночку красной краски и она выливается прямо на мой фартук. Джин смеётся ещё громче, мол, так тебе и надо, но всё же подходит ко мне. — Платье не испачкала? — Да вроде нет, — я оглядываю себя в поисках красных пятен. — Давай закончим с гитарой, а потом я пойду искать салфетки. Я киваю и мы продолжаем. Джин вырисовывает какие-то веточки вокруг своей надписи, а я снова делаю неаккуратные мазки, создавая целостную картину. Спустя два часа мы заканчиваем и эта гитара выглядит лучше чем что-либо в моей жизни. — Ты же понимаешь, что будешь обязана сыграть мне на ней, когда высохнет краска? — Джин играет бровями и самодовольно ухмыляется. — Я подумаю над твоим предложением, — я грязным пальцем щёлкаю его по носу и прячусь в другом конце комнаты. — Иди лучше за салфетками. — Так точно, мисс! — Джин отдаёт честь и выходит за дверь. Через несколько минут возвращается с пачкой влажных салфеток и какой-то баночкой, видимо специальный раствор. Я тем временем успела снять грязный фартук и ещё раз полюбоваться надписью на гитаре. — Садись. Джин усадил меня на стул в углу и начал вытирать краску с моих щёк. Я с удовольствием наблюдала за сосредоточенным выражением его лица. Он был безумно красив. Он всегда такой, но сегодня особенно. То ли так влияет тёплый свет в комнате, то ли близость его лица ко мне, то ли особенность этого вечера. Но факт остаётся фактом: внешность Джина невероятная. — Не сильно засохла, так что хорошо стирается. Когда мы заканчиваем приводить себя в порядок, то забираем мой подарок и выходим из здания. Джин кладёт коробку с гитарой на заднее сиденье и открывает передо мной дверь машины. — Что за джентльмен? — я улыбаюсь. — Сейчас ты вежливый профессор Ким. — Нет, сейчас я очень заботливый парень Ким Сокджин, — он садится в машину и заводит её. — Потому что профессор Ким не открывает дверь своей машины всяким студенточкам. — Они сами туда садятся. — Именно, — Джин берётся меня за руку и переплетает наши пальцы. — Хочешь чего-нибудь поесть? Твоё платье так и просит сводить тебя в ресторан. — Я не хочу в ресторан, — я вожу пальцем по его большой ладони. — Поехали лучше в то кафе, где работает мама твоего друга. — В котором мы были после кино? — Да. — Тебе там понравилось? — он широко улыбается, словно моё мнение может изменить его отношение к этому заведению. — Очень. Мы едем по вечернему городу, полному огней, людей и машин. Кто-то спешит домой к семье, кто-то опаздывает на свидание, а кто-то просто бродит по улицам в поисках себя. Прямо как я раньше. Но теперь в этом нет необходимости. Нет никакого смысла пытаться найти свою истинную сущность, потому что, кажется, я нашла себя в этом парне, что держит меня за руку. В этом невероятно красивом парне, который по совместительству мой профессор по истории. Парень, который буквально вывел меня из тьмы одной своей улыбкой. А может он просто стал частью моей тьмы. Не отверг, не попытался исправить, а просто смирился. Принял меня такой, какая я есть, и наверное только при знакомстве с ним я смогла чувствовать себя свободно. — Ён, — Джин осторожно смотрит на меня, — ты чего такая серьёзная? — Просто думаю о том, какой ты невероятный, — честно отвечаю я, и это чуть ли не впервые в жизни, когда я произношу что-то подобное. Джин выразительно смотрит на меня. Словно у себя в голове проверяет мои слова на подлинность. — Ты серьёзно? — Очень. Никто никогда не делал мне таких подарков, — я киваю в сторону гитары. — А как же твой парень? — С ним всё было по-другому, — шепчу я. — Я любила его, но… теперь я уже ни в чем не уверена. Джин озадачен. Кажется, он не знает что сказать. Он смотрит то на меня, то на дорогу и я прямо вижу как крутятся шестерёнки в его голове. Я и не ждала что он что-то ответит. Просто сказала то, что хотела. И его молчание в ответ меня вполне устраивает. Но Джин решает иначе: — Я люблю тебя. Теперь моя очередь молчать. Я ошеломленно наблюдаю как он паркуется, и даже не смотрит на меня, что мне уже начинает казаться будто я придумала его реплику. Но когда машина останавливается, а мотор глохнет, я снова слышу бархатный голос Джина: — Я не знаю, что ты испытывала до меня, — он смотрит прямо в мои глаза и в его карамельном океане я вижу себя. — Так же как не знаю, что ты испытываешь сейчас. Но я на сто процентов уверен в своих чувствах. Я люблю тебя, Кан Со Ён. Можешь ты ответить мне взаимностью или нет, это никогда не изменится. Я чувствую как мокреют мои щёки, как сердце хочет вырваться из груди, а бабочки в животе летят сотый круг. Но я не могу сказать и слова. Я не уверена в том, что чувствую, а такие важные слова не имеют никакого смысла без уверенности. Я не могу даже пошевелиться, я абсолютно бессильна, и всё на что я способна — тонуть в омуте его карих глаз. Я действительно маленькая девочка. Сейчас вдруг осознание этого холодным ливнем льётся на меня. Я понимаю, что не заслуживаю его. Я даже в чувствах своих разобраться не могу, а он так просто говорит о серьёзных вещах. Он взрослый. А я слишком юная. Но ведь нам хорошо вместе. Он любит меня. А я… А что я? Я задыхаюсь, когда он касается меня. Давлюсь собственными слюнями, когда он смотрит на меня своим фирменным взглядом. Скучаю, когда мы не видимся и радуюсь каждой проведённой минутой вместе. Можно ли это назвать любовью? Я вспоминаю Усока. Я всегда говорю, что любила его и люблю до сих пор, но та ли это любовь? Тогда он был единственным, кто понимал меня и не отталкивал. Он заботился обо мне и я была слишком сильно привязана. Неожиданно я понимаю, что Усок никогда не вызывал во мне сотню мурашек одним лишь взглядом. Я никогда не задыхалась от его прикосновений. Мои внутренности не скручивались в один тугой узел лишь от того, что мы дышим одним воздухом. Я любила его. Но не так. Может быть как друга. Да и сколько лет мне было? В этом возрасте всё воспринимается иначе. Он много значил в моей жизни, но Джин буквально и есть вся моя жизнь. Я просто боюсь ответственности. Я боюсь снова признаться в любви, а потом потерять её. Мне кажется, будто не признавая это, этого не существует. И если Джин уйдёт — моё сердце не будет рваться на куски, ведь в слух я не говорила, что люблю его всей душой. — Почему ты плачешь, Ён? — Джин держит моё лицо в своих огромных ладонях и губами вытирает мои слёзы, которые я не в состоянии контролировать. — Я… Не знаю, — честно отвечаю я. — Просто… — Ты не обязана ничего говорить, если не хочешь. Джин смотрит мне в душу, а я вижу в его глазах нотки печали и тревоги. Я не хочу так поступать с ним. Но мне нужно для начала понять себя. — Я запуталась, — говорю я настолько тихо, что Джину еле удаётся расслышать. Он едва заметно кивает. Вся его решимость куда-то девается и он становится таким же неуверенным как и я. — Просто поцелуй меня, — прошу, нет, почти умоляю я. И он целует. И только тогда я забываю обо всем. Я забываю даже собственное имя, ибо сейчас существует только Ким Сокджин и его губы на моих.***
Прошла неделя. Ни разу за всё это время мы с Джином не возвращались к этому разговору. Никто из нас. Он не давил, я не настаивала. Будто ничего и не было. За эту неделю я три раза ночевала у него дома, дважды мы ходили ужинать в ресторанчик, он провёл четыре лекции в моей группе. Всё было прежним. Но только не мысли в моей голове. Я очень сильно ушла в себя, пытаясь понять что мне делать со своей жизнью. Не скажу, что это помогло, но прогресс явно есть. Я начала играть на гитаре. Сначала для Джина, потом для себя, стараясь вспомнить прежние навыки. Надо сказать, у меня неплохо получается. Джин сказал, что это восхитительно. Не думаю, что он лжёт — его глаза сияли ярче любой звезды, когда я сыграла его любимую песню. Несмотря на всё это, я всё ещё не могу точно сказать хочу ли я связать своё будущее с музыкой. Единственное, что я поняла: я боюсь любой ответственности. Я не хочу брать ответственность за свои чувства, за свои мечты, за свою работу, за свою жизнь. И чтобы сдвинуться с мёртвой точки, нужно наконец найти в себе силы быть серьёзной. Сегодня суббота и мы с Джином готовим ужин. — Отойди, женщина, ты сейчас всё испортишь, — смеётся Джин и отталкивает меня бёдрами. — Это вообще-то моё блюдо, так что портишь всё здесь только ты, — я фыркаю и сажусь на разделочную панель рядом с плитой, зная, как ужасно это бесит Джина. Он закатывает глаза и помешивает овощи в сковороде. Я фыркаю ещё громче. — Ты невыносима. — Тебе придётся терпеть меня. Джин откладывает лопатку в сторону и становится напротив меня. Сначала он молча изучает меня секунд тридцать, а потом натягивает футболку на мне пониже. — Я всё понимаю, но это уже разврат, мисс Кан. — Да ладно Вам, профессор Ким, — я ухмыляюсь и кладу руки ему на плечи. — Я то хоть в футболке. Джин рассматривает своё тело, словно только заметил что находится в одних спортивных штанах, которые неприлично низко опущены, что я могу видеть марку его трусов. — А чем мне ещё соблазнять Вас, как не своим торсом? — спрашивает он и подвигается ближе. Несмотря на то, что я сижу на столе, Джин всё равно на полголовы выше меня. — А Вы хотите меня соблазнить? Кажется, это получилось ещё до того, как я увидела Вас без футболки. — Зато тебе моя футболка идёт намного больше, — улыбается он, а потом вдруг мрачнеет. — Чёрт, это звучит так слащаво, как будто я влюблённый школьник. — Но ты и правда влюблённый. — С этим я не спорю. Несколько секунд мы смотрим друг другу в глаза. Он ласково сжимает мою талию, а я обвиваю его шею руками и притягиваю ещё ближе. Потому что в случае с Джином какое бы мизерное расстояние между нами не было — это недостаточно близко. — Ты в курсе, что это незаконно? — голос Джина вдруг стал слишком хриплым. — Что именно? — ногами я обнимаю его за талию. — Смотреть на меня так. — Тогда закрой глаза. Я целую его. Одно лёгкое касание, но Джин не позволяет мне отстраниться, он целует с новым напором, и обеими руками вдавливает моё хрупкое тело в своё. — Овощи горят, — улыбаюсь я. — Мне плевать. Он снова целует меня, но я отворачиваюсь. Джин сдаётся. Поворачивается к плите и перемешивает содержимое сковороды. — Я люблю тебя. Слова вырвались из меня сами. Если честно, я даже не собиралась говорить этого. Ким переводит на меня удивлённый взгляд. — Повтори. — Кажется, я люблю тебя, — шепчу я, а лицо Джина озаряется светом. Он улыбается до ушей, кидает лопатку на стол и хватает меня на руки. — И я люблю тебя, маленькая мисс Кан. Он кружит меня, а я смеюсь. И больше всего на свете мне хочется всю оставшуюся жизнь провести на руках Ким Сокджина.***
В понедельник лекцию по истории ведёт старый профессор Чон. Он рассказывает о французской революции, а я не нахожу себе места. Почему он заменяет Джина? Что вдруг случилось, что Ким не явился на лекцию, так ещё и не предупредил меня об этом? Время тянется как жевательная резинка. Я хочу позвонить Джину или хотя бы написать смс, но мой телефон разряжен. В самый неподходящий момент. Хотя бывает ли вообще подходящий? Я нервно поглядываю на огромные часы прямо позади лысой головы профессора. В голове я отсчитываю минуты до конца пары, пока все остальные старательно записывают материал. Наконец-то звенит звонок обозначающий конец моих мучений, и я немедленно вскакиваю со стула, по пути кидая свои вещи в сумку. Интересно, что же случилось? Джин никогда не пропускает занятия, если он не пришёл значит на то есть причина. Но какая? И почему мне о ней ничего не известно? Я думала, что имею право знать такие вещи. Но видимо Джин так не считает. В машине я вдруг начинаю злиться. Почему он не считает нужным поставить меня в известность? Он не предупредил заранее о каких-то делах, не сказала совершенно ничего, хотя ещё сегодня утром мы проснулись в одной кровати. Это ничего не значит? Я просто пустое место и не заслуживаю доверия? Когда я подъезжаю к своему дому, мой гнев уходит. У Джина могли возникнуть непредвиденные проблемы, возможно ему срочно нужно помочь кому-то, или это и вовсе университетские дела. Я понимаю, что мой телефон разряжен уже несколько часов и, наверное, он просто не смог дозвониться до меня. Я захожу в дом, чтобы переодеться и поставить телефон на зарядку, а потом наконец узнать где, черт возьми, Джин. Но я не делаю ничего из этого, потому что просто застываю в дверях. Мама в истерике лежит на полу. Она словно бьётся в конвульсиях, хотя быть может так и есть. Моя мать конечно со странностями, но такого никогда не было. Я сразу понимаю, что что-то не так, а когда поворачиваю голову к Чан Соку, который сидит на диване и пустыми глазами смотрит прямо перед собой — мои подозрения подтверждаются. — Что здесь происходит? — немного грубо говорю я. — Если вы снова не из-за чего устроили весь этот цирк, то я просто… Я не успеваю закончить фразу, потому что Чан Сок перебивает: — Папа умер. Меня будто облили холодной водой. Всего два слова, но они тяжким грузом тянут меня в бездну. Будто Чан Сок только что столкнул меня с обрыва. Я упала, переломала все кости, и чувствую как жизнь постепенно покидает моё тело. Но лучше бы действительно так и было. Потому что физическая боль от переломов никак не сравнится с той болью что разрастается у меня в груди. Этого не может быть. Этого не может быть. Этого не может быть. Эта фраза крутится в моей голове, вытесняя всё остальное. — Это что… какая-то шутка? — только и могу промямлить я. Но я прекрасно знаю, что здесь нет никаких шуток. Чан Сок хоть и придурок, но никогда бы не шутил так. Ни за что. — У него случился сердечный приступ. Прямо во время совета директоров. Я вижу как Чан Соку тяжело даются слова. Я сама не в состоянии говорить. Я просто стараюсь сосредоточиться на собственном дыхании, чтобы случайно не умереть от нехватки воздуха. Глаза застелила пелена слёз и я совершенно не знаю что мне делать. Будто вся моя жизнь кончилась одной фразой брата: «Папа умер». И снова это знакомое чувство. Ноющая, тягучая боль, которую я смогла заглушить только недавно. Она снова расплывается по всему моему телу, разрывая меня изнутри. Мои суставы словно сделаны из воздуха. Я не могу пошевелиться и просто беззвучно рыдаю. Мы все рыдаем. Мама — громко и с криками. Чан Сок — незаметно, короткими всхлипами. Я вдруг понимаю, что больше не могу находиться здесь. Мне нужно уйти. Забыться. Заглушить боль хоть на секунду. Растворить её в запахе Ким Сокджина, и хотя бы мгновение не чувствовать себя мёртвой. Мне снова нужно сбежать. Неведомая сила зарождается во мне и я со всех ног бегу обратно к своей машине, путаясь в собственных ногах, потому что слёзы мешают видеть. Кое-как я доезжаю до дома Джина. Я бегу по ступенькам и молюсь, чтобы он оказался дома. Чтобы смог помочь мне. Чтобы я больше не думала о том, что последней моей фразой сказаной отцу было: «Я тебя ненавижу». Я с силой жму на кнопку звонка. Никто не открывает секунд двадцать и это кажется мне невыносимой вечностью. Но вот наконец-то дверь распахивается, но я вижу совсем не то, что ожидала. — Привет, — на меня смотрит высокая девушка с рыжими волосами. Она приятно улыбается, а я совершенно не понимаю какого черта она здесь забыла. — Ты к Джину? Он в душе. — Ты кто? — резко спрашиваю, пытаясь сфокусироваться на её лице, ведь слёзы так и не остановились. — Жена Ким Сокджина. Она смеётся, а моё сердце разбивается уже дважды за сегодня.