***
В основу его выпускают, естественно, не скоро, и первое время Касильяс, дай бог, если греет собой скамейку запасных, иногда не попадая даже в заявки на матчи. Он ждёт своего шанса со всем природным смирением и спокойствием, игнорируя на подкорке мозга настойчиво свербящую мысль о том, каково было бы кожей ощущать шёлк сливочной формы королевского клуба вместо уже ставшей давно привычной сине-гранатовой, ждёт, даже тут оказываясь в амплуа голкипера, — того, что вместо мяча ловит за хвост вертлявую фортуну, вцепляется до сведённых пальцев и отказывается отпускать. Икер всё ещё боится иногда того, что в команде прознают о его запретной страсти, о в мечтах реющем над его головой бело-золотом знамени, но это не мешает ему, на удивление, довольно быстро сдружиться с другими игроками. Касильяс охотно обнимается в раздевалке приветственно с Хави — молодым каталонцем, знакомым ещё по академии Барселоны. Они улыбаются друг другу широко, открыто, как старые друзья, жмут руки по-взрослому крепко в свои небольшие года, и смеются над какими-то особенными шутками, припасёнными из детства, выходя на почти рутиной ставшие, но всё ещё не приевшиеся тренировки. Касильяс счастлив играть за свой клуб — он кричит от радости в эйфории, когда мяч влетает в створ ворот соперника, подрывается с места на скамье запасных, бросаясь на плечи Хави и Андресу, с ними же разделяя оседающее на губах горечью разочарование поражений. Ко всему можно привыкнуть, Икер знает точно, но ощущение неправильности происходящего не может отпустить его в, казалось бы, самые счастливые моменты. Они дружат крепко — два полузащитника, спевшихся так, будто не первую жизнь проводят вместе, и он — искусный хранитель собственной лживой тайны. Их выпускают в основу почти одновременно, и почти одновременно они закрепляются в ней, отдаваясь на поле с одинаковой страстностью и яростью, со всей присущей молодости импульсивности готовясь расшибиться ради собственного клуба. Фанаты говорят о них, как об истинных молодых блаугранас — верных, истовых, энергичных. Они держатся друг за друга, под светом Камп-Ноу и взглядом тысяч зрителей наравне с прочими затягивая заводное «Barca! Barca! Barca!», с наслаждением вслушиваясь в раскаты бушующей стихии, на миллион ладов подхватывающих в такт биению сердец, заглушая в бессилии мечущуюся душу Касильяса: Barca!..Barca!..
Barca!..
***
— Посидим сегодня? — Хави широко улыбается, скрывая лицо полотенцем, которым вытирает насухо волосы после душа, создавая на голове уже привычный хаотичный ёжик чернильных волос. Икер задумывается, на секунду перестав раздеваться и глупо зависнув, как старый компьютер, в одном кроссовке и закинутой ногой на ногу. С одной стороны, упускать возможность хорошо отдохнуть с другом не хочется, особенно учитывая, что их посиделки всякий раз собирали неизменно больше, нежели только их двоих — всегда присоединяется Андрес, звонивший Хави буквально через час после начала вечера и смущённо-ревниво спрашивает, чем занят его обожаемый Эрнандес. Иногда вслед за Хави и Андресом приходит Карлес. Пуйоль старше их всех на несколько лет, и уже успел хорошенько закрепиться в основе, зарекомендовав себя перспективным игроком с необыкновенным талантом и незаурядным видением поля, как трубят о нём спортивные СМИ. Карлес приносит с собой вечную атмосферу домашнего праздника и, тайком, вредную, но такую вкусную еду и крафтовую выпивку, обнимая, треплет волосы Икера, как любимого младшего брата, отбивает протянутый Андресом кулак и даёт звонкую «пять» Хави, заваливаясь в облюбованное кресло. Иными словами, их выходные посиделки каждый раз превращались в нечто эпичное и запоминающееся, после чего ещё с неделю где-то под рёбрами теплится странное чувство, заставляющее его хотя бы ненадолго перестать чувствовать себя изгоем здесь. С другой стороны — сегодня играет Реал. Причём играет с Атлетико. Чёрт. Матчи королевского клуба Икер старается не пропускать никогда, даже когда те играют с аутсайдерами Ла Лиги, счёт победы над которыми зависит исключительно от того, будет ли лень сегодня ещё и защите пробежаться до чужих ворот, чтобы закатить в них очередной мяч. Он исключительно увлечён игрой, иногда уделяя этому даже больше внимания, чем происходящему на собственном поле (справедливости ради, только в тех случаях, когда команда завершает атаки удачными или неудачными ударами). Он знает досконально техники и манеры игры бланкос, может представить, какую тактику изберёт тренер на конкретный матч и то, что произойдёт дальше. Икер влюблён в Реал Мадрид на экране своего телевизора до той степени, когда поражения вызывают искренние слёзы, а победы — без вина пьянящую радость. У него не было пяти стадий принятия, не было попыток уйти от себя, насильно навязать никому не нужные химерные кандалы моральных убеждений в стиле «это неправильно», «я не должен», «блауграна не может болеть за мадридиста». Касильяс никогда не был глупцом — пусть с некоторыми оговорками, но он принимает себя таким, каков он есть. И если в сделку входит трепетно хранимая в сердце любовь к бело-золотым флагам над Сантьяго Бернабеу… — Икер, ты живой вообще? — Хави, смешливо улыбаясь, щёлкает несколько раз пальцами перед его пустыми тёмными глазами, возвращая к реальности. — Так что насчёт небольшого выходного? Или у тебя планы? Икер искренне благодарен проницательному другу за предоставленную возможность деликатно отказаться от предложения, не идя на прямую постыдную ложь и не говоря правды, которой Икер, несмотря ни на что, всё ещё стесняется, когда речь идёт о товарищах по клубу. Или сборной. Или кого бы то ни было ещё. — Я хотел посмотреть матч Реала, — Касильяс выдавливает из себя сухую усмешку, надеясь, что Хавьер не заметит дрожащих нервно уголков губ, — ну, знаешь, изучить их игру и всё прочее. Классико совсем скоро… Для победы всё пригодится, — Эрнандес понятливо кивает и ждёт продолжения. — Если ты не против посмотреть его вместе, думаю, ничто не мешает нам устроить совместный вечер. — Готовь попкорн, Икерито, буду к семи, — когда они пожимают руки, Икеру на мгновение мерещится присыпавший углями горящие чёрные глаза Хави пепел слишком многих прошедших лет, придающий им какое-то печальное понимающее выражение.***
Хавьер приходит в половине седьмого, и Икер не упускает возможность съязвить по этому поводу, непрозрачно намекая, что Хави слишком торопился сбежать к нему от Андреса, и тот может что-то заподозрить. При этом он так поигрывает бровями, что Эрнандес только закатывает глаза и почти смущённо бормочет что-то про то, что его окружают малые дети, несильно бьёт его кулаком в плечо и тащится в гостиную, на ходу рассказывая что-то малозначимое про невыносимую жару на улице. Вечер, к вящему удовольствию Касильяса, проходит в атмосфере исключительно тёплой и дружеской, и ему даже удаётся расслабиться, делая редкие глотки из своей единственной бутылки уже согревшегося и откровенно отвратительного на вкус пива, перекидываясь лёгкими шутливыми фразами с развалившимся на диване рядом Хави и уделяя всё остальное внимание исключительно матчу. Он даже чувствует то эфемерное уютное чувство, изнутри ласково касающееся щекотно рёбер, и к концу матча, окончившегося победой Реала, Икер, откидываясь на мягкую спинку облюбованного кресла, может сказать, что почти счастлив. — Икер… Можно с тобой поговорить? — кажется, упомянутое «почти» как нельзя к месту, потому что этот серьёзный тон и слишком сосредоточенное выражение лица Хавьера не сулят ему ничего хорошего. — На тему? — голкипер отставляет в сторону пиво, из-под полуопущенных ресниц разморено глядя на заметно напрягшегося друга. Есть ли шанс, что вселенная сжалится над ним и Хави сейчас не собирается уличить его в симпатии к принципиальному сопернику? — Тебе может это не понравится, но я кое-что заметил во время матча. Знаешь, я никогда ещё не видел, чтобы так переживали и болели, когда хотят только оценить игру команды, — всевышний никогда не был к нему слишком милосердным. Видимо, его лицо в этот момент выражает настолько красноречивую растерянность, что заставляет полузащитника быстро пояснить свою позицию. — Икерито, расслабься. Ты так даже на пресс-конференциях не нервничаешь. Если ты хочешь смотреть матчи Мадрида, потому что, мм… болеешь за них? тебе не надо врать об этом. Уж нам так точно. — О, действительно, это же такие мелочи. Всего-то мадридиста среди блауграна. Вот подожди, когда журналисты прознают то, что узнал ты, и тогда посмотрим, — нервно смеётся Касильяс, пальцами сжимая до побелевшей, и так лишённой загара кожи подлокотник кресла. — Да, но я не журналист. Я твой друг, — Икер только краем глаза видит, как Хави почти безразлично пожимает плечами. — Ты мог просто честно сказать мне, а не прибегать ко всем этим ухищрениям. Честное слово, Икерито, ты будто врагам страну продаёшь, а не футбол смотришь. — С точки зрения большинства наших фанатов, игроков, тренеров, руководства, всего грёбаного мира, да. Так и есть. Голкипер наконец находит в себе силы посмотреть на друга, замечая в его глазах то же странное выражение, что померещилось ему давеча в раздевалке, только на этот раз усиленное в десятки раз. Хавьер улыбается мягко, понимающе, в уголках его тепло мерцающих тёмных глаз какие-то странные маленькие морщинки будто уже пришедшей старости. Он выглядит умудрённым возрастом и долгой дорогой за собственным счастьем путником, сейчас с тонкой трепетной заботой наставляющий пришедшего за советом только начинающего свой путь такого же скитальца. Этот слишком сильный контраст юного лица и выражения, принадлежащего кому-то другому — уставшему, жившему слишком долго и видевшему слишком многое, совершенно сбивает Икера с толку. Как относится к этому? Как понять его? Как ему вести себя сейчас? — Разве? Эль Санто, я что-то не припомню, когда у нас появился чёрный список клубов, за которые нельзя болеть под страхом смертной казни. К тому же, все знают, что соперничество между клубами не отменяет личных отношений с игроками. Если что, скажешь, что это всего лишь акт дружеской поддержки, — Хави тихо смеётся, едва покачивая головой. — Брось, — голос Касильяса хрипит нервным надломом. Он не понимает откровенно этой ситуации, не понимает причин хорошего настроения и легкомысленного отношения друга к его проблеме, — можешь представить, что начнётся, если кто-то, кроме тебя, узнает о… об этом. Меня из клуба вышибут раньше, чем я скажу «Forca Barca», про болельщиков я вообще молчу… Да будет Дева Мария ко мне милосердна, чтобы они ограничивались одним только поливанием дерьмом, и… — Икер, Икер, притормози, — Эрнандес подаётся чуть вперёд, опираясь локтями о широко расставленные колени, приближаясь к Касильясу, создавая между ними как будто более крепкий и ясный эмоциональный контакт. — Во-первых, успокойся. Во-вторых, не драматизируй, никто тебя из клуба выгонять не собирается, все знают, насколько ты полезен для команды и перспективен для клуба. Тебя не выгонят, даже если ты заорёшь в самом центре Камп-Ноу «Hala Madrid!» — Ты до конца договаривай — не выгонят, потому что камнями закидают раньше, а мёртвого выгонять уже как-то некрасиво? — Возможно, — они одновременно хмыкают, и напряжение между ними, созданное отстранённостью и холодностью Икера, спадает, оставляя только опустошение и растерянность. Что теперь делать, когда его самая главная тайна, чутко хранимая под самым сердцем, невольно разделена между ними. — Не перебивай, Каси, я ещё не закончил. — И что ты хочешь ещё мне сказать? Мы, вроде, уже сошлись во мнении, что фанаты меня разорвут в любом случае. — Что хочу сказать? Что тебе стоит съездить на матч Реала. Знаешь, понять свои чувства, подумать хорошенько, взвесить всё. Когда они играют в следующий раз, чтобы не пересекаться с нами? Четверг двадцатое, нет? Или выходные? В любом случае, на следующей неделе у нас не такой плотный график, ты вполне можешь вырваться без проблем. Икер боится поверить в то, что произнесённое Хави реально, что его не высмеяли, не отреклись от него публично, не стали обвинять в любви к мадридиста. Эрнандес ведёт себя так, как Икер не мог бы от него требовать и просить никогда в жизни, не мог ждать и надеяться. Он принимает его для себя таким, какой он есть, без попыток изменить и перекроить, не думая «чинить» изначально не сломанного Икера, не говоря, что тот должен забыть о своём пристрастии. Но самое главное — Хави не считает его предателем. И этого, на самом деле, уже достаточно… — Ты… ты думаешь? — Хави спокойно кивает, не обращая внимания на удивлённо изогнутую бровь. — Но если об этом узнают… — Значит, сделай так, чтобы не узнали, — часы, отсчитывающие его время, запускают ход.