Икеру кажется, всевышний немало поиздевался над ним, заставив родиться мадридистом под флагами Барселоны. Он понимает это со сто процентной ясностью, стоит только сойти по трапу в освещённый неярким вечерним солнцем аэропорту Бархаса. Матч, на который он приехал, только завтрашним вечером, и у него есть целый день, чтобы среди шумных людных улочек Мадрида попытаться отыскать собственное потерянное сердце.
Он быстро набирает короткие сообщения Гути и Раулю — его хорошим друзьям из сборной, волей судьбы оказавшимся игроками Реала, о том, что находится сейчас в столице и не против провести время с ними двумя, если они, конечно, не заняты. Ответ приходит буквально через несколько минут, и Икер удовлетворённо улыбается, понимая, что успеет немного побродить по городу в одиночестве, прежде чем встретится с этой сладкой парочкой, очевидно, занятой друг другом.
Касильяс игнорирует метро, предпочитая добраться до королевского дворца — надо же откуда-то начинать свою любительскую экскурсию — на такси и автобусах. Есть, конечно, небольшая вероятность, что кто-то здесь узнает его — но, во-первых, он не настолько часто ещё появляется в воротах Барселоны, чтобы завоевать себе репутацию «эй, это ж тот вратарь кулес», да и в сборной пока на вторых ролях, а потому может спокойно перемещаться по городу, не боясь быть узнанным.
Мадрид иррационально кажется ему белоснежным, сияющим древним мрамором под безжалостно-жарким солнцем центральной Испании. Розовым золотом отливающие предзакатные лучи обласкивают древние фигуры статуй и выступы каменных карнизов, заставляя его засмотреться невольно. Белый и золотой. Всё так, как и должно быть.
Икер — англичанин в Нью-Йорке, легальный иностранец* с паспортом родной страны в нагрудном кармане, безвестный бродяга среди тысяч таких же. Это странно, но в данный момент он счастлив быть таковым — почувствовать себя пусть лживо, пусть на пару дней, но свободным. Никому не интересным, ничем не интересующимся, без забот и проблем, без обязательств и камнем на сердце лежащих клятв. Касильяс улыбается, подставляя лицо истинно испанскому привычному солнцу, щурится довольно и практически счастливо, продолжая свой путь без конечной точки назначения.
Он едва успевает дойти до площади Сибелес, чтобы, суеверно бросив через плечо монетку в фонтан с колесницей, пожелать даже про себя тихо однажды лично повязать на шею Богини шёлковый сливочный с золотом платок.
«Икерчито, где ты шастаешь? Заблудился или нам уже идти спасать тебя из рук разъярённых мадридиста?» — приходит шутливое сообщение и несколько смеющихся смайликов от Гути и Рауля (номер принадлежит последнему, но Касильяс более чем уверен, что сам текст набирал Хосе Мария). Он смотрит растерянно на время, отмечая, что, действительно опаздывает на встречу с друзьями, и торопится свернуть с намеченного маршрута, чтобы быстрее добраться до места.
«Эль Санто, я всё понимаю, но ты же знаешь Чему: не уверен, что у меня получится держать его на месте спокойным больше десяти минут», — следующее сообщение приходит, когда Икер уже почти вбегает в кафе, где его ждут. Он украдкой усмехается, быстро прочитав текст на экране, и убирает сотовый в карман, падая за столик, оккупированный Раулем, на котором вольготно разваливается Гути, что-то рассказывающий ему на ухо.
— Рау, не стоило на себя наговаривать, ты прекрасно справляешься с удержанием Чемы на месте. Всё как обычно, — Икер обменивается тёплыми радушными объятьями и короткими поцелуями в щеки с Гонсалесом, а потом с фыркнувшем слишком наигранно Гути. Он всегда был королевой драмы, и Касильяс солжёт бессовестно, если скажет, что это не нравится хоть кому-нибудь из его знакомых.
Хосе Мария делает вид, что обижен на подобное высказывание несколько секунд, а потом всё же расплывается в фирменной обаятельной улыбке и первым тянется приветственно расцеловать Икера. Честное слово, иногда Касильясу кажется, что очарования Чемы хватит, чтобы влюбить в себя даже консервативную табуретку родом откуда-нибудь из восточной Европы. И при всей врождённой кокетливости и обаянии, он умудряется быть едва ли не болезненно верным своему клубу и своему Раулю. И Икер до сих пор не может понять — восхищает его это или заставляет задуматься.
— Какими судьбами в столице, дружище? — Икер падает за свободное место напротив них, быстро заказывая у официанта небольшую кружку простого капучино.
— На матч приехал, — без обиняков сразу отвечает он, не без удовлетворения глядя на их вытянувшиеся от удивления лица. Рауль переглядывается с Гути, что-то безмолвно обсуждая с ним одними только глазами, и, судя по движениям, осторожно берёт его руку в свою под столом.
— На наш? — осторожно уточняет Гонсалес, будто есть вероятность, что Икер имеет ввиду какой-нибудь баскетбол. Или волейбол. Или вообще какой-нибудь дартц. В это верится, как ни крути, как-то больше, чем в то, что подающий надежды будущий выдающийся голкипер Барселоны вдруг решает посетить игру мадридского Реала.
— А есть ещё варианты? Естественно, на ваш, — Касильяс подаётся вперёд, сокращая расстояние между ними и шёпотом сообщая максимально конфиденциальную информацию касательно целей своего пребывания в Мадриде. — Хави отправил меня сюда, чтобы… Решить пару моих проблем.
— С этого момента поподробнее, — улыбка немного сползает с лица Рауля, и даже Гути как-то незаметно подбирается, приобретая тот хищный вид, который привычен всем на поле. — У тебя проблемы в команде? Или что-то… личное?
— Нет, нет, ничего такого, — Икер отмахивается, отводя взгляд. Он совершенно не представляет как передать все свои сомнения друзьям так, чтобы те верно поняли и не осудили его. Хотя… Касильяс уже успел понять за последние слишком нервные для него недели, проведённые под знаком тяжёлых моральных метаний между тем, что хочется, и тем, что должно, как невероятно повезло ему с друзьями. — Это просто… Давай не здесь.
Рауль смотрит несколько секунд сначала в глаза Икеру, что-то отыскивая в нём, а потом оборачивается к Гути, безмолвно сжимая их переплетённые пальцы, лежащие на его бедре, и коротко кивает.
— Ты прав. Не для лишних ушей, — они встают, достают из карманов несколько купюр, складывая их аккуратно под чашку с недопитым кофе, и снова незаметно переплетают ладони, скрывая сцепленные пальцы длинными рукавами кофты Гути. И всё это делают так синхронно, будто годы тренировались, будто целую жизнь — долгую, насыщенную, яркую — прошли рука об руку, притираясь друг к другу, перенимая привычки и повадки. Икер вдруг вспоминает, как точно также двигались на поле и в жизни неразлучники Хави и Андрес, точно так же пристально следящий за Эрнандесом, как следит иногда Гути за Раулем. Их взгляды — острые, тёмные, ревнивые, но на самом деле едва не испуганные, говорят практически об одном — в их глазах этот страх потери, страх человека, не раз упускавшего из своих рук самое дорогое.
— Я знаю место, где нам точно никто не помешает, — Гути берёт инициативу на себя, тянет безапелляционно Рауля за собой, вынуждая следовать и на мгновение растерявшегося Касильяса. — Твоё счастье, Сан, ехать почти на другой конец Мадрида, успеешь рассмотреть всю нашу любимую столицу, — Хосе усмехается через плечо, подмигивая шало Гонсалесу. — Возможно, Рау даже согласиться провести для тебя мини-экскурсию.
— Чема, если ты думаешь, что я пущу тебя за руль, то ты очень глубоко заблуждаешься.
— Разумеется, Рау, разумеется.
***
Рауль, занявший водительское место вопреки протестам Гути (получившего примирительный поцелуй в нос и ласковую тёплую улыбку), уверенно уводит автомобиль в спальные районы Мадрида, пока Чема отвлекает Икера от тяжёлых мыслей мини-экскурсией.
— Я эту квартиру купил, когда перешёл в основной состав, а появился в ней с тех пор раза четыре от силы, — хмыкает Хосе, отпирая дверь небольшой квартиры-студии, обставленной по минимуму только для комфортной жизни — никаких украшений, ничего лишнего — неширокая кровать, явно рассчитанная на одного, обеденный стол с двумя стульями и небольшая кухня без техники и всего прочего.
— А теперь рассказывай, что там у тебя в твоей Барсе, — Рау первый вспоминает о том, для чего они вообще это всё затеяли.
— Проблема не в Барселоне. Во мне, — Икер падает на заправленную постель Гути, закрывая лицо руками, прячась от яркого солнечного света, заливающего через грязные панорамные окна пыльным золотом маленькую уютную студию. — Меня тянет в Реал, — Касильяс слышит, как тихо поскрипывает пол под аккуратными шагами, как что-то шепчет на ухо, а затем Рауль целует Чему не то в висок, не то в волосы и как тот усмехается, заставляя поцеловать себя пусть коротко, но по-настоящему.
— В каком смысле?
— Это сложно описать, Рау. Это как… Как тоска по дому. Как бы далеко ты не уехал, ты будешь хотеть вернуться. Я смотрю каждый ваш матч, я знаю всё, что можно знать о команде, когда ты не её часть, это будто… Будто я играл в Мадриде всю жизнь, а потом меня продали в Барселону. Я не чувствую себя на своём месте. Каждый раз, когда вокруг меня кричат «Forca Barca», мне хочется крикнуть «Hala Madrid» просто по привычке…
— По привычке, которой у тебя никогда не было, — голос Хосе глубокий, печальный, переливающийся эмоциями от горечи до гордости, от жалости до радости. — Ты правильно поступил, что решил приехать на матч.
— Да, это должно многое расставить по местам в твоей голове, — Рауль щёлкает пальцами Чему по шее, делая большие страшные глаза, намекая как обычно, что полузащитник делает что-то не так. И Икер не вполне понимает, за что конкретно сейчас получает Гути, хотя тот, кажется, знает. — Главное, не забудь натянуть капюшон побольше. Я не очень хочу слушать вопли всех этих жёлтых газетёнок, которые заметят, как вратарь блауграна во всё горло орёт «Hala Madrid y nada mas».
— Говоришь прямо как Хави, — хмыкает Икер, переваливаясь на постели, и садится, потирая лицо бледными пальцами, не видевшими солнца под перчатками.
— А мы вообще с ним самые разумные, слушали бы нас чаще.
— А ещё и скромные, да, Рау?
— У меня хороший учитель, Чема.
***
Икер просыпается в полной тишине квартиры и первое время даже не понимает, где он. Сначала приходит полумрак — Касильяс сонным взглядом обводит комнату, в которой они сидели до вечера вчера с Гути и Раулем, пока те не решились, наконец, что перед матчем неплохо бы выспаться. Сегодня явно не так солнечно, как вчера, — свет не заливает панорамные окна, не слепит глаза, как вчера — в квартире только тусклый свет пробивается через тяжёлые гардины. Затем появляется мерный негромкий шум — гул давно не спящей столицы, приглушённый щебет птиц на карнизе.
Касильяс неспешно встаёт, разминая затёкшие от не самого удобного матраца — понятно, почему Чема при первой же возможности предпочёл своей постели постель Рауля — мышцы, и зевает, мечтая о том, что у друга найдутся завалявшиеся с незапамятных времён запасы кофе. Хотя, конечно, всегда есть возможность просто сбежать завтракать куда-нибудь в центр, наслаждаясь видом мирного раннего Мадрида. Признаться честно, Икер заочно любит его любым.
Запасов кофе не находится, зато находится чай, и это уже больше чем всё, на что на самом деле рассчитывает Икер. Он быстро заваривает себе в обнаруженную кружку с забавной карикатурой на какую-то рок-звезду, которую не знает Касильяс, но которым наверняка заслушивался в юношестве хозяин квартиры, дешёвый чай, оставленный наверняка на чёрный день. Икер раздвигает шторы, предпочитая бесцельному созерцанию стены за столом вид утренней столицы с двадцатого этажа высотки.
Касильяс задумчиво смотрит на шпили сонного Мадрида, гигантские монстры нагромождения стекла и бетона отражают тёмной амальгамой яркое золото восходящего солнца на истёртый временем древний белый мрамор последних пристанищ духа великой коронованной Испании. Мадрид другой. Икер не может назвать ни одного точного отличия, нет ничего, за что бы мог зацепиться глаз, но в глубине души понимает — это не Барселона. Это ближе. Роднее. Знакомее.
Он не смог полюбить Барселону за все свои годы так, как влюбился без памяти в Мадрид за несколько дней. Странное чувство, странное и глупое. Умом Икер понимает, что такого быть не может, что нельзя понять место и проникнуться им, не живя тут по-настоящему, каждый раз находясь здесь только на правах туриста. Ты никогда не узнаешь суть города, пока не обнаружишь под всей грязью, под пылью, мусором, нищетой, под всем самым отвратительным и мерзким его душу — его истинную суть, мерцающий первородный алмаз. Мадрид, как и любой другой город, только слоёный пирог — искусно вылепленный, приготовленный по собственному уникальному рецепту. Другой такой приготовить не получилось бы и у самого Господа Бога.
Верхний слой — глазурь. Обманчиво-идеальная, сверкающая бликами едкого неона на старом истёртом золоте короны. Прекрасная настолько же, насколько же лживая. Она — только для туристов и гостей, для тех, кто не видел и не знает истинного лица испанской столицы.
Для тех, кто живёт здесь достаточно долго, глазурь теряет сладкую привлекательность, обнажая явственно нелицеприятное основание. В этом слое — вся грязь, мусор и уродливость низов. В этом слое — разделение общества, несовершенство и нищета. Этот слой — для тех, кто уже прижился, но ещё не проникся.
И только под всем этим — сердцевина. Она — награда для рискнувших полюбить город, несмотря на все его недостатки и несовершенства, на всю его несправедливость. Несмотря ни на что. Это сердце Мадрида, и оно принадлежит только тем, кто отважится подарить собственное взамен.
Умом Икер понимает, что нельзя добраться до золотой середины, не испробовав остального.
Но его глупое сердце уже давно принадлежит Мадриду.
