***
Икер неохотно цедит сквозь зубы несладкий зелёный чай, закутанный в аляповатый цветастый плед, одной рукой удерживает наполненную льдом грелку, завёрнутую в полотенце, у своего ушибленного затылка и недовольно поглядывает на Хави и Андреса, пытаясь взглядом выразить все свои мысли по поводу их действий. Но Эрнандес смотрит по большей части на Иньесту, тоже выражающий возмущение его методами приведения людей в сознание, а сам Андре невозмутимо пьёт свой кофе, не испытывая угрызений совести по поводу набитой на голове их голкипера шишки. — Вы не хотите мне ничего объяснить? — наконец подаёт голос Касильяс, потирая ушибленную горящую щеку. — Ты не приходил в себя, надо было срочно тебя вывести со стадиона, что мне было делать? — Иньеста пожимает плечами, пряча смешливую улыбку в уголках губ, прекрасно понимая, что Икер спрашивает не об этом. И Касильяс тоже это понимает — скептично изгибает бровь, смотрит большими янтарно-карими глазами, кажется, прямо в душу, и ждёт. — Оставь Андре в покое, супермен, на него твой лазерный взгляд всё равно не действует, — Хави мягко успокаивающе улыбается, вставая между ними третьей силой — умиротворяющей, уравновешивающей. Хави склоняет голову к плечу, глядя на них чуть из-под ресниц, мягко кладёт ладонь на бедро Иньесте, поглаживая ласково и тепло, заставляя Икера смущённо отвести взгляд, а потом так же по-дружески светло смотрит на него самого. Мимолётом Касильяс думает, что в будущем Хавьер станет прекрасным капитаном. — Вы же знаете, что со мной происходит? Вы бы не были так спокойны, если бы не знали, я бы не сидел тут, если бы вы не знали, — Касильяс сбрасывает с плеч надоевшее флисовое одеяло, наклоняется чуть вперёд, упираясь локтями в колени и ладонями подпирая подбородок. — Что это? Эти люди, Маркос, Энрике, Хуан, Рамиро. Они жили в прошлом веке, но я вижу их так, как будто просто забыл часть своей жизни. Я чувствую себя безумным, и не смейте говорить, что это так! Тот мяч, что я передал тебе от Рауля, — в лице Икера, в его глазах такое практически животное отчаяние, такие сильные болезненные эмоции, что Хави практически смертельно хочется выдать всё, как на духу, но он знает правила. Вселенная никогда не сделает так, чтобы им стало проще. — Ты же знаешь, что это за вещь? Хави, пожалуйста. Я хочу знать, что не схожу с ума. — Мы не можем, — Андре успевает прежде, чем Эрнандес даже откроет рот, переплетает их пальцы на своём бедре, сжимает чуть крепче, находя поддержку в таком простом прикосновении, — рассказать тебе всё. И не можем ответить на все вопросы. Но если ты задашь правильные — получишь правильные ответы. И тогда ты вспомнишь сам. — Андре прав, — Хавьер улыбается Икеру. — Тебе может показаться это бредом, и это, на самом деле, сложно воспринимать всерьёз, но по-другому это не работает. Потом ты всё поймёшь, Икерчито, я обещаю. Касильяс долго молчит — ищет подсказки в окружающем его пространстве, в уютной обстановке маленькой комнаты, принадлежащей полузащитникам Барселоны с самого совершеннолетия Андре, в милых домашних мелочах, говоривших о хозяевах куда больше, чем иногда личное общение. Он цепляется взглядом за маленькие фигурки на стеллаже и книги за ними. Большинство из них — классическая литература разных стран, в основном, конечно, испанская, но Икер видит и романы британских и французских лириков, немецкую философию и даже русскую поэзию. Такую коллекцию не собрать даже вдвоём за всего двадцать лет, даже с учётом того, что тяжеловесными томами ты начнёшь увлекаться с малолетства. — Это ваша библиотека? — голкипер продолжает пытливо выискивать зацепки для себя в мелочёвках чужих жизней. Он чувствует себя незадачливым Шерлоком Холмсом, взявшимся за дело без начало и конца — у него ни нанимателей, ни обстоятельств, ни преступления. У него есть только пустота — та, что в его собственной черепной коробке поедает воспоминания, будто при болезни, и та, что вокруг него сжимается холодным одиночеством. И эту пустоту ему жизненно необходимо чем-то заполнить и как можно скорее. — Наша, — Андре кивает, как и Хави пристально следя за Икером. Его голова, его память сейчас — минное поле, на которое по глупости (из опрометчивого желания помочь) сунулись Иньеста с Эрнандесом, а теперь не могут отступиться без личных потерь. Икер подходит к полкам ближе, вглядываясь в небольшие предметы, которые нельзя было разглядеть с его кресла. Среди прочих сувениров и старых фигурок он замечает фотографию — древняя сепия с истёртыми краями и заломами, выцветшая местами, но трепетно хранимая за стеклом в аскетичной деревянной рамке. На карточке восемь молодых мужчин, очевидно, пытались рассесться так, чтобы каждого было видно, но немного не справились с задачей. Четверо парней слева носят на себе шарфы Мадридского Реала — старые, что шили ещё в середине прошлого века. Икер видел их во снах, видел в книгах и на старых фото клуба и уже смутно узнаёт счастливые лица. Энрике сидит на плечах Маркоса, крепко удерживаемый за бёдра нежно улыбающимся ему Фернандесом, и вскидывает вверх руки, растягивая между ними белый флаг с гербом бланкос. По правую руку от них, связанные одним шарфом с виднеющимися тёмными буквами «RMD» обнимаются Хуан и Рамиро, который явно тянется урвать наглый поцелуй у пытающегося не испортить общего фото Бланко. У четверых справа, парадоксально, столь же старые символы Барселоны, и этих людей Икер видит так близко впервые. Сине-гранатовое знамя держат за два края высокие темнокожие парни с одинаковыми широкими улыбками и короткими буйными кудрями, спадающими влажными вьюнами на лбы и закрывающими глаза. Икер знает о них из таких же легенд каталонцев — Адан Морейра и Сантьяго Сафоркада. Двое других стоят перед флагом на коленях, поддерживая его нижние углы, переплетая пальцы под флагом и улыбаясь больше друг другу, чем для снимка. В профиль сложно различить, но и их лица кажутся знакомыми. Икер не возьмётся утверждать со стопроцентной уверенностью, но Касильяс, глядя на остальных людей на фото, предполагает, что это Фабио Креус и Алваро Лухан. Люди, что, как и четверо других, стояли у истоков своего клуба, семьи, созданной под сиянием сине-гранатовой яркой звезды Камп Ноу в созвездии среди полос Эсталады. — Я могу взять посмотреть поближе? — Касильяс оборачивается через плечо, чтобы увидеть подтверждающий синхронный кивок Андреса и Хавьера, и бережно берёт в ладони рамку. — Это очень странно, что здесь блауграна и бланкос вместе. Хави дожидается, пока Икер вернётся к их посиделкам, любезно освобождая ему место между собой и Иньестой, и практически любовно проводит пальцами по стеклу, покрывающему фото. Он так похож в этот момент на престарелого деда, готовящегося передать внукам истории своей молодости, что ни Андрес, ни Икер не могут сдержать смешков. — Это не странно, это правильно, — Иньеста мягко забирает фото у Икера, стирая тонкий слой пыли. — Так и должно быть, и так всегда и есть. Но ты же понимаешь, что это всегда неофициально. Даже тогда политика слишком влияла на на… них, приходилось скрываться. — Откуда это фото у вас? — в голову Касильяса закрадываются подозрения, что он всё же сходит с ума, потому что все знаки, что он видит перед глазами и может получить для себя, немного поразмышляв, не желают складываться в единую картину. По крайней мере, не ту, что покажется адекватной любому здравомыслящему человеку. — Откуда ты знаешь всё это? — Правильные вопросы, Икер. И это не они, — голос Хави внезапно жёсткий, приказывающий с характерными капитанскими интонациями, и Икер не может ослушаться, погружаясь в себя и там пытаясь найти подсказки к решению головоломки. — Думай, Икер… — Всё только в твоей голове.Часть 5
22 мая 2019 г. в 23:50
После вечерней тренировки Икер искренне удивляется, как он до сих пор не вывихнул челюсть. Спать хочется нещадно. Больше хочется только спрятаться от всего мира в самый дальний тихий угол и подумать над всем, что происходит в его жизни. Но прежде всего выспаться. Зевая, он запирает машину на парковке. Зевая, ползёт на стадион, на ходу потягиваясь и пытаясь разбудить мозг без притока кофеина. Да, точно, между забиться и поспать где-то стоит желание выпить кофе. Останавливает только режим и то, что больше кофе, чем в нём уже, пить просто нельзя.
В голове ещё с прошлой ночи полнейший сумбур — лоскуты недодуманных мыслей, смутные, будто не принадлежащие ему обрывки воспоминаний, туманные короткие сны. Икер трёт пальцами болью простреливаемые виски, изгоняя из-под век запёкшиеся кровавой коркой тревожные образы.
Энрике держит его ладони в своих, сжимает пальцы до судороги, до сведённых мышц, до колючей боли и синяков на светлой коже запястий. Его огромные зелёные глаза влажные от слёз, которые он запрещает себе проливать, боясь реакции. Не Икера — Маркоса. У Фернандеса нрав горячий, яркий, бескомпромиссный. Маркос не Икер, но кое-что общее у них есть — они оба не приемлют к себе жалости. Сочувствие — да. Поддержку — разумеется. Только не жалость. Но Касильяс пропустил бы мимо, не обратил внимания, простил, в конце концов, не думая обижаться. А Маркос считает иначе.
— Хей, дружище, как ты? — Хави падает рядом с ним на скамейку уже полностью переодетый, в то время как Икер так и сидит, привалившись сгорбленной спиной к шкафчику, вытянув гудящие от напряжение ноги, обутые в бутсы, безвольно уронив руки вдоль тела. — Икер?
— Марко, это не конец, ты знаешь. Это просто травма, — голос Энрике дрожит не то от усталости, явно прослеживающейся в позе и живом лице, на котором ярко отражаются все эмоции, не то от переживаний. Фернандес раздражён, он чувствует боль, обжигающими тисками сдавившую ногу ниже колена, холод наложенных повязок и тугого фиксирующего бинта. Фернандес раздражён — потому что он ненавидит травмы, что оставляют его на скамейке запасных, и пустые слова, что призваны дать ложную надежду. Но это говорит Энрике, и ему Маркос готов верить даже тогда, когда реальных оснований к этому нет.
— Икер, как ты себя чувствуешь? — Хави обнимает его за плечи, вцепляется пальцами в руку, сминая чуть влажную ткань тренировочной формы, и коротким жестом подзывает Андреса, изваянием не самого умелого мастера застывшего около своего шкафа.
— Энри, перелом со смещением это не шутки, ты слышал врачей, — Маркос высвобождает одну ладонь из хватки Энрике, мягко оглаживая шершавыми костяшками согнутых пальцев колючую от щетины щеку. — Скорее всего, мне придётся закончить карьеру. Или уйти в какой-нибудь захолустный клуб, который будет согласен взять поломанного вратаря. Хотя бы на сезон…
— Икер! — Хави трясёт его сильнее, пытается заставить смотреть себе в глаза, но вместо этого видит только остекленевший взгляд выцветших ореховых тёмных глаз и отсутствующее выражение на уставшем лице. — Андре, помоги, дай воды…
— Маркос, нет! — Гарсиа впервые позволяет себе вспылить, привставая с колен, чтобы быть ближе к сидящему Маркосу, устраивается между разведённых ног и смотрит умоляюще-настойчиво. — Перестань нести бред, ты никуда не уйдёшь! — Энрике упрямец, всегда был таким, он тянется выше, обнимает ладонью за основание шеи, вынуждая наклониться к себе и крепко, почти отчаянно целует в искусанные тонкие губы. — Ты восстановишься. Вернёшься в следующем сезоне, они не посмеют тебя заменить!
— Энри, будь реалистом хоть раз, бога ради, — Иньеста смотрит на Хавьера обеспокоенно — они оба слишком хорошо знают, что означает происходящее. Икер захвачен прошлым, тонет в собственных нестабильных воспоминаниях, перемешавшихся в причудливую канву древнего узора на подолах летящих женских карнавальных юбок. Они мелькают мимо него, не давая зацепиться за что-то конкретное, кружат голову, мутят мысли.
— Фаби, — Хави чуть исподлобья следит то за Икером, то за Андресом, на нервах назвавшего его по привычке истинным, самым первым именем, именем, как говорил сам Андре, с которым он полюбил его впервые. Говоря откровенно, сам Хави находит это невероятно очаровательным, хоть никогда не признает это вслух. — Надо уводить его отсюда, кто-то может вернуться.
— Он должен хоть немного прийти в себя, если его увидят в таком состоянии, хреново всем будет, — Эрнандес сжимает пальцами коленную чашечку Икера, надеясь болью привести его в сознание, но тот только кривит лицо с всё тем же стеклянным взглядом. — Варианты?
Энрике качает головой, ещё раз прижимаясь к нему в глубоком трепетном поцелуе, скользит руками по острым плечам, и Маркос охотно отвечает, довольный шансом отвлечь партнёра от неприятной темы. Фернандес обнимает Гарсиа, привлекая к себе, раздвигает языком полные сладкие губы Энрике, проникая глубже, хватает зубами хищно нижнюю губу, втягивая её в рот.
— Ты же не надеешься… не надеешься, что из-за этого я забуду о твоём грёбаном пораженческом пессимизме, Маркос? — Энри отстраняется, с трудом отвоевав возможность свободно говорить у Фернандеса, явно желавшего продолжения поцелуя.
— Есть один, — Андре шепчет, глядя на Хави и молча прося у того разрешения, прекрасно зная, что говорить вслух не потребуется. Идеальное взаимопонимание. Идеальная связь.
— Ты вернёшься в основу. Я не позволю им выгнать тебя. Ни в этой жизни, ни в какой другой. Мы с тобой, Марки. Ты и я. Уйдёшь ты, уйду и я…
— Действуй, — Хави воровато оглядывается на дверь, настороженно проверяя, чтобы никто не застал их в самый неудобный момент.
— Но я клянусь тебе, слышишь, грёбаный ты упрямец, клянусь тебе. Они не посмеют этого сделать. Только не с тобой. Потому что если они думают, что ты не достоин носить белое…
Иньеста отвешивает Икеру звонкую пощёчину. Он безвольно мотает головой, ударившись о ящик позади, и опускает веки, будто вовсе упуская нить слабого сознания. Андрес, подрываясь, хватает Касильяса за щеки, поворачивая откинутую голову к себе, вглядывается обеспокоенно, стараясь игнорировать на периферии ехидное ворчание Хавьера.
— Икер, подъём, пора просыпаться!
— Никто не достоин его носить…