***
Хави вместе с Иньестой встречают его в Барселоне, несмотря на едва ли не рассветные ранние часы, берут под руки вымотанного матчем и бессонной ночью Касильяса и сажают в машину, успев укрыть от немногочисленных любопытных глаз. Икер душераздирающе зевает, оказавшись в приятной полутьме салона, откидывается на мягкие задние сидения, приобняв одной рукой свой рюкзак, а вторую запускает в карман, между пальцев перекатывая маленький мягкий мяч, который дал ему Рауль и который он не выпускал из ладони весь полёт. Сейчас он с трудом может припомнить свой короткий красочный сон, но, кажется, только врёт сам себе, пытаясь игнорировать кажущееся бредом видение. Ему снится старое дворовое поле, на котором дети гоняют по городской пыли дешёвый мячик, и звёздная ночь. Звуки машин вдали и молодой звонкий смех, шорох босых ног по земле, возня и негромкие выкрики. Прелая тьма пахнет цветущими деревьями, медленно остывающим асфальтом и летней приятной свежестью. Ему снится человек с именем Маркос — похожий на него и совершенно другой одновременно. У Маркоса его глаза, его улыбка, его манеры. Но он наглее, живее, ярче. Маркос не привык прятать грязных секретов за душой — а если такие и есть, Маркос их таковыми не считает. Маркос открытый, он может себе позволить очень многое — играть с друзьями среди дворов ночного Мадрида, гонять мяч по дорожной пыли и не думать ни о чём, роняя одного из них мягкой подсечкой на землю и затем прижимаясь к его губам терпким горячим поцелуем. Ему снится человек с именем Энрике. Тот, кого он раньше видел только на старых общих фотографиях, но будто знал целую жизнь. У Энрике длинные волосы, в неверном свете электрических фонарей в плотном мраке летней ночи кажущиеся похожими на морской песок по цвету, большие смеющиеся глаза и мягкие роскошные губы, которые он охотно размыкает, принимая поцелуй Маркоса. Ему снится человек с именем Хуан — высокий, статный, мужественный. Он будто создан быть воплощением об идеальном испанце, что строят модные журналы и читающие их девчонки. У Хуана тёмные волосы мягких кудрей, забранные в аккуратный хвост, низкий заливистый смех и сидящий за спиной Рамиро, скалящийся белозубой широкой улыбкой, обвивший его ногами за пояс и по-детски мило упёршийся подбородком в плечо Хуана. Это похоже на лихорадочный бред — в его собственной голове непутёвый сериал про людей, что он никогда не знал, про тех, о ком слышал только из историй. Изображения движутся смазанными пастельными картинками, расцвеченные не тонами воображения — памяти. Так выглядят спустя много лет светлые пережитые моменты, к которым ты возвращаешься, переживая снова и снова. — Дружище, не спи, на тренировке деревянный будешь, — Хави, оборачиваясь с переднего пассажирского сидения, мягко бьёт его несколько раз ладонью по колену, не давай скользнуть в зыбкую дрёму на всё же не самом удобном сидении. — Только не говори, что у нас утренняя, про которую я забыл, — Икер устало стонет, нехотя разлепляя сонные глаза и из-под ресниц умоляюще глядя на друга. — Нет, что ты, мы не настолько жестоки, — весело хмыкает Иньеста, не отрываясь от дороги, и трясёт головой. — Тренировка вечером. Успеешь немного поспать, может, будешь даже не слишком помятым. Хави согласно посмеивается, отворачиваясь обратно и вновь кладя ладонь поверх свободной руки Андреса, переплетая их пальцы незаметным отточенным движением. Икер наблюдает за ними незаметно, как-то алогично даже для себя соотнося поведение друзей из Барселоны. И друзей из Мадрида… Они так похожи, на самом деле, в этом безотчётном постоянном желании быть друг с другом каждое возможное мгновение, не отпускать, не расцепляться ни на секунду, не тратить ни одной секунды, которую возможно провести друг с другом. Они касаются такими точными плавными движениями, что заметить их, не вглядываясь и не пытаясь выискать зебру в цокоте копыт, просто невозможно. Они так и играют — не оборачиваясь, знают, где находится партнёр, идут так уверенно на чужую половину, отдавая мяч точными пасами даже назад. Поддерживают, помогают, первыми бросаются защищать. — Тебе, кстати, Хуан просил передать, — Икер проваливается в полусонное забытьё, не пытаясь бороться с собственной отчаянной усталостью, но из последних сил вынимает из кармана мяч, в который всё это время вцеплялся, и тянет его сидящему спереди Хави. — Фабио, возьми… Касильяс передаёт в протянутую ладонь привезённый сувенир и засыпает.***
Хави задумчиво вертит мячик между пальцами, глядя то на него, то на свернувшегося на заднем сидении Икера. Имена на покатых шершавых боках игрушки ему знакомы прекрасно не понаслышке — и эти, и те, что были до них. — Ты слышал, Хави? — Андрес приглушает радио в машине, оставляя его только лёгким непринуждённым тоном — едва слышным, ненавязчивым, успокаивающим. Тихо скребут по стеклу резиновыми прокладками дворники, стирая мелкую неприятную влагу — в Барселоне капризная погода сегодня не расщедрилась на дождь, оставив вместо этого жалкую морось и низкие тёмные облака, обещающие грозу. — Слышал, — Эрнандес меланхолично следит взглядом за движениями капель, соскальзывающих по лобовому стеклу, и негромко отвечает. — И этот мяч ещё. Не знаю уж, что имел в виду Рауль, но Икер, судя по всему, начал вспоминать. — Вряд ли он делает это осознанно, — Иньеста тоже понижает голос, плавно выворачивает руль, скользя ладонями по гладкой коже, направляя машину к узким улочкам, среди которых затерялось скромное жилище Касильяса. — Посмотри, он же не соображал совсем, а в бреду всегда лучше помнится, — Хави хмыкает, выражая сомнение. — Он назвал меня Фабио, — Андрес тормозит перед домом Касильяса и поворачивается к Хави, чуть вскинув брови. — Икер мог увидеть имя «Хуан», но моего на этом мяче нет. — И что ты предлагаешь? Ты же знаешь правила, он должен вспомнить сам, иначе не сработает. — У Икера контракт кончается летом, — Андрес накрывает ладонь Хави с лежащей в ней игрушкой своей, и они, не раздумывая, сжимают руки, безмолвно обещая, что пройдут через это вместе. — У него нет выбора, кроме как вспомнить всё до этого времени и перейти в Реал. Потом его уже никто не отпустит. — Таких не отпускают, — Иньеста понятливо кивает. — В этой жизни всё на нас, верно? — Не думаю, что Раулю и Гути придётся легче. Ты же знаешь, наш Серхио нынче севилиста, а он всегда долго вспоминает. — Но не в тот раз, когда он вспомнил первый! Отвратительная была жизнь, я на фронте умер. — Карлос вообще родился тогда женщиной, как думаешь, кому больше не повезло? — Мы не будем это обсуждать с тобой. — О, вот подожди, когда они с Ронни вспомнят, тогда и поговорим!