Non Domina

Изменения в своём организме Грейс почувствовала не сразу, а когда спохватилась, было уже поздно. Переходный возраст девчушка проходила тяжело не только в плане физическом, но и в моральном тоже; мало того, что её начинало потихоньку тянуть к обществу девчонок, у которых на уме была косметика и красивая одежда, да ещё и общество мальчиков Кроха теперь старалась избегать. От смущения при виде мальчишек у неё загорались щёки, и сразу же появлялось желание драть из коридора куда подальше, лишь бы не видеть представителей сильного пола. Но на этом страдания Смит не закончились. В новом учебном году к ним в класс пришёл новенький мальчишка — неказистый, с квадратным лицом и удивительными серо-голубыми глазами. Его представили детям, смотревшим на него, как на чудо, сошедшее с неба, после чего тот неспешно, даже как-то расслаблено прошёл между рядами и сел рядом с оторопевшей Грейс. — Ты чего тут забыл? — зашипела она тихо, обращаясь к новенькому, когда урок уже начался. — Не знаю, — честно признался Джеймс, пожав плечами. Девочке показалось, что он произнёс это с некоторым возмущением. — Мама меня сюда определила после того, как в прошлом учебном году меня выгнали за массовую драку. В которой, к слову, я не участвовал. Кроха протяжно вздохнула. Из-за девиза мальчишки, гласившего: «Тронешь кого-нибудь младше или слабее себя (или всё вместе) — я трону тебя», тот не раз и не два огребал тумаков по самое «не хочу»; часто мальчик получал ни за что по голове. Если где-то была драка — значит, Джеймс виноват. Пропагандировал честь и справедливость, ратовал против насилия, а сам яростно бросался в бой на защиту беспомощных человечков. Грейс не понимала своего противоречивого друга, да и не стремилась к пониманию. Она уважала мировоззрение Барнса, как тот уважал её. И этого было вполне достаточно для них обоих. Поймав себя на том, что пристально разглядывает друга, малышка Смит поспешила повернуться к наставнику их класса. Что же, теперь они, лучшие друзья, учатся вместе. Это ли не мечта для каждого ребёнка, у которого есть близкий товарищ? Грейс качнула головой и убрала выбившуюся прядь светлых волос за ухо. Она не знала, как ответить на этот вопрос. Вначале всё казалось вполне безобидным и обычным. Грейс и Джеймс, как всегда, бывали друг у друга в гостях, делали вместе уроки, играли с малышкой Ребеккой, росшей не по дням, а по часам и наглевшей на глазах у подростков. Барнс-младшая, которая должна была пойти в школу в семь лет (тогда как ей было только шесть), скучала и уже хотела получать знания (когда она озвучила свои мысли, Джеймс страдальчески закатил глаза, мол, не торопись, пройдёшь ещё свои семь кругов ада, а малышка Смит незаметно улыбнулась). Игрушки ей порядком надоели, игры с Джеймсом и Грейс интересовали её не более десяти минут (что считалось относительным рекордом), поэтому, развивая своё и так богатое воображение, она придумала себе сказку, в которой её старший брат — принц, а Грейс — принцесса; и они, разумеется, обязаны пожениться. Как говорится, чем бы дитя не тешилось… Самое смешное заключалось в том, что ни Джеймс, ни Кроха даже не подозревали об их «помолвке» и подозрительно смотрели на хихикающую девчонку, помимо этого успевавшую крутить тёмные косички, заботливо заплетённые миссис Барнс. Однажды Бекки всё-таки проболталась о своей истории маме. Женщина долго и задумчиво смотрела на дочку, после чего погладила её по тёмной макушке и проговорила ласково: — Всему своё время, милая. Возможно, твоя сказка станет явью, кто знает. Грейс давно заметила природное обаяние семьи Барнс, но никогда не думала, что будет, когда Джеймс начнёт меняться, а его умение расположить к себе перерастёт в нечто большее и достигнет своего апогея. Не думала она и о том, что станет с ней, когда она сама изменится до неузнаваемости, и что будет делать с их общением. Дружба девочки и мальчика, девушки и юноши, мужчины и женщины не считались дикостью, а, наоборот, приветствовались; но в какой-то миг, невольно засмотревшись на Джеймса во время урока физкультуры, на его поджарое тело, легко двигавшееся во время бега, Грейс осознала, что эта самая дружба может в любой момент треснуть по швам. Но тут же отбросила эту мысль. «Мы — друзья», — пребывая в ярости и злясь на себя, твердила, как мантру, подросток, упорно не глядя на лучшего друга, — «мы — друзья». Но простых слов оказывалось недостаточно. Джеймс начинал вытягиваться и претерпевать значительные изменения: некрасивые черты лица постепенно приобретали мягкость, поджарое тело крепло, а взгляд становился откровенно наглым, стоило ему зацепиться за какую-нибудь красивую девушку в красивом платье. Тело Грейс тоже менялось — стало выше на пару сантиметров, обрело слегка округлые формы (этого девушка откровенно стеснялась); движения, правда, исказились, но в них угадывались зачатки женского изящества. Отдалённо, конечно, но угадывались. С Джеймсом у неё были дружеские отношения на уровне «брат-сестра». Юноша по-прежнему пренебрегал уроками, но обаяние, которым с недавних пор он овладел, помогало избегать неприятностей со стороны учителей и наказаний матери, любовавшейся и гордившейся сыном. Но миссис Барнс беспокоилась за малышку Смит, за медленно, но верно увядавшую дружбу между ней и Джеймсом. Со стороны казалось, что всё в порядке. Но Уинифред давно заприметила нервные короткие взгляды со стороны Грейс и не менее нервные взгляды со стороны сына. Пока юноша не смотрел на неё, она пожирала его глазами, а когда она отворачивалась, тот, не медля, обращал всё своё внимание на неё. И оба доказывали всем, что они просто-напросто друзья. На что их сверстники отвечали им многозначительным и раздражающим обоих до чёртиков: «Ну-ну». Старались не обращать внимание на тихие подтрунивания с стороны одноклассников вроде «Грейс втюрилась в Барнса» или «Как у Вас идут дела, мистер и миссис Барнс?», незаметно друг для друга краснея от чуждого им смущения, которое начинало их пугать. И это было ещё не самое ужасное.

***

Рождество подкрадывалось и становилось всё ближе и ближе. Многие уже уехали на праздники к своим родственникам, и лишь немногие остались, чтобы доучиться и со спокойной душой отдыхать на каникулах, которым были несказанно рады. На уроках ученики устало вздыхали, изредка поглядывая в окно на падающие искрящиеся серебром снежинки, на светящуюся улицу и весело галдящих людей с многочисленными подарками, спешащих домой, чтобы нарядить свои обиталища. Грейс была одной из немногих, кто остался. Джеймс, которого вынудили остаться долги, его собственная мама и Грейс, беззлобно на это ворчал, но поделать ничего не мог — злиться на маму и Грейс он просто не имел возможности. Они сидели за столиком в столовой и уминали ланчи, заботливо приготовленные Уинифред и Элеонорой. Грейс листала учебник по биологии, попутно откусывая по чуть-чуть от сэндвича, хмыкая и иногда потирая замёрзшие ладошки, а Джеймс рассеянно поедал свой, уставившись в одну точку. Смит покосилась на друга, но не решилась окликнуть его. В последнее время Барнс постоянно погружался в свои собственные мысли и переживания и редко выходил из них — только чтобы либо поесть, либо немного поговорить с родными. В остальных же случаях он молчал, и это его молчание угнетало девушку. Решиться заговорить с другом Грейс не могла. Да и что она бы сказала? Несколько раз она уже пробовала достучаться до Джеймса, но ничего этим не добилась. Поэтому Смит оставила все попытки и просто тревожно наблюдала за непривычно расфокусированным взглядом его прекрасных глаз. Вновь переключив своё внимание на учебник и углубившись в чтение, девушка не сразу заметила, как её окликнули. Отложив учебник и проглотив остатки сэндвича, она вопросительно посмотрела на Джеймса, удосужившегося таки вернуться в реальность и выжидательно глядевшего на подругу. — Прости, не услышала, — виновато улыбнулась она и моргнула. — Так что ты хотел? С секунду Джеймс с прищуром оценивал взглядом Грейс, которой стало неловко под таким напором. Подавив желание отвернуться, она смело ожидала, что же ей скажут. И дождалась. — Как думаешь, она меня любит? — Голос друга непривычно дрожал от эмоций. В его глазах вмиг застыли страх и неуверенность. Вопрос друга для Грейс был точно громкая и больная пощёчина. Что-то внутри неё треснуло, разлетелось на тысячу осколков и упало в пропасть без дна. Неприятное липкое чувство проскользнуло змеёй по спине, сковывая тело девушки холодом. Всё померкло у неё перед глазами, потеряло яркие краски. Мир сжался до одной крошечной точечки, будто от мучительной боли, что сейчас испытала Смит. — …кто? — сипло спросила она, сделав над собой усилие. Кроха не понимала. Не могла понять. Как она не заметила, что Джеймс в кого-то влюблён? Как?! Они же друзья! А друзья, помимо родных, первые замечают изменения друг в друге! — Д… — Юноша запнулся, будто сомневаясь, стоит ли говорить имя девушки, от которой он, судя по всему, был без ума. — Долорес. Грейс поняла, что сейчас может не сдержаться, выбежать из столовой и вприпрыжку понестись домой, не оглядываясь и не отвлекаясь ни на что и ни на кого вокруг. Её лёгкие разрывались и горели огнём, а в горле на полпути застрял хрип. Долорес являлась одноклассницей Грейс и Джеймса, а заодно и самой красивой девчонкой в классе. При виде её густых рыжих волос все мальчишки таяли, точно мороженое на солнце, а взгляд зелёных глаз и взмахи длинных ресниц разили не хуже пуль. Юноши были помешаны на образе Долорес, боготворили её, а девчонки за глаза называли её ведьмой и беспросветной тупицей; второй факт был совершенным домыслом ревнивых девчонок — Долорес училась на отлично, никогда не прогуливала уроки и могла потягаться своим умом с умом Смит, которая тоже отличалась недюжинным интеллектом. Рыжий Хвост — так называли красавицу её рьяные противники — находила время постоянно поучать своих сверстниц и исправлять и поправлять, и это не могло не бесить. Представителям сильного пола казалось, что она совершенна и невинна. Как будто находились под любовным зельем, право. Грейс постоянно ловила жадные взгляды рыжей на Джеймсе, пока тот разговаривал со Смит, а также злобные, полные ненависти взгляды на себе. Впрочем, эта ненависть считалась взаимной. Кроха считала, что её друг умнее и не купится на красоту Рыжего Хвоста, что их дружба сильнее чар ведьмы. Как же Смит тогда жестоко ошибалась. — Н… не знаю, — взяв себя в руки, Грейс возблагодарила Бога за то, что Долорес уехала со своими родителями в соседний штат, к своим бабушке и дедушке. — А… Но Джеймс её уже не слушал. Он вновь уставился в одну точку, не реагируя на внешний шум и даже на свою подругу. Кроха замерла; её мелко-мелко потряхивало от непонятных эмоций, рвущих её нутро на части. По сути, Грейс должна была радоваться, что Долорес положила глаз на Барнса, и Смит должно было быть стыдно, что она соврала своему лучшему другу, но ничего из этого она не чувствовала. Наоборот — у неё появилось сильное желание забиться в самый дальний угол. Подальше от Джеймса, от ведьмы, от чувств. От боли. Больно. Как же ей было больно. Всё предвкушение Сочельника, и так шаткое из-за стойкой нелюбви к зиме, у Грейс испарилось окончательно.

***

После рождественских каникул, растянувшихся, как показалось Грейс, на целую вечность, и прошедших для девушки не шибко гладко, всё более или менее устаканилось. Случайно выяснилось: у Долорес уже был постоянный ухажёр — высокий старшеклассник-баскетболист по имени Хьюго, второй лучший спортсмен в школе (первым был, конечно же, Джеймс). Этот факт сильно расстроил Барнса, а Смит — как бы стыдно ей за это ни было — несказанно обрадовал. Понадобилось время, чтобы её лучший друг смог немного оправиться от причинённой ему боли (не без помощи своей подруги). Уже после, когда они вновь начали общаться, как прежде, в их отношениях что-то поменялось — Грейс это чувствовала, но решила не придавать этому особого значения. Первую любовь ничем невозможно убить. Но Кроха всё равно оставалась начеку и пристально смотрела за поведением рыжей. А то, мало ли, что может ещё случиться…

***

В мае 1930-го года Джеймс и Грейс познакомились с новым для них человеком — хиленьким, но бесстрашным мальчуганом Стивеном Роджерсом. Это знакомство произошло довольно странным образом — Стива едва не ограбили местные хулиганы. Малец стоял до последнего, и вовремя подоспевшая помощь в лице Барнса и Смит предотвратила самое худшее. Джеймс отделал незадачливых воров, применив на них свои излюбленные приёмы боксёрского боя, которым начал заниматься сравнительно недавно, а некоторые из них узнали всю силу гнева Крохи, которая огрела их своим неизменным ранцем и даже осмелилась пнуть одного под зад. Джеймс был недоволен поступком Грейс, ибо ясно дал понять своей подруге, чтобы та оставалась на месте и на рожон не лезла. Но разве Смит когда-нибудь слушала его? Стив вместо благодарности праведно возмутился, заявив, что мог бы и сам справиться и что мог бы так целый день стоять и драться, причём говорил он немного скованно и обращался только к Джеймсу. На Грейс он поглядывал изредка, покрываясь при этом красными пятнами, которые девушка нашла немного милыми. К концу тирады на редкость смелого пострадавшего Смит, посмотрев на его худенькое тело с посаженной на него большой головой на тонкой шее, на ссадины на его необычайно серьёзном лице и растрёпанные светлые волосы, хмыкнула и, заручившись поддержкой Джеймса, погнала незадачливого мальчугана к себе домой. Элеонора Уилсон охнула, увидав светловолосого мальчишку, и тут же начала колдовать над ним, пока Грейс согревала воду для чая и доставала пирог с мясом, который приготовила совсем недавно. Джеймс жадно уставился на лакомство и ухмыльнулся. — Мне тоже дашь? — как бы невзначай вкрадчиво поинтересовался он, когда Смит расставила фарфоровые чашки и тарелочки и поставила огромную тарелку с пирогом посередине стола. Его голос уже начинал ломаться, но при этом приобретал странную мягкость, заставлявшую Грейс мысленно дрожать от непонятного чувства. — А лицо-то не треснет твоё? — в тон ему ответила девушка, разлив чай по чашечкам. Друзья не сдержались и громко расхохотались. — Неприлично смеяться так громко, — приструнила подростков вошедшая миссис Уилсон, которая вела за собой явно смущённого Стива. — Стивен, прости меня за то, что я так воспитала свою племянницу. — Тётя Нора! — воскликнули хором Джеймс и Грейс, когда Стивен неловко сел за стол и опустил крайне задумчивый взгляд на деревянную поверхность. Стив оказался крайне непростым подростком. Будучи на год младше Грейс и Джеймса, упрямства ему хватало на десятерых, и в него насилу затолкали маленький кусочек пирога, аргументируя это тем, что «такому, как ты, расти ещё нужно!». Роджерс (фамилия нового знакомого показалась Грейс больше английской, нежели американской), вначале упрямившийся, распробовав лакомство, съел целый кусок, выпил полторы чашки чая и, кажется, наелся. Или, что было вероятнее, объелся. Отогрев Стива, Грейс и Джеймс решили отвести мальчишку домой, при этом испытав сильнейшее чувство дежавю и многозначительно переглянувшись между собой. Мать Стива, Сара Роджерс, оказалась такой же болезненной, как и её сын. Слабо улыбнувшись гостям и погладив потрёпанного сына по макушке, она пригласила Барнса и Смит зайти к ней на квартиру, находившуюся в трущобах на окраине Бруклина. Подростки дружно отказались от предложения, вежливо заверив, что как-нибудь навестят Стивена, которому сейчас нужно было отдохнуть, но потом. Однако, поймав умоляющий взгляд Роджерса, которому явно не хотелось оставаться практически одному, друзья сдались. Так началась крепкая и, как позже оказалось, долгая дружба Грейс Смит и Джеймса Барнса со Стивеном Роджерсом.