***
— Чем же ты планируешь заняться в будущем? Вопрос Стива застал Грейс врасплох. Все уже знали, что ни в какой колледж она поступать не будет, но не все приняли это решение. Миссис Барнс была крайне возмущена положением дел, считала несправедливостью то, что «такое юное дарование», как Грейс — и не возьмут! К удивлению Смит, Джеймс тоже был недоволен. «Так старалась — и всё зря?!» — так восклицал он. Баки уважал свою подругу за то, что та сдала все выпускные экзамены практически на отлично, и факт того, что, якобы, мест не хватило, приводил его чуть ли не в бешенство. Стивен на это пожимал плечами, как бы говоря, что переубедить подругу — дело бесполезное (он уже пробовал), а Бекки полностью поддержала девушку, заявив своей поражённой маме, что Грейс вольна делать то, что захочет и как хочет, ведь это — целиком и полностью её ответственность, её жизнь. — Пока не знаю, — призналась она, задумчиво смотря на французские строки в очередной книге. — Что бы ты ни выбрала, знай — мы тебя поддержим, — твёрдо объявил Роджерс, перелистывая свой альбом. — Иначе и быть не может, Грейс. Смит едва сдержала улыбку благодарности. На самом деле, она уже знала, чем займётся — будет подрабатывать, возможно, официанткой. Её тёте государством всё ещё выплачивалась компенсация за потерю мужа на войне*, а после её смерти компенсацию будет получать и Грейс за то, что осталась одна. И в приют её не упекут, потому как это явление было не слишком развито. От этих гадких мыслей у девушки ком поперёк горла встал, а в глазах защипало. Ей было стыдно за то, что она начала так думать. Но ведь жизнь — это жизнь. Это не сказка со счастливым концом, это множество испытаний, непредсказуемых ходов, игра, в которой каждый человек — лишь пешка. Марионетка. Как сказал Стив — иначе и быть не может. — Toute la vie est la lutte**, — прошептала она себе под нос. Роджерс вопросительно посмотрел на подругу, но та отмахнулась. — Ничего-ничего. Так, мысли вслух. Кстати говоря, не знаешь, где сейчас Джеймс? — Баки на свидание пошёл, — задумчиво пробормотал тот, взъерошил свою светлую чёлку и покусал кончик карандаша. Грейс же почудилось, что у неё всё внутри начинает закипать не хуже вулкана. Она знала о любовных похождениях Джеймса, но не могла отделаться от чувства, что всё это неправильно. Что так быть не должно. Барнс после разрыва с Долорес начал осваивать гимнастику, профессионально занялся боксом, за победы в боях стал получать немало денег и, ко всему прочему, взял за привычку менять девушек, как перчатки, точно его что-то в них не удовлетворяло. Смит приняла решение закрыть на это глаза, успокаивая себя тем, что её это не должно касаться, но… Слова тёти Норы не давали ей покоя ни днём, ни ночью. — Выйди замуж. Не скрывай, ты этого хочешь, я вижу это так же ясно, как и твою симпатию к Джеймсу… — Мы просто друзья! — А ты уверена? Этот диалог давал некоторую пищу для рассуждений. Некоторое время они молчали. Было слышно лишь шуршание карандаша по бумаге, да тихое перелистывание страниц. Грейс старалась вчитаться, но не могла — мысли и чувства путались, создавая странный калейдоскоп, в котором было трудно разобраться. — Спасибо, — прошептала Смит вдруг, поправляя спавший на лоб белокурый локон. Поймав удивлённый взгляд Стива, она пояснила, несмело улыбнувшись: — За то, что вы у меня есть.***
Грейс устроилась официанткой в том самом кафе, где продавали самое лучшее мороженое в Бруклине и куда они с Джеймсом ходили целую вечность назад, ещё до знакомства со Стивом. Денег, конечно, платили немного, но этого хватало. Смит удалось найти общий язык с другими официантами, но сильно сдружилась она только с одним человеком. Эмма Прайс была полненькой брюнеткой среднего роста с очень внимательными синими глазами. Будучи ещё школьницей, Грейс не дружила ни с кем из девчонок — так, могла просто поболтать с ними, но не более того. У каждой девчушки был свой круг общения, и у Смит тоже — ей было предостаточно общения с Баки и Стивом. Все девушки хотели быть похожими на роскошную и неприступную Джин Харлоу*, тогда как Грейс, не забивая себе голову чуждыми ей условностями, весело и просто смеялась со своими друзьями за столом, а тётя Нора с улыбкой смотрела на них. Как далёко было то время… Зато теперь Грейс могла побеседовать с кем-то, когда посетителей было немного или их вообще не было (что случалось крайне редко), по-доброму подтрунивала над Эммой, которая, услышав, что быть леди Грейс не хочет, начала рассуждать на эту тему со смешным выражением своего харизматичного личика. Чувство, что она нашла родственную душу, не покидало Грейс ни на секунду, хоть с Прайс они были, как небо и земля. Нет, Джеймс и Стивен стали неотъемлемой частью её существования, так же, как и Уинифред и Бекки, но Эмма… Эмма понимала её почти с полуслова, помогала, поддерживала. А когда Смит поняла, почему всё так, то глубоко задумалась. Её новая подруга так порой напоминала ей Барнса, который всегда её оберегал… Однажды Джеймс зашёл за Грейс в кафе, заказал парфе и, ожидая окончания смены подруги, принялся нервно постукивать ногтем по поверхности столика. И всё было бы ничего, если бы заказ у него не приняла Эмма. — Ты видала того красавчика? — Прайс влетела в служебное помещение, точно на крыльях, и вся так и сияла. — Он тако-о-ой симпатичный! Может, познакомимся? А вдруг он нас заметит? Ошалевшая от такого потока Смит оторвалась от книги и недоуменно нахмурила светлые брови. Она уже привыкла к болтовне Эммы, но поток слов подруги сбил её с толку. — Не части, Эм, — мягко прервала брюнетку блондинка и отложила книгу на стол. — Ты про кого сейчас говоришь? Опиши его, — поправила белоснежный фартук и наклонила голову вперёд, готовая слушать. — Он такой симпатичный! — затараторила не хуже пулемётной очереди та, плюхаясь рядом со Смит на соседний стул. Тот тихонько скрипнул под её весом. — Брюнет, подтянутый, мускулистый… А глаза! Бог тому свидетель, Грейс, я в жизни не видела таких божественных глаз!.. Они… как бы объяснить?.. В тени серые, а на свету… Боже!.. Я что-то не то сказала, да? — встревожилась девушка, заметив, как с каждым её словом блондинка начала мрачнеть и чуть краснеть. — Так, только не говори, что вы знакомы! Или… нет-нет, постой! — она замахала руками, приказывая молчать. — Он… твой жених?! — Что?! — Грейс аж поперхнулась слюной и сильнее залилась краской. — Нет! Мы просто друзья, — чуть тише добавила она, заведя выбившуюся прядку волос за горящее ухо. — Да коне-е-ечно, — протянула Эмма, лукаво подмигнув своим синим глазом. — Не дурачь свою подругу, пожалуйста. У неё, да будет тебе известно, есть своя голова на плечах. Грейс почувствовала приливающий жар к ее лицу и всепоглощающий стыд, хотя, казалось бы, чего ей стыдиться-то? Эмма победно улыбнулась, ободряюще пихнула локтем смущенную подругу и рассмеялась. Смех Прайс был заразительным — очень заливистым и громким, и Смит, не сдержавшись, прыснула в раскрытую ладонь, стараясь тем самым скрыть накатившие на нее чувства. Что за чувства — Грейс не могла понять. Она ощущала их и раньше, но никогда они не были столь сильны, как в тот самый момент. — Хорошо, посмеялись и будет, — задыхаясь, проговорила блондинка, тряхнув головой, чтобы отогнать навязчивые мысли, — И то, что мы просто друзья, — чистейшая правда. Прости, Эм, но твоя догадка заведомо неверна. По крайней мере, он не в моем вкусе, следовательно, мы не можем быть… — В горле Смит мгновенно пересохло, а язык онемел. — …парой. Синие глаза Эммы недоверчиво заблестели, и Грейс сглотнула вязкую слюну, наблюдая за тем, как брюнетка прищуривается и небрежно перебрасывает через плечо толстую косу. — Если так, — ехидно захихикала она, и ее щеки порозовели. — То я сейчас принесу ему заказ и попробую познакомиться с ним. Авось, я ему понравлюсь. Что скажешь? Грейс опустила голову, с преувеличенным вниманием рассматривая бледные шрамики на костяшках своих пальцев. Что-то в ней стремилось кинуться на подругу и начать доказывать, что затея — абсолютная глупость и ни к чему хорошему она не приведет. Но, с другой стороны, Эмма и Джеймс отлично подходили друг другу — оба достаточно умны и самодостаточны, веселы и энергичны, с ними никогда не скучно общаться и можно спросить совета. От такого логического рассуждения Смит замутило. — Лучше я отнесу ему заказ, — выйдя из минутного оцепенения и так и не подняв взгляд от рук, спокойно ответила она. — Джеймс обещал… — Так его так зовут?! — перебила её вездесущая Прайс. — …что будет ждать меня после смены, нехорошо выйдет, если я его задержу. С этими словами Смит поднялась со стула, не обращая внимания на опешившую Эмму, и направилась на кухню, чтобы забрать заказанное Барнсом парфе — то самое, которое она ела, будучи двенадцатилетней беззаботной девчонкой. Сейчас то время казалось Грейс совершенно чужим, точно это не ее воспоминания, а чьи-то другие, неизвестно каким образом оказавшиеся в ее голове. Она перестала быть той Грейс Смит — любимой племянницей, счастливой и не нуждающейся ни в чем. Теперь она — Грейс, официантка, страдающая от чувства вины по отношению к умирающей тете, которая попросила ее больше не навещать, и которой требовалась поддержка друзей. Других родных у нее попросту не было, и с этим оставалось только мириться.***
Это случилось практически в самом начале декабря. Бекки с интересом наблюдала за Стивом, мягкими штрихами рисующим портрет своей матери, разговаривавшей с Уинифред, ежесекундно охала и ахала, восхищаясь талантом Роджерса. Грейс и Джеймс мило беседовали, сидя рядом друг с другом, и прерывались только тогда, когда они откусывали от своего куска пирога, приготовленного Смит. В последнее время блондинке стало лучше, ей было приятно проводить время с друзьями. Иногда во время разговора девушка заправляла выбившуюся из прически прядь волос за ухо и розовела, а брюнет чесал затылок и опускал глаза. Был вечер. За окном шел мокрый снег, хотя, скорее всего, то был дождь. Теплый свет абажура падал на лица людей, обволакивал их лица, делая их светлее и добрее. Короткий оглушающий стук в дверь прервал веселье. Грейс замолчала, настороженно покосившись в сторону коридора, а миссис Роджерс и миссис Барнс недоуменно переглянулись — они никого больше не ждали, ибо почтальон — милый юноша Питер Проктор — заглядывал к ним сегодня утром. — Я открою! — Самоотверженная Ребекка вскочила со стула, едва не скинув на пол Стива, коротко извинилась и полетела ко входной двери. Уинифред было дернулась, но Сара коснулась ее руки своей тонкокостной ладонью в предупреждающем жесте и покачала головой. Грейс и Баки просто ждали. Скрипнула дверь. Потом еще раз. Бекки, наконец, вошла в трапезную. От нее пахло холодным ветром и дождем. Не прошло и минуты. Что же случилось? Сердце блондинки пропустило удар, стоило ей заметить печальное выражение лица подростка. — Это тебе, — глухо произнесла она, протягивая Грейс сложенную пополам желтую бумажку. Смит протянула отчего-то начавшую дрожать руку и забрала пергамент. Глубоко вдохнула, прикрывая глаза. Что это? ЧТО там такое? Она не могла ответить на свои же вопросы, но чувствовала, что-то, что написано на бумаге, изменит ее жизнь навсегда. И ничего уж потом не вернуть. Выдохнув со свистом, блондинка развернула бумажку. С минуту в комнате стояла тишина. На красноречивые взгляды взрослых женщин Бекки ничего не отвечала; Джеймс неотрывно следил за своей подругой, как и Стив. Они не заглядывали в текст, не спрашивали, что там, да и не собирались этого делать, несмотря на любопытство — просто смотрели на реакцию Смит, напряженно ожидая. Что же там? Это волновало сейчас каждого в комнате. Вот лицо Грейс побледнело, голубые глаза расширились и наполнились слезами. Листок выскользнул из ее ослабевших рук, приземлившись ей на полупустую тарелку, и Смит закрыла лицо ладонями. Худенькие плечи ее подрагивали, послышался первый надрывный всхлип. Баки стремительно подхватил лист бумаги, игнорируя тяжесть в груди, развернул его — и обомлел. «Вынуждены сообщить, что сегодня, в шестнадцать часов пятнадцать минут, Элеонора Амелия Уилсон скоропостижно скончалась. Просим Вас явиться завтра для подписания некоторых бумаг». Прямо, сухо, без какой-либо жалости. Слова врезались в мозг Баки, оставив след, клеймо на всю жизнь. Теперь он никогда их не забудет, ни при каких обстоятельствах. И, несмотря на горечь, на пустоту внутри себя и на резь в собственных глазах, он нашел в себе силы прижать к себе плачущую Грейс, обвить ее хрупкие плечи сильными руками и замереть. Потому что он знал, что так нужно. Что так правильно для него и для нее тоже. Так и должно быть. — Она умерла, — рыдала Смит, ткнувшись носом ему в плечо, уже промокшее от слез. — Она у-умерла-а-а… — чуть подвывая, продолжила она. — Это я виновата, я, я… — Ты ни в чем не виновата, — зарывшись носом в волосы подруги, прошептал Джеймс; он гладил ее спину своими теплыми ладонями. — Ни в чем, Грейс. Так должно было случиться. Такова была ее судьба. Слова вырвались сами, без спросу. Барнс прикусил язык, но было уже поздно что-либо менять. Время для них обоих остановилось. — Судьба? — почти шепотом переспросила Грейс. Казалось, прошла целая вечность перед этим вопросом. Она перестала дрожать, на миг затихла. Но затем медленно, точно пребывая во сне, отстранилась от брюнета и посмотрела тому в глаза. Баки едва не вздрогнул, увидев непримиримую ненависть в опухших и покрасневших глазах подруги. — Тогда я ее ненавижу. — Блондинка стиснула кулаки, поджала губы. — Не-на-ви-жу. Повисло тяжёлое молчание, нарушаемое лишь постукиванием редких капель по окну да завыванием ветра. Будто сама природа оплакивала уход усопшей в мир, недосягаемый для живых.***
[Audiomachine — Stronger]
Три дня спустя…
В Нью-Йоркском городском мраморном кладбище было, как обычно, тихо. Маленькие листочки молодых деревьев, давным-давно пожелтевшие и отчего-то не опавшие, легонько шуршали на лёгком ветерке, серебристый снег, тонким слоем покрывавший землю, скрипел под ногами одетых во всё чёрное людей, собравшихся вокруг свежезарытой могилы. Холод стоял невыносимый, поэтому все кутались потеплее в свои тёмные одежды, не сводя своего взора с изящного, украшенного высеченным распустившимся цветком надгробия, надпись на котором гласила:Элеонора Амелия Уилсон 17.03.1887 — 02.12.1935 С тобой ушёл кусочек нашей жизни… Покойся с миром, любимая тётя, подруга и сестра. Да будет тебе покой в мире ином.
Впереди всех стояли, опустив головы, шестеро человек. Они больше всех горевали по умершей, и они же и были ближе всех к ней. Две женщины, — высокая и не очень — глаза которых одинаково скорбно блестели, девочка-подросток, жалостливо глядевшая на поникшую девушку, по обе стороны которой стояли двое парней в чёрных костюмах — один низкий и худой, а другой — рослый и мускулистый. Но оба держали свою подругу за руки, безмолвно поддерживая её и утешая, хоть оба и знали, что сейчас это вряд ли поможет. Грейс неслышно шмыгнула носом. Свежий ветерок теребил конец шарфа расцветки американского флага, что Смит обернула вокруг своей шеи. Подарок тёти Норы. И блондинке было всё равно, что он не подходил под её траурный наряд. Она не могла не надеть его на похороны миссис Уилсон, которая, как ей сказали в лечебнице, умерла в муках, с именами своих близких на своих губах. Сердце девушки обливалось кровью. Теперь у неё совсем не осталось родственников. Луиза Смит, несмотря на то, что Грейс исправно выслала ей письмо с просьбой прийти на похороны, так и не объявилась — она не была в Нью-Йорке уже давно, в последний раз она навестила свою дочь, когда ей было семь. Злость и горечь жгли глотку Смит, она задыхалась, стараясь втянуть носом морозный воздух, который стал ей ещё более ненавистен, чем раньше. Боли добавляло и то, что хорошенькая медсестра, ухаживавшая за Элеонорой, передала блондинке клочок бумаги — «послание», как пояснили Грейс. Смит помнила, как быстро развернула листок, едва не разорвав его, и обнаружила такую запись скачущими буквами:«Будет тяжело, милая, но ты справишься. Будь сильной. Береги себя. Люблю тебя».
В руке Джеймса был зажат букет алых гвоздик — любимых цветов Элеоноры. Барнс молча передал его Грейс, сильнее стиснув её похолодевшую ладонь, прежде чем отпустить её. Пронаблюдал, как его подруга отпустила хрупкую ладонь Стива, пошатываясь, приблизилась к надгробию, села на корточки и заботливо пристроила рядом цветы, к другим таким же. Сморгнув слёзы, Смит прохрипела тихо (однако её услышали все присутствующие) и нежно: — Будь счастлива, тётя. Я люблю тебя. Грейс помнила церемонию прощания смутно, точно это было во сне и вообще не с ней, и молитвы читала как-то на автомате. Она ощущала присутствие друзей, которые теперь согревали воздух рядом с собой, выдыхая красивые облачка пара. Смит трепетно провела рукой по надгробию, очерчивая пальцами заветные слова и запечатлевая каждые мгновения в своей голове, заодно вспоминая, как не хотела смотреть в лицо покойницы, когда крышку гроба ещё не закрыли, и уже жалея о своём решении; затем встала и отошла к своим близким, ставшим ей теперь единственной семьёй. …все уже разошлись, однако те же шестеро так и продолжали стоять с поникшими головами, не поднимая друг на друга глаз и не говоря ни слова. Грейс тем временем вспоминала своё детство. Вспоминала ласковые руки тёти, то, как она пела ей колыбельные на ночь или рассказывала ей сказки, как дарила ей книжки, как ласково выговаривала её имя. Теперь же этого больше не будет. Как и не будет слышно теперь её смеха, такого родного и забавного, не увидит её улыбку. В памяти навсегда останутся воспоминания о её сером, перекошенном болью лице со вздувшимися венами на покрытом испариной лбу. Их никак не стереть. Теперь они стали частью сути Грейс, которую не оторвёшь от себя и не выбросишь, как ненужный мусор. Как и такое событие, как похороны. Зима забрала у девушки дорогого ей человека. Теперь блондинка возненавидела это время года гораздо сильнее. — Запомни, Грейс, — произнёс, наконец, Джеймс, когда они все вместе почти покинули территорию кладбища, напоследок окинув взором многочисленные могильные плиты, которым, казалось, не было конца. — Что бы ни случилось, что бы ни встало у нас на пути… — Барнс говорил с жаром, глаза его горели решительностью. — …мы будем с тобой. До конца. — Обнял её за плечи, то ли, чтобы согреть, то ли, чтобы поддержать. Стив, шедший по другую сторону от своей подруги, согласно кивнул. — Всегда. Помни об этом. Смит заторможенно и отстранённо кивнула, вдруг осознав для себя, что, похоронив тётю Нору, она похоронила и тот небольшой кусочек души, что принадлежал ей. И вот сейчас уходила, оставляя не только родного человека, который ушёл на покой, но и часть себя. Ту свою часть, где она была светлой, маленькой девчонкой, что верила в сказки. Где она была счастлива и беззаботна, где видела мир только в светлых тонах. И которая умерла. Грейс оставляла за собой ту старую жизнь, по принципу которой она жила до сих пор. И для неё начиналась новая, правил которой она не знала, но уже неимоверно боялась. Примечания: * — чисто авторская выдумка. ** — Toute la vie est la lutte (фр.) — Вся жизнь борьба.