Я не знаю, как заканчивается любовь. Если любовь заканчивается, видимо, это не она. © Сергей Бодров
[Bea Miller — i can’t breathe]
«Интересно, в каком платье Грейс придёт на бал?» Джеймс пораженно замер, так и не дописав математическую формулу, над которой он неустанно бился вот уже десять минут. Брюнет почесал гладко выбритый подбородок, взглянул в окно — яркое солнце, застывшее аккурат на середине безоблачного чистого неба, лило свои тёплые лучи на землю, золотило сочную траву, успевшую вырасти за столь короткий срок, и темно-зелёные крупные листья на деревьях, грело редких прохожих. Машин не было совсем — в этом содержался главный плюс проживания на окраине Бруклина. Хотя присутствовал ещё один, не менее важный. Он заключался в том, что соседи имели характер дружелюбный, часто наведывались в гости друг к другу и с интересом обсуждали разного рода новости — от нового кота миссис Мэйсон до политики Уоррена Гардинга*, а позже — Калвина Кулиджа**. Всем до всего было дело. Это не могло не радовать. Раньше Барнс не знал другой жизни. Ему нравилось общаться с соседскими мальчишками, иногда играть с ними, но он ни с кем не заводил тесной дружбы. Со стороны могло показаться, что Джеймсу всё равно, есть у него друзья или нет, но на самом деле мальчика сильно ранило одиночество. Да, он чувствовал себя брошенным, несмотря на то, что рядом всегда находились его мама, готовая помочь мудрыми наставлениями и советами, и сестра, за который глаз да глаз был нужен; ему причиняли сильную боль радостные возгласы ребят, ещё с пелёнок ставших друг другу друзьями. Сколько бы он ни старался, никто не становился его товарищем. Не предлагал ему ничего такого. Может, потому, что он был внешне некрасив. Может, потому, что с виду был грозен и нелюдим. Даже теперь, будучи взрослым юношей, почти мужчиной, Джеймс не мог понять причину своего детского одиночества. И от этого не становилось легче. Общение его матери с соседями являлось для него обыденностью, обеды и ужины, которые неизменно проводились с ними, были яркими и интересными для взрослых и скучными и серыми для Джеймса. Ребекке было всё равно: к наступлению ужина она уже мирно посапывала в своей кроватке. Уинифред беспокоилась за своего сына, пыталась с ним говорить насчёт других мальчишек, но Джеймс старательно избегал этой темы, считая, что он сам прекрасно справится со всем. В какой-то момент он даже дал себе обещание, что ни за что на свете не будет ни с кем дружить. Никому не надо — на здоровье. И ему не нужно. У него и так забот хватало: уборка квартиры, покупка продуктов, сидение с сестрой, когда мама выжимала из себя все свои силы на работе, уроки, которые он делал с грехом пополам, да и много чего ещё. Даже на борьбу — его любимое занятие — у него оставалось совсем мало времени. Тут абсолютно не до знакомств. За данное себе слово Барнс не беспокоился: он всегда сдерживал свои обещания. До того самого дня. Знакомство с Грейс Смит — девчонкой из Манхэттена — перевернуло жизнь Джеймса с ног на голову. Маленькая, бойкая и смелая, она, не задумываясь, бросила вызов опасному хулигану, приходившемуся сыном почтенному господину, за что чуть не поплатилась своим здоровьем. Барнс тогда оказался рядом чисто случайно — заметил слежку за тащившей тяжеленный ранец ученицей и подоспел как раз вовремя, пригрозив расправой задирам и тонко намекнув им на прошлую встречу, когда подростки огребли от него тумаков, дабы пристыдить. Чувство справедливости у него было развито хорошо. Бог обделил Джеймса красотой и харизматичностью, поэтому сблизиться со спасённой им незнакомкой он побоялся, полагая, что его внешность её оттолкнёт. Проявив беспокойство по отношению к смелой девчушке, он ни с того ни с сего начал ей грубить — просто потому, что не знал, как общаться с девочками, ибо до того момента старательно обходил их стороной. С ними не о чем было говорить — один ветер в головках да розовые очки на маленьких носиках. Барнс всегда носил поношенную одежду, что осталась от бывшего сожителя его матери, от которого она родила Ребекку. Джеймс всегда был взлохмачен и хмур и делал вид, что не нуждался в чужом внимании. Это должно было отвадить ухоженную «принцессу» от него, даже невзирая на то, что девочка всё же привлекла его. Он не знал, были ли виной тому большие весёлые глаза, волнистые белокурые волосы, которые даже внешне казались приятными на ощупь, или робкая улыбка. Или что-то ещё, о чём Джеймс не подумал. Грейс выглядела, как все обычные девочки, но в то же время в ней было то, чего не было в других. И, кажется, он тоже её привлёк. Вот только чем? И поэтому Джеймс решился спросить её имя, заранее зная, что, проводив бесстрашную девчонку до дому, он более с ней не встретится. Сердце заныло от непонятной тоски, когда Грейс спросила, свидятся ли они когда-нибудь. С ней хотелось улыбаться до ушей, искренне смеяться. Просто быть рядом. Но сказал, что ему нужно смотреть за сестрой, напомнив самому себе о собственном обещании. И ушёл, бросив напоследок, чтобы та больше не натворила глупостей, и стараясь игнорировать грустный взгляд, брошенный ему вслед. Образ Грейс никак не выходил из головы Барнса — он не отпускал его ни днём, ни ночью. Он стал рассеяннее обычного, мог пропустить мимо ушей слова матери, забыть что-то сделать. Раньше такого он за собой не замечал. Что за магия с ним происходила, Джеймсу понять было не суждено до поры до времени. И когда разборки с отцом главаря хулиганов, от которого он спас незадачливую Грейс, прервала она собственной персоной, назвавшись его другом, и выручила его из беды не из-за того, чтобы отдать должок, Джеймс понял: их встреча была предопределена судьбой. Миссис Барнс всегда верила в судьбу. Встретив второго в своей жизни мужчину после законного мужа, погибшего на фронте (он не пробыл там и нескольких месяцев***), она посчитала это знаком. Даже после того, как сожитель бросил её, как только узнал о беременности «любимой», женщина не перестала верить. И научила вере своего сына, который поначалу относился к этому с присущим его характеру скепсисом. По-настоящему он поверил только со встречей с Грейс Смит. И он пропал. Джеймс не признавал, однако, своей симпатии к Смит, с которой он проводил всё своё свободное время. Даже не так — практически всё время. Грейс помогала Барнсу с его сестрёнкой, а также с уроками, но, в основном, всё это было дома у девочки, в её светлой небольшой комнатке, оформленной в пастельных тонах. Джеймс одно время не решался приводить подругу к себе на квартиру. Даже поначалу отмечали все праздники, включая его день рождения, на квартире Элеоноры Уилсон — приятной женщины, приходившейся тётей девчушке. Про её родителей мальчик не спрашивал, ведь какой-то частью себя понимал, что стоит ему хоть немного задеть неудобную для неё тему — и всё считай, лишился своего первого друга. И, наверное, единственного. Он дорожил Грейс, старался её беречь. Учил самообороне, не одобряя, однако, этого занятия, но от одного только умоляющего взгляда голубых глаз подруги он весь замирал, как вкопанный, чувствуя предательский стук своего сердца о рёбра. Соглашался, но для того, чтобы она больше не смотрела на него так. Злился на себя за такие мысли и не мог понять, что за чертовщина творится у него в голове. К матери он не обратился за советом, ибо дел периодически набиралось по горло, — он бы только мешался под ногами, а Ребекка ещё была мала, чтоб говорить с ней на такие темы. Джеймс хотел иметь друга. В день рождения Грейс, под звёздным небом, он ждал рассудительных объяснений про созвездия и прочую ерунду просто потому, что ему нравился её голос — когда она читала или рассказывала, он становился тих, задумчив и нежен. От такого звучания Барнса колотило не на шутку от непонятных ему эмоций. Но в тот раз она почему-то растерялась. А когда их взгляды пересеклись, Джеймс осознал для себя ужасную истину. Он влюбился. Детская любовь — самая чистая и искренняя. Она ничем не омрачена — ни болью, ни предательством. Первая любовь — самая сильная и неповторимая. Её не забыть никогда. Барнс полагал — нет, надеялся, — что все эти чувства к Грейс временны, что это несерьёзно, но, как говорится, нет ничего более постоянного, чем что-то временное. Джеймс понял это, когда мать перевела его в ту школу, где училась Смит, и все вокруг начали тыкать в них обоих пальцами и бросать им вслед ехидные комментарии. Испытывал мальчишка такое впервые. Эта мешанина эмоций сбивала его с толку, сводила с ума, её было трудно обуздать и запереть под замок. Со временем он, конечно, научился справляться, но его не покидало чувство вины, скрёбшееся в животе. Он ведь хотел друга! Однако, в какой-то момент ему показалось, что он без памяти влюбился в Долорес — рыжую девушку, первую красавицу и умницу класса. Размышления про влюблённость в Грейс он спрятал как можно глубже, вытеснив их хаотичными мыслями, похожими на бред сумасшедшего. Барнс решил воспринимать Смит как лучшего друга, коим стал также и Стивен Роджерс, которого они оба спасли при описанных уже обстоятельствах. Он не мог её потерять только из-за того, что чувствовал к ней что-то большее, чем обычную дружескую привязанность. Мало ли — вдруг Грейс считает его другом и не испытывает к нему того же, что и он к ней? Что если Джеймс признается ей в любви и тем самым оттолкнёт её, потеряет навсегда, потому как Смит воспринимает его как просто товарища? Нет, только не это. Легче обмануть себя. Убедить в том, что любишь другую, нежели мучиться, видя рядом с собой подругу, в которую влюблён, и не имея возможности сказать три заветных, и оттого таких сложных слова. Вот уж подходил конец старшей школы, куда Джеймс, Грейс и Долорес поступили вместе. Баки (это прозвище дал ему Стив) стал учиться лучше, чаще заниматься спортом и быстро приобрёл популярность среди представительниц слабого пола. В конце учёбы он осмелился после разного рода сомнений, терзавших его в течение года, пригласить объект своей страсти на бал, и — о радость! — она согласилась! Юноша был вне себя от счастья и, задвинув в самый угол своего сознания навязчивые мысли о Смит и, подавив малейшие колебания, поцеловал пальчики Долорес. С нетерпением Баки ждал своего часа. Но вместо мыслей о Долорес или, на худой конец, о том, как он будет выглядеть рядом с ней, и во что нарядится она, он почему-то подумал о наряде Грейс. Бессмыслица какая-то. Затем течение размышлений плавно перетекло к ухажёрам Смит, которые приглашали её, — и жар разгорелся в груди брюнета; сердце юноши ускорило свой бег, а кровь загрохотала в его ушах. Это уже был перебор. Он не должен думать о Грейс, как о… как думал он о Долорес. Не должен ревновать. Он мог ревновать рыжую к её бывшим парням, но не… Глупости. Джеймс встряхнул головой, прогоняя навязчивые мысли, и поправил свои тёмные волосы. Это всё волнение перед балом, не иначе.***
Первым делом, зайдя в главный зал под руку с Долорес, облачившейся в изумительное белое платье с кружевом, Баки начал искать глазами Грейс. Удостоверившись, что подруги там нет, юноша не испытал никакого облегчения; наоборот — он ощутил всё нарастающую тревогу. — Разрешите пригласить Вас на этот танец? — галантно предложил Барнс своей спутнице, однако ж, не глядя на неё, а всё ища и ища Смит. Во рту Джеймса пересохло, он буквально чувствовал, как сердце его качает кровь, а грудь разрывает ощущение, будто он перед кем-то виноват. Будто сделал что-то не так. Он поругался со Стивом на днях. Стоило ему сказать, что он-таки пригласил Долорес, Роджерс отреагировал весьма странно — ощетинился, нахмурился и обозвал тупицей. Чуть до драки дело не дошло, благо, Ребекка их обоих расцепила, иначе его друг встал бы с постели не меньше чем через неделю. Хоть его сестрёнка и отчитала Стивена за непристойное поведение, она то и дело бросала обвиняющие взоры на него, Джеймса. Что же, чёрт возьми, он такого сделал?! Баки повел Долорес к танцующим парам, услышав сладкое и тягучее, как мёд, «да», от которого почему-то у него всё внутри сжалось от брезгливости. Взял ухоженную ладонь девушки в свою, нервно положил свободную руку на тонкую талию партнёрши. Не так он себе представлял свой первый танец с любимой. А любимой ли?.. Всё время он высматривал Грейс. На глаза брюнету периодически попадались те парни, что приглашали Смит, но все они стояли в парах с другими девушками. Джеймс недоумевал. Где же она? И в тот самый момент, когда он, наконец, повернулся к Долорес и взглянул в её прищуренные, затуманенные счастьем глаза, девушка потянула его за бабочку и впилась в его губы в страстном, даже несколько собственническом поцелуе. Под конец вечера Барнс заперся в уборной, не желая больше видеть некогда желанную девушку и так и не дождавшись итога конкурса «Король и королева бала». Юноша подошёл к раковине, сполоснул свои вспотевшие ладони и покрывшееся испариной лицо, всё ещё чувствуя сладковатый вкус от поцелуя на своих губах. Посмотрел на себя в зеркало. Собственное отражение неприятно удивило Джеймса: всегда безупречные тёмные волосы его были взлохмачены, нездоровый румянец алел на щеках, а вместо игривого взгляда серо-голубых глаз он уловил лихорадочный и загнанный. Баки не понимал. Он спросил нескольких своих однокашников про блондинку, но те только плечами пожимали, мол, не видели её. Получалось, что Грейс попросту не пришла. Но Джеймс не хотел верить в это. Смит бы так не поступила. Это было не в её характере — пропускать важные в своей жизни события. Что же произошло такого, что она не пришла? Может, что-то случилось?***
— Джеймс? — сонная миссис Уилсон, выглядевшая в тот момент несколько болезненно, удивленно взглянула на Барнса, приметив расстегнутую пуговицу на воротнике рубашки и обеспокоенное выражение лица столь позднего гостя. — Что-то случилось, дорогой? — Грейс дома? — Баки нервно опустил глаза, заламывая свои пальцы. — К сожалению, нет, она вышла подышать воздухом. — В голосе Элеоноры вдруг прозвучало осуждение, ни коим образом не касавшееся её племянницы. — Не знаю, куда она пошла и на какое время. — На этих словах Джеймс вскинул голову и испуганно глянул на женщину. — По крайней мере, я за неё не волнуюсь — она девушка сильная, справится, — отрезала тётя Нора. — Доброй ночи, Джеймс. Дверь захлопнулась перед самым его носом. На улице давно стемнело. Тускло горели уличные фонари, прохожих почти не было. Где-то вдалеке залаяла собака, но тут же смолкла. Баки медленно плёлся к своему дому, пнув нечаянно по пути крохотный камешек, с грохотом полетевший в сторону и ударившийся о забор. Юноша не думал ни о чём, — ни о Долорес, которую он оставил «на минутку», ни о бале — кроме Грейс. Его светлой, маленькой Грейс. Он не помнил, как он зашёл домой, не помнил, как разделся, как добрёл до своей комнаты и лёг в свою кровать, укрывшись тонким одеялом. Как зомбированный. Долго смотрел в чуть потрескавшийся потолок, будучи не в силах мыслить о чём-то другом, кроме как о своей подруге. Где-то она ходит? Почему не пришла? Кто в этом виноват? Неужто он? В дверь его комнаты деликатно постучали. — Сынок? — Нежный голос матери резанул по ушам Джеймса, болью отдался в животе. — Как всё прошло? Он не ответил. Повернулся на бок, к не занавешенному шторами окну, сквозь которое виднелся далёкий диск Луны, бледной и равнодушной, сжался в комок и смежил отяжелевшие веки. После всех этих переживаний у него совсем не осталось сил. Надо было отдохнуть. На все вопросы он выяснит ответы после. А сейчас он слишком устал. Примечания: * — Уоррен Гардинг — двадцать девятый Президент США с 1921 по 1923 год, от Республиканской партии. После двух лет правления Гардинг скончался 2 августа 1923 года в Сан-Франциско во время турне по западным штатам, предположительно от обширного инфаркта. После его смерти широкое распространение получили слухи об отравлении, причём в числе других подозрения падали также и на его жену. ** — Джон Кулидж-младший — 30-й президент США (1923—1929), от Республиканской партии США. *** — Соединённые Штаты Америки вступили в Первую мировую войну 6 апреля 1917 года. До этого они сохраняли нейтралитет.