Однажды шторм закончится, и ты не вспомнишь, как его пережил. Ты даже не будешь уверен в том, закончился ли он на самом деле. Но одна вещь бесспорна: когда ты выйдешь из шторма, ты никогда снова не станешь тем человеком, который вошёл в него. Потому что в этом и был весь его смысл. © Харуки Мураками
Привыкать к тому, что Баки уехал из города и что страна фактически находилась теперь в состоянии войны с другим государством, Грейс оказалось очень и очень трудно. Только-только начавшее стабилизироваться психическое здоровье девушки вновь получило удар, а тщательно отстроенный эмоциональный барьер снова пошёл трещинами. Смит держалась, не показывая остальным, как на неё повлияло то злополучное утро, прозванное прессой «Кровавым», но знала, что это не продлится долго. Пережитый шок как бы защищал её, но вряд ли его действие будет долговечным. Среди всех членов её семьи она одна выглядела самой спокойной, ещё сохранившей умение рассуждать здраво, а также имеющей силы поддерживать и помогать. Но хоть лицо её и светилось прохладной невозмутимостью, в это же время в душе Смит царил полнейший хаос. Горячий и вполне осязаемый, он затапливал душу, старался снести все психологические преграды и ввести в ещё большую смуту, окрашенную в ярко-синие, слепящие глаза тона. Стив, сходив трижды в разные военкоматы, столько же раз подделав свою прописку — за что получил подзатыльник от Грейс, укоряющий взгляд Бекки и громкую тираду от Эммы и Уинифред, ибо дело это считалось нелегальным и сурово каралось законом, — и предсказуемо получив отказы, больше не предпринимал своих тщетных попыток попасть в армию, послушав-таки уговоры изрядно разозлённой и порядком уставшей от его выходок подруги. При этом он посмотрел на неё исподлобья с явными обидой и мрачностью, плескавшимися в глубине его чистых, честных глаз. Поэтому блондинка нисколько не сомневалась, что сидение Роджерса дома, пока добровольцы идут тренироваться и воевать, — временная ситуация. Но ничего не могла с этим поделать — упрямству Стивена даже Джеймс иногда открыто завидовал. Джеймс… Она, как ни старалась, не могла скрыть своей тоски по Барнсу. До зубовного скрежета, до сипящего надрывного крика, давно засевшего в горле Смит комком и готового с минуты на минуту прорваться наружу, при этом сорвав связки. Кто же знал, каким образом обернётся их судьба? Кто знал, что мир снова настигнет война, которая, не дай Господь, прокатится по всему земному шару так же, как и в четырнадцатом году? Кто думал о том, что почти восстановившиеся после кровопролитий страны будут готовы вновь вступить в бой друг с другом без видимой на то причины? Кто? Да, можно было догадаться о причинах, по которым Германия решилась на этот дерзкий шаг. Отголоски приближающегося конфликта слышались уже давно, но так как США находились далеко от Европы, то они доходили до них редко и очень-очень тихо. Американцы решили, что всё это слухи, не стоящие их внимания, поэтому и не волновались, что немцы попытаются напасть на них. Не волновались, ибо не видели причины делать это — военная мощь государства в тридцатых годах достигла своих высот, побив все рекорды. Более того, они находились вообще на другом континенте, и Президент вряд ли подозревал о готовящейся операции со стороны нацистов, целью которой так неожиданно оказалась Американская Нация. Поначалу Грейс сомневалась насчёт предстоящих боевых действий, ещё до того, когда Баки уехал в Висконсин. Но когда на следующий день пришли плохие вести, гласившие о вероломном нападении Германии на Польшу, всё окончательно стало на свои места. Крови не избежать. Смит поморщилась от своих же мыслей и выглянула из-за книги, немного понаблюдав за тем, как Стив размашисто делал какие-то зарисовки в своём альбомчике, высунув язык и сделав такое комичное лицо, что Грейс едва сдержала смешок. Для полной картины настоящей идиллии не хватало Джеймса, который сидел бы на подлокотнике кресла, где расположилась девушка, и подглядывал бы в читаемую ею на тот момент новую немецкую книжку, чтобы подглядеть страничку-две и запомнить для себя что-то новое. Блондинка понимала, что знание немецкого языка на уровне базовых фраз может пригодиться Барнсу, если разразятся настоящие боевые действия, и части сухопутных войск отправят на фронт. Особенно если Баки пойдёт в тыл. Грейс хотелось верить, что так и будет, но она слишком хорошо знала юношу, поэтому не сомневалась о его стремлении не только попасть на поля боя, но и оказаться на передовой. И из-за этого спустя уже минут пять перестала тешить себя напрасными мыслями, которые всё равно не обретут свой материальный облик. Стало ещё больнее и тяжелее на душе. Будь воля Грейс, она бы тоже пошла воевать. Была бы только возможность. Но, как девушка сказала Стиву несколько недель назад, её не было. Да и, если учесть её физическую подготовку, вряд ли будет вообще. Тем более, как сказала миссис Барнс, сидя как-то вечером за столом, «женщинам не место на войне». И, возможно, она в чём-то по-своему права.***
[Rupert Gregson-Williams — One Man At A Time]
Туман, окружавший Джеймса Барнса, стоявшего где-то в густой чаще непроходимого тёмного ельника, был будто соткан из лёгкой, практически неосязаемой белой вуали. Новобранец вытянул руку вперёд, касаясь завихрившихся ниточек, и пропустил их сквозь ладонь, ощутив приятную прохладу. Баки прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной природы, так прекрасно сочетавшейся с потрескиванием веток от перепрыгиваний птиц с сучка на сучок да редкими, ленивыми проскрипываниями цикад. Где-то над головой что-то громко зашипело. Баки посмотрел на небо и заметил рассыпающую жёлтые искры осветительную ракету, которая пронеслась над верхушками хвойных деревьев и исчезла вдалеке. Значит, где-то рядом находились свои. На юноше — точнее, уже мужчине — была военная куртка, сшитая из грубой синей ткани. К ней крепились такие любопытные блестящие пуговицы, что на миг Джеймс засмотрелся на них, но замер, услышав едва различимый шорох впереди себя. Из-за тумана показались большие кусты, которые немного зашевелились, возвещая о появлении нежданного гостя. Барнс сначала окаменел, а потом привычным движением снял с плеча автомат и встал в исходное положение. Странно это всё — только сегодня научился держать обычное оружие, а тут — такая мощь, да ещё и обращается он с ней так профессионально, как будто не было того позорного падения в грязь и поломки старой рухляди вместо ружья и нечаянного похрюкивания Джейка — того светловолосого парнишки в очках. Но Джеймс расслабился, когда из-за листвы показалась высокая, тренированная на вид девушка, нутром почувствовав в ней свою. Она была в довольно странной для Армии США одежде — тёмно-синий костюм из материала явно более крепкого, нежели его одежда, каска, скрывавшая голову и половину лица. Странный круглый щит за спиной чернел на фоне скупого пейзажа. Глаза бойца показались Джеймсу до щемящей боли в груди знакомыми. Но узнать товарища не смог — мешал рваный шрам на правой скуле, налившийся густой тёмной кровью. — Как обстановка? — Голос тоже знаком! Вот только хоть он и был таким, каким обычно он делается при общении с очень близким другом, Баки не мог его знать. От слова «совсем». — Чисто, — подтвердил он и сам удивился себе. Его голос стал будто глубже и ещё более приятным. — Ты же знаешь, мимо меня ни один мерзавец не прошмыгнёт, — добавил не по уставу Джеймс. Боец приблизилась к Барнсу в два широких шага и сморщила нос. Скрестив напряжённые руки на груди, она вытянула шею, точно прислушиваясь, не идёт ли враг, и только потом опустила взгляд на Джеймса — как ни странно, он оказался ниже неё на голову и чуть уже в плечах, и это немного смутило и дезориентировало брюнета. — Как хорошо, что ты умеешь подтверждать свои слова действиями, — необычайно серьёзно заметила девушка, чуть приподняв уголки покусанных губ в кривоватом подобии улыбки. Жёлтая ракета, плюясь искрами, пронеслась над их головами, на миг выведя из тени её лицо. — Наши на месте, коммандос прочёсывают местность, — Баки так и не понял, кого девушка имела в виду под словом «коммандос», но дальнейшие слова привели его в окончательный ступор. — Стив в северной части, добивает оставшихся. Я отказалась идти только потому, что мерзавцев и так немного… — Она заметила перемену состояния своего собеседника, встревоженно наклонила голову, так что её лицо оказалось на одном уровне с его. — Всё в порядке? — очень взволнованно проговорила она, смотря на Джеймса, в груди которого воздух спёрло так, что стало больно, а в рот въелся вкус железа. — Ты какой-то бледный. — Рука в перчатке из грубой кожи нежно коснулась его скулы, и Барнс замер, потому как ему на миг почудилось, будто он знает это касание. На подсознательном уровне, но знает. Помнит. — Тебя всё-таки ранили? Не отмалчивайся, чёрт тебя возьми, Джеймс, ты знаешь, всё равно дотащу до медиков, если потребуется. — Её взор потемнел и точно окрасился в алый цвет. Брюнет с ужасом увидел кровавое марево в голубых глазах напротив, осветившееся очередной сигнальной ракетой, его язык онемел. Но с трудом заставил себя выдавить короткое: — Всё хорошо, просто… — он лихорадочно начал придумывать ответ. Автомат в его руке, и так тяжёлый, кажется, потяжелел на несколько килограммов. — Просто до сих пор не могу… поверить… во всё это. — Барнс, баран, что ты несёшь?! Давай уж как-нибудь по-мужски, что ли! — Эта война… и эти все… не думал, что дело обернётся так. Сам не понял, что сказал. Молодец, Джим, ты превзошёл самого себя. Ещё не хватает бурных аплодисментов. Но, к его удивлению, девушка расслабилась и отстранилась от него, вновь выпрямившись. Только теперь он заметил, как статно и гордо она держала спину, и новое чувство дежавю накатило на него штормовой волной. — Иногда я чувствую себя также, как и ты, — призналась она, кивнув, и коснулась кобуры на своём поясе, откуда торчал новенький пистолет. Опустила глаза в сырую, голую землю, усыпанную щепками и щедро политую кровью. — Ощущение, что это всё происходит… не с нами. Не с нами, понимаешь? — Голос прозвучал надломленно, сухо, горько. — Эта чёртова война, бессмысленная бойня изменила нас так, что порой встаю с надеждой увидеть себя в своей комнате, а не в палатке с незнакомыми мне солдатами, которые могут умереть в любую минуту. Но эти крики, беготня, стоны раненых и голодных… Ценность жизни здесь изменилась для каждого. Сейчас существует только желание выжить. И понять, зачем всё это нужно… — Покачала головой. — Но… я не жалею, что пошла на фронт… Нет, чёрт подери, только не это! — Она одним движением вынула пистолет из чехла и направила в чащу леса. Раздался выстрел, а за ним и громкий вскрик умирающего. — Когда же они уже все вымрут-то?! — прорычала она, заходя Барнсу за спину и встав в боевую позицию. Баки был уже на позиции. — Не скажу, что мы в окружении полчища нацистов, но уж с этими хиляками мы вдвоём точно управимся, — уверенно заявила она, вытаскивая щит из-за спины. Белая звезда на гладкой поверхности сверкнула в ночи лучом надежды. — А теперь… — они синхронно напряглись, когда раздался звук треснувших веток. — …зададим им жару. — ПОДЪЁМ! Джеймс Бьюкенен Барнс, скатившись с верхней койки, буквально через три минуты уже стоял на ногах, одетый в белую хлопчатую майку, коричневые штаны из сукна и тяжёлые берцы с подошвой, подбитой металлом. Крепкие, надёжные, кожаные чёрные берцы, зашнурованные так, как научили в первый же день пребывания в учёбке — ровно, чётко, надёжно и красиво. Красота на войне и красота в жизни очень сильно отличаются друг от друга — это Барнс понял в тот же миг, когда их выгнали из эшелона и построили вдоль состава на опушке перед перелеском. Низкие, высокие, худые и не очень, брюнеты, блондины — все они находились здесь. Джейк стоял рядом, бледный, ссутуленный, с тёмными впадинами под скулами и вытаращенными глазами, скрытыми под линзами очков. Тимоти Дуган — тот самый рыжий, который тщетно унимал пьяных — расположился сбоку от певца, подальше от Джеймса, но то и дело бросал на него косые взгляды. Что они означали, Баки понять так и не удалось. — Смир-рно! — команда появившегося из неоткуда низенького коренастого полулысого человека в форме и с выпяченной нижней губой заставила вытянуться в струнку и замереть на месте со вскинутой кверху головой. Каждый мускул в теле брюнета зазвенел от напряжения, а кровь застыла в жилах, когда он покосился в сторону и с безнадёжностью глянул на тех самых пьянчуг, что стояли совсем не так, как было сказано. И всё бы ничего, если бы на фоне послушных новобранцев они не выглядели, как обшарпанные бездомные. — Что за несоблюдение строя?! — взревел, похоже, самый главный, мигом преодолев расстояние между строем и застыв около черноволосого парнишки, напившегося больше всех и выглядевшего, соответственно, хуже остальных. Как ворчала Грейс, таща его, пьяного, после очередного выигрыша на турнире домой, «в стельку». Принюхался. — Какой леший протащил в вагон алкоголь?! — буквально зарычал на него он; лицо его раскраснелось, как спелый помидор, перекосилось от ярости. Барнс окончательно обмер, перестав смотреть в тот самый момент, как парня, непонимающе хлопавшего осоловелыми глазами, взяли за шкирку и гневно встряхнули. — Какой хрен позволил вам это? Что это ещё за шуточки! Послышался металлический удар, громкий всхлип. Никто в строю даже не шевельнулся. Никто и не посмел, потому так не положено. — Я спрашиваю, — «главный», как окрестил его Джеймс, ещё не знавший всех тонкостей военной иерархии (а именно по униформе и костюмам), вновь оказался на расстоянии от вереницы юношей, так и хранивших глубокое молчание. — Кто. Пронёс. Алкоголь. До Учебной. Части. Может ты? Или ты? — Когда он подошёл к Барнсу, точно хищник, брюнет забыл, как дышать. — А, может, ты? В горле Баки застрял огромный, противный ком, перекрывая дыхательные пути. — Никак нет, сэр, — ровно, прохладно и сухо произнёс Джеймс. Ему нечего было стыдиться. Как и сказать. «Главный» сморщился. Никто не произнёс ни слова. — Япония, Италия, Германия, Испания, — жёстко и громко выговорил командир, отойдя от Баки, и гулкое эхо разлетелось по округе, точно морской рокот, только более суровый. — Все эти страны подвержены нацистской заразе, отравлены ею. Движимые ненавистью, они захватывали европейские страны одну за другой, и им это ничего не стоило. СССР закрыло глаза на то, как легко и ловко Гитлер оттяпал кусок Польши и подписал новый договор, но только глупец не увидит в этом манёвре больших планов на будущее. — Замолчал, но всего лишь для того, чтобы отдышаться и продолжить: — Совсем недавно, первого сентября, — Джеймс дрогнул, — зараза напала на Нью-Йорк. Разбомбила здания, стреляла в американцев. Американцев! — взвизгнул он, вскинув указательный палец. — Погибли невинные люди! А всё из-за чего? М? — развернулся, медленным, армейским шагом начав проходить вдоль ряда юных ребят, пришедших воевать, и лица которых сейчас приобрели землистый оттенок. — Из-за ненасытного властолюбия и жажды крови и мяса фашистов! Если они захватят нас, осквернят чистый американский народ, то ваших близких никто не пожалеет! Никто! Никто. …никто не пожалеет маму и Бекки. Эмму. Грейс и Стива. Грейс… — Они сделают с ними что угодно, да, — продолжал распалившийся главный; пьяные давно уж протрезвели и с немым страхом глядели на него, приоткрыв рты. — Да, стариков, инвалидов и детей они замучают… — Пальцы Джеймса дрогнули. — …а женщин и детей изнасилуют и убьют, когда надоедят! ЭТО ВАМ НЕ ИГРЫ В СОЛДАТИКИ И НЕ ПУСКАНИЕ СОПЛЕЙ! В это мгновение брюнет тяжело сглотнул. Сердце продолжало биться — бешено, сильно, — а душа его… душа… Все говорят о её бессмертии, но Баки чувствовал, что она умрёт вместе с ним, если с Грейс и остальными что-то случится, а его рядом не будет. А Стив?.. Он же толком ударить никого не может без последствий для своего шаткого здоровья! — Ясно? — закончил главный, обведя цепким взглядом блеклых глаз каждого из присутствующих. Особенно задержался он на подвыпивших новобранцах. — Поняли, что вам сражаться за страну, за народ, а не напиваться и кутить, позорища? Отвечать! Нестройное «да, сэр» пронеслось по ряду. — Я сказал: понятно вам или нет? — снова закричал тот, так что Баки сморщился, но тут же поспешил разгладить лицо и придать ему невозмутимый вид, чтобы не выказать и доли страха. — Да, сэр! — увереннее крикнул он, и хор юношеских голосов неожиданно подхватил его клич. — Я не слышу! — Да, сэр! — ЕЩЁ РАЗ! — ДА, СЭР! Тогда-то он и понял, что всё серьёзнее, чем казалось на первый взгляд. И красота здесь вовсе не важна — важна лишь победа, важно стремление к ней. — Ты как, Баки? — шепнул в столовой Джейк, когда они, расположившись за одним столом, быстро-быстро поедали скудную армейскую пищу. Тот ощутимо вздрогнул, выпав из своих мыслей, и устало посмотрел на нового товарища, не в силах выговорить то, что было у него на душе. Да и… стали они приятелями совсем недавно. Не привык Джеймс выкладывать всё самое тяжёлое наружу, даже своим друзьям. Даже Грейс Смит. Всё же он — мужчина! — У тебя есть родные в Нью-Йорке? — перевёл он тему, повернувшись к металлической посудине, чтобы покончить, наконец, со стряпнёй, которая на третий день едва лезла ему в горло. Но силы были нужны — усердные тренировки с утра до самой поздней ночи, марши, разбор и сбор автоматов, ползанье по грязи под колючей проволокой, после которого живот не чувствуешь, и бег выматывали его чрезвычайно. Хотя, скорее вымотан он был потому, что спать давали лишь два-четыре часа. Организму требовался отдых, но Барнс знал — нельзя. Чем быстрее он поедет на передовую, тем скорее убережёт родных от беды. А ещё его внезапно осенило. «Приеду с войны… и признаюсь. Скажу Грейс всё». И будь что будет. Ведь… он до сих пор её любит. До потери самого себя любит. — …бабушка с дедушкой находятся сейчас в городе, — замялся певец, ткнувшись в свою тарелку. Говорил он неохотно, обрывисто. каре-зелёные глаза его отчего-то потемнели. — Мама живёт в… Джорджии. Папа погиб ещё в семнадцатом, в боях… А остальных родственников… никого нет. Если только мамины братья, мои дяди, но я их и не видел никогда. Во рту Баки пересохло. Он отпил воду из стакана — от кофе в этот раз предпочёл отказаться, ибо видеть уже не хотел эту тёмную жижу. — А у тебя? — задал встречный вопрос парнишка, вяло поковыряв вилкой в несъедобном гарнире серого цвета. — Есть кто-то из родных? Баки поджал губы, скрипнул зубами и нахмурился. Барнс понимал резкую перемену темы, но не хотел — нет, не желал, — чтобы она касалась его личной жизни. Хотя сам же спросил первый. Так почему он не может ответить? Неужто нельзя скрыть слишком личное, слишком… наболевшее? — Мама с сестрёнкой да друзья, — выдавил наконец Джеймс из себя, снова отпив воды. — Отца не знал: тоже погиб. — И не нашёл в себе силы сказать больше, чем это. Сначала нужно узнать друг друга поближе, а потом уже откровенничать, как тебе вздумается. Всякие люди попадаются на жизненном пути, и не все они честные и понимающие. Мама всегда любила говорить ему в детстве: «Мы носим как минимум пять масок. Одна предназначена для тех, с кем учишься или работаешь, другая — для близких друзей; третья — для семьи, четвёртая — для второй половинки. И, наконец, пятая — когда ты остаёшься один на один с собой». К своим двадцати двум он — мужчина, красавец, любимец дам — осознал для себя одну очень важную вещь: всё это правда. Для Джейка и своих коллег по боксу он обычный городской парень, для девушек — милый ловелас Баки, который умеет целоваться, красиво ухаживать и водить на свидания, всегда перекочёвывающие под конец в его квартиру, выданную по работе; для семьи он — гордость сестры и матери, примерный сын. Для Стива — лучший друг, никогда не унывающий и умеющий поддержать в трудную минуту. Вот только Джеймс не знал, кем является он для Грейс. Да, он многое утаивал от неё, многого не рассказывал (как, впрочем, и она), но… Смит была… нет, так и оставалась единственной, кто знал пусть и часть его, но его настоящего. Рядом с ней он чувствовал себя свободно, не скованно, мог быть каким угодно: весёлым, грустным, игривым, заботливым, нежным — и за это его не осудят… Рядом с этой девушкой все рамки разлетались в щепки, улетали к чертям собачьим правила, и переставало существовать всё, кроме них двоих; мир становился чутким, мягким и более светлым, будто сотканным из одних их эмоций. И чтобы испытывать радость не только потому, что сегодня не придрались к его внешнему виду как солдата, Баки должен выстоять и победить в войне. Ведь обещал же быть до конца со своими близкими, а все свои слова он всегда сдерживал, сколько себя помнил. — Пойдём уже? — Джейк встал из-за стола, вопросительно поглядев на брюнета. — Скоро тренировки. Не хочу за опоздание схлопотать учение строевому шагу или опять бегу, от которого ноги гудеть и отваливаться будут. И, думаю, ты тоже этого не хочешь. Бак покачал головой, тяжело выдохнув. Умел же любитель русских депрессивных романсов читать его мысли.***
«Клянусь, когда всё закончится… Мы встретим с тобой рассвет, любовь моя. И он будет самым красивым на свете. Обещаю».
***
— Ты чувствуешь? — нервно пробормотал Стив, оторвавшись от созерцания своего наброска будущего заказа, процесс создания которого шёл трудно и через силу, и развернувшись в сторону Грейс, читавшей книгу. Точнее, делавшей вид, что читала — её выдавало с потрохами перевёрнутое вверх тормашками чтиво, устроенное на поджатых острых коленках девушки. Услышав голос друга, она рассеянно подняла расфокусированный взгляд на него. — А? — немного потерянно переспросила она. Роджерсу стало ясно — Грейс задумалась. Снова. — Я ощущаю тревогу, — несколько сконфуженно признался худощавый парень, отложив карандаш и ссутулившись. Его давно мучило нечто, ворочавшееся в груди неприятным комом, порождающее не самые приятные мысли. — Словно что-то должно случиться в скором времени. Сон со Смит как рукой сняло. Блондинка побледнела, да так резко, что Стивен не на шутку перепугался за неё. Пусть девушка и оставалась самой спокойной во всей семье, но он зачастую становился невидимым, как правило случайным свидетелем её отчаяния, тихих слёз и безмолвного воя. Так могло разрывать только того, кого терзает не очень хорошее предчувствие грядущего. Художник опасался, во-первых, за Баки, а, во-вторых, с некоторых пор и за Грейс. Он вдруг вспомнил ситуацию, когда им было по пятнадцать (лично Стиву было четырнадцать) — они спокойно гуляли по парку в обычный уик-энд, весело разговаривали о всяких пустяках: об уроках, играх, посиделках, книгах. По гальке не спеша проезжали повозки с запряженными в них лошадьми, облака проносились по необычайно светлому небу, прыгали птички между ветками молодых деревьев: ничего не предвещало беды. Но неожиданно Грейс нахмурилась, взволнованно посмотрела на Джеймса и попросила: «Будьте осторожнее, держитесь сбоку от меня, хорошо?» Барнс и Роджерс — оба не успели понять до конца смысла сказанных ему слов, потому что впереди послышалось взволнованное ржание и человеческие крики. Навстречу друзьям мчалась пара крупных коней, которые дёргали головами, взбрыкивали и, кажется, будто тоже кричали. И оба неслись прямиком на Баки и Стива. Стивен помнил всё, как будто это было только вчера — Смит оглушительно взвизгнула и спихнула их обоих с дороги, прямиком на газон. Напуганные лошади же промчались мимо, волоча за слетевшие сёдла, и скоро скрылись из виду. Пыль ещё не осела, рваными кусками неосязаемой материи застыла в воздухе. Белокурая девчушка крепко прижимала своих друзей к ещё не успевшей высохнуть после утренней росы траве, крепко зажмурившись. Впервые парнишка увидел её тогда очень близко и подивился тому, насколько более точными и изящными были черты её лица, тогда как вдали оно выглядело немного странным и нескладным, а глаза казались чересчур большими… Странно думать об этом, когда тебя только что чуть не затоптали лошади, когда с минуты на минуту мог случиться приступ астмы и когда сердце рвалось из груди от пережитого на долю мгновения шока, верно? Что ж, весомый аргумент тут один — это же Стив. — …Грейс, ты же нас сейчас задушишь! — послышалось мучительное хрипение Джеймса где-то сбоку от Роджерса. Когда блондин повернул голову в его сторону, то увидел раскрасневшееся, напряжённое лицо друга и его вытаращенные серо-голубые глаза. Смит охнула, распахнув большие глаза, скатилась с ребят и тут же улеглась на спину рядом с Баки. Грудь её часто-часто, как у загнанного кролика, вздымалась и опадала; волосы растрепались, покрывшись дорожной пылью, светлые глаза блестели, а губы побелели. Стивену показалось странным восклицание Барнса, ибо он — хрупкий, болезненный мальчишка — даже веса подруги не почувствовал. Но, вспомнив про двоякие отношения между Грейс и Джеймсом, Роджерс устало вздохнул, пытаясь совладать с дыханием. Тут все вопросы отпадали разом. — Я же попросила, — тихо прошелестела Смит, когда друзья относительно пришли в себя. — Будьте осторожнее. — Но это произошло слишком внезапно! — возразил брюнет, медленно сев. — Мы не успели приготовиться! — Он протянул обе руки навстречу Стивену и Грейс и помог им подняться. — И то верно, — сконфуженно пробормотала девочка, судорожно отдёрнув ладонь от ладони Баки и смущённо порозовев. — Но у меня было такое чувство… Тянущее, горькое… — замялась. — …словно что-то должно случиться. Розовые губы Джеймса сложились в обаятельную широкую улыбку. — Это как чуйка! — воскликнул он. И улыбнулся ещё шире, наверное, затем, чтобы поддержать и успокоить. Что у него получалось всегда безотказно. Фразу эту Стив не забыл. Как и ситуацию, напомнившую ему развернувшееся теперь действо. Изучающе посмотрел на Грейс, глаза которой стали темнее самых тёмных вороновых перьев. Тонкие пальцы девушки потянулись к правой щеке, провели по неизвестно откуда появившейся несколько дней назад длинной кривой царапине в новом жесте, раздумывая. Сердце Роджерса сильно-сильно трепыхалось в ожидании ответа и того, что подсказывает ей так называемая «чуйка». — Не знаю, — неслышно, растерянно выдала Смит, одёрнув пальцы, как будто боялась обжечься. Роджерс опустил голову, нахмурив брови. Что-то случилось с ней, он видел это так же ясно, как и Эмма, миссис Барнс и Бекки, но расспросить никто не решался — настолько мрачной стала девушка. Можно было бы сказать, что это её излюбленная тактика самозащиты на ментальном уровне, как случалось ранее, но юноша не мог понять нынешнее состояние Грейс. Она и до того не отличалась излишним желанием поговорить о себе, предпочитая рассказывать об иных вещах; её интересовало всё, кроме себя самой и своей жизни. Иногда такое качество очень сильно подкашивало моральное спокойствие как её, так и её друзей, потому как, не зная её состояние, никто не мог помочь ей, а она продолжала молча страдать. Что же могло случиться такое? Стивен видел: вся эта мрачность Смит связана не только с Барнсом. Теперь не связана. Здесь появилось ещё другое… Как же объяснить внезапно заострившиеся черты лица, посерьёзневшее лицо собственной подруги, её взгляд, затуманенный недоверием и чем-то ещё таким… неприятным. Ледяным. Какое дать объяснение таким переменам? При всём своём богатом воображении, Роджерс и не догадывался о настоящей причине. А всё потому, что Грейс скрыла от него кое-что очень и очень важное, ставшее её маленькой, но тяжёлой, непосильной тайной…***
Пятью днями ранее…
[Billie Eilish — No Time To Die]
— О чём Вы задумались? Блондинка вздрогнула и подняла растерянный взгляд со столешницы на сидящего напротив неё Герберта, с волнением смотревшего на неё. Смит давно забыла о нём, как только им принесли по чашке горячего чая, ушла глубоко-глубоко в свои мысли, водя кончиком пальца по ободку красивой фарфоровой чашечки с изображённой на ней красивой птицей. Воспоминания о тёте снова настигли её, схватили в свои когтистые лапы и стиснули в сильных, склизких объятиях, погружая вновь в непроглядные темноту, потрясение, шок и панику. Прошло почти четыре года со смерти Элеоноры, а девушка до сих пор чувствовала себя маленьким, потерянным ребёнком, оказавшимся по ту сторону яркой радостной жизни в её серой области со всеми опасностями и преградами. Миссис Уилсон как бы защищала свою племянницу от невзгод, но после её ухода некому стало её оберегать. Да, у неё есть приёмная семья, да, они ни за что не разъединятся и всегда будут рядом, если понадобится, но… Спокойно Грейс чувствовала себя теперь только с одним человеком. И тот мог погибнуть в любой момент. — Простите… — пробормотала белокурая девушка, виновато посмотрев на мужчину. — Кажется, задумалась… — Отпила давно остывший напиток и поморщилась — она никогда не любила такой крепкий. — Так о чём мы? Участие вмиг исчезло из карих глаз собеседника, быстро сменившись на неприятное, отталкивающее выражение. Грейс напряглась, настороженно опустила чашку обратно на блюдце с противным, скрежещущим звоном. Уинстон пронаблюдал за её действием и медленно растянул тонкие губы в противной жабьей улыбке, от которой по телу Смит пробежала холодная дрожь. Внезапные перемены в Герберте — приятном человеке и хорошем рассказчике, так много поведавшем о ныне покойной Элеоноре Уилсон — напугали её. — Прошу извинить меня за столь резкий поворот темы, — вкрадчиво произнёс хромой ветеран, а блондинка услышала в его голосе звенящие стальные нотки. — Но, на самом деле, мне бы хотелось поведать Вам об одной вещи, которую Ваша… — Тут он сделал паузу, — тётя так неосторожно пообещала мне в наши молодые годы. Грейс сдержала каменное выражение лица и подозрительно прищурилась, готовая, однако, слушать внимательно. — Дело в том, что Нора совершила очень непростительный… поступок по отношению к нашему общему знакомому, — не торопясь начал объяснять Уинстон, небрежно смахнув со лба пряди светлых волос. — Проще говоря… она обокрала его. Тут Смит, набравшаяся смелости взять снова чашку с чаем и допить остатки перезаваренного чая, едва не подавилась им от вспыхнувшего в ней шока и непонимания и вытаращила глаза на мужчину. Её тётя… совершила преступление?! И разум, и сердце отказывались воспринимать эту информацию, ведь… Не мог же человек, который всегда любил, оберегал и защищал поступить так, верно? Девушка думала над ответом, силилась выдавить хоть словечко, но путного ничего так и не придумала. — И что же она Вам пообещала? — негромко поинтересовалась она. Мышцы лица Грейс как будто заледенели, в разуме наступила стылая ясность. Однажды сама Нора сказала ей в детстве: «Умей задавать правильные вопросы, цветочек, чтобы не совершить ошибки. Да, ошибаться — нормально и, можно сказать, правильно, ибо на них строится наш жизненный опыт, но это смотря какие ошибки. Некоторые подвергают опасности, а какие-то становятся смертельными». Бездонную тоску в тёмных глазах тёти и бледность её лица блондинка помнила очень чётко, буквально даже ощущала обуревавшие миссис Уилсон тяжёлые эмоции. — Компенсацию. — Лицо мужчины, покрытое шрамами, что выделились почему-то в этот миг особенно отчётливо на фоне морщин, так и светилось сытым удовольствием — видимо, наслаждался произведённым им эффектом. — Но не сказала, когда и как. Но Нора умерла. — Смит дёрнулась назад в потрясении. Она поняла, о чём пойдёт речь дальше. — А её единственной родственницей являетесь Вы, Грейс. Ещё Герберт не успел договорить свои слова, как «чуйка» Смит буквально завопила в её груди, сдавливая сердце и лёгкие и перекрывая путь к кислороду. — Вы шантажируете меня? — очень-очень тихо спросила девушка, сложив руки на столике. Казалось, каждый мускул её тела напрягся в ожидании чего-то плохого. — Это не шантаж, — спокойно возразил Уинстон, изящно сложив руки перед собой, как бы повторяя жест, и надменно вскинув заострённый подбородок, покрытый отросшими волосками. Взгляд его карих глаз стал колким, скользким. — Это честное выполнение долга. Смит со скрипом отодвинула стул и поднялась с места, вперив гневный взор в неожиданно напрягшегося мужчину. Небольшой светлый зал придорожного кафе, где они расположились для беседы, будто притих. — Довольно, — отчеканила она, тряхнув белокурыми завитыми локонами. После всего сказанного девушка поняла: повесть о маленьком Герберте и Норе, их школьных годах и даже взаимной симпатии — одна какая-то запутанная история, и её целью являлось сущей воды вымогательство. Правда это всё или нет, но на фоне повисшего в воздухе густого дымного предостережения Грейс было уже плевать. Она намерена отстаивать честь как и свою, так и честь Элеоноры, да успокоит Бог её душу. Тётя — её первая семья, и она не потерпит такого оскорбления усопшей. И всё равно, что к Уинстону должно проявить уважение, ибо он является ветераном войны, как-никак. Верить в его бредни про миссис Уилсон Грейс не желала ни в какую. — Довольно я слушала Ваши небылицы. — Обошла резную трость с ручкой в виде какой-то хищной птицы. Хромой мужчина не отводил глаз от фигурки собеседницы. — И Ваши угрозы тоже. — Никаких угроз и не было, — заметил он снисходительно, насмешливо скривив уголок тонких губ. — Явных — нет, — парировала она коротко, поправив на себе платье, чтобы оно сидело на ней хорошо. — Если Вы желаете денег, то, будьте добры, разыщите мою мать. — В это слово, обыкновенно связанное с нежностью, любовью и верой, она вложила все свои презрение, ненависть и жёлчь. — Уж она наверняка Вам поможет. — Отвернулась. — Если жива ещё. Девушка вылетела из уютного тёплого заведения и понеслась прямо по улице, не обращая внимания ни на перешёптывания, ударившие ей в спину, ни на неожиданно холодное дыхание осени. Смит всё ещё отказывалась верить во всё произошедшее. Не могла понять свою глупость, понять, почему пошла за этим человеком. Хотя, может и понимала, но теперь жалела об этом. Дрожь волнами набегала по её спине, в горле точно засела рыбья кость. Но что, если это правда? Вся эта грязная, упрятанная на долгие годы правда, которую тётя Нора так тщательно скрывала от своей племянницы? Ведь Уинстон так хорошо описал её молодую, упомянул её будущего мужа — Фрэнка Уилсона. Даже вскользь описал родную мать Грейс. Герберт поведал о ней как о «чересчур избалованном ребёнке, который был всегда сам себе на уме и слишком часто поддавался соблазнам». Смит свернула за угол, грустно хмыкнув. Одним из плодов такого соблазна стала она. Переспать с первым встречным красивым мужчиной и не думать о последствиях — всё это очень походило на Луизу. От семьи по линии матери Грейс унаследовала лишь средний рост и тонкие кости. Всё остальное же никак не относилось к так называемому роду Смитов, среди которых были одни шатены с небольшими глазами тёмного оттенка. Острые носы, миловидный взгляд, скрывавший силу и ярость, клокочущие в самой глубине, короткие ресницы — всё это о них. Но никак не о Грейс. Со своими белокурыми волосами, ярко-голубыми глазами почти на всё вытянутое личико, вздёрнутым носиком и решительным дерзким взором она походила на белую ворону. Как в буквальном, так и в переносном смысле. Нора приложила все усилия, чтобы стереть эту заметную грань наследственности между ней и маленькой дочерью своей сестры. И полюбила девочку настолько сильно, что всегда защищала с яростью настоящей мамы, коею биологически не являлась. Девушка всегда называла женщину тётей, но, только повзрослев, поняла: на самом деле миссис Уилсон была ей роднее, чем Луиза. И неспроста боль от потери Элеоноры давила на блондинку все эти прошедшие годы. За собственными невесёлыми размышлениями Грейс не заметила, как к ней с правого бока кто-то стремительно приблизился. Смит ощутила крепкую хватку на своём плече — затем её сильно и грубо дёрнули в сторону, в проулок между улицами. Девушка попыталась воспротивиться, взбрыкнуть и крикнуть, но ей зажали рот рукой. Краем глаза девушка увидела полупустую улицу, где она и шла до того, и поняла — дозваться помощи было бы бесполезным делом. Её толкнули к кирпичной стене, и Смит ударилась спиной, так что перед глазами заплясали яркие искры, а из груди выбило весь воздух. Грейс закашлялась, пытаясь вдохнуть и совладать с простреливающей позвоночник болью и наполнить лёгкие кислородом. Сначала картинка перед взором потемнела, точно сгустился непроницаемый чёрный туман, но скоро он начал рассеиваться, сопровождаясь неприятным отяжелением головы… И увидела дуло пистолета, направленного на неё. Герберт молчаливо возвышался над Смит, зажав в руке смертоносное оружие иностранной сборки. Это стало понятно сразу — таких утончённых, гладких, отполированных пистолетов в Америке точно не производили. Сам Уинстон был облачён в длинное пальто, а на голову надета аккуратная шляпа света тяжёлого свинца, выбрасываемого в воздух распространёнными в то время фабриками и заводами. — Глупая девчонка, — прошипел он вдруг на чистом немецком, сверля взглядом карих глаз, полыхавшим злобой, замершую от ужаса Смит. Грудь её часто вздымалась и опадала в такт паническому дыханию. — Думала сбежать? — Потянулся к крючку на своём оружии и дёрнул его. Послышался металлический щелчок. — Как бы не так. «Немец, — глаза Грейс расширились от страха. — Нацист!» Она действительно глупая. — Что Вам нужно? — прохрипела девушка, подобрав полы короткого платья и встав в относительно оборонительную позу. — Деньги? У меня их нет. Металл упёрся аккурат девушек в лоб. «Чуйка» возопила не своим голосом, призывая бежать. Сердце подпрыгнуло к самой гортани и, кажется, так и застряло в нём, неприятно пульсируя. Ладошки девушки вспотели, а сама она замерла, скосив глаза на смертоносное оружие, могущее с минуты на минуту лишить её жизни. Достаточно лишь спустить крючок. — Нет-нет, какие деньги, — покачал головой Герберт, надавив на голову Смит сильнее. Только теперь она заметила отсутствие при нём его трости. — Они были лишь предлогом. Грейс забыла, как заново вдохнуть. — Д-для чего? — прошептала блондинка, мысленно постаралась взять себя в руки. Нужно бежать и немедленно. Но как сделать это быстро, застать врасплох, не попав при этом под пулю? Вопрос хороший, но ведь нужно знать на него ответ. А его как раз-таки и не было. Сердцебиение участилось, тело подалось назад, и тонкие пальцы, конвульсивно дёрнувшись, коснулись холодной поверхности кирпичной стены. Позвоночник простреливало теперь глухо, несильно. Ей не ответили. Лишь продолжали пронзать ледяным, полным презрения взглядом её лицо и морщить тонкий вздёрнутый нос. В голову Грейс вдруг ударило яркое подростковое воспоминание, когда Джеймс учил её самообороне. Неохотно, но всё же учил, показывал основные приёмы. До сих пор девушка ощущала его сильные руки на своих запястьях и талии при демонстрации и правке исходного положения; осторожные, нежные касания горели огнём, будто прожигали одежду. — За тобой долг. Не денежный. — вдруг выдал Уинстон, крепче стиснув пистолет. В этот момент Смит и вспомнила один из приёмов, который показывал ей Барнс по её же просьбе. И помнила всё, как будто это было вчера. — Пожалуйста, Джеймс! Покажи! — просила она друга, пока тот в неудовольствии сверкал красивыми глазами, в тот день сиявшие чистой лазурью, кусал алые губы и чесал покрытый короткой щетиной свой начинавший формироваться подбородок. — И что же это тогда за долг?.. — невнятно поинтересовалась Грейс, мысленно окунувшись в тот самый солнечный далёкий день, где всё казалось беззаботным и светлым. Где лежало её спасение. — Направь пистолет мне в лоб, — приказал Баки, кинув короткий жёсткий взгляд на лежавшее в руке бутафорское оружие. Девочку словно парализовало на месте. Она, безусловно, знала о фальшивости пистолетика, но на миг представила, как направляет уже настоящий в голову своего лучшего друга, как нажимает на спусковой крючок… — Я-я не могу! — вскрикнула она громко и бросила на скользкую от влаги траву игрушку. Её затрясло. Руки заходили ходуном, в груди заледенело. — Н-нет! — Перед взором её возникла картинка окровавленного Барнса, распластавшегося на земле, выгнувшегося в неестественной позе с развороченным черепом. — Ты чего? — заволновался Джеймс, несмело шагнув навстречу подруге. Его лицо мгновенно переменилось — побледнело, напряглось. В глазах качались удивление и тревога. — Это же всего лишь имитация ситуации, Грейс! — Тут он уже быстро приблизился к Смит, крепко, но осторожно взял её за плечи и, чуть пригнувшись, взглянул ей в глаза. — Грейс, послушай меня, — твёрдо начал брюнет, подняв ладони и коснувшись мокрых скул девочки. — Ты сама попросила меня показать, помнишь? — Заправил прядь за ушко, нежно провёл пальцем по линии челюсти. Девушка напряглась. Ещё никогда она не видела его так близко к себе. — Не бойся, ничего не случится, я с тобой, слышишь? Кивни, если понимаешь меня. — С минуту ничего не происходило, но вот блондинка, осознав всё сказанное ей, заторможено качнула головой в положительном жесте, и Баки расслабился. — Вот так. А теперь давай ещё разок?.. — Это… Грейс, не дав Уинстону договорить, ловко метнулась в сторону, отведя правую руку назад. Левой едва достала до руки дезориентированного противника, крепко зафиксировав её на месте, и уже свободной выхватила у него пистолет и попыталась оглушить мужчину ударом в голову. Герберт покачнулся, но на ногах устоял и сознания не потерял. Смит ничего не оставалось как направить немецкое оружие на него. — Прежде чем угрожать, — внятно, по-английски заметила девушка, — надо учитывать, что жертва будет сопротивляться. — Опустила палец на крючок. Теперь руководил ситуацией не нацист. Она ожидала какой угодно реакции, но только не смеха. «Ветеран» запрокинул голову назад и залился таким громким злобным хохотом, что Смит будто парализовало. Блондинка думала, что это связано с её небольшим ростом, но эти догадки вмиг рассеялись, стоило Герберту вынуть из кармана небольшой острозаточенный нож и плюнуть: — На такой случай всегда есть запасной план. И прытко кинулся на девушку, явно показав, что никакой травмы у него нет и не было. Полы его пальто взметнулись подобно крыльям летучей мыши, карие глаза наполнились яростью. Грейс попробовала выстрелить в Герберта, но раздался лишь глухой, пустой «щёлк», означавший пустой магазин. Всё это время пистолет был не заряжен. А мужчина находился уже очень близко. Выставив руку с отливавшим сталью ножом, он мастерски проделал несколько движений, пытаясь достать до лица блондинки и мельтеша перед глазами. Та вскрикнула, отшатнулась и тем самым уберегла себя от участи быть изуродованной. Но на этом Уинстон не остановился — с рычанием перехватил рукоять и обрушил холодное оружие на бок Грейс. И в этот раз ей повезло вовремя уйти от атаки. — А е-если я кого-нибудь убью? — дрожащим голосом спросила она, вернувшись на исходную позицию. Джеймс ободряюще улыбнулся ей, поднял бутафорский пистолет и протянул ей. Вспомнив, что в руке её находится тяжёлый кусок металла, Смит попробовала ударить быстро двигавшегося врага, но тот больно заломил её запястья, вынудив уронить предмет, толкнул и нанёс теперь вполне удачный удар в лицо. Лезвие прошлось по левой скуле, почти под глазом, распоров нежную кожу. Грейс захрипела, а из ранки брызнули маленькие капли горячей крови, ассиметрично окропив грудь. Пошатнувшись, девушка покатилась по земле, ободрав себе ладони, коленки и низ одежды и потеряв туфли. Девушка задохнулась, но успела подняться, прежде чем противник вновь пошёл в атаку. Пропустив мимо себя нациста, девушка схватила его за запястье, вывернула руку, заставив того упасть, и чудом завладела ножом. Тяжёлый, он непривычно лёг ей прямо в крохотную ладонь. — К чему такие мысли? — шепнул он, положив игрушку ей в руку. — Давай лучше вернёмся к делу и не будем думать о плохом… Герберт сделал кувырок назад, вытянул руку перед собой и, оскалив зубы, прыгнул. Грейс закричала, зажмурила глаза и выставила руки вперёд, защищаясь. — И всё же… Но она забыла, что что-то держала в своих руках. Лезвие порвало одежду напоровшегося на него Уинстона, прошло сквозь кожу, впилось — нет, вгрызлось — в ту область груди, где находилось сердце, по самую рукоятку. Ещё не до конца осознавшая произошедшее Смит застыла, ощутив всю тяжесть тела немца и что-то тёплое, заструившееся по её локтям. — Если такое случится… как быть? Герберт постоял так с секунду. Вдруг обмяк, скользнул вниз, к ногам обмершей Грейс да так и застыл. Глаза его были прикрыты, из раскрытого рта текла ярко-алая струя, свист воздуха клокотал в его груди, где зияла тёмная рана и где ещё теплилась жизнь, а по земле уже расплылась внушительная тёмная лужа. Смит опустила глаза на свои руки, где покоился испачканный чужой кровью нож. Медленно, словно во сне, опустила голову: вся её одежда промокла насквозь. Джеймс взглянул на подругу исподлобья, одарив грустным, тяжёлым взглядом красивых глаз. Холодное оружие с лязгом упало на мостовую, и одновременно с его падением с последним вздохом у мужчины вырвалось: — Хайль, Гидра… — Я… я не знаю, Грейс, — наконец, выдавил Баки. Смит, ещё не до конца осознавая произошедшее, выкрикнула что-то. Но услышала лишь собственное хриплое, надрывное сипение. — Я не знаю.***
В переулке кто-то незаметно прошмыгнул мимо окровавленной девушки, стоявшей над мёртвым телом. Замер у угла, сверкнул лазурными глазами. И исчез, испарился, как дым.***
[Alan Silvestri — Schmidt's Story]
— Герр Шмидт! — запыхавшийся Арним ворвался без стука в кабинет лидера научно-оружейного резерва, лихорадочно блестя рыбьими глазами, и замер, поняв свою оплошность, и всё же продолжил, немного сконфузившись: — Доктор Эрскин ожидает разрешения на разговор с В-вами. — Под конец он подобострастно улыбнулся, как бы заглаживая свою вину. Иоганн, сидевший в это время за столом и задумчиво читавший книгу о скандинавской мифологии, поднял голову и раздражённо сверкнул тёмными глазами. — Приведите его и немедленно, — всё же благосклонно кивнул Шмидт, несмотря на то, что он был сильно взбешен тем, что его прервали на самой важной части, которая могла, по его мнению, решить исход недавно начавшейся войны. Там говорилось о неком Тессеракте — могучем оружии богов, способном уничтожить всё живое вокруг. На картинке он изображался как куб, сияющий яркой голубизной и окутанный такого же цвета нитями. Фюрера он точно заинтересует. И если они завладеют этим самым Тессерактом, то уж никто не помешает Адольфу и ему, Иоганну, на пути к достижению власти над всем земным шаром. Именно об этом немец и рассказал Золе, чтобы воодушевить его и направить в нужное русло. Это ему, к счастью, удалось. Арним быстро закивал, издав непонятное писклявое мычание, повернулся и вмиг скрылся за тяжёлыми дверьми. За окном бушевала метель, била в окна, заставляя их дрожать с противным дребезжанием, но в кабинете, выложенном камнем, было, как ни странно, тепло — даже сквозняк отсутствовал. Поудобнее расположившись в кресле, Шмидт отложил увесистый том на стол, сложил руки перед собой, соединив подушечки пальцев, и приготовился ждать. Буквально через минуту послышался вежливый лёгкий стук. После короткого и властного «Войдите!» со стороны Иоганна она приоткрылась, и в помещение вошёл мужчина средних лет, закутанный в белоснежный докторский халат. Его тёмные волосы, в которых затаилась первая седина, вились вокруг головы, а из-под круглых очков глядели внимательные приятные глаза. — Герр Шмидт, — выговорил он мягким приятным голосом, склонив голову и спрятав пристальный взгляд. Лидер кивнул, дал отмашку Арниму, притаившемуся позади главного гостя, чтобы тот скрылся, а когда в кабинете остались лишь двое, жестом велел приблизиться. — Я позвал Вас сюда, чтобы решить срочное дело, о котором Вы и сами прекрасно осведомлены. — Сделал паузу. — Нам срочно нужен здоровый и сильный подопытный, чтобы тот случайно не отбросил копыта во время эксперимента, доктор Эрскин, — позволил себе некоторую вульгарность Шмидт, пронзив фирменным орлиным взглядом Эрскина, но тот лишь прохладно кивнул. Ни страха, ни подобострастия в его движениях не было — лишь небрежное, но дёрганое желание поскорее выбраться из горной «тюрьмы», где он находился уже почти шесть лет. — Можете ли Вы уже сейчас обеспечить армию фюрера готовой формулой?.. — Но я же говорю, — медленно начал седовласый мужчина, вновь поправляя очки, — сыворотка ещё не готова… — Он вынул из кармана халата и поднял перед глазами Иоганна пробирку с синей жидкостью, а лидер резерва жадно уставился на неё, точно тигр на лакомый кусок мяса, раздув ноздри. — Не поймите меня неправильно, но прошлые разы не увенчались успехом — никто из животных не выжил… — Я просил Вас ускорить работу! — рявкнул вдруг Шмидт, поднявшись из-за стола. Его тёмные глаза наполнились едва сдерживаемым гневом. — Или Вы хотите, чтобы Ваша семья… — Тут Эрскин сильно дёрнулся. — …оказалась в опасности? В этот самый напряжённый миг вновь раздался стук, только более невесомый и медленный. Иоганн яростно мотнул головой, смерил диким взором напрягшегося учёного и развернулся к двери, которую он за этот день успел проклясть дважды. — Что ещё?! — разъярённый голос Шмидта повысился ещё на тон. Мужчина дёрнул головой, скривил губы и вперил горящий взгляд в металл, который приоткрылся с протяжным долгим скрипом. Из-за него выглянула молоденькая брюнетка с выразительными карими глазами и ярко накрашенными губами. Оправив чёрное подпоясанное платье с пуговками — писк моды практически начала сороковых — и поудобнее перехватив папки, она произнесла быстро: — Поступило сообщение из Нью-Йорка, герр Шмидт. От агента Зингера. Напряжённое лицо Иоганна расслабилось, когда его обладатель услышал фамилию доверенного человека, посланного в пару с агентом Фридрихом Дайсом в Нью-Йорк на поиски подопытных. Остальные, отправленные в крупнейшие столицы иных государств (один из его людей умудрился каким-то образом проникнуть в Москву!), но все вернулись ни с чем. Тот же, которого все за его же спиной прозвали «московским», пропал без вести. Предполагали, что его поймали люди Сталина и упекли на допрос. Оправдался он и сбежал, как последний трус, или его запытали до смерти, так никто и не узнал. — И что же он говорит? — мгновенно сменил гнев на милость лидер, повернувшись всем телом к девушке. На его груди опасно блеснула небольшая брошь — серебристый череп с щупальцами гидры. — Агент Дайс мёртв, — покачала головой та. — Убит потенциальным подопытным при захвате. Авраам покосился на Шмидта, ожидая взрывную реакцию. Но вместо неё последовало совершенно иное. — Убит потенциальным подопытным… — в задумчивости произнёс тот, слегка наморщив острый нос. — Интересно… А известно его имя? — Её, герр Шмидт, — слегка поправила его девушка, осторожно войдя в кабинет и притворив за собой дверь. Порылась в папках и извлекла из кипы самую тоненькую. — Информации, правда, немного. Это всё, что нашёл агент Зингер. — Протянула руку к быстро приблизившемуся Иоганну, который выхватил документ и резко раскрыл его. Бегло прошёлся взглядом. — Грейс Смит? — хмыкнул он громко. — Выглядит хиленько. — Его взор нашёл, очевидно, интересную ему информацию, потому как глаза мужчины заискрились лихорадочным блеском. — Предположительно арийка? — взбудораженно поинтересовался учёный. После чего лоб его покрылся хмурыми складками. — Кто её отец? — Этого никто не знает, герр Шмидт, — отчеканила брюнетка, твёрдо посмотрев на Иоганна. — Как передал агент Зингер, даже она не знает. Её воспитывала тётя, которая умерла четыре года назад. Шмидт пожевал нижнюю губу. — Как она умудрилась убить специализированного агента? — протянул он вопросительно, подняв голову. — Случайное везение, — выговорила девушка. — Ударила его ножом в грудь. Агент Дайс, по свидетельским показаниям Зингера, сам подставился. — Так Зингер здесь? — Он в пути. — Хорошо… Нет, погодите, — остановил мужчина работницу. Та застыла прямо у самого входа. — Я Вас не видел здесь раньше. — Я давно работаю здесь, — ответила брюнетка, повернувшись к лидеру резерва. — Секретарём, — добавила она серьёзно. С минуту Шмидт изучал её долгим внимательным взглядом, но девушка так и не поменяла своего выражения лица. — Gut. Вы свободны, — дал отмашку учёный. — Что ж, Авраам, получается, что образца у нас нет. — Когда секретарь ушла, Иоганн развернулся к замершему чуть поодаль и побледневшему учёному в очках, чесавшему свой подбородок, что покрывала лёгкая небритость. — Поэтому придётся пойти другим путём, — он внезапно оказался возле Авраама, ловко выхватил из его руки пробирку и бодро направился к креслу для пациентов, что каким-то образом оказалось в его кабинете совсем недавно. Старший учёный было дёрнулся в его сторону, но ограничился одним: — Это может быть опасно, герр Шмидт. Сыворотка ещё не до конца… — А мне плевать, — бросил Иоганн, скинув на пол снятый с себя чёрно-алый пиджак и закатав рукава белоснежной рубашки, открывая вид на сильные предплечья и локти. — Результат мне нужен здесь и сейчас, а не через десять лет. — Сев на кресло, лидер резерва развернулся и лёг на него, доставал из прикованного сбоку ящика большой шприц, влил в него синюю субстанцию и выпустил воздух, так что немного жидкости вылилось наружу. Шмидта внутренне трясло от одной только сладостной мысли, что он первый опробует сыворотку, а не кто-либо другой, но виду не подавал. Протерев участок кожи на внутреннем сгибе локтя пропитанной спиртом ватой, он осторожно ввёл себе иглу в вену и впрыснул себе всё до капли. Затем согнул руку, зажимая ватку, и принялся ждать. Прошла минута, потом полторы — а затем начало твориться что-то странное. Шмидт вдруг весь затрясся, точно в конвульсиях, лицо его будто пошло рябью, а в глазах промелькнули страх и боль. Вот он начал неожиданно выгибаться на своём месте, извиваться и корчиться; из горла мужчины вырвался сдавленный хрип, а после и нечеловеческий крик, заставивший Эрскина содрогнуться всем телом. — Я же предупреждал… — шёпотом пробормотал Авраам, но его никто не услышал. Шприц и колба выпали из рук Иоганна, метавшегося по всему креслу в яростной агонии и впившемуся вдруг в собственную рубашку ногтями своих рук, которые начинали медленно набухать и покрываться вздувшимися венами, и разбились о неровный каменный пол. От мужчины повалил пар, он задёргался, выпучив глаза из орбит и оскалив зубы, на губах выступила пена. На глазах старшего учёного кожа на Шмидте начала медленно сползать со своего обладателя, оставляя после себя сплошную алую поверхность. Кровь запачкала одежду Иоганна, который сумел содрать её с себя вместе с эластичными кусками, сорвав разом все пуговицы со своей рубашки, вмиг разлетевшиеся в разные стороны, и открыл вид на начавший покрываться мускулами и точно так же облезать тренированный торс. А крики всё не смолкали, эхом разносясь по многочисленным коридорам научной базы, располагавшейся далеко-далеко в горах…