Non Domina

Когда разражается война, люди обычно говорят: «Ну, это не может продлиться долго, слишком это глупо». И действительно, война — это и впрямь слишком глупо, что, впрочем, не мешает ей длиться долго. © Альбер Камю, «Чума»

Месяц спустя

[Steven Price — This Is My Home]

Милая Грейс Моя Грейс Джеймс громко скрипнул зубами, стиснул левой рукой простой карандаш, едва не сломав его на две неравные части, и сдержался от порыва смять листок, на котором должно было появиться будущее письмо для Грейс Смит. Вот уже который день Баки ломал голову над строчками, которые не выдали б его симпатию к девушке, давно переливавшуюся через край его чаши с эмоциями. Мысль об осторожности настойчиво жгла мозг и не давала покоя ни днём, ни ночью, нетерпеливо жужжа над ушами везде, где бы Баки ни был. Разбирая и собирая старый автомат, Барнс размышлял, какое стоит написать обращение. Стреляя по мишеням, брюнет мысленно плевался, когда спусковой крючок заедало, и думал, о чём всё-таки рассказать в письме. Да, он обещал слать весточки своим родным о своих делах в военной учебной части, но о чём ему рассказывать? О том, как их гоняют? О некоторых добровольцах — охотниках поиграть в карты и покутить? О противной еде? Да Грейс же это совершенно не нужно! Ещё и слабаком посчитает, упаси Боже. Юноша медленно поднёс покрасневшие ладони, саднившие горячей болью, к своему носу, и с наслаждением вдохнул запах металла, частичками оставшегося на мозолистой коже. Рядом, опершись о кирпичную замшелую стену, лениво курил высокого роста чернокожий парень. Его звали Габриель Джонс, однако он открыто предпочитал, чтобы его называли Гейбом и никак иначе, потому что, как тот сам говорил, «о чём только моя мамаша думала, прежде чем назвать меня этим девчачьим имечком!» Конечно, не обошлось без задир, так или иначе пытавшихся задеть Джонса шутками над болезненным для него фактом, но их либо посылали острым забористым французским (общение с Грейс помогло Джеймсу понять некоторые слова, но даже в мыслях произносить их не захотел), либо гнали пинком под зад прямо на койку медпункта. Гейба пытались наказать, но доказательств его виновности так и не нашли — все свидетели драк были либо его должниками по картам, либо друзьями, — поэтому от него сразу же отстали. А спустя пару таких случаев его все и вовсе оставили в покое. — Хочешь? — Джеймс рассеянно перевёл взгляд на Джонса, который вдруг начал разговаривать с ним и услужливо протянул ему толстую сигару с ещё тлевшим кончиком. От неё исходили ниточки дыма, распространявшие в воздухе удушливый, резкий запах табака. — Не боись, не отравлены. — Его пухлые губы сложились в подбадривающую улыбку, а шоколадные глаза блеснули теплотой и пониманием. — Хорошие, советую. А то, вон, ходишь напряжённый, будто случилось чего. Выкуришь — и всё вмиг пройдёт! Баки сглотнул вязкую слюну. В его горле сильно запершило, а глаза самопроизвольно заслезились от резкого дымка. Он, поколебавшись с секунду, отрицательно помотал головой, отвёл взгляд от предлагаемой сигареты и отвернулся, ткнувшись носом в ворот своей одежды и глухо закашлявшись. — Ну и чёрт с тобой, mec, — огорчённо буркнули сзади. Джеймс немножко сместился вбок, скосился на, кажется, обидевшегося на него Гейба. Ему ни в коем случае не хотелось никого расстраивать или оскорблять. И поэтому юноша сказал тихо и несколько виновато, прежде чем оттолкнуться от стены и медленным шагом направиться к основным казармам: — Désolé, je ne fume pas. Баки с детства не переносил сигарет. Помнил, как отчим прямо-таки дымил ими, противными и вонючими. Джеймс, ещё мальчишка, имел на них острую непереносимость — много кашлял и чихал, утирая слезящиеся глаза руками, а его кожа заметно серела. Он постоянно убегал в свою комнату, чтобы не слышать отвратительного запаха, но и там тот донимал ребёнка, заставлял через силу выходить на улицу, где его ждало привычное одиночество в кругу веселящихся ребят его возраста. Но уж лучше это, чем невыносимый табак. Мать много раз просила своего второго мужа перестать курить, но тот всегда пожимал плечами, мол, конечно, как скажешь — и продолжал упорно и молчаливо гнуть свою линию. Уже когда мужчина ушёл от них, узнав о беременности Уинифред и, очевидно, побоявшись ответственности, Барнс мысленно вздохнул с облегчением. Но несмотря на неприязнь к бывшему отчиму, Джеймс заботился о Бекки с самого её рождения и всегда относился к ней с искренними братскими заботой и нежностью. «Может, написать о том…» Стихи в большом кругу новобранцев с самых первых дней обучения считались по части Джейка, но, во-первых, слать лирику Барнс категорически не желал просто потому, что это, во-первых, просто-напросто очень нелогично. А, во-вторых, он элементарно стеснялся попросить. Джеймс знал о страсти своего нового товарища писать поэмы или небольшие баллады, но зачастую парнишка посвящал их темам боли, страданий и неразделённой любви. И стоило Баки представить, как он подходит к певцу со своей просьбой, как у него начисто отпадало желание вообще отправлять что-то кому-то, пусть даже одно предложение. Но надо, надо! Раз обещал — значит, выполняй, будь так добр! «Так что же…» Ему так, так хотелось поделиться своими впечатлениями со всеми! Что уже спустя две недели он привык вставать по неожиданной команде среди ночи, бегать на пустой желудок по неровной долгой дороге под палящими лучами солнца, есть подобие еды, отдыхать рядом с курящими, ощущать глухую боль от отдачи винтовки при стрельбе; стал метко попадать в мишени, прекратил чувствовать ссадины от тяжёлого оружия на своих руках; уже не ругался, когда грязь попадала за ворот или проволока больно цеплялась за спину. Полюбил этот военный скупой дух с его маршами, краткими командами-рявками и наблюдением сквозь устало прикрытые веки за дневными и ночными светилами, совершающими свои неизменные циклы. Но словами никак не мог этого объяснить, передать, рассказать. Джеймс и вслух редко рассказывал о своих мироощущениях, предпочитая шутки и разговоры на привычные ему мужские темы. — Хэй, Баки, — донёсся до брюнета сиплый шёпот со стороны Джейка, устало распластавшегося на нижней койке. Барнс неслышно перевернулся на другой бок и свесился со своей кровати, чтобы увидеть зелёные глаза товарища, сверкавшие, как два тёмных изумруда, на лунном свету, просачивавшемся сквозь большие окна просторных казарм. — Не спишь? — Как видишь, — нисколько не удивившись, хмыкнул шёпотом Джеймс и улёгся обратно на подушку, но повернулся на бок так, чтоб слышать слова поэта. Из-за дверей донёсся чуть приглушённый тяжёлый шаг ночного дозорного. Вести себя нужно было как можно осторожнее, иначе сурового наказания им точно не миновать. В прошлый раз солдату, который провинился в нарушении комендантского часа, пришлось наматывать круги по полю до потери сознания. Помнится, его сослали потом к медсёстрам остальным на зависть. Ведь там и кормят неплохо, и красивые девчонки ухаживают. В целом, красота. Однако только двое остались равнодушны к этой новости. Барнса останавливала его любовь к Грейс, а вот Джейк оставался под вопросом. Большим, жирным вопросом. — А чего так? Брюнет задумался. Боксёр уставился в серый полумрак, сквозь который виднелись другие двухэтажные койки с храпящими на них новобранцами, и подумал, что ещё полтора месяца, и они, быть может, отправятся в скором времени на фронт. К этой ставшей привычной мысли он отнёсся теперь отчего-то неоднозначно. Джеймс твердил себе каждый день: эта война не продлится слишком долго; они победят, всё вернётся на круги своя, а все возвратятся к себе в свои родные места. Тогда-то он и сможет всё сказать… Жгучее желание написать обо всём прямо в первом же письме и отправить его в Нью-Йорк Баки сдерживал как мог и пока успешно. Но... Сердце вдруг сжалось от беспокойства, предчувствуя надвигающуюся неизбежность войны. И сколько бы Баки ни уверял себя в обратном, интуиция настаивала: всё затянется на неопределённый срок. И если внутренний голос прав… что потом делать? Как поступить? — Думаю, — коротко и уклончиво пояснил Барнс, дёрнув уголком губ. — А ты чего? — Тоже, — уже более неразборчиво произнёс Джейк. Спустя минуту снизу послышалось лёгкое сопение — парнишка, наконец, уснул. Дорогая Грейс, Как и обещал, шлю тебе письмо и надеюсь, что написал достаточно, чтобы ты не переживала за меня зря. Добрались мы до лагеря довольно быстро и без проблем, во время пути я даже познакомился с прекрасным человеком по имени Джейк Харриссон. Он поэт, представляешь? Есть ещё много других добровольцев, с которыми я могу вести разговоры и играть в карты. Не на деньги, конечно, — они такие профессионалы, что могут обобрать любого человека до нитки, а такая перспектива мне не нужна. Пусть я буду слыть трусом среди картёжников, но останусь при собственных вещах. Учёба началась на следующий день после нашего прибытия. По правде говоря, без неприятностей не обошлось, но с ними тут же всё разрешилось. Дисциплина жёсткая, как и обычно; кормят весьма скудно — одно и то же каждый Божий день. Но мне нравится познавать все хитрости солдатского дела. Я как-то неожиданно открыл себя в новом деле — меня занимает стрельба. Возможно, вот она — моя роль на фронте. Что ж, с грустью я вынужден прерваться на этих словах, ибо меня ждут скорые дела. Очень надеюсь на скорейший твой ответ и хочу узнать, как идут дела у тебя и в Нью-Йорке в целом. Навсегда твой друг, Джеймс Барнс. Сухо, чёрство, но терпимо. Баки никогда не умел выражать свои чувства на бумаге. Да и вслух тоже, предпочитая держать всё в себе. Грейс он рассказывал о своих эмоциях редко, и то когда переживал настоящее потрясение. Поставив неуверенную точку после окончания письма, брюнет ощутил тянущее покалывание в груди. Слова «навсегда твой друг» были выведены отяжелевшей рукой, через силу, через поток нахлынувших терзаний. Да и, по правде говоря, Барнс смотреть на них не мог… Возможно потому, что устал притворяться. А, может, и потому, что думал, взаимна ли его любовь. Именно любовь, не влюблённость — вторая так долго жить просто не в силах. Но поздно уже что-либо исправлять в нынешней ситуации. Сложив лист бумаги в конверт, Баки передал весточки проходившему мимо военному почтальону, уже собиравшему у всех письма. Поглядев на Джейка, нервно протянувшего небольшой огрызок листка, Барнс решил: пускай всё остаётся так, как есть. Исправить можно и потом.

***

Грейс не помнила точно, как, когда и каким образом она смогла добраться до дома. В памяти всплывали лишь некоторые отрезки смутных картин: вот она бежит, спотыкаясь, по улицам, обходя особенно оживлённые места. Чужая кровь струится по рукам, промокшая от неё насквозь ткань красивого платья неприятно липнет к коже; вот вваливается в дом, прячется под старой скрипучей деревянной лестницей, ожидая, пока пройдут на улицу соседи — запомнила в основном, как гулко тогда стучало её тёплое, живое сердце, а звук тяжёлого дыхания наполнял уши; как взлетает вверх, врывается в опустевшую квартирку, хлопает дверью, несётся в ванную. Спотыкается окончательно, падает на пол, но в коленках не саднит. Перед глазами мутно, разобрать хоть что-то вокруг не представляется возможным. И вот в ноздри ударил резкий, удушливый густой запах. Обволок всю носовую полость, проник в горло, заставляя мышцы резко сократиться. Грейс попыталась сглотнуть, но этого у неё не вышло. Взгляд её вдруг упал на локти, ставшие теперь светло-красными, задел дрожащие раскрытые ладони, щедро политые кровью, словно поставленная метка преступника. Они приняли такой сочный бордовый оттенок, что казалось со стороны, будто кожу содрали, обнажив ничем не защищённое мясо. И когда осознание медленно дошло до мозга Смит, она согнулась пополам в невыносимом спазме, раскрыла рот — и опорожнила содержимое своего желудка. Весь подол безвозвратно испорченного платья уже был залит рвотой вперемешку с алой субстанцией, а блондинку так и продолжало рвать. Слёзы брызнули из глаз девушки, хлынули вниз, попадая в нечто, что раньше было едой. В животе давно было невыносимо пусто, но рвотные позывы не закончились. Смит закашлялась, поток рыданий сотряс её хрупкую фигурку. Дёргано поднесла ладони к своему лицу, но лишь испачкала его, размазав по нему неестественно яркие жирные следы. И тогда из горла Грейс вырвался истерический вой, подобно тому, который она слышала совсем недавно первого сентября. Судорожно стиснув кулаки, она продолжала громко, надрывно реветь, кашлять, подвывая. Девушка легла на бок, прямо на холодный пол, продолжая содрогаться в громкой истерике, и закричала. Она убила человека. Она лишила жизни живое существо. Себе подобного. Она — убийца. Скоро вопль сорвался на тихие всхлипы, поминутно раздававшиеся в ванной комнате. Грейс, завалившись, распласталась на кафеле и теперь только мучительно вздрагивала. В груди её щемило и пекло от осознания, что именно в эту часть чужого ей человека таким роковым образом вонзился нож, задев жизненно важный орган. В мозгу пульсировала мысль: «Ничего уже не исправить», но как бы девушка хотела перемотать время назад и не идти за Гербертом! Как жаждала сорваться с места и просто пойти за Стивом, миссис Барнс и Ребеккой, погостить у них и попить чаю, переговариваться и тревожиться за Джеймса — за несносного, улыбчивого парня, который так неожиданно засел в ней самой. Вспомнив того мальчишку в поношенной одежде и нескладными чертами лица, блондинка чуть расслабилась. Перед глазами всплыл образ подростка-Барнса, потом Грейс увидела его взрослого, с широченной улыбкой, от которой всё внутри неё замирало, точно в первый раз. Его ухоженные тёмные волосы, в которые хочется зарыться носом. Его волшебные глаза. Нос девушки на миг уловил приятный запах его парфюма, вытесняя дух смерти, и она успокоилась окончательно. Платье оказалось безнадёжно испорчено. Грейс долго гипнотизировала взглядом собственную рвоту и чужую кровь, после чего яростно содрала с себя одежду, растрепав причёску, отшвырнула от себя тряпку, точно та была заражена опасной болезнью, и зажмурилась. «Что бы сказала тётя?» — подумала она и поняла, что ответа знать ей категорически не хочется. Нора давно мертва, а сама Смит — давно не маленькая девочка. Да и… вряд ли миссис Уилсон сказала бы что-то хорошее своей окончательно запутавшейся в себе племяннице, если была бы жива. Тяжесть ответственности всем грузом легла на хрупкие плечи блондинки, нехотя принявшие ношу. Знала ли та малышка Смит о жестокости судьбы? Девушка поднялась на негнущихся ногах, ощутив острую боль в ступнях и в районе щеки. Осторожно прикоснулась к левой скуле и почувствовала что-то тёплое и склизкое. Кровь. Но это уже теперь её, собственная. Грейс похромала было к выходу, но остановилась, заметив оставшиеся после её шагов алые следы. Приподняла одну ногу: всю стопу покрывали ссадины, налившиеся красной жидкостью. Смит апатично выдохнула, опустив конечность обратно. Нет. Потому что те, кто воспитывал её, не догадывался, каким образом может повернуться её дорога жизни. Выкинув платье, блондинка отмыла ванную, периодически морщась, и, закончив, сосредоточилась на приведении своего внешнего вида в достойный порядок. Делала она это скорее на автомате, с силой растирая окровавленные места до царапин и до собственной крови, но что-то подсказывало ей: от чужой смерти не отмыться. Смит чудилось, что следы убийства остались ещё на ней, но ледяная вода давно перестала быть розоватого оттенка. Под конец Грейс села на корточки, обхватив коленки руками, и замерла, подставясь под холодные струи. Волосы её намокли, превратившись в сосульки, но девушка и не подумала двигаться с места ни через двадцать, ни через тридцать минут. Очнулась Смит только под вечер, когда вода перестала течь из душа. Она вскинула голову, вперив отрешённый взгляд в потолок и вяло подумала, что воды ей не видать до завтрашнего дня. Хорошо хоть прибрала весь учинённый ею беспорядок. Шлёпая по полу мокрыми ногами, боль в которых успела немножко притупиться, Грейс выбралась из комнаты и слепо двинулась по коридору в смутных поисках аптечки. Блондинка и сама не поняла, как оказалась в комнате тёти, поняв это только тогда, когда остановилась в самой её середине. Девушка в полной растерянности осмотрелась по сторонам; в памяти всплыли давние воспоминания детства, когда ещё маленькая девочка бегала по квартире, а её тётушка, выбиваясь из сил, тщетно старалась отловить негодницу; когда девчушка бегала к тёте в эту самую спальню с красивыми величественными картинами, абажуром, старыми, вкусно пахнущими фотографиями, платяным шкафом со стеклянными дверками и широкой мягкой кроватью, ложилась, скрываясь от ночных кошмаров, а её успокаивающе гладили по голове, баюкая; когда уже подросток спрашивала совета у взрослой женщины, сидя в одном из резных кресел за аккуратным столиком и изрядно волнуясь; когда девушка шила платье, а тётя, уже тогда скрывшая смертельную болезнь, помогала ей, улыбаясь как ни в чём не бывало… В голову врезалось резкое болезненное воспоминание о Луизе. Угрюмая девушка, очень похожая на Элеонору, но немного более приземистая, сутулая и угрюмая. Совсем не красавица. А Грейс ведь боялась её, принимая за чужую. Маленький ребёнок не желал верить в то, что этот абсолютно не ласковый и отстранённый человек и есть её мать. Настоящая мать. Рассудок Смит на мгновение помутился. Всё её существо охватил вдруг жароподобный гнев, что нужно было срочно выбросить наружу любым способом. Девушка зарычала, уже не сдерживаясь, и рванула к полкам с фотографиями. Стёкла в рамках треснули, встретившись с противоположной стеной, а окаймлявшее их дерево лопнуло, обнажив фотокарточки, плавно приземлившиеся на землю. Грейс в отчаянии скидывала всё, что попадалось ей под горячую руку: старые часы, книги, вазочки, одежда, подушки. Все они разлетелись по разным углам комнаты — что-то порвалось, разбилось, а что-то смялось. Блондинка свирепо продолжала своё дело, окончательно потеряв контроль над собой. Пыль поднялась в воздух настолько высоко, что заслонила красивое угасание заката. — Это мой выбор. — Выбор, значит? — прошипела сквозь зубы Грейс, схватив с пола одну из фотографий, изображавших двух сестёр в молодости. Обе, похожие друг на друга, широко улыбались, их живые глаза блестели, смеясь. — А где тогда мой выбор? — схватила фотографию за разные концы и разорвала пополам, отшвырнув часть с тётей. — Где он?! — Смит принялась методично рвать на мелкие кусочки ненавистное изображение уличной актриски, с ненавистью выплёвывая каждое слово: — Где, мать его, мой выбор?! Где? — Её голос сорвался на дребезжащий крик, что тут же оборвался. Она моргнула. Взор её прояснился… и Грейс с ужасом лицезрела творившийся теперь в комнате Норы хаос. Распоротая щека дала о себе знать, снова закровив. Звенящая тишина оглушила сильнее взрывов в Кровавое утро. — Я не хотела рождаться, — неожиданно громко и чётко выговорила Смит, подсознательно испугавшись собственных слов. — Я не просила рождаться от идиотки и парня с улицы… Не просила быть пригретой собственной родственницей. Не просила… — Её крохотные ладони судорожно разжались, отправив мелкие кусочки бумаги в недолгий плавный полёт. — Я не просила для себя этой жизни, Боже… Не просила.

***

Стива побили. Снова. После выхода из военкомата его подловили в подворотне, где его настигали всегда в подростковом возрасте. Свалили на асфальт, разбили губу, ушибли левый бок и практически добрались до его носа. Роджерс махал руками, силясь ударить обидчика, решившего позабавиться, но тщетно. Художник слабел с каждым следующим ударом, его сердце больно билось в груди, лицо вспотело, а кровь из пульсирующих ссадин залила глаза. В какой-то момент он схватил крышку от мусорного бака, отгораживаясь, но ту, смеясь, выбили из его слабых рук, снова приложив об землю, да так что голова Стивена загудела, едва не развалившись на части. Уроки Баки никак не спасли. Он не сразу понял, что его в какой-то момент перестали бить. Через силу разлепив глаза, парнишка с трудом приподнялся и удивлённо приоткрыл рот, отдавший тут же болью в челюсть, куда попала тяжёлая рука драчуна: перед ним высилась хрупкая фигурка Грейс, облачённая в лёгкое летнее платье — её Стив узнает всегда из тысячи похожих девушек. Белокурые волосы её струились по плечам, а вся поза Смит так и говорила: «Сейчас прилетит, мало не покажется». Задира стоял чуть поодаль от неё, насмешливо-снисходительно глядя на неё. Его жабий рот изобразил подобие ухмылки и раскрылся, исторгнув слащавое: — Милая, отойди-ка в сторонку, мне нужно того заморыша добить. Смит даже и не подумала сдвинуться с места, медленно стиснув кулаки. Спина её напряглась. — Тронешь хоть ещё раз моего друга — челюсть сломаю, — поразительно, но в её голоске не слышалось и толики угрозы — лишь полные спокойствие и решимость. Задира запрокинул голову и весь так и затрясся от смеха. Роджерс попробовал было встать, но потерпел неудачу, с глухим стоном свалившись обратно. — Это твой друг? — продолжал гоготать противник, схватившись за собственный пиджак и утерев слёзы. Грейс никак не отреагировала на его вопрос: — Ну, раз уж так… Извини, дорогуша, обычно девчонок я не бью, но… — И, не закончив предложения, пошёл на неё стремительным шагом, стрельнув в блондинку взглядом, наполненным азартом новой драки. Стивен вымученно захрипел. Хулиган гораздо выше и сильнее Смит и запросто свалит её на землю и, не дай Бог, сломает чего. Роджерс попробовал произнести хотя бы слово, но сил попросту не хватило. Когда хулиган приблизился к Смит на достаточное расстояние, она неожиданно сорвалась с места, обойдя противника с правого бока, одновременно прикрыв своего друга и держа дистанцию. Подняла руки, защищая голову, и немного согнулась, будто выжидая чего-то. Противный парень снова залился смехом, больше похожим на лошадиное ржание, и, оказавшись близко к своей новой жертве, занёс кулак, уверенный в своей победе. Однако Грейс увернулась, отойдя с линии атаки; после повтора такой тактики несколько раз хулигану, очевидно, надоело возиться со всем этим делом. Но когда он хотел зарычать и кинуться в настоящую драку, девушка стремительно прыгнула на него в ответ, выбросив вперёд сжатый кулак, пришедшийся прямо под дых задиры. От неожиданности хулиган завалился назад, согнувшись пополам от боли и недостатка воздуха в лёгких. Не теряя времени, Грейс нанесла вторым кулаком удар по его челюсти, свалив врага на землю, так что тот ободрал себе тёмные штаны, явно стоившие недёшево. — Я тебя где-то раньше видела, — скорее констатировала, чем спросила Смит, приблизившись к парню, обессиленно севшему на колени и почти готовому снова подняться. Но было видно, что его изрядно измотали. Грейс, не заботясь о комфорте противника, схватила его за светлые волосы и приподняла его голову, встретившись с горящим ненавистью взглядом тёмных глаз, глядевших с довольно неприятного лица. Губа хулигана была чуть подбита, на челюсти красовался лёгкий синяк. Парень выглядел лет так на двадцать шесть. — Ты, кажется, Свифт? — А тебе какое дело? — плюнул он почти в самое лицо девушки, так и оставшееся бесстрастным. Стива удивила эта особенность — за всю недолгую потасовку он не приметил ни единой эмоции у своей подруги. — Да, Свифт я! — крикнул хулиган и незаметно потянулся к женской ноге, собираясь провернуть что-то, очевидно, очень неприятное. Поэтому Роджерс, уловивший дезориентированным взглядом движение со стороны, сквозь боль оперся на локти, приоткрыл рот и слабо воскликнул: — Грейс, берегись! И вовремя — блондинка чуть изогнулась и перехватила руку засранца, замершего с перекошенным от ярости лицом, в считанных дюймах от себя и спокойно, с ноткой холода в голосе заметила: — Не узнаёшь девочку, которую ты лет пятнадцать тому назад едва в переулке не избил? — И больно ударила того коленом в нос, отпустив чужие волосы. Потеряв равновесие, задира без чувств кулем свалился на асфальт, нелепо раскинув в стороны руки и ноги. Смит легко хмыкнула, сдула прядь волос со лба и выпрямилась. В этот самый момент Стивену точно что-то привиделось: вместо родной сердцу девушки он разглядел… Нет, это же ведь показалось ему? Над ним возвышалась женщина высокого роста в странном синем военном одеянии и шлеме, наполовину скрывавшем лицо. Из глазниц каски на него смотрели морозные, почти мёртвые льдистые глаза. Ветер нещадно трепал волнистые пшеничные волосы, позолоченные палящим солнцем, а в руках в перчатках незнакомка держала отрубленную голову другой женщины, одной ногой ступив на человеческий череп. Роджерс выпучил в ужасе глаза и часто-часто заморгал, пытаясь прогнать жутковатое видение, но перед ним так и застыла лужа крови в знойных песках, собравшаяся под обрубком чужой головы. — Стиви, ты как? Стив? — мутное зрение окончательно прояснилось, и перед собой блондин обнаружил, к своему счастью, немного обеспокоенное родное лицо. Запах Нью-Йорка окружил со всех сторон, вытеснив тошнотворный и густой и вмиг заставив успокоиться. — Бывало и хуже, — отшутился он и улыбнулся, но почти тут же сморщился. Губы прострелила мгновенная боль. — Не заметил, как он подкрался… — Ты должен быть внимательнее, — нахмурилась Грейс, крепко схватив друга за руку и поставив его на подгибающиеся ноги. — Давай, обопрись на меня. Стивен возмущённо посмотрел на Смит. И вот опять в нём видят слабого и беспомощного! Опять с ним нянчатся, стремятся защитить от всего и вся! Он же в состоянии сам о себе позаботиться, несмотря на внушительный список болезней в карточке! И пойти в армию тоже! Но как только Роджерс отмахнулся от помощи и сделал небольшой шажок, как колени задрожали, и парнишка почти упал и наверняка бы ушиб себе что-нибудь ещё, если бы не поспевшая вовремя Грейс, которая подхватила его под мышки и вернула в обратное устойчивое положение. — Уверен? Может, всё-таки помочь? — спросила она, но уже без намёка на какую-либо эмоцию. Стивен поспешил освободиться из рук девушки и повернулся к ней, встретившись с горящими льдом васильковыми глазами. Хилый парнишка заметил в Смит что-то новое, не поддающееся никакому объяснению — обыкновенно весёлая, она смотрела угрюмо и отстранёно, немного сжав кулаки и поджав губы. Розоватый шрам отчётливо украшал правую щёку блондинки, острыми краями цепляясь за края ноздри и скулы. Стив давно уже не узнавал в этой молчаливой девушке, только что так жестоко расправившейся с каким-то мелким хулиганом, свою подругу. Благо, хоть какая-то решительность и некоторая забота остались. Загадку этих перемен смышлёный Роджерс разгадать пока так и не смог. — Нет-нет, я сам, — упрямо ответил он, отряхнув испачканную одежду и снова сделав шаг, наконец более твёрдый и уверенный. Потом второй, затем третий. Уже свернув на основную улицу, Стив смог хорошо идти, не привлекая к себе лишнего внимания посторонних. Горожане, как всегда, спешили по своим делам, быстрым шагом обтекая невысокого паренька и девушку, которых вполне могли бы принять за брата и сестру. Машины, тарахтя, проезжали мимо, иногда встречались и повозки, запряжённые лошадьми, громко фыркавшими и цокавшими по камню массивными копытами. Нью-Йорк в своём развитии не стоял на месте, с каждым годом население в нём всё прибавлялось и прибавлялось, поэтому приходилось расширять границы города. Далеко впереди высились многоэтажные здания, царапавшие своими крышами-пиками само небо, постепенно прояснявшееся. Что так привлекало людей во всём этом, из-за чего все стекались сюда скопом, эмигрируя из Старого Света? Может, возможность начать всё заново? Или весь этот антураж Света Нового, отличающийся от величественной Европы своими новшествами? Родители Стива вообще не были коренными американцами. Сара и Джозеф встретились ещё в Англии, практически перед самым началом войны. Роджерс долго размышлял на эту тему знакомства матери и отца, ибо о Джозефе он знал всего ничего — даты рождения и смерти, должность на войне и то, как он выглядел. Судя по оставшимся фотографиям, отец его был крепко сложен, силён и красив. Невообразимо красив. Мама говорила своему сыну: «У твоего отца глаза были голубые-голубые, как яркое небо после дождя, а волосы светлые, как колосья». Стивен лицом пошёл в отца, но строение тела, ломкие волосы и список болезней, с которыми не живут, получил от матери. Хорошее наследство, нечего сказать. Однако он не жаловался. Всё ж, не бывает на свете идеальных людей, верно? Поймав нужный момент, парнишка покосился на Грейс, молча следовавшей за ним. И она тоже не идеальна — ненамного выше него, с острым подбородком и чертами лица, большими глазами и неестественно худая. Но то, как Смит преподносила себя окружающим, как действовала и говорила, сглаживало видимые и невидимые недостатки. Смелость, умение поставить обидчика на место или завести интересную светскую беседу делали её решительно симпатичной. Да, она не получила высокого образования, но Стив знает её как умную, проницательную девушку, помогающую в трудную минуту. Роджерс внезапно заметил слегка подбитые костяшки пальцев подруги и небольшую, почти незаметную ссадинку на коленке. Мысли невольно вернулись к тому видению. Стоило бы обдумать его хорошенько и запомнить… Нет, лучше всё-таки зарисовать. Право, какие странности в последнее время происходят! Блондин кивнул самому себе и усиленно похромал за Смит, успевшей ненамного, но опередить его. Он не любил заставлять себя ждать, особенно своих друзей и родных. — Снова ходил в военкомат? — такой фразой встретила его Грейс. Она не смотрела на него ни осуждающе, ни с обидой. Стивену даже показалось, что в глубине её глаз плескалось какое-то понимание. — Вы меня не остановите, — твёрдо отозвался он, продолжив идти в сторону Бруклина. Девушка дёрнула плечом и мгновенно поравнялась с ним, подстроившись под его медленный шаг. — Я всё для себя решил, Грейс. Я должен попасть на фронт. Особенно после всего произошедшего. Спустя два дня после первого сентября Великобритания и Франция, возмущённые поступком Гитлера, и так зашедшего слишком далеко, объявили его рейху войну. За ними подтянулись Австралия — некогда колония Английской Короны, — Новая Зеландия и Индия. Далее к ним присоединились и другие страны, готовые поддержать США в борьбе с нацизмом. Все готовились к худшему. В первой четверти осеннего месяца началось завоевание Польши новой тактикой «быстрой войны» — блицкриг. Германия успешно била своих врагов, превосходя их по силе и численности армии, и не проиграла ещё ни одного сражения. Жители Земли замерли в страхе перед непобедимым врагом. С каждым днём ситуация быстро ухудшалась. — Знаю, — кивнула Смит, — и не буду тебе мешать. Всё происходящее в последний месяц никому не нравится, нужны бойцы. Не знаю, чем думают те, кто сидит в точках приёма, отказываясь от посильной помощи. Роджерс приоткрыл рот, вытер костяшками пальцев сочащуюся из носа кровь и подозрительно поглядел на блондинку. Лицо её не выражало никакой насмешки. Абсолютно никакой. — Меня всё посылают собирать металлолом, — помолчав, пояснил Стив, грустно отвернувшись, — как делают это маленькие дети, ещё не достигшие возраста призыва. Считают меня хилым и крошечным… Но, по правде говоря, так и есть. — Он покачал головой. — Ты же знаешь, я не питаю иллюзий насчёт себя и своих умений. Не считаю себя сильнее кого-то. Мне важны мысли, рассуждения, решения. В войне же не всё решается кулаками. — Боюсь, важные шишки не шибко об этом думают, — фыркнула Грейс. Роджерс усмехнулся, но Смит и не подумала хотя бы улыбнуться. — Подумай обо всём на досуге… Зайдём к миссис Барнс на обед? Заодно подлатаешь себя. Ребекка уши нам обоим поотрывает, если откажемся прийти. Она уже с неделю нас к себе зовёт. — Согласен, — кивнул тот, вспомнив буйную сестрёнку Баки. Давно он не виделся со своими близкими. От мысли о предстоящей встрече у Роджерса всё в груди потеплело. Прямо как в детстве, когда возвращался домой, где его с нетерпением ждала мама. Его любимая мама.

***

— Боже мой, Стив, дорогой! — испуганно воскликнула Уинифред, открыв дверь и увидев помятого Роджерса и стоящую за его спиной Грейс. — А, ну-ка, быстренько в дом! Грейс, милая, заходи! — Как-только оба оказались в квартире Барнсов, женщина повернула голову в сторону проёма, ведущего к кухне, и крикнула: — Бекки! Принеси, пожалуйста, аптечку для Стива! — Сейчас, мам! — откликнулся девичий голос. — Миссис Барнс, не стоит, правда, я и сам… — пробормотал парнишка, опрешись рукой о стену, будто боялся потерять равновесие, и немного отдышался, исподлобья взглянув на мать Баки. — Я же помню, где всё стоит… — Тебе сейчас не стоит делать много телодвижений. Наверняка и без того больно! — проницательно заметила женщина. — Зайдёшь в комнату Джеймса, а там приведёшь себя в порядок. — В голосе её проскользнула едва различимая невесомая печаль. — Грейс, проходи на кухню. Не думала, что ты всё-таки придёшь… Но я, честное слово, так рада тебе! — Сегодня я немного не в духе, простите, — слегка напряглась блондинка, не давая шанса завязать на оживленную беседу. Небрежно поправив подол лёгкого платьица, она прошла по холлу, тихонько цокая небольшими каблучками и скрипя половицами, и повернула направо. Уинифред проводила её обеспокоенным взглядом, и Стивен, заметив это, мысленно вздохнул. Не он-таки один заметил! — В последнее время она совсем неразговорчива, бедняжка, — задумчиво проговорила миссис Барнс, подняв на Стива серо-голубые глаза. — После отъезда Джеймса совершенно переменилась — замкнулась в себе, ходит хмурая, как тучка. Молчит постоянно. Откуда-то шрам появился на личике! — ахнула она встревоженно. — Неужто все эти события на неё так повлияли? Роджерс сумел выровнять дыхание и отнял руку от стены, обклеенной бежевыми обоями с цветами. Он хотел ответить женщине что-то успокаивающее, но пришедшая с аптечкой Ребекка не дала ему этого сделать. Благодарно кивнув, Стивен спешно побрёл к комнатам, точно припомнив, где находилось обиталище Баки. Оно располагалось в самом конце небольшого коридорчика, оканчивавшегося невысоким окошком, за которым уже начинал накрапывать дождь. Парнишка неуверенно остановился возле белой двери с бронзовой ручкой, ведущей туда, где он столько раз проводил весёлое время с Грейс и Баком, когда были ещё подростками. Туда, где так бережно хранилось их общее прошлое. Решившись, блондин толкнул скрипнувшую дверь и вошёл в маленькую комнатку. Усевшись на просторной кровати, Стив открыл ящичек и достал оттуда всё необходимое. Воспоминание о том солнечном дне, когда его побили в очередной раз, а друзья притащили его сюда, зашили все раны и обмазали почти половину его тела, заставило Роджерса погрустнеть. Тогда не было никаких угроз, не было тайн и нерешённых загадок. Были только они, трое друзей, ищущих приключения себе на головы, храбрых до невозможности. Стивен слегка прикрыл глаза, наслаждаясь такой редкой тишиной. Дождь за окнами уже набирал обороты, теперь нагло тарабаня в стёкла и напоминая о своём присутствии. Вздохнув, парнишка стянул с себя рубашку, обнажив худощавый торс и спину с торчащими лопатками и выпирающим позвоночником, и взял вату с небольшой бутылочкой спирта. Наверное, это вещество успело изрядно впитаться в его тело, сделав себя неотъемлемой его частью — постоянные уколы и стерильность больниц с самого рождения шли бок о бок с художником из Бруклина, решившего вдруг стать солдатом, как собственный отец. Для многих то становилось поводом для смеха, однако, на самом деле, для Стива всё было более чем серьёзно. Когда он вернулся на кухню, переодевшись в то, что нашёл в комнате у Баки, никто из присутствующих ещё пока не приступал к еде. Миссис Барнс хлопотала вокруг кастрюль, заканчивая последние приготовления и напевая себе под нос. Ребекка скучающе заламывала пальцы, уставившись в пока что пустую тарелку. Рядом с ней нерешительно мялся почтальон Питер, глядя куда-то в окно. Эмма за самым дальним концом стола рассеянно водила пальцем по чашечке с чаем. Заметив Стивена, она улыбнулась и вяло махнула ему рукой. Роджерс улыбнулся ей в ответ, ощущая, как неприятно натягиваются мышцы лица. Грейс угрюмо пялилась в поверхность стола, даже внимания не обратив на друга. Художник невольно посмотрел сначала на её ссутленную фигурку, а после на пустовавшее рядом с ней место Баки, так и магнитившее чужие взгляды время от времени. Присев напротив подруги, парнишка сцепил пальцы в замок и закрыл глаза. Давящее ощущение в животе появилось вдруг ни с того ни с сего, вводя в более тревожное состояние. Обедали молча. Никто не решался заводить разговор, да и особо не о чем было говорить. На душе Стива стало невообразимо тяжело, стоило ему взглянуть на Смит, бездумно ковыряющую вилкой в аппетитном пюре. Свет лампы выделил её лицо особенно отчётливо, переливаясь на длинном шраме, словно напоминание. Встретившись с равнодушным взглядом напротив, Роджерс поспешил уткнуться в свою тарелку и доедать блюдо. Ему в эти мгновения становилось почему-то не по себе. — Вы изумительно готовите, миссис Барнс, — басовито заметил Проктор, отложив тарелку и тепло посмотрев на женщину, залившуюся смущённым румянцем. Дождавшись, пока все покончат со своими порциями, рыжий поднялся с места и под вопросительный взгляд Бекки торжественно объявил: — А теперь, если вы не против, у меня есть к вам письма. — Он поднял с пола свою массивную почтовую сумку, открыл её и извлёк стопку конвертов. — Прямиком из Висконсина, от рядового Джеймса Барнса. Глаза Бекки загорелись удивлением и радостью. Стив подметил про себя, насколько схоже сейчас их выражение с глазами Баки, когда у него приподнятое настроение. Особенно они похожи, когда Ребекка Барнс смотрит на Питера с настоящими теплотой и нежностью так же, как Бак смотрит на Грейс. Роджерс бледно улыбнулся, Эмма исподлобья глянула на происходящее, а Смит обратила на почтальона взгляд, слабо заискрившийся слабым интересом. — Питер, не томи! Давай же сюда скорее! — вскрикнула Уинифред. Все весточки вскоре разбрелись по разным частям стола, одновременно зашуршала тонкая бумага. Прайс вскинула брови, когда получила и своё письмо. А Стивен, взяв в руки адресованный ему конверт, нетерпеливо разорвал бумагу, не смотря на марки, и развернул листок, принявшись с упоением вчитываться в выведенные аккуратным почерком строки: «Стив, Чертовски рад, что, наконец, написал тебе! В последнее время всех начали гонять с утроенной силой, а наказывать — с упятерённой жестокостью. Всё, видимо, из-за напряжённой ситуации как в стране, так и во всём мире. Нацисты громят всех направо-налево, многие опасаются проигрыша и загадывают на будущее. Честно говоря, меня не особо устраивает такое положение. Другое дело — послать нас всех на фронт. Вот тогда бы сплетни все и прекратились. Там нужно не языками чесать, а мозгами работать. Война же — не просто бои и сражения, а тактика и точность. Последние результаты стрельбы оказались выше ожидаемых. Скорее всего, буду снайпером, как и мой товарищ Джейк. Мы неплохо сдружились за этот месяц, он и правда отличный парень. Жаль, что ты не можешь с ним познакомиться: он славный малый! Кстати говоря, ты слышал о слухах, якобы немцы собираются нападать на Америку с Запада? Всё может быть, однако смею оспорить правдивость этих слов. Слухи на то и слухи, что не всегда оказываются верными. Извини, что пишу урывками и обрывочно, но так уж получается. Как говорила Грейс? Краткость — сестра таланта? В следующий раз постараюсь написать обо всём подробнее, а сейчас дела не требуют моей задержки. Напиши, как у вас там дела в Нью-Йорке, хорошо? Бывай, сопляк. Баки». Едва Роджерс закончил читать, как краем глаза заметил какое-то движение. Грейс резко подорвалась с места, со скрежетом отодвинув стул, и вылетела из кухни под ничего не понимающими взглядами остальных. Пустой конверт так и остался лежать на тарелке девушки с почти доеденным кусочком мяса. Стив резко выдохнул, опустив лист бумаги на стол, извинился, встал из-за стола и вышел следом за Смит, гадая, куда та могла отправиться. Девушка нашлась почти тут же — она стояла как раз у входа в комнату Джеймса, тихо смотря на адресованное ей письмо и держа что-то ещё в свободной ладони. Подойдя поближе, художник рассмотрел чёрно-белую карточку с изображением Бака и какого-то высокого парня, стоявших возле шпиля с флагом. Оба щурились на солнце, их лица перемазала грязь, но они улыбались широко и весело, словно были не на на военной подготовке, а на встрече выпускников. — Джеймс тоже письма тебе пишет ни о чём? — поинтересовалась неожиданно громко Грейс, так что Стив подпрыгнул на месте от неожиданности. — В каком смысле? — не понял парнишка, окончательно приблизившись к подруге, быстро свернувшей листок и обессиленно опустившей руки. — В прямом, Стиви, — ответила она тихо, отвернувшись к окну. С обратной стороны стекло запотело, следы дождевых полосок молчаливо застыли после окончания непогоды. — Вот уже который раз он шлёт вести, и всё о пустом. Закрадывается ощущение, будто он что-то скрывает. — Блондинка подошла к окошку, немного распрямив плечи. Стивен растерянно поглядел на её спину. — Ты знаешь о чём-то, чего не знаю я? «Кроме того, что Бак влюблён тебя? Нет, не знаю», — печально заметил про себя Роджерс, а вслух произнёс немного погодя: — Не припомню такого. Капля воды звучно шлёпнулась о наружный подоконник, разорвав густую, вязкую тишину. Со стороны Грейс послышался звук, похожий на зубовное скрежетание и выдох одновременно. Больше от неё Стив так ничего и не услышал .

***

Авраам Эрскин устало отложил от себя успевшие осточертеть бумаги и документы, с тоской посмотрел на лабораторное оборудование и располагавшиеся в дальнем углу клетки со постоянно снующей живностью в виде кроликов, крыс и хомячков. Грызуны. Учёный мог поклясться, что уже ненавидит их всей своей душой. Как же он скучал по своей семье! Порой Эрскин закрывал глаза, когда было совсем невмоготу держать их открытыми от усталости, и вспоминал свою жену и детей. Дочка и сын. Их наверняка держат в страхе нацисты, угрожают им смертью и морят голодом. А Авраама заставляют делать то, что при всех доступных средствах сделать не может — ту самую сыворотку, идея про которую пришла к нему ещё в тридцатых и которая заключалась в усилении физического состояния человека и перепрограммировании его ДНК. Проще говоря, был построен план по созданию «суперсолдата» — так, во всяком случае, назвал мужчина свой проект, которым так заинтересовались фюрер и Шмидт. При упоминании последнего Эрскин чуть не сходил с ума от ярости, с ненавистью вспоминая лицо своего «тюремщика». Не будь тогда учёный на работе, а с семьёй на ужине, не задержись он, возможно, и не попал бы во весь этот цирк, откуда его наверняка не выпустят — убьют, изуродуют и замуруют, так что чёрт только найдёт. Главное, чтобы его родные остались живы и невредимы. Сыворотка была почти готова, но не доставало одной нужной детали. Эрскин не знал точно, какой, поэтому не решался тестировать формулу на животных, что говорить о людях! Однако своенравный Иоганн не послушал слова мудрого учёного и сам опробовал действие жидкости на себе. Что окончилось для него не самым лучшим образом. Ушли дни на восстановление, но вскоре Шмидт сумел встать на ноги. Тело его окончательно было изуродовано, но физическая форма превзошла все мыслимые и немыслимые ожидания. И всё же Авраама беспокоило вот что — в последнее время лидер резерва «ГИДРА» начал отдавать странные по своему существу приказы, никак не сопоставлявшиеся с приказами Адольфа Гитлера, и это изрядно волновало учёного. Замышлялось что-то невообразимое, что-то грязное. Он взволнованно запустил пальцы в свои отросшие волосы с ранней сединой, появившейся от постоянного стресса в стенах величественной «крепости» Шмидта, располагавшейся в самом сердце Альп и куда Иоганна буквально затолкали в ссылку. Похоже, у них обоих наблюдалась явная непереносимость в ограничении действий в замкнутом пространстве. Хоть что-то общее. Жаль, Шмидт зациклен на себе самом и не видит страданий других. Egoistischer Abschaum. Неожиданно за бронированными дверьми послышалось какое-то движение. За ними последовал громкий вскрик, стрельба, а затем звуки ударов и борьбы. Эрскин замер, настороженно вслушиваясь в явную потасовку, сопровождавшуюся ударами о железо и смачными ругательствами, и готовый сейчас ко всему. Его сердце забилось с удвоенной силой и пропустило удар, когда всё в какой-то миг стихло. Двери в лабораторию чуть приоткрылись, будто ожидая ещё какого-то нападения. В помещение ловко юркнула брюнетка-секретарша, знакомая Аврамму, которая плотно закрыла за собой проём и резко развернулась к нему. В руках она держала неизменные папки, однако в девушке теперь всё было не так — волосы её растрепались, макияж слегка размазался, а глаза настороженно блестели. Платье чуть смялось и испачкалось в чём-то. Учёный вскочил с места, стараясь не думать, в чём. — Доктор Эрскин, — торопливо заговорила неожиданная гостья, оценивающе оглядевшись по сторонам. — Вам нужно сейчас же собрать все свои вещи и следовать за мной. Это вопрос жизни и смерти и, если на то пошло, государственной важности. — В её голосе послышались металлические нотки. Авраам замер, растерянно уставившись на брюнетку, вдруг заговорившую таким напряжённым официальным голосом о какой-то чепухе. Куда следовать? Зачем? И при чём здесь государственная важность?! Последние события заставляли его не доверять первому попавшемуся человеку, особенно секретарю, что явно выказывала преданность фюреру и его политике. — Извините, вы, наверное, спутали что-то, — ответил он спокойно, но в душе у него появилось настоящее смятение. Мужчина хотел было сесть обратно, сдерживая внезапно появившийся тремор в ладонях, как брюнетка заговорила вновь: — Совсем недавно был отдан приказ о Вашем устранении, доктор Эрскин. — Рука учёного застыла над пробирочным штативом. Учёному резко поплохело. — Я стала личным свидетелем вынесения приговора. — Она осторожно, но быстрой перебежкой приблизилась к нему и опустила перед ним на стол документ, в который мужчина заглянул несколько опасливо. Да, так и есть — «приказ на отчёт об его убийстве в связи с некомпетенцией». Но к чему? Он — единственный, кто может завершить сыворотку. Однако подпись Шмидта не врала. Подделать её не представлялось возможным: Иоганн всегда пользовался дорогими чернилами с особыми свойствами, что он достал через Гитлера. — В наших интересах Вам помочь избежать смерти и доставить Вас в безопасное место. Снаружи кто-то завозился, но всё снова притихло. — Кто Вы такая? — помолчав немного, спросил учёный, снова поднявшись со стула, и спешно сгрёб все необходимые документы в первую попавшуюся папку, боясь за их сохранность в случае внезапных обстоятельств. Брюнетка неожиданно приосанилась, став прямой, как типичные вымуштрованные солдаты, поджала накрашенные матаво-красным губы и произнесла на чётком «староанглийском», который Эрскину довелось в своё время выучить: — Меня зовут Маргарет Картер, доктор. Я агент Великобританской военной разведки, посланный с особой миссией в Германию. И я хочу Вам помочь.