— Но ты не должна меня ждать. Никогда. Очень страшно ждать чего-то. — Это ты не понимаешь, Робби. Страшно, когда нечего ждать. © Эрих Мария Ремарк. Три товарища
В подземных помещениях Стратегического научного резерва было на удивление светло, людно и шумно. Работники — военные и учёные — сновали по коридорам, иногда перекидываясь несколькими фразами друг с другом по делу, переносили большие коробки, крича друг на друга, собирали со столов кипы чертежей, о чём-то спорили. Отовсюду слышалась различная речь — помимо американского сленга, мелькали также немецкий, французский, испанский, итальянский и много других языков. За весь прошедший год полковник Филлипс проделал колоссальную работу: он привлёк так много специалистов для противостояния нацистской Германии, что личного состава значительно прибавилось. Ящиков с досье на разных персон становилось всё больше и больше, так что так и не продвинувшаяся по карьерной лестнице рядовая Лоррейн часто сбивалась с ног, чтобы перенести тяжёлые документы с места на место. Честер молчаливо наблюдал за суетой, сложив руки за спиной, и осознавал со скупой гордостью, что вот с такой силой теперь победить врага будет гораздо проще, чем три или четыре месяца тому назад. Свои обязательства перед Рузвельтом он выполнял успешно, что не раз отмечал сам Президент, довольный новой, всё прибывающей подмогой. Вот Маргарет Картер изящно прошмыгнула между двумя немолодыми господами и скрылась в проёме, ведущем в лаборатории резерва; а вот какие-то спорщики, всё же придя к единому мнению, продолжили укладывать аппараты. Буквально завтра-послезавтра СНР должен был изменить свою дислокацию и переместиться в полевой лагерь в Джорджии, отобрать кадетов, чтобы обучить всему необходимому быстро и качественно, а затем выделить лучшего из них для его последующего участия в сложном и затратном для государства проекте под названием «Перерождение», который при успехе мог перерасти в особо масштабные планы. Подготовка шла спешно и частью в весьма ускоренном темпе, а всё из-за недавнего нового переполоха с нацистами, облетевшего весь мир, как ураганный ветер. Полковник внезапно приметил средних лет учёного в очках и в белом халате и какое-то время наблюдал за ним, но его внимание отвлекла слишком не вовремя возникшая рядовая Лоррейн с очередной архивной проблемой. Впрочем, она всегда появлялась тогда, когда её не ждали. — Мистер Старк! — не скрывая своего уважения, воскликнул доктор Эрскин (а это был именно он) с глухим немецким акцентом, завидев издали в своей лаборатории высокого черноволосого юношу привлекательной наружности. Едва услышав сквозь гул, как его окликнули, тот развернулся на своём быстром шагу и, увидав Авраама, незамедлительно протолкался сквозь толпу к нему и протянул руку для пожатия. — Gott sei Dank, Вы пришли как раз вовремя, — довольно произнёс учёный, стиснув руку почтительно сверкнувшему тёмно-карими глазами молодому коллеге, — Freut mich sehr. — Gegenseitig, профессор, — усмехнулся в колкие ухоженные усы Старк, проговорив немецкое слово так чисто и ясно, как будто разговаривал на своём родном языке, — я как раз искал Вас. — Он отстранился, поправив подтяжки на своих плечах и слегка расслабив воротник на загорелой шее. Его лицо на местами приглушённом свету казалось темнее, чем оно было на самом деле. Эрскин заинтересованно наклонил голову вперёд, готовый слушать. — Похоже, что я нашёл материалы для создания специальной машины, воспроизводящей вита-лучи. — Светлые глаза Авраама радостно блеснули. — Материалов больше, чем достаточно. Мне и моим работникам нужно лишь немного времени, чтобы создать всю систему. — Gut, gut, дорогой Говард-т, — довольно пробормотал профессор, взбудоражено хлопнув в ладоши и после сложив руки в замок, — что же, тогда, в свою очередь, я бы хотел обсудить с Вами одну деталь, — Говард Старк заинтриговано вскинул густые смоляные брови. — Прошу за мной. В помещениях творился настоящий хаос. Рабочие бегали в разные углы, запаковывая механизмы и вынося их из комнат. Заправляла всем этим балом агент Картер — этой смелой и в некотором роде безрассудной девушке из Великобритании Эрскин был обязан по гроб жизни и не только потому, что она спасла его жизнь в стенах вражеской базы, рискуя собственной безопасностью. На то была ещё одна причина, про существование которой вспоминать ему не хотелось, но та постоянно давала о себе знать болезненным шрамом в груди, всё время подталкивая к необдуманным решениям. Однако сейчас нужны были не проявления эмоций, а лишь рассуждения холодного разума, чем учёный и старался пользоваться по сей день. — Полагаю, полковник говорил Вам об отборе кандидата для моего, скажем так, эксперимента. — Авраам развернулся к Говарду и пристально воззрился на него, точно в желании заглянуть тому в самую душу и узнать его мысли. На это Старк ответил ему молчаливым серьёзным взглядом и твёрдо кивнул. — Так вот, — лицо немца потемнело, — то, что я сейчас скажу Вам, мистер Старк, знает лишь я да фройляйн Картер… а теперь и Вы. — Из-под стола, где они и остановились, Эрскин, опасливо осмотревшись, незаметно выдвинул ящик и вытащил какие-то две желтоватые папки и положил на стол перед юным учёным. Тот вопросительно нахмурился. — На самом деле, кандидатов двое. Я отобрал их сам, осознавая всю дерзость своего поступка. — Понизив голос, признался мужчина. При этом лицо юноши как-то странно вытянулось. — Лучше открыть их в самом незаметном здесь месте, — посоветовал профессор со знанием дела, — иначе полковник может заподозрить бунт. Идёмте. Не говоря больше ни слова, Говард послушно протиснулся за старшим коллегой сквозь поток людей и остановился в тёмном углу, который часто называли «слепым местом» из-за его незаметного расположения. Старк как-то неуверенно посмотрел на документы в своих руках, но Эрскин тихо прошептал: «Ну же», и юноша, шумно выдохнув, распахнул верхнюю папку. Увиденное не сказать, что шокировало его — лишь вызвало ещё большее непонимание. — …но почему? — шёпотом спросил молодой гений, пробежавшись взглядом по титульной странице и остановившись на фотографии. То же самое было проделано со второй папкой. Он понял всё сразу, даже говорить дополнительно ничего не пришлось. — Почему они? — уточнив, повторил учёный и поднял расширившиеся в удивлении глаза на Авраама, ни на секунду не сводившего сурового взора с него. — Дело в том, дорогой коллега, что оба сделали то, на что никто из обычных посредственных людей вряд ли способен, — так же шёпотом отозвался немец. — Копать пришлось долго, но я уверен в достоверности информации. Правда, я ещё не знаю, как их найти, и в этом вся проблема. Говард молчал долго. Чрезвычайно долго. В его голове шёл быстрый процесс осознания и принятия сложившейся ситуации. Получалось, что систему для проекта придётся увеличить вдвое, чтобы оба человека получили дозу облучения в соответствии с их параметрами для осуществления должного эффекта, а для этого стоило видоизменить готовые чертежи… — Первое досье написано на немецком. Для чего? — вдруг, сам не зная зачем, поинтересовался Старк и мысленно замер. Он не ждал ответа на этот вопрос, потому как мысленно чувствовал, что здесь таится что-то тёмное и опасное, не для чужих, так сказать, ушей, да и пусть любопытство и не порок, но свинство — уж точно. Неприятное ощущение тревоги засело в груди, стоило ему ещё раз взглянуть на фотографии отобранных людей. — Этого я, к сожалению, не могу сказать, — подтвердил его опасения Эрскин, как-то грустно улыбнувшись, — но уверен, что смогу рассказать эту историю немного позже. — Говард медленно, понимающе кивнул, соглашаясь с профессором. В тот самый миг в нём всколыхнулось что-то большое и горячее, расплылось по венам и засело в мозгу, как единственно-важная конкретная цель. — Я предлагаю Вам помощь в их поисках, — заявил он Аврааму, хотевшему было уже отойти, но замершему на словах Старка. — Судя по данным, они оба родились в Нью-Йорке и вряд ли после куда-то уехали: здесь больше перспектив к существованию, — стал рассуждать вслух гений, но так тихо, чтобы никто из посторонних не подслушал. — Вот он, — ткнул Говард пальцем в одну из карточек, приклеенных к тонкой хрупкой бумаге, — точно из семьи мигрантов, что значительно сужает поиск. Хотя, — неожиданно остановился, захлопнув документы и просветлённо посмотрел на немецкого учёного, — завтра у моей компании пройдёт крупная выставка будущего, туда точно соберётся весь город. — Его губы сложились в победную улыбку. — На входе личность каждого будут проверять по документам. Так гораздо быстрее. — Это… — Казалось, Эрскин не мог подобрать слов на английском, чтобы выразить всю ту признательность, которую он ощутил к Говарду. Он развернулся, чтобы с благодарностью глянуть на юношу. — Очень смелое предложение, мистер Старк. И я не могу его не принять. — Молодой учёный хотел сказать что-то ещё, но Авраам мягко его перебил: — Впрочем, не это станет поводом для посещения столь грандиозного мероприятия, — в светлых глазах, отражавших ум и болезненную усталость, мелькнули улыбчивые искры. — Для меня eine Ehre, mit Ihnen zusammenzuarbeiten. — Auf Gegenseitigkeit, Professor, — искренне ответил Говард и собрался протянуть бумаги старшему коллеге, но тот покачал головой: — Я доверяю их Вам, мистер Старк. — Эрскин отвернулся и едва слышно произнёс себе под нос: — У меня нехорошее предчувствие. Не хочу, чтобы материал попал в плохие руки, — И стремительно направился к рабочим, попутно крикнув: «Джентльмены, джентльмены, нельзя же так обращаться с приборами!..» А на Старка, оставшегося стоять на своём месте, так и смотрели с чёрно-белых фотографий люди, отчего-то уж слишком похожие на брата и сестру.***
[League of Legends, Valerie Broussard, Ray Chen — Awaken]
Какое платье лучше — однотонное или в горошек? Грейс готова была запустить первую попавшуюся туфлю каблуком вперёд прямо в гардероб и навсегда забыть о грандиозных планах на вечер. Теперь решение немного отвлечься и повеселиться казалось Смит глупым и пустым на фоне переживаний и постоянного тяжёлого осадка, засевшего в горле рыбной костью и мешавшего дышать. Эмма, видя состояние своей подруги, так остро реагировавшей на происходящее на фронте, на днях предложила ей сходить на на фестиваль-выставку современных достижений, который должен был пройти на этой неделе. Прайс уговаривала девушку очень долго, показывала различные выпуски газет с фотографиями готовящегося торжества, тем самым заманивая, и под конец всё же выклянчила совместный поход. И как можно было отказать? Тем более, что Грейс и правда была не прочь поглядеть на «потенциальное будущее». Проблема стояла вовсе не в выборе платья, а уж косметики и подавно. Метания между одним и другим нарядом — последнее, о чём вообще Грейс думала. Они находились где-то на периферии разума, который занимало совсем другое: дерзость нацистов, которые решили, что могут делать с людьми не арийской нации всё, что душе угодно. Спустя почти год затишья Гитлер решил снова нанести удар по Соединённым Штатам, не последовавших его просьбе-приказу помогать Германии в захвате мира, и его войска зашли уже не через Атлантику, а подошли вплотную к военным базам в Тихом океане, точнее говоря, к Гавайям. На одном из его островов, именуемом Гонолулу, располагался крупный военный порт Пёрл-Харбор, стоявший в одноимённом заливе на островке недалеко от городков Уэйо, Калоао и Эьея. Чуть дальше были немного более крупные населённые пункты: Пирл-Сити и Ваймалью. Немцы, заручившись поддержкой Японии, где к местной власти пришёл диктатор гитлеровских взглядов, на самолётах разбомбили Пёрл-Харбор и высадились у тех самых городков. Почти все жители были вырезаны или сожжены, и лишь немногие успели спрятаться. Дома теперь лежали в окровавленных руинах, опустевших, мёртвых. Поговаривали, что завалы разбирали много дней и ночей и находили много облепленных золой обожжённых тел взрослых и детей. Кто-то среди обломков откопал мёртвого младенца — синего, холодного. Завёрнутого в кусок тряпки, покоившегося в руках мёртвой женщины — очевидно, его матери. Именно их фотография по непонятным причинам каким-то образом появилась на свет и была опубликована в Нью-Йорк Таймс как резкий отклик, как душераздирающий вопль. Один из экземпляров газеты давно хранился у Грейс дома в напоминание о том, что всё происходящее — это одна ужасная, чёрная реальность. С тех самых пор в Америке поднялась громкая, оглушительная волна патриотических волнений. Люди, недопущенные к военной службе по состоянию здоровья, по возрасту или ещё по каким-то причинам, ринулись в военкоматы и иной раз брали их штурмом. Всем хотелось поскорее отправиться на войну и отомстить кровожадному зверью, убившему столько мирных граждан и хотящему уничтожить ещё больше. С тех пор повсюду висели яркие плакаты в сине-бело-красных тонах с Дядюшкой Сэмом, укоризненно тычущим пальцем в каждого прохожего, и надписью: «А что ты сделал для фронта?» Один из таких призывов попался и девушке, когда та прогуливалась по какой-то из бруклинских улиц. Листовка висела на столбе, и блондинка так и замерла под суровым, упрекающим взглядом Сэма, пусть то и был всего лишь нарисованный, вымышленный персонаж; узловатый длинный палец указывал прямо на Грейс в каком-то гневном, осуждающем жесте, мол, люди умирают, а ты сложила ручки, сидишь и бездействуешь! В тот день Смит стало чрезвычайно стыдно за себя. Разгром Пёрл-Харбора что-то разбередил в её душе, а новость о расправе нацистов над ничем не повинными людьми и вовсе пробудила в ней нечеловеческую ярость. А ведь ещё на следующий после день нападения, как только новость о нём разлетелась по всему Нью-Йорку, она надела первое, что попалось под руку, нагрянула к Стиву — и они вместе помчались к пункту приёма. Может, Роджерс и был потрясён желанием подруги тоже идти воевать, но никак это не прокомментировал, молча последовав за ней в ближайший военкомат. Свой первый отказ девушка хранила в своей голове как болезненное воспоминание, необходимое препятствие перед долгожданной победой. Помимо неё, в пункте приёма собралось ещё много других девушек, желающих пробиться вперёд и не сидеть в тылу. Подавляющее большинство были крепкого телосложения, рослые, широкоплечие женщины, одним только взглядом могущие пригвоздить человека к земле — либо прирождённые солдаты, либо те, кто мечтал быть одними из них. На их фоне Грейс выглядела маленькой, щуплой и бледной, совсем не подходящей кандидатурой. На неё смотрели не то с вызовом, не то с насмешкой. О жалости и речи не шло. Безусловно, Смит жалость была не нужна, ибо не за этим она тогда пришла. Мужчина средних лет в белоснежном врачебном халате смотрел на неё долго, даже слишком. На блондинке были лишь маечка, прикрывающая тоненький бюстгальтер, песочно-зелёные шаровары да тонкие берцы, и отдалённо не похожие на армейские. Часто переводил взгляд на больничный лист, который вели с самого рождения Смит. И тот неприятный, склизкий взор, наполненный снисходительностью и фальшивым сочувствием, хуже грязи окатывал тело девушки. Грейс знала о своей худо-бедной физической подготовке, знала, что может и не выдержать тягот изнуряющих тренировок. Но Грейс Смит не была бы Грейс Смит, если бы не знала, на что идёт. Тем более что недавно Франклин Рузвельт сделал всех людей слабого пола военнообязанными. — Мне жаль, мисс Смит, — произнёс доктор, по лицу которого было видно, что ему нисколько ничего не жаль, — но я не могу допустить Вас… — В чём проблема? — воскликнула она, заведомо зная, конечно, ответ, но одновременно имея желание побороться за справедливость. — Согласно указу Президента… — …«на фронт нельзя брать граждан со слабой физической подготовкой и не безупречным здоровьем», — оборвали её, смерив прищуренным взглядом блеклых глаз. — Указ есть указ, мисс Смит. — И он взял одну из печатей слева от себя и с силой вдавил в специальное окошечко на военном листе жирную чёрную надпись 4F, означавшее «НЕПРИГОДНА». То было как резкий, болезненный удар под дых по её гордости, чести и достоинству. А чужие ядовитые смешки позади при заявлении врача из медицинской комиссии уверенности не прибавили. Может, всё-таки в горошек?.. Стиву тоже тогда отказали. Впрочем, это и не было особо удивительно, но Роджерс на выходе из военкомата остановился, зло фыркнул и пошёл дальше, стискивая в кулаке очередной несчастный лист с отказом. Грейс не стала за ним следовать, а, пройдя несколько шагов и зайдя в проулок, опёрлась спиной о шершавую кирпичную стену здания, которая неприятно тёрла кожу под футболкой, выданной в пункте приёма, и тяжело выдохнула. Она вдруг вспомнила, как много лет тому назад так же облокотилась о кирпичи, переводя дух из-за того дурацкого тяжёлого портфеля. А ведь казалось, что это произошло только вчера: знакомство с Джеймсом и его семьёй, долгие разговоры с тётей; встреча со Стивом, совместные прогулки и приключения; неудавшийся бал, слёзы из-за того, что для Смит теперь являлось сущим пустяком по сравнению с происходящим теперь. Письма Барнса Грейс, конечно, открывала, но сухие строчки от него ранили сильнее ножа, оставившего памятную линию на её лице, и приходилось, стиснув зубы, писать ответы. Как ни в чём не бывало, словно ничего не случилось. Быть прежней собой для блондинки теперь не представлялось возможным — то нападение да и последующие размышления перевернули в ней всё, оставив лишь крошечную крупицу маленькой девочки, верящей в справедливость и добро. Но теперь открылась эфемерность и растяжимость этих понятий, а попытка её убийства полностью разрушила прошлые правила. Так девушка и продолжила отдаляться от остальных. Может, незаметно и постепенно, но частые патриотичные речи Стива вызывали у неё порой резкое отторжение. Нет, любовь к Штатам в ней горела сильнее обыкновенного пламени, однако Грейс Смит теперь предпочитала либо молча страдать, либо действовать, и сомнениями делилась редко. На первом разе она не остановилась. В законе писали, якобы за фальсификацию документов могут посадить за решётку, но что такое тюрьма по сравнению с фронтом? Посоветовавшись со Стивеном, Грейс впервые пошла против американского законодательства: прописала своё место жительства в Бруклине и во второй раз подала документы в другой военкомат. И снова безуспешно. Смит никто не заподозрил в обмане, но поставили всё ту же печать в том же самом окошечке. И всё те же причины, вылившиеся в эмоциональном восклицании женщины из комиссии: «Да ты что, девочка! Ты под венец идти должна, а не воевать!» В тот же вечер, поддавшись внезапному порыву ярости, блондинка опрокинула стол и разбила несколько блюдец из тётиного сервиза. Контролировать эти новые для неё вспышки с каждым разом становилось всё труднее, да и в последнее время она перестала пытаться это делать. Иногда нужно выплеснуть всё накопившееся внутри, пусть и таким резким и грубым способом. Она никому ничего не должна. И под венец пойдёт, если там будет дожидаться её Джеймс. Эта мысль осенила Грейс, когда та уже лежала в кровати поздно ночью, будучи не в силах уснуть после очередного напряжённого дня. Хватаясь дрожащими пальцами за одеяло и жмуря слезящиеся глаза, девушка медленно принимала для себя очевидную болезненную правду. А ведь отрицала… не верила… старалась не замечать косые многозначительные взгляды. Хотелось раскричаться и разреветься, как будто ей до сих пор восемнадцать, а она свернулась в комок под дверью, измученная ревностью. И к кому? Какой-то ветреной девчонке… Да, Смит готова была разбить голову об стену, лишь бы не думать о своей наивности и глупости. И трусости. — Я… — Ночную тишину квартиры прервал хриплый севший девичий голос. — Я… я… — это оказалось гораздо труднее, чем предполагалось, но, собравшись с духом, Смит, сощурив глаза, так что капли слёз прочертили скулы и замерли на подбородке, призналась: — Я люблю Джеймса Бьюкенена Барнса. — И ещё. И ещё. Пока истерика окончательно не охватила Грейс целиком и полностью. Словно в бреду, девушка шептала: «Люблю, люблю, люблю…», пока не сорвалась на крик и не сорвала голос. Но даже так, превозмогая боль в горле, блондинка, скрючившись, хрипела, хрипела и хрипела заветные слова… И почему, ну почему всё самое важное, самое ценное приходит в голову именно в момент опасности? …или всё же лучше однотонное? Совсем недавно Уинифред нанесла Грейс неожиданный визит, занеся ей что-то «очень дорогое её сердцу». Смит предложила чаю или кофе, но миссис Барнс вежливо отказалась, вложив в ладони девушки небольшой лёгкий бумажный свёрток под непонимающим взглядом блондинки. — Его мне подарил мой муж перед самой войной, — глотая слёзы, прошептала женщина, когда Грейс распаковала свёрток и обнаружила внутри него небольшой серебристый кулон на цепочке в виде какой-то планеты, больше похожей на Сатурн. Шарик холодил кожу и бросал блики от света пасмурного неба на цветастые обои кухонки. — Он сказал, что если поместить туда фотографии дорогих тебе людей, — Уинифред нажала куда-то на предмет — и «кольца» разложились, превратившись в семь отдельных кружочков с местами для вкладышей, — и если носить его всегда с собой, то с ними всё будет в порядке. — Миссис Барнс горько усмехнулась. В тот момент Смит потрясённо заметила, насколько сдала эта женщина, которую она помнила всегда здоровой, свежей и полной сил и энергии. — Так и было. Пока я не потеряла кулон, балда такая… Тогда же погиб Джордж. А после скончались мои родители, младший брат и старшая сестра от испанки. Я тогда готова была скоро родить Джима, жила со всеми родственниками в Королевстве Румыния, пережидала. А после кульминации в Румынской кампании уехала обратно в Америку, подальше от прошлого. — Мать Баки тяжело вздохнула. — Нашла его среди своих вещей уже после рождения Бекки. Сделала новые карточки и вложила их. Твоя тётя была там же. — На этих словах сердце Смит болезненно замерло. — Но её фото выпало. А через год Нора умерла. Грейс молча дожидалась, пока Уинифред соберётся с духом. Душа блондинки была не на месте, но её лицо оставалось спокойным и даже несколько холодным, о чём Смит жалела много после. — Я знаю, как много значит для тебя мой мальчик, — заговорила миссис Барнс, как-то строго и одновременно умоляюще подняв глаза на девушку, которая ещё раз убедилась в чистейшем сходстве её и Джеймса — на неё смотрели те же проникновенные голубые, невозможно красивые глаза, из-за которых в прошлом Смит так неосторожно и быстро влюбилась в некрасивого смелого мальчишку. Которого любила до сих пор. — И прошу, нет, заклинаю тебя беречь его. Да, он крепкий юноша и может за себя постоять, но дело даже не в этом. — Уинифред взглянула на Грейс так, что у той едва дрогнули руки. — До встречи с тобой Джиму пришлось пережить многое. Только с тобой — не со мной, не с Бекки или Стивом, а именно с тобой, — он искренен как никогда и по-настоящему счастлив. — Женщина положила ладони на ладошки блондинки. — Пожалуйста, солнышко. Береги себя и сбереги его. Пожалуйста. И, глядя тёмным вечером на серебристый кружочек в своих руках, Смит рассеянно подумала, что этого смешного, игривого, красивого и доброго мальчишку она не бросит. Никогда. Ни за что на свете. Горошек или… После очередного отказа она сдалась. Силы были на исходе, отчаянное положение давило горой ответственности, а на фронте всё гибли и гибли люди. Скомкав очередной лист с отказом, Грейс уже спустилась по лестнице на тротуар, как вдруг заметила рядом со зданием кого-то уж очень знакомого ей человека. Девушка сбавила шаг, присматриваясь к рыжей женщине в недешёвом платье, стоящей к ней спиной, и подумала, мол, скольких рыжих можно ещё встретить, как незнакомка неожиданно развернулась к ней лицом… И, несмотря на её осунувшиеся черты лица, по надменному выражению и блеску косметики блондинка узнала в ней Долорес. — Ну, здравствуй, дорогая, — всё та же язвительность и то же высокомерие. Долорес заметила Грейс и быстро приблизилась к ней, выразительно опуская каблуки своих дорогих туфель на твёрдую поверхность асфальта, и остановилась перед своей прежней конкуренткой, возвышаясь над ней. — Я тебя сразу узнала — ты не изменилась за прошедшие годы. Всё такая же мелкая и смазливая. И так бушевавший гнев Смит разросся ещё сильнее, но девушка не дала вылиться тому наружу, коротко ответив: — И я рада тебя видеть. Рыжая хмыкнула, показывая открытое сомнение в том, что Грейс ей «рада», однако продолжила говорить про совсем иное: — Вижу, ты из военкомата. — Издевательский тон подготовил блондинку к обороне. — А, знаешь, это и неудивительно. Тебя, как и Баки, — его прозвище Долорес произнесла ядовито и насмешливо, — всегда тянуло ко всяким глупостям. Два сапога пара. Но если он ещё красавчик и может похвастаться собой, то ты… Маленькая, да ещё и уродина. Возомнила себя солдатом, просто смешно. И как таких земля ещё носит? Как всегда, стал накрапывать дождь. Рыжая уже давно скрылась в толпе, ощутимо толкнув промолчавшую Смит плечом, но Грейс всё стояла посреди улицы, буравя взглядом пустоту. Девушка приняла на себя удар стоически, никак не показав, что её задели гадкие слова, но внутри всё снова полетело кувырком. Долорес права. Она не могла гордиться своими внешними данными и даже рядом не стояла с первыми красотками в городе. Не заслуживала внимания такого привлекательного мужчины, как Джеймс Барнс… И… Какой из неё вообще солдат? Отказная полетела прямиком в собравшуюся лужу, врезавшись в гладь со звучным плеском. Девушка пронаблюдала, как лист быстро намок, а буквы на нём поплыли от избытка влаги, и отвернулась. Это был первый раз, когда Грейс Сара Смит от обиды не пролила ни одной слезинки. И первый раз, когда она сдалась окончательно. …однотонное? Может, лучше однотонное? Безмолвный крик. Сухие слёзы. Злобная тишина. Всё это — её исповедь, её кровь, её суть. Сирота, некогда хорошая ученица и убийца — вот кто она. Уж точно не солдат. За окном мигнула и погасла далёкая одинокая звезда. А блондинка решила, что лучше наденет платье в горошек. Всё равно хуже уже не будет.***
— Какая ты красавица! — ахнула Эмма, завидев подругу, неспешным шагом подошедшую к ней. — Ну, что, идём веселиться? — весело спросила Прайс, взбудоражено подпрыгнув. На ней было просторное зелёное платье с застёгнутыми на груди пуговками, подпоясанное такого же цвета шнурочком; на голове с тщательно уложенными волосами покоилась странной формы тёмно-синяя шляпка, так подходившая пухленькому лицу брюнетки и приятно оттенявшая её синие глаза. Грейс выдохнула, натянула на лицо улыбку и согласно кивнула. — Ура! — воскликнула подруга, задорно расхохотавшись; схватила опешившую Смит за руку и потащила к огромной площадке с сверкавшими яркими огнями и большим парком аттракционов на входе. Там же работники службы безопасности проверяли у каждого посетителя документы, и блондинка мысленно порадовалась, что захватила их с собой. Удачно пройдя пункт пропуска, энергичная девчушка и внешне флегматичная девушка отправились на поиски новых впечатлений. Странные ослепительные костюмы в стеклянных колпаках, бьющее по глазам освещение, смеющиеся люди — это окружило Грейс настолько стремительно, что та едва удержалась на каблуках и осмотрелась. Так красиво, необычно, но… Не то. Всё не то. Эмма таскала её от одного стенда к другому, восхищённо ахая, но Смит лишь кивала невпопад, углубившись в свои мысли. Она не знала, почему так и не ощутила расслабленность. Обстановка располагала к отдыху и развлечениям, однако блондинка настолько привыкла находиться в абсолютном напряжении, что едва ли почувствовала лёгкость атмосферы. Бушующая за океаном война не давала покоя, заставляла мысленно дрожать от гнева. Пусть теперь надежда попасть туда и угасла, мнение девушки о происходящем оставалось неизменным. Вдруг за спиной послышались оглушительные аплодисменты. — Началось! — тут же засуетилась Эмма, крепко сжав запястье Грейс, так что та стиснула зубы, чтобы не зашипеть. — Давай, пойдём посмотрим! — и, не дожидаясь ответа, рванула Смит к прилично собравшиеся толпе народа. Грейс ничего не оставалось, как покорно последовать за подругой, втиснуться в гущу живой массы и взглянуть вверх. На сцене обнаружилась красная машина нового поколения с гладкими дисками и новенькими шинами, около которой собрались вызывающе одетые девушки. Блондинка, хмыкнув, мягко выдернула руку из хватки Прайс. — А теперь, — сказала одна из ведущих программы, — вы увидите самого гениального, самого умного и самого привлекательного мужчину этого времени — Говарда Старка! — и под бурные хлопки в ладоши в свет прожекторов вошёл невысокого роста шатен в парадном костюме. Приблизившись вальяжной походкой к ведущей, он притянул её к себе за талию и впился страстным поцелуем ей в губы, а зрители громко засвистели, приветствуя этот поступок. Смит же промолчала, после не без улыбки заметив, как, взяв из рук опьянёно улыбнувшейся женщины проводной микрофон, он мгновенно достал платок из кармана своих брюк и несколько брезгливо обтёр губы. — Приветствую Вас, дамы и господа… — дальше Грейс слушать почему-то не стала. Только раз, повинуясь восхищённому шёпоту Прайс: «Смотри!», подняла голову и увидела взлетевшую на несколько сантиметров над полом машину, явно поддерживаемую специальными механизмами, стоявшими вместо куда-то девшихся шин; но тут же уставилась в пол, как только транспорт, плюнув зарядом, рухнул обратно на сцену. Подождав, пока снова раздадутся аплодисменты, блондинка незаметно огляделась по сторонам, ища выход. Ей не хотелось расстраивать подругу, но и оставаться здесь казалось для неё настоящей пыткой. На мгновение взгляд её зацепился за очередной плакат со всё тем же суровым Дядюшкой Сэмом, и Смит горько вздохнула, отвернувшись. Нет, она навсегда рассталась с мечтой когда-нибудь стать героем и спасти людей от злобный нацистских тварей. Ей никогда им не быть по многим причинам: слишком много препятствий, слишком много предвзятости. А ведь верила, что хоть раз… Неожиданно впереди неё какой-то низенького роста паренёк в стареньком пиджаке завозился и повернулся назад, открыв только часть своего лица, которую тут же осветили вечерние огни… Девушка поражённо уставилась на Стива, который, не заметив её, посмотрел куда-то, а после стремительно двинулся от сцены, проталкиваясь сквозь толпу. Смит проводила его растерянным взглядом ровно до того момента, пока Роджерс не скрылся совершенно. Значит, он тоже здесь? Они не разговаривали дня, наверное, два, и то это было инициативой Грейс: занятость в кафе и ещё на нескольких новых работах совершенно выматывала. Хорошо, что хоть сегодня ей дали выходной. Между тем, пока в блондинке боролись желание последовать за другом и жажда поскорее покинуть это место, представление кончилось. Заиграла энергичная мелодия, приглашающая пары на танцы — как только машину успешно откатили за кулисы, на сцену вышла высокая женщина в облегающем жёлтом платье, которая на ходу перехватила поданый ей микрофон и запела приятно, бархатисто, живо. Эмма начала вновь что-то щебетать, и Грейс готова была выразить честное мнение о мероприятии, как тут она замерла, чуть приоткрыв рот. Какой-то мужчина в коричневой униформе и фуражке, военный явно достаточно высокого звания, стоявший всё это время перед Стивеном, вдруг точно так же развернулся полубоком, словно хотел обратиться к кому-то за своей спиной… Смит осмотрела его лицо, примечая отдалённо знакомые и одновременно совершенно незнакомые черты. Шею вдруг сильно обжёг холодом тот самый кулон, подаренный Уинифред. Она же ошибается? Ошибается, так ведь? — Эмма, послушай, — бегло обратилась она ко мгновенно замолкшей брюнетке, взволнованно глянув на подругу и краем глаза подметив, как незнакомец двинулся с места. — Мне нужно кое-куда отлучиться. — Что-то случилось? — мгновенно замолкла та, нахмурив брови. — Это срочно? — чуть более мягко переспросила она. — Да! Прости, пожалуйста, — быстро-быстро протараторила Смит и сорвалась с места, последовав за тем мужчиной, который уже находился на приличном расстоянии от неё. Он шёл так быстро, что Грейс боялась потерять его из виду, поэтому припустила сильнее, едва не подвернув ногу. Да уж, с такой физической подготовкой её бы точно «приняли» в армию! К счастью, идти долго и так быстро не пришлось. Незнакомца девушка почти нагнала в вестибюле, но остановилась неподалёку, чтобы её сразу не заметили. Блондинка тут же приметила Стива, стоящего на каком-то приспособлении напротив повешенной картины с солдатами и пустой дырой для отображения лица. Свет должен был по законам оптики осветить в ней лицо Роджерса, но из-за его роста это удалось не очень хорошо. В это же время мужчина, приблизившись к худому парнишке, со словами: «Всё ещё мечтаешь?» быстро, но не грубо сдёрнул Стивена вниз и развернул его к себе лицом. Художник встал спиной к Грейс, а солдат оказался напротив него, давая девушке возможность рассмотреть его лицо подробнее. Загоревшая кожа, взрослые черты, немного заметная короткая щетина… Но глаза всё те же — голубые и глубокие. «Господи!» — ахнула про себя Смит, наконец-таки признав Джеймса Барнса. Нет, ошибки точно быть не могло, и перед ней — её лучший друг. Подтянутый, суровый, возмужавший… И теперь он отчитывал Стива Роджерса за его желание стать защитником Америки. Разве справедливо так поступить с тем, кто яростно желает победы над врагами? А врываться в спор друзей блондинка не имела совершенно никакого права… Или всё же имела? К тому времени, пока девушка размышляла над этим, прячась за одной из колонн, Роджерс уже успел закончить разговор, тепло попрощаться, перекинувшись с Баки прозвищами «Сопляк» и «Тупица», и уйти. Было видно: Стив по-прежнему не собирался изменять своему намерению даже после полученных нотаций. Тут уж ничего удивительного не было, ведь он всегда был упрям и настойчив. Эти качества как играли ему на руку, так и действовали против него самого. К сожалению, второе перевешивало. — Собирать металлолом — худшее занятие, — Сначала девушка не поняла, кто так твёрдо и холодно произнёс эти слова. Но когда Джеймс, хотевший поспешить к дожидавшимся его двум стоящим в отдалении девушкам, игриво его зазывавшим, резко повернулся к ней, то до Грейс всё дошло мгновенно. Под оторопелым взглядом любимых глаз хотелось отступить и опрометью ринуться обратно к Эмме, но было уже поздно, поэтому Смит сделала решительный шаг вперёд. — Для Стива это самое унизительное, что только можно придумать. Он ведь не ребёнок!.. — Она произнесла слова с упрёком и тут же осеклась. Казалось, мир вокруг них замер, застыл навсегда. Барнс смотрел на Смит, а Смит, в свою очередь, смотрела на него, как заворожённая. Боже, прошёл всего лишь год разлуки, а он так изменился… Да чего таить, они оба изменились за прошедшие месяцы, однако чувства Грейс, похоже, остались прежними. Они выворачивали душу наизнанку по ночам, но при этом могли и успокоить в трудную минуту. Разница была лишь в том, что теперь Грейс не отрицала ничего, пускай и не могла сказать напрямую. То ли из-за обиды на Джеймса, то ли ещё от чего… — Привет, — нарушил молчание Джеймс, неосторожно развеяв волшебную пелену и вернув Грейс с небес на землю. Девушка моргнула, ощутив, как минутная эйфория покидает её тело. Голова опустела, и всё, что хотелось сказать, забылось в одночасье. — Здравствуй, Джеймс, — вежливо кивнула она и на мгновение подумала, что её шею заклинило — настолько неестественным вышло движение. — Не знала, что ты… — Смит постаралась успокоиться, взять себя в руки и перестать говорить так грустно и так потрясённо. — …будешь здесь. — Да я так, проездом, — печально усмехнулся в ответ Барнс, неловко опустив плечи. И куда делся тот уверенный мужчина, которого девушка увидела буквально минуть десять тому назад? Перед ней теперь стоял сконфуженный подросток, юноша, но никак не гордый собой солдат. Но, может, так даже лучше сейчас для них обоих? — Сержант Джеймс Барнс отбывает завтра с парома в Лондон со сто седьмым пехотным. — Он дёргано рассмеялся, слегка запрокинув голову назад и придержав фуражку на голове. Баки выглядел безупречно, если не идеально. Ухоженное, гладко выбритое лицо сияло бронзовым блеском загара, тренированная фигура в одежде сержанта пехотного полка, уложенные лаком волосы. И парфюм. Сильный, терпкий, он не отталкивал нисколько, а, кажется, добавлял какой-то мужественности. Запах щекотал ноздри, забирался глубоко в организм, чтобы укрепить связь и остаться в нём навечно. Насколько сильно этот мальчишка закрепился в ней? Этого не знал никто. — О, — коротко выдохнула Грейс, заломив пальцы рук, и осмотрела новую одежду Баки, подметив одну деталь: костюм с иголочки, без единой складочки — его наверняка выдали совсем недавно. — Поздравляю, сержант, — она тоже рассмеялась и неловко отдала ему честь правой рукой. На это тот даже не улыбнулся, поэтому блондинка махом растеряла фальшивую бодрость и на мгновение опустила глаза, чтобы тут же их поднять. Безнадёжность в один миг охватила её. Вот и всё. Раньше блондинка думала, что рубеж перед окончательной отправкой друга на войну ещё очень далеко и можно хоть что-то изменить… Но сегодня, в самый роковой день, возможность оказалась упущенной. В самом начале пути — неказистый мальчуган, а теперь — самодостаточный мужчина, который отправляется воевать. Убивать себя каждый день, чтобы невинные жили; проливать по капле своей крови для того, чтобы малыши и старики оставались в безопасности; уродовать душу, чтобы кто-то злобно не извалял в грязи другую, более молодую и невинную. Война — это не только бои, великие победы, стратегические планы. Это ещё и огромные потери, лишение людей их семей, родственников и друзей; это болезни, моральное насилие над другими и самим собой, это боль утраты и горячее пламя любви; это время, когда хочется жить. Ценности видоизменяются, и становится понятно: после окончания пекла ад исчезнет в мире, но не в тех, кто через него прошёл самолично. — Значит, завтра, — Грейс постаралась улыбнуться, но в последнее время делала это настолько редко, что сейчас улыбка вышла неестественной и глупой. — Тогда… я приду… попрощаться. — Ком застрял в её горле, перекрывая дыхательные пути. За весь год она не позволяла себе быть сентиментальной, но рядом с ним было трудно сдержать эмоции. — Можно ведь, да? — Она встретилась со странным взглядом друга, который, помедлив, быстро приподнял уголки губ и кивнул. — Хорошо… наверное, я пойду, не буду задерживать. — Смит путалась в словах и из-за этого ненавидела себя всё больше и больше. — И… — На миг остановившись, девушка обернулась к Джеймсу, который, наверное, тоже не понимал, как себя вести. Он заметил изменения в ней, понял их необратимость, но не знал таких слов, которые могли бы подойти в такой ситуации. — Хотела сказать, что… — Помедлив ещё секунду, девушка отринула все сомнения, сорвалась с места и крепко обняла Барнса, сильно прижавшись к нему и жадно впитав родное тепло тела. Как же ей не хватало всего этого! Джеймс на короткий миг замер, после чего слегка наклонился и обвил тренированными руками её хрупкую талию. От этого действия по коже Грейс пробежали колкие мурашки, а веки, слегка дрогнув, сомкнулись. — …вернись здоровым и живым. Пообещай мне, что так и будет. — Она понимала, что требует невозможного, но не могла не сказать этих слов. Ещё одной смерти дорогого ей человека перенести будет невозможно — её душа окончательно треснет изнутри и сломается на такие мелкие кусочки, что после нельзя их будет склеить воедино. При мысли о гибели Джеймса Смит похолодела и коротко вздрогнула в родных объятиях. Напрягшиеся мужские руки. Дыхание, опалившее ухо. Тихие слова: — Обещаю, — И нежное горячее прикосновение к её виску. Сердце Смит свалилось куда-то в бездонную пропасть, а сама девушка зажмурилась от того тоскливого жара, который согрел её изнутри и готов был разорвать её на части. На физическом уровне хотелось повернуть голову, чтобы чужие губы прочертили влажную линию на коже и замерли на её собственных, но разум вовремя остановил Грейс. Для начала блондинка желала разобраться в себе и в своих чувствах, а уж после творить всякие глупости. Тем более, что обстановка не располагала к проявлению такого рода эмоциональности, и пусть на проводах своих мужей женщины нередко залезали по корпусу вагонов эшелона, чтобы подарить поцелуи своим избранникам… она же не его жена.