Так называемые правящие классы не могут оставаться долго без войны. Без войны они скучают, праздность утомляет, раздражает их, они не знают, для чего живут, едят друг друга, стараются наговорить друг другу побольше неприятностей, по возможности безнаказанно, и лучшие из них изо всех сил стараются, чтобы не надоесть друг другу и себе самим. Но приходит война, овладевает всеми, захватывает, и общее несчастье связывает всех. А. Чехов
[Alan Silvestri — Training the Supersoldier]
Грейс проснулась, как от толчка, из-за странного чувства, неприятно скрёбшего по костям её грудной клетки и вызывавшего тревожные мурашки по всему телу. Девушка испуганно распахнула веки, поначалу не поняв, почему лежит не в своей такой знакомой небольшой комнатке, где она провела свои детство и юность, а в огромном незнакомом помещении с отчётливым запахом древесины, где располагалось несколько рядов коек с посапывающими на них людьми. Но, привстав с матраса и тихонько осмотрев пространство вокруг себя, блондинка в одно мгновение вспомнила всё, что произошло с ней в последние дни. Вспомнила и о докторе Эрскине, и о своём согласии вступить в женский кадетский коллектив, чтобы после поучаствовать в каком-то непонятном эксперименте. Проще было, наверное, назвать это всё «опытом над людьми», но язык Смит не повернулся сказать подобное вслух. Даже в мыслях намеренно обходила эту тему, понимая, что размышления по этому поводу ни к чему хорошему не приведут. Возле неё на соседней кровати оглушительно храпела массивная мускулистая девица. От веса её грузного тела постоянно скрипевшая койка продавилась чрезвычайно низко, почти доставая своим дном до дощатого пола. Девушка с тяжёлым вздохом вновь осмотрелась, понуро прикрыла глаза, легла обратно, свернувшись в позу эмбриона, и попыталась расслабиться. Однако сон не шёл. Мысли отчаянно закрутились в её слегка подстриженной голове, не давая спокойствию вновь завладеть организмом. Смит очень скучала по Стиву, с которым они вынужденно разделились, ибо, всё же, девушки и парни должны жить и тренироваться отдельно. По целесообразным причинам. Нет, начальство не боялось, что кто-то из новобранцев женской части внезапно залетит от какого-нибудь любвеобильного юноши, который не умеет держать своё «богатство» в штанах. Скорее, оно опасалось, что в ходе попыток флирта, чрезмерных заигрываний на грани с опошлением всего и вся и подглядываний командующие не досчитаются дюжины юношей, если не больше. Почти все женщины-кадеты были высокими, сильными и по-мужски выносливыми. Даже их взгляды и голоса имели в себе больше от пола мужского, нежели женского. Груди они ожидаемо перетягивали, чтобы те не мешали ползать ничком по грязи под натянутой на колышках проволокой и держать при этом в руках тяжёлый автомат, и, несмотря на свои крупные габариты (хотя и была среди них одна худая юркая девушка, отличавшаяся самым высоким ростом), двигались ловко и умело, будто готовились к такого рода трудностям всю свою жизнь. Но того же нельзя было сказать о Грейс. Одна из немногочисленных хрупких девушек в своём корпусе, она подверглась граду насмешек и жестоких унижений со стороны почти что сверстников, видевших в ней маленькую козявку, прихлопнуть которую одной рукой им не составило бы и труда. В общем-то, те даже были по-своему правы: имея слабую физическую подготовку, девушка еле выносила все упражнения, свалившиеся на неё сразу же по прибытии в лагерь Лихай в Нью-Джерси. Отжимания, бег по кругу на измор под резкие крики жилистого военного, лазанье вверх по крепкой рыболовной сетке и прочее приводили к тому, что к концу дня Смит не чувствовала собственных мышц. На её счастье, не все девушки насмехались над неуклюжей крошечной особой — некоторые из девушек-кадетов, те, что помоложе, первое время отводили блондинку в женскую столовую, откармливали её и отправляли к жилым корпусам, где и укладывали в кровать. После чего уходили, взбив прежде подушку и укрыв слабую соратницу одеялом. По утру же помогали встать и привести себя в порядок перед началом трудного дня. Они никогда не заговаривали с Грейс не по делу, но даже за то, что они делали для неё, та была бесконечно им признательна. Это длилось всего от силы шесть дней. А потом тело постепенно начало привыкать к высоким нагрузкам, видоизменяясь на глазах у всех с умеренной скоростью. Медленно, но верно Грейс из немощного человека становилась довольно выносливым противником, не уступавшим теперь ни на шаг от более сильных товарищей. Насмешки угасли окончательно буквально через две недели, но знакомства со Смит никто не спешил заводить. Всем она казалась нелюдимой и чудной со своими ярко выделяющимся шрамом и мрачным взглядом. Даже в теме охмурения, по словам многих, красавчика-военного, занимавшегося их подготовкой по силовой части, блондинка никогда не возникала, оставаясь в тени. Сержант Коллинз, во-первых, не казался ей таким уж и красавчиком. А, во-вторых, девушка видела в нём типа мутного, не совсем ей понятного. Непредсказуемость его действий и нечитаемый взгляд тёмных глаз, часто останавливавшийся почему-то на Грейс, заставлял ту каждый раз напрягаться и смотреть вниз — на пыльную, выжженную солнцем землю под своими жёсткими берцами. Скучала она и по Джеймсу, каждый день поднимаясь с мыслью, что, когда он узнает о её выходке (а до него рано или поздно эта весть дойдёт), то ей несдобровать… Хотя кто знает? Они обещали друг другу быть вместе. До самого конца. До момента, пока они все не погибнут или не умрут от старости. Грейс порой даже представляла, как она и Стив бок о бок сражаются вместе с Барнсом на полях боя; как раскидывают врагов направо-налево, словно те ничего не весят; как их с триумфом встречают счастливыми улыбками горожане, освобождённые от гнёта нацистов, и выкрикивают их имена; а они со Стивом бы стояли, так же сильно радуясь одной из многих побед на пути к одной-единственной, самой большой на планете. Возможно, Грейс бы даже поцеловала Джеймса… Но ведь мечты — это всего лишь мечты. Верно же? Пару раз моргнув, она всё же провалилась в неспокойные сновидения, предчувствуя в будущем что-то невообразимо-страшное, тоскливо закрепившееся в её животе на долгое, долгое время…***
[Steven Price — The Beetfield]
Боль в запястьях, сильно стянутых за спиной толстой верёвкой, стиравшей оголённую кожу до крови, вынудили мутную голову слегка протрезветь. Она неохотно моргнула налившимися свинцом веками и обнаружила себя на мокром каменном полу, до предела съёжившейся от промозглого холода… и обнажённой. Если бы не хлипкая потёртая ткань с резким удушающим запахом пота, крови и мочи, эта нагота была бы абсолютной; девушка брезгливо сморщилась, ощущая содрогание стенок своего горла изнутри, но, поборов себя, сглотнула подступившую вязкую слюну и стиснула зубы, опустив взгляд на открывшееся ей пространство. Быстро прояснившийся взгляд позволил разглядеть в почти что кромешной темноте узенькую камеру четыре на четыре метра и несколько лужиц неизвестно откуда появившейся воды на полу, покрытых тонким слоем льда. Узница хотела было приподнять голову, однако шею моментально прострелила сильнейшая боль. Едва не взвыв, девушка, собрав всю свою волю в кулак, села, с облегчением поняв, что лодыжки её не связаны, и слегка пошевелила спиной. Верёвка была затянута чрезмерно — специально для вызывания дискомфорта у заключённого; вонючий, давно не стиранный кусок хлопчатобумажного одежды едва держался на груди, прикрывая основную часть тела, когда она выпрямилась окончательно. Сбоку обнаружилась металлическая койка с дырявым матрасом, явно так и кишевшем клопами, а под самым потолком в задней части камеры — крошечное решётчатое оконце. Заключённая чуть извернулась и прищурилась от тусклого холодного света, поступавшего в комнатку с улицы уж очень неравномерно. Металл маленького проёма в тяжёлой двери бросал тусклые отсветы от скудного освещения, на мгновение ослепив. Девушка настороженно прислушалась ко всем звукам, плотным кольцом обступившим её покрытое грязью и кровью тело. Лишь тишина, нарушаемая морозным сквозняком и шёпотом гуляющего по коридору тюремной части ветра, была ей ответом. Посидев так с секунду, пленница посчитала это знаком и быстро приступила к делу: слабо дёрнув руками и не получив никакого отклика от верёвки, напрягла и так до болезненного натянутые мышцы и слегка отвела плечи назад, принявшись раздвигать ладони в разные стороны. Боль в теле стала нарастать, достигнув своего апогея в тот самый момент, когда стягивающий плен слегка ослабил свою хватку. Это-то узнице и нужно было для осуществления задуманного. Она провела в этом захолустье слишком много времени, терпя унижение, голод и жажду, моральные и психологические удары. Пора уж выбраться отсюда. А заодно и выжечь всё дотла. В другом конце коридора ожидаемо послышался скрежет металлической двери, щелчок отворяемого засова, а затем шаги и оглушительная чужеземная речь. Прежде чем свет ручного фонаря дошёл до её камеры, просачиваясь сквозь цели двери, пленница поспешила забиться в самый дальний угол с давным-давно расковырянным кирпичом, где в небольшом стыке между кладкой затаилась крошечная, но очень острая шпилька, доставшаяся от прежней «владелицы» комнатушки; сжалась как бы в ужасе, внутренне затаившись для предстоящей атаки. Вопреки эмоциональному напряжению сердце спокойно отбивало свой прежний ритм, не сбивая дыхания с нужной частоты и абсолютно не мешая заранее приготовленному плану. — …Marta war heute so gut! — раздался тем временем громкий грубый смех, а затем в открывшемся «окошечке» появилась тёмная фигура, которую заслонил столб яркого тёплого света. Смит мгновенно съёжилась в комок, как бы пытаясь слиться со стеной и исчезнуть в ней навсегда. — Ich würde sie nicht den ganzen Tag aus dem Bett lassen! — Послышался звон лёгкого металла, протёкший по пустому коридору спасительным звуком, а затем и скрип поворачивания ключа в засове. — Aber dieser Gefangene… Дверь медленно отворилась, и в камеру вступил высоченный военный в обмундировании самого начальника тюрьмы. Гладко выбритое жёсткое лицо почти терялось в свете фонаря, который держал какой-то малец в нацистской форме, притаившийся позади командира и с опаской поглядывавший на пленницу. Та усерднее завозилась спиной о стену, раздразнивая почти зажившие до конца рваные раны от плётки, и начала несильно биться головой о немытый матрац. — Schau sie dir an. — Девушка мигом обмерла, как можно усерднее выпучив глаза и придав им безумное выражение, остановив глаза на мальчишке, тут же отскочившем подальше от входа в помещение. — Fürchte dich nicht, Hans — dieser Anschein eines Menschen wird es nicht wagen, dich zu berühren. Мальчик, на вид подросток, которого только что назвали Гансом, немного замялся, но всё же решился и приблизился к взрослому человеку, закрыв за собой дверь; на несколько шагов опередил его и вытянул перед собой светильник, чтобы во мраке выделить осунувшееся серое лицо заключённой, тут же резко дёрнувшейся назад от постели и вызвав секундную панику у юнца. — Говорят, ты зильный зольдат? — неожиданно заговорил тем временем мужчина по-английски, без страха приблизившись к блондинке. Опустился на корточки и до хруста сжал женский подбородок, заставив пленницу смотреть прямиком в его бездонные, выжженные злобой чёрные глаза. Грязные волосы паклями свесились по бокам заострившихся скул. Девушка приложила все свои усилия, чтобы преждевременно не начать операцию по спасению самой себя и не ударить мужлана раньше положенного. — А теперь посмотри на сьебя. Ты слаба. — Начальник криво усмехнулся, в то время как в голове узница уже видела, как будет потрошить этого урода, из-за чьих приказов погибло много невинного народа. — Du bist eine Hure. — Неожиданно мужчина схватил девушку за плечи, рывком поставил её на ноги и буквально толкнул на койку. Пленница быстро схватила пальцами верёвку, чуть не спавшую с её запястий, мысленно обмерев от осознания, что сейчас с ней будут пытаться сделать. — Und es ist eine Sünde, eine Schlampe wie dich nicht zu ficken. — Vater… — Ганс неуверенно проследил за тем, как военный принялся расстёгивать пряжку ремня на штанах. — Dieses Mädchen ist ungewaschen und wehrlos. — Юноша с ужасом посмотрел на девушку и обмер — в её глазах он увидел отголосок собственного страха. — Außerdem hat sie nichts getan! Und… — Menschen, — хмыкнул тот, спустив на пол свои штаны. Заключённая постаралась не зажмуриться и глядеть как можно более расфокусировано, чтобы не выдать ясность своего сознания, — wie diese verdienen diese Behandlung. Wegen ihr konnte ich nicht beenden, was ich mit Martha angefangen hatte… — Каркас койки скрипнул под весом двух тел, стоило человеку забраться на неё и нависнуть над своей будущей жертвой, скалясь и жадно облизываясь вопреки отражению презрения в зрачках напротив. По коже пробежало ощущение ползающих маленьких насекомых. — Deshalb muss es eine Bestrafung geben. — Что-то твёрдое и жгучее упёрлось между ног, и девушка с силой приказала векам оставаться на месте, бездумно глядя перед собой, тогда как страх и отвращение волнами протекли по жилам, выливаясь в ничем не ограниченный яркий гнев. — Richtig, mein Junge? — ласково обратился он к Гансу, который вдруг резко побледнел и попятился назад, смиренно опустив голову. Смит помнила этого вполне доброго юношу, что украдкой подкармливал заключённых хлебом, пока его папаша насиловал очередную пленницу под её душераздирающие вопли и собственные садистские стоны наслаждения. От этого ту едва всю не передёрнуло. Получается, сейчас Ганс будет вынужден смотреть на то, как его отец… Гнев разгорелся сильнее, увеличив давление и призывая сию секунду вылить его на ублюдка, собственноручно решившего испоганить окончательно не только психику своего ребёнка, но и её жизнь. — Du wirst deiner Mutter nichts von diesem kleinen Streich erzählen, oder? — Мальчишка побледнел сильнее, когда начальник тюрьмы принялся тереться о девушку, пуская о тело пленницы волны брезгливого ужаса. Быстро покосившись на брошенные кулем штаны и увидав в свете фонаря спасительный блеск ключей, стиснула в ладони вовремя схваченную шпильку, готовясь к атаке. — Oh, Hans, Hans… Du hast keine Ahnung, wie süß es ist, Jungfrauen zu ficken… — Du fickst dich also selbst, du abscheulicher Bastard. Мужчина удивлённо замер, воззрившись на вдруг заговорившую заключённую, с хмурой яростью взглянувшую на него в ответ. И это замешательство сыграло ей на руку — острые концы шпильки незамедлительно вонзились в сонную артерию, наполовину уйдя в плоть; кровь тонким фонтаном брызнула в разные стороны, окропив лицо и грудь девушки. Не ожидавший такого поворота событий нацист вымученно захрипел, попытавшись схватиться за горло и что-то сказать. Однако узница мигом перехватила его ладонь и сжала её до оглушительного хруста и вопля боли, что заглушила вторая рука, стиснувшая чужие щёки и приблизившая лицо урода к лицу «жертвы». Со словами «Gerne zu bleiben» она резко дёрнула его голову в сторону, выворачивая горло и ломая шейную часть позвоночника. Поражённое выражение глаз тут же сменилось на стеклянное и невидящее, а тело обмякло, всем своим весом упав на всё ещё обнажённую пленницу. Яростно отплёвываясь, она сумела-таки скинуть с себя ещё тёплый труп и подняться с места, свободно разведя руки в стороны и сжав в одной из них моток верёвки. И приготовилась после небольшой разминки одеревеневших мышц схватить ключи и вырваться на свободу, как вдруг… — Stand! — дуло Маузера замерло по направлению на лоб преступницы, а сам белый, как полотно, Ганс сжал дрожащие губы в тонкую линию, стараясь выглядеть как можно более угрожающе. Но один лишь страх в глазах цвета обожжённой кожи выдавал его с головой. — Hände hoch! — постарался рявкнуть он, подражая солдатам Гитлера, но голос его охрип, и в самом конце мальчишка «потерял ноту». девушка выжидательно замерла, понимая, что то ли отсутствие на ней одежды, то ли сложение её тела… отпугивает немецкого сынка. Но почему? — Hör mir zu! — воскликнула она, выставив раскрытые ладони вперёд и сделав шаг навстречу Гансу, но тот попятился назад. Пистолет в его ручонках затрясся с утроенной силой, и только тогда узница вспомнила, что запачкана в крови его папаши. — Ich bin nicht dein Feind. Ich bin ein Freund… — юнец дёрнулся сильнее, а девушка невольно повторила его движение, почти наступив на зажатого в угол мальчишку. — Ich will helfen! — не зная, как ещё убедить этого упрямца, продолжавшего упорно держаться за зверские устои, тогда как сам Ганс был добрейшим из тех, кого она видела (или в очередной раз совершает ошибку?), выпалила наугад: — Ich habe dich von deinem Vater befreit, der sich über dich lustig gemacht und die Ehre deiner Mutter diffamiert hat! — Тот обмер, остановив взгляд на ней. В блеске фонаря, откатившегося куда-то в сторону, его взор стал выглядеть решительнее прежнего. — Bitte… — Ещё шаг. — Du bist kein schlechter Me… Выстрел — как гром среди оглушающей тишины. Девушка вовремя увернулась и готова была поклясться, что заметила пролетевшую мимо неё пулю, врезавшуюся в кирпич за секунду после, «брызнув» песочной крошкой; со скоростью, явно не человеческой, обогнула того, кто мог стать хорошим, но не решился довериться убийце, заявившему о том, что он не враг; шагнув влево с линии огня, схватилась за корпус пистолета, сильным ударом ослабевая хватку на его рукояти и, похоже, ломая тонкие мальчишечьи запястья, после чего, перехватив оружие, его прикладом вдарила прямо по челюсти Ганса, выведя того из равновесия и лишив сознания. Тело мальчика грохнулось об пол, безвольно раскинув конечности в разные стороны. Пленница, ничуть не запыхавшись, стряхнула невидимую пыль с голого плеча и присела рядом с бессознательным сыном нациста, большим пальцем руки коснувшись артерии на его шее. Слабый пульс оповестил, что противник всё ещё жив. И, понимая, как сильно может пожалеть об этом позже, поднялась, схватила ключи и светильник, отперла дверь и стремительно направилась к выходу из этого гнилого места. Как и ожидалось, выстрел переполошил полздания. Снова выбивание оружия из рук первого попавшегося солдафона и пуля тому аккурат в горло. Девушка понимала, что из-за голода потеряла хватку, поэтому ускорилась, попутно выворачивая руки, пробивая черепа и вспарывая животы всем тем, кто посмел встать на её пути. Привычная красная пелена застлала взгляд, и, кажется, бывшая заключённая почти перестала дышать — лишь сопела, тогда как ладони чуть ли не жонглировали чужими внутренними органами. По пути никаких заключённых больше не обнаружилось. Похоже, для неё, такого «зильного зольдата», отвели целую постройку, откуда остальных пленных вывезли в первые же дни, и в которой сидела «вооружённая до зубов» команда. Довольно опрометчиво, учитывая, что так даже проще осуществить план. Особенно глупым было решение местного начальства оставить привезённую не по адресу взрывчатку напротив самого главного входа. Будто не понимали, что одной только пулей можно всё взорвать к чертям. Найденная в пустом кабинете униформа села почти как влитая, только сапоги оказались немного великоваты. Однако девушка, привыкшая к ситуациям на войне, бывавшим и похуже этой, лишь молча напихала в карманы пачки с патронами, подхватила куртку, сшитую на мужское плечо, вместе с сумкой, куда сгребла первые попавшиеся документы, сигары и кое-какие съестные припасы, и, услышав приближающиеся крики, топот и выстрелы, со вздохом распахнула дверь и ринулась в атаку, по-звериному рыча и скаля зубы. Уже у выхода бывшая узница до конца осознала всю ситуацию. Точнее, всю её трагедию. Взрывом неизбежно заденет и тюремный блок, где она оставила Ганса и труп главного тюремщика… И если мальчишка не очнётся раньше и не додумается выбраться из здания по чёрному ходу, то он погибнет. Сдержав дрожь в пальцах, она разбежалась и оттолкнулась от конца пола второго этажа, возле лестницы, пролетев буквально в паре дюймов от голов замерших в потрясении и страхе солдат; приземлившись, на носках развернулась спиной ко входу и, сделав новый прыжок, спиной же раскрыла хлипкие двери, попутно выставив перед собой пистолет и опустив фалангу на спусковой крючок. Боль в позвоночнике заглушила одну из последних мыслей «Джеймс…», после чего все границы стёрлись окончательно. И золотое обжигающее марево поглотило её с головой…***
[Céline Dion — Ashes]
С Роджерсом ей так и не давали увидеться — начальство отчего-то упорно разделяло кадетов на две части по половому признаку и заставляло их тренироваться на разных площадках. Однако вскоре всё изменилось. Это произошло на третьей неделе во время машинного обхода будущих войск полковником Честером Филлипсом, который, судя по разговорам в комендантский час, и возглавлял Стратегический научный резерв. Вместе с тем на заднем сидении военного транспорта Грейс увидела красивую брюнетку в военной форме. Её густые волосы были забраны в высокий пучок, а сама девушка, едва ли старше самой Грейс, глядела на развернувшиеся по периметру тренировки строгими карими глазами. Её накрашенные матовой алой помадой губы было видно чуть ли не издалека, как маяк во мраке ночи. Отжимавшиеся вместе со Смит кадеты тоже заметили её и стали поглядывать на неё, как-то злобно перешёптываясь между собой. Кто-то назвал незнакомку «рамой», но Грейс этому значение не придала, приложив все усилия, чтобы сделать ещё пару движений. Её потуги прервал звук шелеста колёс по гравию и громкий окрик сержанта «Встать в строй! Смир-р-рно!», подкрепляемый резким дуновением в свисток. Блондинка поспешила занять своё место в самом конце цепочки, так как являлась самым низким кадетом во всей группе. Ниже неё была только миниатюрная пугливая девочка по имени Дора, но та занималась в тот день в другом коллективе. Брюнетка ловко выскочила из транспорта, бесшумно встав на песок. Сидевший спереди возле водителя Эрскин в походной одежде, придерживая на лысевшей голове немецкую шляпу, открыл дверь и вылез следом, щурясь от ослепляющего жаркого солнца, светившего тогда необычайно яростно. С другой стороны также хлопнула дверца, и рядом с незнакомкой в форме показался сам полковник — пожилой, но крепкий и строгий мужчина старых порядков. Все трое ровно встали плечом к плечу, странными придирчивыми взглядами окинув представший перед ними ряд новобранцев. Коллинз застыл в его главе, выпрямившись штыком и расфокусированным взором пронзая пустоту. Грейс еле подавила желание отряхнуть свою футболку, за время тренировок заляпавшуюся в пыли. И никак не ожидала, что брюнетка вдруг тронется с места, приблизится к строю и начнёт ходить вдоль него, заглядывая каждой девушке в лицо. Все сразу же подтягивались, стараясь выглядеть серьёзно, но незнакомка в форме, невзирая на миловидность, выглядела настолько угрожающе, что даже самые «борзые» невольно бледнели под её хищными глазами. Поймав взгляд Авраама, Смит слегка расслабилась, увидев ободряющую улыбку на его лице. — Кто здесь новобранец Грейс Смит? — неожиданно громко, с сильным британским акцентом спросила брюнетка. Наступила минутная тишина, которую на миг прервали новые перешёптывания, но окрик сержанта «Разговорчики!» утихомирил и это. Смит ощутила, как всё внутри неё в одночасье оборвалось. Она сделала что-то не то, и её пришли наказать отправкой на гауптвахту? Но разве, к примеру, случайное опоздание на построение из-за завтрака могло призвать сюда самого начальника? Выговор она давным-давно уже получила… Проглотив сухой ком в горле, Грейс, сжав кулаки и высоко задрав голову, громко воскликнула: — Я новобранец Грейс Смит! Казалось, это высказывание несказанно удивило брюнетку. Та недоверчиво посмотрела на блондинку, с каждой секундой терявшую всё больше и больше остатков уверенности, но изо всех сил державшую свою спину ровно и гордо, как того и требовал устав. Но, видимо, прикинув что-то и согласившись со своими мыслями, незнакомка оставила созерцать самого задиристого кадета, которая поспешила незаметно перевести дух, и остановилась напротив Смит, соблюдая дистанцию. — Шаг вперёд, новобранец! — всё с тем же акцентом, резавшим слух, приказала она, и Грейс моментально подчинилась — одним движением ноги вышла из строя и замерла напротив суровой британки, как её успела прозвать про себя девушка. — Агент Маргарет Картер, — шурша буквой «т», представилась она. Услышав её звание, некто даже тихо присвистнул, но на это не обратили никакого внимания. — Вы должны пройти с нами. «Вот и всё», — уныло подумалось Смит. Раньше она ждала этого мгновение едва ли не с ярким нетерпением, представляя встречу со Стивом после такой длительной разлуки. Однако забывала о моментах, касавшихся непосредственно самой процедуры. Никто из всего корпуса точно не догадывался о том, по какой причине какую-то недавнюю хилячку забирают с собой представители командующего состава СНР, — об этом Грейс сказали переговоры громким шёпотом, из которых уловила явственные «Видимо, она настолько бесполезная, что это сам полковник понял и решил взять её уборщицей!» и «…либо подстилкой…» И вынужденно подавила чувство абсолютной беспомощности. Сам сержант не стал прерывать столь грязные речи, и его прожигающий спину взгляд она чувствовала даже тогда, когда чуть неловко забиралась через запаску машины на металлическую пластину, к которой прилегали задние кожаные сидения. Грейс уловила взор полковника Филлипса — оценивающий, едва ли не осуждающий, а Маргарет глядела на неё то ли жалостливо, то ли с полным равнодушием. Лишь Эрскин, сев в машину, обернулся к блондинке и по-доброму проговорил на своём родном языке: — Если ты не можешь твоими делами и твоим искусством понравиться всем, понравься немногим. Нравиться многим — зло. Губы девушки тронула робкая улыбка. Цитата любимейшего из философов придала ей некоторую уверенность, и плечи сами собой распрямились под жаром дневного светила, пока машина, чуть покачиваясь, съехала с вытоптанной поляны на шоссе и на достаточно высокой скорости помчалась навстречу главной базе, пуская от шин клубы пыли и песка. Смит невольно быстро схватилась за ближайший поручень и зажмурилась, плотно прикрыв рот и задержав дыхание, чтобы мелкие частички не попали ненароком в глаза и не начали раздражать слизистые. Перед внутренним взглядом вдруг возникло лицо Джеймса — не того взрослого солдата, отправившегося класть свою жизнь ради спасения других, а «гадкого утёнка» с чистыми глазами, где отражалась самая светлая душа на свете. Блондинка улыбнулась шире, с грустью понимая: она рискнула не только ради Стива. Барнс стал ещё одной причиной, по которой она подписала себе непредсказуемый приговор, едва ли не главной. Кто знает — выживут ли трое отчаянных друзей во всём этом кошмаре? Или сгорят заживо в адском пекле войны? И какое из двух зол наименьшее? Роджерса Грейс встретила, как и полагалось: сгребла бруклинского художника в охапку, сжав тонкий материал футболки на его спине с торчащими лопатками, и уткнулась носом в его плечо. Стивен так же жарко ответил на объятия, так сильно, как только позволяли ему его слабые ручонки, сжав её грудную клетку со стороны позвоночника, и пробормотал: — Больше меня так не бросай. — Не буду, — шёпотом пообещала Смит, быстро отстраняясь. Полковник никак не отреагировал на это действие — только заложил руки за спину и нечитаемым взглядом прошёлся по двум хлипким фигуркам. Эрскин же, похоже, расчувствовался: то было видно по его глазам, немного увеличенным линзами его аккуратных очков. А агент Картер как-то странно посмотрела на блондинку, и в её взоре та уловила… зависть? — Разделить вас обоих было необходимостью, — сделал шаг вперёд Авраам, приблизившись к своим «подопытным». — Многие бы задались вопросом, почему вам можно тренироваться вместе, а остальным нельзя, — Немецкий учёный склонил голову вперёд, переводя глаза со Стива на Грейс и обратно. — Ради этических соображений и устроили getrennte Ausbildung — временная мера… — В три с половиной недели? — с напором проговорила девушка, поборов на секунду образовавшийся стыд. — Доктор Эрскин… — Авраам, — мягко поправил тот. Блондинка в лёгком замешательстве покосилась на тщедушного парнишку. Получив тёплый взгляд прозрачно-голубых глаз, она смело продолжила: — Да, Авраам. Похоже, мы забыли рассказать Вам об одной вещи. — На лице немца отразился вопрос. — Мы со Стивеном не просто друзья… Это… — Она заметила, как агент открыто напряглась, прищурив глаза цвета молочного шоколада. — Это… Как бы правильнее выразиться… Скажем так, мы — семья. Не по крови, но крепче этих уз Вам не найти точно нигде. Мы можем разделиться на несколько дней, но длительная разлука нам смерти подобна. Даже если одному это бывает необходимо, неизменно страдают другие. — Девушка вдруг почувствовала мягкие длинные пальцы друга, осторожно коснувшиеся её ладони, и крепко сжала родную руку. — Вы же точно знаете о нас хоть немного?.. — Информация о вас двоих хранится в архиве, — неожиданно вмешалась Маргарет. Её заострившиеся черты лица быстро расслабились, сделав то ещё более приятным, чем при первой встрече. Теперь она смотрела на Смит без какого-либо намёка на раздражение — больше с глубоким пониманием. — После осуществления основного этапа проекта «Перерождение» вы будете обучаться вместе и только вместе. Обособленное обучение может окончиться непредсказуемыми последствиями… — Верно, — резко оборвал готовую затянуться беседу полковник, сурово нахмурившись. — Пока разговор не превратился в душевную болтовню, лучше заняться делом. Доктор Эрскин, Вы же хотели взять анализы у своих кандидатов?.. — Ja, ja, конечно, — оживился тот. Грейс недоуменно переглянулась со Стивом, так и не разъединив с ним руки. Какие ещё анализы? — Это так необходимо?.. — решил озвучить их общие сомнения Роджерс. — О, забыл упомянуть об этом, — извиняющимся тоном пробормотал Авраам. — Важно лишь взять кровь для проверки наличия каких-либо аллергических реакций на компоненты сыворотки… — Поэтому нам лучше поторопиться! — ворчливо напомнил Филлипс, указывая на небольшую пристройку к огромному кирпичному зданию, располагавшемуся у самого ответвления от главного шоссе в Нью-Джерси. Смит оглядела внушительную постройку, щурясь от палящих лучей, и, ободряюще посмотрев на друга, первой шагнула ко входу, невольно разъединив ладони. Возможно, как раз здесь всё и станет понятнее. Либо они оба окончательно запутаются во всём… — Последний самолёт отлетает уже через сорок минут, а времени на завтрашний у нас нет! — Хорошо, — Спокойный, прохладный голос удивил блондинку, но она закончила, поднявшись на вторую ступеньку и повернувшись к остальным. — Тогда чем скорее покончим с этим, тем лучше. А лучше ли?..***
Ярко-зелёные, покрытые пуховыми снежными шапками сосны вокруг; завывающая тоскливая метель, кусающая за щёки и покрывающая потресканным слоем кожи окровавленные губы. Её предупреждали, что январь — самое холодное время в Финляндии, но разве она слушала? Ей было важно одно: раздобыть информацию немецких захватчиков непосредственно в одной из тюрем, откуда, похоже, всех заключённых вывезли из-за такого опасного противника, как она… Впрочем, бумаги были ожидаемо получены. Пусть и не все, но хоть что-то полезное должно было находиться в добытом, судя по их беглому изучению! Теперь оставалась самая опасная часть плана — добраться до лагеря живой. Невредимой вряд ли, но живой уж точно. Таков приказ. Но с каждым шагом, с каждым провалом по половину бедра в снег, с каждым новым дуновением ветра, покрывавшим льдистой корочкой ресницы, та понимала всю сложность задачи. Уж третий день, как высился всё тот же нескончаемый лес, да выла надоедливая метелица-зима, а соснам всё не находилось конца. Гнева как не было — только вечная усталость, желание разжечь огонь и уснуть прямо на снежной земле, под мощными хвойными ветками. Но нельзя, нельзя рассекречивать себя, нельзя останавливаться. Нельзя засыпать. Это чревато — можно провалиться в забытье и замёрзнуть насмерть во время вьюги, к ночи становившейся ещё более жестокой и свирепой. Окоченевшие мышцы уже ничего не чувствуют, да и пальцы на ногах, кажется, одубели окончательно. Тщательно сэкономленной еды оставалось на всё-про всё двое или ещё трое суток, но в этом никакой уверенности не было. Девушка подышала на ладони, спрятанные в меховые перчатки, уже никак не спасавшие от мороза, посильнее натянула на голову обитый тем же мехом капюшон, прикрывая замороженные грязные волосы от непогоды, и зарылась носом в плотный шарф. Она чувствовала, что ещё чуть-чуть — и свалится без сознания прямо в сугробы, забывшись… Отдавшись на волю природы и естественного отбора. Но разве она может так поступить? Перед глазами встало загорелое родное лицо. Голубые глаза, по-мальчишески широкая улыбка. Девушка зарычала и усилием воли двинулась дальше, разгребая вокруг себя мёрзлые белые комья рыхлого снега. Есть приказ. Есть обещание. Она не умрёт здесь. По крайней мере, не так позорно. Подхватив под мышку сумку, принялась отчаянно взбираться на небольшой холм. Но надежда утекала сквозь пальцы до неумолимого быстро, а веры оставалась всего жалкая капля… Стемнело. Во рту застыл мёрзлый привкус железа, а силы постепенно таяли. Она уже слепо брела по местности, ощущая, как слипаются глаза от недели без сна. Рык превратился в неразборчивое бульканье, движения ног замедлились, а прилипший к позвонкам живот обозлённо забулькал, требуя пищи. Воды она добыла в снегу, наглотавшись его до горького кашля и холода в гландах; заторможено скинув с плеча суму и, покопавшись в ней в поисках хоть чего-то съедобного, девушка обнаружила старый мелкий орешек, сиротливо пристроившийся возле бумаг. Разгрызя его вместе со скорлупой онемевшими зубами, путница двинулась дальше, вяло прикрывая рукой глаза и защищая лицо от снега, хлеставшего её по носу. Похоже, окочурится от голода, так и не дойдя до лагеря… Замёрзнет насмерть, даже волки побрезгуют трогать. Усмехнувшись задеревеневшими губами от возникшей мысли, она и не заметила движения впереди, не услышала шорох и лязг оружия… — Стой! Ей показалось, или голос до чёртиков знакомый? Но послушно застыла на месте, не делая лишних телодвижений. — Оружие! — знакомые серьёзные нотки. Сердце, тоже замедлившее свой бег, вдруг согретое, подпрыгнуло к самому горлу, стоило впереди появиться до боли родной высокой фигуре впереди. — Если есть — бросай!.. Но до мозга едва ли доходил смысл сказанного. Неужели?.. Она покачнулась от слабости в теле, неловко шагнула вперёд… Свист чего-то тяжёлого — и сильнейший удар края металла под рёбра. Что-то громко хрустнуло, но боли не было. Мощь атаки опрокинула её навзничь, а предмет, отскочив от тела, вернулся бумерангом к нападавшему. Но девушке было всё равно. Неужто добралась? А вдруг мираж, иллюзия? И она лежит также в сугробах глубокой ночью с застывшей на губах идиотской улыбкой?.. Перед глазами стало непроглядно темно. Звуки исчезли. Осталась лишь она. Одинокая. Беззащитная. Даже со всеми своими силами. Потерянная…***
Грейс вздрогнула, сквозь дрёму услышав деликатный стук в дверь. Сонно заворчав что-то нечленораздельное, она села на своей кровати, обвела рассеянным взглядом помещение с пустовавшими заправленными койками и напряжённо потянулась. За окнами расплывался неясным светом вечер, а тренировки обычно заканчивались не позже двадцати двух часов. Кого могло принести в такое раннее время? Да и, тем более, обычно не стучатся, а выбивают с ноги дверь, вваливаясь всем скопом и наполняя комнату галдежом сплетен, хихиканий и оглушительного мата. Смит поднялась на ноги только тогда, когда раздался второй стук, ставший более сильным, но не потерявшим своей вежливости. Девушка вяло пробормотала «Уже иду!» и удивлённо охнула, когда, открыв дверь, обнаружила на пороге Эрскина. Учёный, видимо, хотел уже уйти, так и не дождавшись ответа, однако, увидав блондинку, бледно просиял. — О, прошу прощения, мисс Смит… — чуть виновато улыбнулся он. — Кажется, я нарушил Ваш покой… — Нет-нет, что Вы, я проснулась совсем недавно, — быстро соврала та, отчего-то чрезвычайно обрадовавшись встрече с Авраамом. Скоро сориентировавшись, Грейс отошла в сторону, пропуская в помещение немца, и сразу же закрыла за ним дверь. — И очень рада Вас видеть, — решила признаться девушка, потупив взгляд. — Что ж, это чувство взаимно. — Улыбка мужчины стала более нежной, но моментально приняла печальное выражение. — Однако, я пришёл поговорить с Вами, — неожиданно посерьёзнел он, заставив Грейс быстро насторожиться. — Мы можем присесть?.. Устроившись на своей койке и дождавшись, пока Эрскин присядет и поставит на прикроватную тумбочку два гранённых стеклянных стакана с бутылкой алкогольного напитка, девушка позволила себе ссутулиться и поинтересоваться: — Что-то случилось, Авраам? Тот как-то нервно поправил складки своей одежды, пригладил седоватые волосы и глубоко вздохнул. — Не то чтобы случилось, на самом деле… — стиснув кулаки, он поправил на переносице очки и поднял голову, необычайно сурово глянув на блондинку. — Долгое время мне воспрещалось рассекречивать эту информацию, но перед скорым отлётом я не могу не поделиться ею с Вами. — Сложил ладони перед собой в замок. — Мисс Смит… — Грейс, — осторожно поправила она, вжав голову в плечи. — Грейс, — благодарно кивнул тот. — Что Вы знаете о начале войны? — Ну… — Блондинка серьёзно задумалась. — Когда моя тётя была… жива, — Смит едва сглотнула ком в горле, чтобы продолжить: — она очень много рассказывала мне о первой войне. Что после победы Америки и остальных стран Германию буквально разорвали на части и вынудили платить большие деньги государствам-победителям. — Авраам утвердительно кивнул. — Долгое время немцы чувствовали себя униженными и раздавленными. Шутка ли — начала всё Сербия с Австрией, а больше всех пострадал Второй Рейх!.. — Вздохнула. — Вот тогда и пришёл Гитлер. Поднял народ с колен, внушил идеи о чистоте крови, низших расах… И напал на Нью-Йорк, положив начало новым проблемам, — Воспоминания о том ужасном утре каруселью в парке аттракционов пронеслись в голове, поднимая наружу успевшие полустереться ощущения страха, безысходности и боли. — Всё это так, Вы правы, — вновь кивнул Эрскин. — Как и правы в одном: в первую очередь Гитлер завоевал родную страну. — Немец устало покосился в окно, где солнце уже успело исчезнуть за горизонтом. — Однако мало кто знает о большой заинтересованности диктатора в теме оккультных наук и скандинавской мифологии. Блондинка недоверчиво насупилась. — Для чего ему… — замялась. — …это? — Гитлер использует всё это для вдохновения своих войск на подвиги… Но для одного человека из его ближнего круга это всё не фантазии. — Взор Авраама помрачнел. — Офицеру Иоганну Шмидту было поручено вести переговоры от лица главы рейха со мной. Шмидт возглавляет научный отдел исследований в Германии под названием «ГИДРА», поэтому Гитлер счёл нужным послать учёного к учёному, веря, что то, чем я занимаюсь, поможет многократно усилить его армию. — Грустно покачав головой, вновь поглядел на заинтересованную Грейс. — Однако методы Шмидта оказались гораздо… жёстче и радикальнее методов его соратника. Около семи или шести лет назад он устроил налёт на нашу лабораторию войсками СС, убив половину рабочего состава и захватив в плен остальную, заставив её работать на себя… Не учтя того, что кто-то может… widerstehen. — Сардоническая улыбка болезненным росчерком отразилась на его лице. — Среди тех немногих самоубийц оказался и я. Но, отказавшись работать на нацистов, я подверг опасности свою семью. Их заключили под стражу, чтобы оказать на меня давление… Говорили: один неверный шаг — и моя жена и дети окажутся под ударом. — Боль сковала его скулы. — Позже, во время операции по спасению важных учёных лиц из штаб-квартиры «ГИДРЫ», мне поведали страшное: моих близких убили ещё в тот самый день, когда я по собственной глупости оказал сопротивление. — Протяжный вздох сотряс его тело. — Их расстреляли, как врагов народа. Даже мою маленькую дочь… Грейс обмерла. Чувство чужого горя сжало в тиски её израненное сердце, а живот скрутило, проталкивая тяжкие комья слёз к глотке. — Мне… — Блондинка покачала головой и выдавила давно набившую оскомину фразу: — Es tut mir so Leid. Авраам усмехнулся. — Это дела прошлые, — сказал он на мгновение севшим голосом. — Порой оно не отпускает… И каждый раз, мысленно возращаясь туда, я не упрямился, покоряясь судьбе. Но, думаю, это всё равно ничего не изменило бы. Шмидт всегда отличался садистскими наклонностями и любил наблюдать за страданиями других. А также верил, будто на Земле существуют источники силы древних богов, которые могут использовать лишь сверхлюди. Именно поэтому его не менее сильно заинтересовали мои разработки сыворотки, увеличивающей силу во много раз на длительное время… — Насколько длительное? — спросила Смит, наклонившись вперёд. — В идеале — на всю жизнь, — усмехаясь, отозвался учёный. — Но дело в другом. Иоганн отличался не только садизмом, но и неумением ждать. Поэтому решил, что первым испытуемым сыворотки станет он. — И… — Грейс заломила пальцы. — Она… сработала? — с придыханием проговорила девушка. — Безусловно, — хмыкнул мужчина. — Но формула была… мягко говоря, не доработана. Поэтому и возникли некоторые… побочные эффекты в её действии. Но не беспокойтесь, сейчас у меня есть все звенья, так что её можно считать оконченной, — поспешил заверить он, поймав расширившийся от ужаса светлый девичий взгляд. — В чём же здесь, как вы, американцы, говорите, соль? Всё дело в самом человеке. Сыворотка влияет не только на физические, но и моральные качества. Так, — цокнул он, — всё хорошее становится величайшим, а плохое — отвратительнейшим на свете. И именно поэтому, — ткнул пальцем в грудь блондинки. — Я и выбрал Вас и Стивена. Вам ли не знать, что такое сила, и как бережно нужно к ней относиться. — Эрскин осторожно, с какой-то неуверенностью взял Смит за руку. — Сильный человек не ценит свои умения. А более слабый знает ей цену. — Открыто глянул на пристроившуюся бутылку. — Это вино, — вдруг улыбнулся он, взяв сосуд в руки и выпустив ладонь девушки, замершей в неловком замешательстве, — из Аугсбурга, с моей родины. Вы пьёте, Грейс? — О, нет, спасибо, — чуть замахала руками она. — Не люблю такое. Особенно последствия, — хихикнула блондинка, вспомнив состояние Джеймса после «пары рюмочек». С тех самых пор, как тот нахватался пойла неизвестного качества и его вырвало на полпути до уборной, Барнс наливал себе максимум «полпальца». — Значит, нет. Похвально, похвально, — негромко рассмеялся учёный, но вновь посерьёзнел. — Возможно — только возможно, — окончил он, — вы не будете отличаться хорошей солдатской дисциплиной. Но хорошими людьми будете всегда, — И снова показал пальцем на девушку. Грейс невольно опустила глаза вниз. Хорошими людьми… Это, скорее, про Стива. Но не про неё. Как же она может быть хорошей, если совершила один из страшнейших грехов? Внутри всё тоскливо сжалось. — Знаете, — неожиданно после короткой заминки Эрскин положил руку на девичье плечо, пристально взглянув в бушующие волны океана в больших раскосых глазах. — Вы напоминаете мне одного человека. Такого же решительного, смелого и умного. — Авраам скоро поднялся, взяв пустые стаканы и бутылку вина. — Теперь я точно могу ответить, что нисколько не жалею о своём выборе кандидатов. — Серьёзный взгляд блеснул сталью. — И никогда не буду. Когда немец ушёл, Грейс ещё долго катала металлический шарик в своих руках, разворачивая и сворачивая его детали с вложенными в них фотографиями. Со вздохом посмотрела на крошечную точку на сгибе левого локтя, откуда ещё днём брали кровь на анализ. Правилен ли выбор? Не хочет ли Смит тем самым искупить свою вину, прикрываясь чувством патриотического долга? И как всё закончится? Как повернётся судьба — лицом? Спиной? Или боком? Об этом знали разве что Наверху.