02:13 Суббота, 9 февраля
Как только вижу имя Чимина на экране, сотня эмоций, атакуя все вместе, поглощают сон одним большим куском. Его звонок разрывает тьму моей спальни ярким прожектором, прокалывая глаза и мгновенно учащая сердечный ритм.«Это очень срочно, касается Тэхёна, ты сможешь приехать прямо сейчас?»
Все мои вопросы он игнорирует, единственная информация, полученная в спешке, заключает в себе только адрес и название ночного клуба. Этого вполне достаточно, чтобы я ехал слишком быстро по почти обнаженному шоссе, безуспешно пытаясь сконцентрироваться на дороге. Этого совершенно точно хватает, чтобы, отняв правую руку от руля, отчётливо видеть, как она лихорадочно дрожит. Холодными потеющими пальцами вгрызаюсь в кожаный руль, почти насильственно стараясь не думать ни о чем дурном. Плохом. Мерзком. Нежеланном. Насилие не оправдывает. И не окупает. У меня ничего не выходит. Я игнорирую красный свет светофоров, сверяюсь с навигатором и жму на газ до тех пор, пока не въезжаю на небольшую парковку и не останавливаюсь слишком резко, мерзко свистнув шинами при торможении. Чертов клуб пестрит фиолетовым неоном и выглядит громадным узким грузовиком, поставленным вертикально подпирать стены двух соседствующих погруженных во тьму зданий. Запертая музыка раздражает перепонки даже на парковке, и, ещё до того, как покинуть ее, во мне уже клокочет заочная ненависть к каждому квадратному метру этого места. Среди небольших групп людей, толпящихся у входа, мгновенно замечаю Чимина. Рядом с ним — высокая каменная фигура, присутствие которой разом вселяет ещё больше страха, и мне остаётся лишь сглотнуть нервозный ком возросшей тревоги и ускорить шаг до бега. Когда двое мужчин поворачиваются в мою сторону и инстинктивно оглядывают с ног до головы, вспоминаю, что забыл, какое сейчас время года. Забыл, что начало февраля. Забыл, что зима. Забыл переодеться. На обоих почти одинаковые серые пальто с меховыми вставками, а я облачен лишь в слой липкого пота под свободными брюками и тонким свитером, в которых обычно сплю. — Что случилось? — пар валит изо рта новой пометкой об ощутимых минус десять, но подобная чепуха меня нахрен не интересует, особенно после того, как взгляд падает на свеже разбитую губу Чимина. — Где Тэхён? — Внутри. — Это короткое быстрое слово, но в нем столько звенящего беспокойства и очевидного смысла, что у меня сами собой сжимаются кулаки. — Он уже что-то принял и ни черта на нас не реагирует. Либо не хочет, либо не узнает, такое раньше бывало. — Почему вы его не забрали? — Повышать голос получается непроизвольно. — Мы, блять, пытались, Чонгук, только он на vip-балконе с людьми Ганджи, а туда только по приглашениям, так что охрана вышвырнула нас из клуба и въехала мне по морде за блядскую настойчивость! — Что за Ганджи? — Владелец клуба. — Богум подаёт голос и встречается со мной взглядом. Лицо у него сдержанно серьёзное, но мне кажется, я слышу всё, что он чувствует. — И довольно известный дилер, который раньше снабжал Тэхёна наркотой. Мне больше не нужно ничего слышать. — Чонгук! — Чимин одергивает за локоть, стоит мне пройти сквозь них и направиться ко входу в заведение. — Не пытайся попасть на балкон, про… — Мне похуй, я сломаю им нахрен шеи и заберу его! — Чонгук, блять, стой, там полно охраны! Просто дай Тэхёну тебя увидеть. Я напуган, я растерян, меня трясёт изнутри, но снаружи, пряча и закрывая стальной стеной, огрызается лишь злоба: — И что дальше? — И он сам спустится. — С вами это ни хрена не прокатило. — Я выплевываю это просто так. Чтобы было. Чтобы отмахнуться. Мне всё равно на их методы. Всё равно на преграды. Мне нужно как можно быстрее оказаться внутри и всё это разрешить. Вытащить его отсюда! Вытащить из чёртова ада, в котором он опять оказался! У меня не хватает терпения. Кажется, уже сводит пальцы, и далеко не от холода. — Чонгук. — Чимин оказывается совсем рядом. Тормозит меня в двух шагах от крупного вышибалы, зависшего у самой двери. Она периодически открывается, выплёвывая людей, биты и потоки горячего воздуха. — Всё, что от тебя требуется, это сделать так, чтобы Тэхён тебя заметил. Он сидит у самого края, и, если он всё еще там, ты сразу увидишь, просто пройди ближе к центру. — Я не могу устоять на месте, порываясь, наконец, зайти, но этот невыносимый упрямец грубо сжимает предплечье, настырно тычет взглядом в мой и выговаривает с отчётливым давлением: — Не пори горячку и не вздумай лезть в драку. Я серьёзно. Это потом аукнется. Не тебе, так Тэхёну. Имей в виду. Мне остаётся только сдержанно кивнуть, влезть вперёд каких-то негодующих парней и, разобравшись с контролем, оказаться в пространстве, которое когда-то было для меня привычным. Раньше я любил такие места. Когда-то у меня имелся даже сформированный круг знакомых, с которыми впоследствии я познакомил и Чимина. Когда-то — это до двадцати лет включительно. То есть до Тэхёна с его «слишком душно и тошно, идите без меня, только не садитесь за руль, когда напьётесь». Пока мы дружили, я продолжал наведываться в подобные заведения, а потом… потом по уши влюбился и посещать их стало «слишком душно и тошно», куда лучше «тепло и сладко» с Тэхёном, даже если он включал американский сериал с чертовой оригинальной озвучкой. Для меня там всегда были субтитры, а если б не было — плевать. Я всё равно не любил американские сериалы. Я любил лежать головой на коленях Тэхёна, задрав ноги на подлокотник дивана, и громко комментировать происходящее на экране, пока он не накроет мой рот ладонью. Теперь не накрывает. Теперь из воспоминаний выдёргивают пестрые лазеры светомузыки, примесь духов, пота, алкогольных напитков и сигаретного дыма. Теперь моя реальность — это плотная танцующая толпа и утыканный неоновыми трубками верхний ярус. Я пробираюсь через первую, грубо расталкивая раздражающие туши, и, ожидая, когда глаза привыкнут к резким всполохам подсветки, на ходу пытаюсь рассмотреть балкон. Людей в vip-зоне меньше, чем на первом этаже, но движения почему-то столько же. В наиболее статичном положении лишь те, кто занимает кресла и диваны у самого края возле полупрозрачного парапета. Возможно, дело снова исключительно в моем фокусе, а может, в нем самом как человеке, но Тэхёна я замечаю почти сразу же. Он сидит на подлокотнике чужого кресла, откинувшись на спинку и запрокинув голову. Мне всё отлично видно. Голубые джинсы порваны на коленях. Белая безразмерная рубашка слишком открывает шею. Чужие пальцы на его бедре. Чья-то ладонь водит по голубой ткани размеренно и слишком дежурно. Мне не видно самого человека, мне ничего уже не видно, кроме собственного гнева, через зрачки пробирающегося в грудь и оттуда прямиком к белеющим костяшкам пальцев. Я слишком резко перевожу взгляд на лестницу и подсчитываю охрану. Двое у основания и трое на вершине. Сквозь танцующий народ рассмотреть других почти невозможно, но, разумеется, Чимин был прав: их тут немерено. Только мне, также разумеется, абсолютно плевать, потому что я вскипаю всего за один миг, и если раньше где-то во мне прятались страх и глупая растерянность, теперь их живьём проглотила лютая злоба, подбросив содержание адреналина в крови до той степени, когда из двух вариантов «бей или беги» красной тряпкой горит одно только «бей». Протискиваясь сквозь мокрые хаотичные тела уже в сторону лестницы, снова поднимаю взгляд, слежу за ним и потому вижу, как, не меняя положения, он слегка поворачивает голову и вяло осматривает первый этаж. Может быть, оттого, что я перемещаюсь в то время, как большинство остаётся на своих местах, или мой красный свитер каким-то образом оказывается ярче на фоне остальных полутонов, или вовсе по какой-то другой причине, но Тэхён находит меня глазами почти сразу же. Я останавливаюсь на полпути. Мой человек поднимает голову. Его полусонные глаза округляются. Он садится прямо, подаётся слегка вперёд, продолжая всматриваться в моё лицо. На меня давят звуки и спертый воздух, сердце бьется адреналиновой дрожью, но я переношу всего себя в одну точку — во взгляд. И говорю им. Кричу. Зову. Умоляю. Не знаю, сколько это длится. Может быть, совсем недолго, потому что Тэхён слезает с кресла и, не сводя с меня глаз, идёт вдоль парапета к началу лестницы. Мы сохраняем зрительный контакт всё то время, пока он медленно спускается, но теряем друг друга из виду, стоит ему оказаться на первом этаже и раствориться среди возбужденных людей. Я лихорадочно сную глазами по чужим макушкам, ищу его крашеные волосы, вращаюсь, распихивая всех без разбора, и торможу у основания лестницы, пока внутри уже разрастается жуткая тревога, сотрясая ладони и бросая в пот. — Как тебя зовут? Я оборачиваюсь и почти осязаемо чувствую, как львиная часть груза временно падает с плеч. — Как тебя зовут? — Тэхён повторяет вопрос и медленно водит взглядом по моему лицу. Откровенно разглядывает. Изучает. Досматривает. Ему не нужно повышать голос, чтобы перекричать музыку, он видит, что я слышу. Потому что стоит слишком близко. Эта близость позволяет чувствовать и видеть. Чувствовать его привычный одеколон и алкогольно сладкое дыхание со вкусом фанты, которой он, как и раньше, запивает спиртные напитки. Видеть усталые глаза с расширенными зрачками, в которых мерцает лихорадочный блеск. Его вопрос крутится в моей голове, отпрыгивая от стен, а я не могу поймать и присмотреться, чтобы понять, что он означает. А когда наконец получается, плечи снова давят к земле, простреливая болью к затылку. В том неестественном взгляде, в той жадности, с какой он рассматривает мое лицо, откуда-то проступает… нежность, но она не предназначается мне. Тэхён не осознаёт в полной мере, кто перед ним стоит. Не узнаёт. Не понимает, что это я. — Суха. — Чтобы не спугнуть, непроизвольно выбираю это имя из тысячи существующих, помня, что так зовут главного героя той единственной дорамы, которую он так любит. — Суха. — Тэхён повторяет и неторопливо поднимает руку, несмело касаясь моего лица. Я вздрагиваю, задерживаю дыхание, стараюсь себя контролировать. — Я тебе нравлюсь? Значение и догадки ударяют в солнечное сплетение. — Да. Паршивое чувство раздувается в животе, поднимается к грудной клетке и трясёт изнутри, но мне нельзя выходить из строя. Сначала я должен увести его отсюда. — Ты можешь сделать со мной всё, что тебе захочется, — слова растягиваются в опьянении и сжимают мне сердце до пульсирующей боли, — а взамен позволишь мне десять минут делать то, что захочу я. Здесь приходит мысль задержать дыхание и покончить с собой сразу же после того, как я передам Тэхёна в надёжные руки. До этого дня я не допускал в себе подобных идей, а вот теперь слышу их сквозь барабанящую музыку так отчётливо, словно стою посреди кладбища в абсолютно мертвой тишине. Наверное, это последняя капля. — Только десять минут. — Тэхён повторяет почти машинально, не сводя взгляда со своих же ладоней. Они медленно спускаются к моей шее и ложатся на грудь. Продолжают трогать, гладить, касаться и в какой-то момент сжимают ткань красного свитера в кулаки, чтобы потянуть на себя. Не грубо. Нет. Это другое. Так умоляют. Я ловлю взгляд и вижу, как расширенные зрачки бегают из стороны в сторону, мечась среди небольшого пространства моих. Уязвимо и жалобно. Словно я последняя надежда, словно «меня» он ждал всю ночь и поэтому сразу спустился, как только нашёл глазами. Я не понимаю, когда именно всё это случилось, как могло произойти, как дошло до такого и почему я допустил всё это. Мне тяжело дышать. Но заставляю себя продолжать: — Хорошо. Он выдыхает. Я — наоборот. Глотаю запах алкоголя и цитруса, с болью запирая в легких. Когда беру его за руку и веду к выходу, не смотрю наверх или по сторонам. Мне безразлично. Если кто-то посмеет нас остановить, я лишу их жизни. Это звучит радикально и глупо. Но так и будет. Мне известно заранее. Как и то, что Тэхён очень заторможенный. Он передвигается так, словно ему не давали спать сутками или, напротив, пробудили от слишком крепкого сна, не дав времени разгуляться. У него податливое вялое тело. Он движется, а оно кричит, что не будет сопротивляться. Совсем. Как будто отчаяние и смирение служат его опорно-двигательной вместо скелета. Словно мышцы расстроились, как забытые музыкальные инструменты, и теперь годны лишь для коротких посредственных прелюдий. Исключение — лишь неестественные омуты, окутанные пьяным блеском и наркотическим дурманом. На них выстроены неведомые широкие платформы, чтобы сознанию было где развернуться, умело вводя в заблуждение всех, кто окажется рядом, начиная с самого себя. Пока Тэхён неторопливо пытается натянуть свою куртку, я не на шутку пугаюсь именно этой талантливо скрытой сознательности, пугаюсь возможных последствий и предположительного развития событий. Против воли представляю, что, увидев Чимина с Богумом, он обо всем догадается и сбежит. Обратно в этот личный ад или дальше по улице, где адреналин с готовностью подстрекнет его тело и превратит всю вялость в мощную энергию, а я не доберусь, не догоню, потеряю и упущу его где-то посреди этих заснеженных переулков. Одно страшное изображение — и я слишком быстро достаю телефон, чтобы набрать Чимину сообщение и буквально приказать пропасть из виду, пока не посажу беглеца в машину. Сразу после становится страшно, что Тэхён эту машину узнает. Мне не нужно напоминать, что он видел ее лишь раз, но в данных обстоятельствах это нисколько не успокаивает. Уповая на что-то, названное легковесно надеждой, я решаю выйти, только когда смартфон сообщает, что Чимин прочёл сообщение. Тэхён позволяет держать его за руку, и я сжимаю слишком крепко на случай, если ему захочется сбежать, хоть и ощущаю с каждым шагом, что это необязательно. Он идёт смиренно и молчаливо. Не сопротивляется. Не оглядывается. Только пристально смотрит на пальцы, сжимающие его ладонь. — Ты легко одет. — Он не спрашивает. Очень тихо констатирует, шаркая за спиной. Правильно констатирует. Приближаясь к парковке и отыскивая глазами интересующие меня машины, я не чувствую холода. Как цвет для дальтоника, он есть для других, но не существует для меня. — Драконы холода не боятся. — Я мог бы промолчать, но ответ все равно рождается покалыванием в пальцах и глухим звуком лопающихся струн всей нервной системы. Под него я снимаю сигнализацию, с осторожностью открываю перед Тэхёном пассажирскую дверь и бдительным псом отслеживаю каждую деталь. Как он стоит, как заглядывает в тесный салон, как ветер перебирает пальцами его волосы, начавшие обильно виться из-за избытка пота и влаги в помещении. Настороженности в таком избытке, что момент, когда Тэхён, покачиваясь, отступает в сторону, сразу же перетекает в необходимость встать позади него с готовностью, если потребуется, затащить силой и закрыть машину одним щелчком кнопки на брелке с ключами. Очередное ощущение сброса давления в собственных плечах показывает, что этого не потребуется — беглец отходит лишь за тем, чтобы открыть дверь заднего сиденья и в следующую секунду оказаться внутри автомобиля одним плавным движением — почти бесшумно. Время предсказуемо меркнет, когда он сразу же поднимает глаза и из полутьмы салона смотрит снизу вверх на наши сцепленные ладони. До меня доходит на второй секунде: я сжимаю их слишком крепко. Настолько, что свело всю левую руку до самого плеча. — Прости. — Отпускаю, он быстро прячет ладонь в складках распахнутой дубленки и отворачивается к противоположному окну. Мне следует тоже, но зачем-то просто стою молча, наверное, с целую минуту. Смотрю на него, пока колотится сердце и поднимается температура. Стою, пока телефон в кармане не начинает вибрировать. Только тогда закрываю двери, оставляя Тэхёна в машине. — Назови адрес, — отвечать стараюсь намеренно негромко, — я его отвезу. Оглядываюсь по сторонам, пытаясь отыскать собеседника или хотя бы его машину, но пока что вылавливаю только чужой белый порш в паре метров справа. Там открыто окно. В подсвеченном салоне мне несложно разглядеть одно конкретное лицо. Оно как всегда сдержанно спокойное, но уже интуитивно чувствую, что что-то не так. В позе, сжатых губах и взгляде, направленном на меня. — Вези его к себе, Чонгук. — Чимин отвечает с усталым выдохом. — И не оставляй до утра. Это ударяет в голову, заставляя прервать все попытки отыскать его глазами. — Ты не понимаешь, он пошёл со мной, потому что не осознаёт, что это я. Ему кажется, что… — Что ты ему мерещишься. Знаю. Он предложил тебе десять минут? — Я сжимаю смартфон. Молча всматриваюсь в темное, заснеженное ничто. А Чимин где-то там делает гнусные, мерзкие выводы: — Значит, экстази. — Почему… — жалкий полухрип дерёт рваным звуком, побуждая прочистить горло, — почему он здесь? Как это вышло? — Не сейчас, Чонгук. Просто езжай с ним домой. Я напуган, я растерян, я как заведённый качаю головой: — Когда он придёт в себя, ему нужно быть с тем, с кем… Будет лучше, если он проснётся и увидит того, с кем ему комфортно. — Поэтому я позвонил, Чонгук. Я был с ним рядом все эти годы, поэтому знаю: гребаное экстази — это всегда ты. Он здесь из-за тебя. — Я не… — Поймёшь потом. Позвони, когда он заснёт. И… — где-то там — по ощущениям совсем рядом — Чимин шумно втягивает воздух и шумно его выдыхает, — дай ему чёртовы десять минут. Я, блять, заплатил за них разбитой губой. Сразу после он отключается. Я поворачиваюсь, чтобы найти глазами Богума, но тот, словно пойман за пытливым разглядыванием, вдруг сразу же отворачивается, закрывает окно и заводит двигатель. Я застываю на месте глупым болваном всего на пару мгновений — ситуация кажется мне наполовину непонятной, совершенно скомканной и очевидно нервной — но, по сути, это в ней совершенно не главное. Важно здесь то, что Тэхён сейчас рядом. В порядке и безопасности. С утра он проснётся и тоже будет в порядке. Как бы то ни было, я хочу этого до исступления, а что будет потом и что привело к тому, что есть сейчас, всё это можно отбросить на время в сторону и сесть наконец в машину. В салоне холодно, влажно, отталкивающе, я сразу же ругаю себя за то, что не включил печку, завожу мотор и устанавливаю на максимум, позволяя себе обернуться назад: — Тебе лучше сесть на первое сиденье, быстрее согреешься. — Мне не холодно. Тэхён сидит, закрыв глаза, касается затылком подголовника, и я понимаю, что мне не лгут. Распахнутая дубленка и расслабленная поза — достаточные свидетельства в пользу того, что всё это время он не пытался согреться самостоятельно. Когда перевожу взгляд вперёд, вижу, наконец, машину Чимина. Он выезжает с парковки, встречаясь со мной глазами и, оторвав руку от руля, бегло подносит к уху, жестом напоминая, чтобы я позвонил. В ответ киваю и, пропустив вперёд, трогаюсь с места, замечая, что Богум все ещё прогревает двигатель. Холодный взгляд провожает, не позволяя что-либо прочесть по лицу, скованному ночными сумерками и элементарной преградой в виде лобового стекла. Не то чтобы мне очень хотелось знать, что он думает и чем недоволен. — Назовёшь свой адрес? — Я всё ещё боюсь осмысленности и замыслов чужого сознания. Боюсь везти его к себе в квартиру, опасаюсь, что, узнав её, он всё поймёт и попытается улизнуть. Мне постыдно и в то же время закономерно хочется сократить любые возможности упустить его и снова потерять. — Ты изменяешь кому-то? — Его голос едва различим на фоне мощных потоков кондиционера. — Нет. Просто живу с соседом. — С лёгкостью разгадываю ход мысли. — Ему не нравятся ночные гости. Несколько секунд мне отвечают лишь двигатель и вихри тёплого воздуха. Потом звучит адрес, а после — всю оставшуюся дорогу Тэхён не издаёт ни звука. Я молчу тоже. Лишь глотаю сладкий цитрусовый запах, сгущающийся в отапливаемом салоне, и, не сумев себя побороть, снова и снова бросаю взгляды в зеркало заднего вида.