Во Вселенной виноватых нет

После количества выпитого Чимин засыпает в гостиной, а я перемещаюсь в спальню и долго сижу на диване, прислушиваясь к тихому сопению Тэхёна. Пару раз он пробуждается, в полудреме тянется к стакану на тумбочке и, сделав пару глотков, снова засыпает. В начале восьмого собственный кашель будит его окончательно, и, подавив приступ, он ворочается, утыкается носом в подушку и негромко стонет. Скулит. Жалобно и беззащитно настолько, что я не успеваю подумать, а уже присаживаюсь с краю и касаюсь его плеча. Он вздрагивает и сжимается, пытаясь увеличить между нами расстояние. — Не трогай… Просьба оседает в моей груди массивной тяжестью, парализующей вытянутую руку, но я не обращаю внимания. Наконец, слышу его голос. Болезненно хриплый. Немощный и отрешенный. Но родной до отпечатков в строении клеточных структур. Родной настолько, что без труда угадываю в нём лишь дрожь и отчаянную попытку звучать враждебно и грубо. Но выходит у него плохо. Выходит так, что я продолжаю. Несильно сжимаю его не покрытое одеялом плечо и опускаю ладонь прямиком к спрятанному от меня локтю. Там заканчиваются рукава и ощущается неестественно пылающая кожа, что покрывается мурашками, отвечая на мои неспешные поглаживания. Тэхён замирает, всё также прячет лицо в подушку и не издает ни звука, когда я наклоняюсь ближе, убираю ладонь и целую его плечо сквозь тонкую ткань своей футболки. — Тебе надо поесть. — предупреждаю, прежде чем уйти на кухню, чтобы разогреть суп. По возвращении нахожу Тэхёна в том же сгруппированном положении. Сажусь на край постели, пока мой мальчик тонет в обилии постельного белья и упрямится. — Пока температура немного спала, ты должен что-нибудь съесть. Пожалуйста. Всё та же упрямая тишина. — Хочешь, чтобы я умолял тебя? Никакой реакции. — Тэхён. Поешь. Я сам могу тебя покормить, просто сядь. — Меня тошнит. — наконец, отвечает. — Нужно поесть, и стан… — Меня. Тошнит. — повторяет он еще раз более грубо. — Пару ложек съесть нужно, чтобы выпить таблетки. — Нет. — Да. А сразу после этого он резко разворачивается, выхватывает тарелку из рук и вываливает ее содержимое мне на грудь. От неожиданности я вскакиваю, ощущая, как жидкость, мгновенно просочившись через ткань, несильно обжигает кожу и стекает щекочущими линиями по ногам. Я ошарашено поднимаю голову и ловлю на себе взгляд Тэхёна. Он так и застыл, подпирая кровать локтями. Влажные волосы путаются в ресницах, почти закрывая нездорово мокрые глаза. Боже. Снова этот испуганный взгляд. Словно я могу его растерзать, съесть заживо или надругаться. Словно я самый опасный человек в мире. Только всё наоборот. Для него я самое безопасное существо во Вселенной. И ещё по-своему счастливое оттого, что вот он передо мной, здесь и сейчас, а не в бреду или неизвестности. Мне в доказательства — прилипшая к животу футболка и тонкие приправленные водопады первого блюда, ползущие к моим пяткам. — Надеюсь, ты понимаешь, Тэхён, — произношу, осматривая испачканный ковер и небольшие пятна на постельном белье, — что твой поступок — это заговор против государственной власти. Иными словами, мятеж. — я подхожу вплотную и нависаю над его головой. Он не отстраняется, а, задрав голову, продолжает пугливо смотреть снизу вверх из-под спадающей на глаза челки. Тяну свободную руку и быстрым движением указательного пальца смахиваю мешающие пряди с его лица, а другой забираю пустую тарелку из ослабленной хватки. — Знаешь, что случается с непродуманными восстаниями? Они подавляются. Оставляю его на пару минут, и, когда захожу с новой порцией, Тэхён лежит на спине, пряча лицо в изгибе локтя. — Дубль два, повстанец. — опускаю тарелку на тумбочку. — На этот раз без вооруженного восстания, пожалуйста. Съешь, сколько сможешь, я в душ, потом поменяю одеяло. Если вернусь, а тарелка будет полная, я прибегну к способу, которым ты пользовался раньше. Хочешь меня заразить? Потому что я непременно свалюсь с температурой, если начну тебя целовать. Вполне ожидаемо или всё-таки к большому удивлению, но, возвращаясь через одиннадцать минут с мокрой тряпкой в руках, обнаруживаю пустую тарелку и самостоятельно выпитые таблетки. Тэхён лежит спиной, пока я кое-как вытираю пятна на ковре, и не двигается, упрямо закрыв глаза, пока я меняю ему пододеяльник. — Выпей сироп, пожалуйста. Я поставил возле стакана. — прошу, прежде чем отнести грязное белье. Следующий час он ворочается, кашляет и мается, но потом снова засыпает, так обильно потея, что в начале первого ночи, когда он заставляет себя подняться и дойти до туалета, я прошу его сменить одежду. Стоять ему непросто, так что он послушно принимает вещи и переодевается, сидя на краю постели. Я тихо ложусь на свободную сторону и караулю его состояние до трех ночи, пока неожиданно не проваливаюсь в сон сам. Меня будит крикливый вой моего звонка. Мне так редко кто-то звонил в дверь, что я морщусь от его давно забытого неприятного звучания. Бросаю взгляд на часы, сквозь дрёму отмечая начало восьмого утра. Переворачиваюсь и обвожу контуром широкую спину и острые плечи. Подтягиваюсь вплотную, чтобы осторожно накрыть лоб ладонью. Убедившись, что кожа слегка влажная, но в меру теплая, я соскальзываю с постели и, прикрывая дверь в спальню, выхожу в коридор. Отвратительная трель раздается снова, и на этот раз нервирует не меня одного. — Что за дерьмовый звонок, сука! — раздраженный голос Чимина прорывается ко мне из гостиной, когда я уже стою в прихожей. Открываю входную дверь и ловлю в себе оправданное чувство дежавю. Та же идеальная осанка и безукоризненная укладка с пробором строго посередине. Тот же беглый взгляд, сканирующий меня от макушки до пяток. Так же отхожу в сторону, освобождая место, чтобы он так же прошел в квартиру и дверь за ним закрылась с характерным щелчком замка. — Где Тэхён? Та же закостенелая программа бизнесмена. — Он спит. — тот же сонный голос из пучин моих легких. — Хорошо. — на этот раз он не расстёгивает пальто и по-хозяйски не размещает на вешалке возле гардероба. Просто расстёгивает, оставляя на обозрение бордовую рубашку, заправленную в чёрные джинсы. — Я подожду, пока проснётся. Не нуждаясь в гостеприимстве, Богум снимает обувь и направляется к спальне, путь к которой запомнил с прошлого раза. Иду следом, останавливаясь в дверях и наблюдая за тем, как он присаживается на корточки возле постели и тянет руку к моему мальчику, чтобы коснуться лба и точно так же, как я, проверить температуру. Потом он выпрямляется и сосредоточенно разглядывает лекарства, оставленные на тумбочке. Даже приподнимает баночку сиропа, чтобы изучить состав. Вчера он делал то же самое, и, по-моему, сегодня это уже лишнее. Помимо заботы, в этих жестах я замечаю нескрываемое желание показаться кем-то большим. Попытку выглядеть главврачом, проверяющим работу медбрата. Тем не менее, в его поведении отсутствует напускная надменность, такая, которой кишит воздух рядом с заносчивыми позёрами. Его высокомерие — часть характера, влитой элемент наравне с осанкой и стратегически деловым тоном. Покончив с обходом, врач покидает спальню и, пройдя мимо меня, устремляется дальше по коридору — видимо, на кухню, — но по пути резко тормозит, отступая и освобождая дорогу взъерошенному и помятому Чимину, пока тот пытается разлепить сонные глаза, почти теряющиеся из вида на слегка припухшем лице. Мои штаны и длинная малиновая футболка, в которые он перед сном ещё был способен переодеться, сейчас усыпаны морщинистыми складками и висят на парне измятыми мешками, пока сам он, почёсывая сразу несколько непонятных частей тела, беззвучно зевает. Для полноты картины ему очень не хватает лоджии в шикарном трёхэтажном особняке, чтобы он на неё выплыл утомлённой походкой и вдохнул свежего морского воздуха, что персонально доставляется к нему с берегов мексиканского залива вместе со свежими морепродуктами. — Здрасте. — Чимин поднимает руку, демонстрируя широкую ладонь в небрежном жесте приветствия, когда одним глазом всё-таки распознаёт лицо Богума. — Если ты в туалет, то я первый. Сорри. Во мне восемь банок пива. Богум почти сливается со стеной, пропуская моего вяло плетущегося друга, и продолжает путь на кухню. Когда дверь за Чимином хлопает, я уже наблюдаю гостя за обеденным столом в позе, готовой пресечь любые разговоры и предложения выпить кофе. Всё его внимание сосредоточено на смартфоне, пока тот коротко вибрирует, свидетельствуя о сообщениях, и владелец с лёгким отзвуком прыгает быстрыми пальцами по экрану, настрачивая не интересующие меня ответы. — Не хочу тебя прерывать, — подаю голос, складывая руки на груди и занимая своё излюбленное место у плиты, — но, если ты всё ещё намерен его забрать, ничего не выйдет. — Очень мило. — он не поднимает головы и продолжает своё занятие. — Только брось это, Чонгук. Я перерос подобную болтовню. — Придётся ненадолго спуститься. Если он захочет к тебе приехать, то приедет. А до тех пор он будет здесь. Тут гость всё-таки не выдерживает, опускает руку на колени и ловит мой взгляд. — Я расскажу тебе, как всё это вижу я. — произносит, внешне оставаясь почти бесстрастным — настолько хорошо ему удаётся сохранять лицо. — Ты являешься из ниоткуда, вторгаешься в мою жизнь и нагло тянешь руки к моему человеку. Последняя фраза — из списка кодов активации моих первородных инстинктов, которые сейчас я сжимаю в кулаках и выражаю взыскательным тоном. — Ты ошибаешься. Это не твой человек, Богум, иди и ищи среди оставшихся миллиардов, потому что этот человек — мой. Суть в том, что это ты изначально потянул руки к тому, кто уже занят. — Ты — его прошлое. Не переоценивай себя. — Не недооценивай прошлое. — По-моему, я уже один раз тебе говорил: Тэхён со мной. Напряжение виснет большим спутанным клубком где-то на уровне наших с ним глаз — в точке пересечения двух полюсов. Течение его реки понятно мне не меньше своего, но только что я могу поделать, если он влюбился в человека, который уже мой. Испокон веков. Что я могу делать в ситуации, подобной этой, когда всё действительно выглядит так, будто я беспардонно ввязываюсь и нахально зарюсь на чужое, когда на самом деле всего лишь хочу вернуть своё и никак не могу это доказать, объяснить, выразить наиболее человечно. — Послушай, — делаю жалкую попытку, звучно выпуская наэлектризованный воздух из легких, — я тебя понимаю. Всё понимаю. Ты хотел ему помочь, и ты помог, и спасал его не единожды, и, скорее всего, я звучу самодовольно и дерзко, но на самом деле очень тебе благодарен, пожизненно благодарен. Если бы не ты, мне даже… боюсь представлять, что было бы, если бы не ты. И я понимаю, что ты в итоге влюбился, кому, как не мне, тебя понять? Только твоё «влюбился» отличается от моего не только смысловой нагрузкой. И даже не проверкой временем, это просто совсем другое. Я прожил без него почти четыре дерьмовых года, и это мой максимум, Богум, четыре года — это весь запас кислорода, который у меня может быть без Тэхёна. Дальше я без него не проживу. Это звучит банально и плоско, но мне иначе просто не объяснить, почему я являюсь из ниоткуда, вторгаюсь в твою жизнь и тяну руки к человеку, которого ты спас и полюбил. Не знаю, что ещё тебе сказать, Богум… что я полюбил этого человека гораздо раньше тебя? Что я им дышу? Что он смысл моей жизни? Я всё равно что на нём помешан, вот в чем дело, и я заберу его, чего бы мне это ни стоило. Пару секунд тишины и его пристального взгляда, таящего запертые в птичьих клетках эмоции. — Ты можешь закидать меня дюжиной цитат из подростковой литературы, — произносит так называемый соперник, — только это пустая трата времени. — Очень жаль, потому что я хочу решить всё мирно. — Здесь нечего решать. Твоё время ушло. Тэхён теперь со мной. — Да пожалуйста, он может быть с тобой, потому что ты его друг, старший брат, сонбэ, наставник, выбирай, что хочешь. Но партнёр у него уже есть. Был ещё до встречи с тобой. — И где ты был, партнёр? Где ты был, когда твоего парня трахали и выбрасывали полуголого на парковки? Когда ему была нужна помощь? — говорит невозмутимо и равномерно, даже не дергает плечом. Ничего. Как полная противоположность моей аффективности и несдержанности. — Тебя не было. А я был. И теперь ты стоишь тут и даёшь мне какие-то разрешения? Мне — человеку, который лечил его всё это время, охранял и поддерживал; мне, кто прошёл через сотню проблем и сложностей, чтобы поставить его на ноги? Ты бессовестный настолько, что глуп и недальновиден, раз всерьёз говоришь мне всё это и ждёшь, что я призадумаюсь и уйду с дороги. — Думаешь, я не понимаю, что ты прав? — Вот и воспользуйся головой, Чонгук, оставь Тэхёна в покое. — Я же сказал: не могу. — Имей совесть, ты ведёшь себя как подросток. — То есть ты вёл себя как взрослый, когда удалил мои фотографии из его телефона и отзвонился, чтобы приказать мне держаться подальше? — зачем-то парирую. — Любой другой мужчина поступил бы точно так же. — Не уверен. Но давай не будем о других. Давай о тебе, Богум. Ты нормальный мужик, но ты ошибся: твой человек где-то там, за этими стенами, а Тэхён — мой, всегда был и всегда будет. Да, меня не было столько времени, и у этого есть причина, хреновая, но причина. Я совершил ошибку и отсутствовал так долго именно из-за неё, а не потому что выжидал, когда какой-то там Ли Богум поможет ему и пройдёт с ним через все трудности, чтобы я потом подкатил на всё готовое. Если у тебя сложилось такое впечатление, выкинь его из окна, потому что я бы многое отдал, чтобы всё это время быть на твоём месте. Но мне… мне даже не было известно, что с ним происходит. Но теперь я здесь и готов всё взять на себя. Я больше не намерен совершать старых ошибок. Я урок усвоил. Я не отступлю, имей в виду. Очередная пауза и это его постоянство в умении смотреть одним фиксированным взглядом. — С чего ты взял, что ты нужен ему спустя столько времени? — простой и закономерный вопрос. — Он изменил тебе. Тебе же, помнится, известно, что это значит. — В этом и состоит моя ошибка. Тогда я всё не так понял. Он мне никогда не изменял. — Рад слышать, — никаких изменений в тоне. Всё ещё за столом переговоров в душной комнате со стеклянными стенами, — только ваши отношения закончились четыре года назад. На что ты вообще уповаешь? На то, что он пришёл вчера именно к тебе? Если дело в этом, то не увлекайся, Чонгук. — Я знаю, что всё ещё что-то значу. Одного этого достаточно. Мне нужно, чтобы он снова был здоровым и счастливым. Если он решит, что счастливым его можешь сделать теперь только ты, я сделаю всё, чтобы его переубедить. Если мои усилия начнут причинять ему боль, тогда отойду в сторону. В конечном итоге, выбор только за Тэхёном. Я не распоряжаюсь им, я хочу, чтобы он распоряжался мной. — Твоя манера речи просто смехотворна. Тэхёну нужен надежный и зрелый человек, а не импульсивный романтик с эмоционально-возвышенным мироощущением. — Моя импульсивность и мироощущение не помешали ему влюбиться в меня восемь лет назад. — Восемь. Лет. Назад. — произносит он на манер небезызвестной фразы, с которой когда-то начинались все детские сказки. Это первое подобие смены устоявшегося тона. — Спасибо, что посчитал, Чонгук, и сдаётся мне, что Тэхён сильно изменился с тех пор. Только ты почему-то думаешь, что он может всё ещё любить тебя. Очень тщеславно. — Ты вообще меня слушаешь? — мои брови непроизвольно лезут на лоб, пытаясь пробраться в волосы и спрятаться там от этого диалога. — Я же тебе сказал: мне важно, чтобы он был со мной, а что чувствовать ко мне, он решит сам. И меня реально напрягает твоя манера постоянно указывать на время и характер. Какое вообще всё это имеет значение? — Большое. К Тэхёну нужен подход. За ним нужно следить, знать, что говорить можно, а что нельзя. Как не спровоцировать, как проживать дни, вроде этих. Как справляться с депрессией, которая иногда накрывает его на несколько дней так, что приходится умолять его поесть. — говорит, вернувшись к излюбленной манере держать каждое слово на коротком поводке. — Почти уверен, что восемь лет назад он таким не был. А значит, ничего из того, что есть в нём сейчас, ты не знаешь. Вывод один: ты не справишься, и твой пыл быстро угаснет. — Тебе это нравится? — делаю то, что очень мне свойственно: не сдерживаюсь. — Что именно? — Контролировать. Опекать. Доминировать. — Не начинай психоанализ, Бога ради, это лишнее. — Видно же, что нравится. Тебе хочется, чтобы он сдался окончательно. Богум переводит взгляд на продолжающий вибрировать смартфон, медлит пару секунд, видимо, изучая. — Не оскорбляй мои с ним отношения. — произносит, восстанавливая визуальный контакт. — Я не оскорбляю. Я вижу, что ты любишь его. Это искренне. — нахожу в себе силы и ещё раз признаю. — Только ты в него влюбился таким, каким нашёл. А я его люблю любым. Прости за очередные подростковые цитаты. — Ты можешь кормиться своей лирикой до старости, Чонгук, факт останется фактом: ты не справишься. Да ты уже не справляешься. Что ты можешь как партнёр? Работаешь на отца, зависишь от него же. Взвесь всё хорошенько и поймёшь, что ты не тянешь. Перебор. Явный и совершенно лишний. Даже смешно. — О чем ты вообще говоришь, Богум, я серьёзно, это чушь какая-то. Тэхён — взрослый умный парень, окей? Он не девочка-бесприданница или инвалид, на котором все поставили крест. Ему в строгом порядке не требуется миллиардер с дюжиной счётов и тремя особняками на Елисейских полях. Он и без того самодостаточный и способный, уверен, ты это знаешь, ему просто нужно восстановиться. — А если не восстановится, что ты скажешь тогда? — Богум, я буду с ним при любом раскладе. Здесь просто нечего обсуждать. — Я люблю уверенных в себе людей, но ты мне совершенно не нравишься. — Хорошо, что я не обязан. — пожимаю плечами и, наконец, вспоминаю, что можно опереться спиной о столешницу. — Этот разговор ничего не меняет. Выбор всё равно за Тэхёном. Ты не сможешь удерживать его нас… Богум прерывается, когда Чимин появляется на пороге кухни. Нервный взгляд окончательно проснувшихся глаз быстро мечется по всему помещению, и я выпрямляюсь сразу же, чувствую подкожно, что что-то не так. — Тэхёна нет в спальне. И в других комнатах нет. Голос друга падает на дно кружек и звенит, как монета, вертится юлой, и, прежде чем он рухнет окончательно, я вскакиваю с места и бегу в прихожую. Кроссовок нет. Ещё сырых и не высохших окончательно. И гребаного пуховика тоже нет. Словно этого мало, входная дверь насмешливо привлекает внимание едва заметной щелью, которую беглец оставил, чтобы не спровоцировать характерный писк электронного замка. Монета замирает на дне кружки, оставляя ледяной и до одури пугающий отзвук повсюду: в цементных впадинах кухонных плит, на поверхности запылённых полок для обуви и вдоль туннеля моего пищевода. Сползает, вызывая рвотные позывы и кислотный отлив.