3.
19 мая 2019 г. в 17:26
Через несколько недель нетрудно сделать вид, что всё по-прежнему, что Ремус не имеет ничего против, или просто не замечает. На самом деле, конечно, он и был против, и замечал – я это понимаю, когда вваливаюсь домой после дежурства с Джеймсом, и вижу, что Ремус швыряет в свой чемодан оставшиеся книги.
– Что ты делаешь?
Ремус оборачивается с каменным лицом.
– А ты, мать твою, как думаешь? – рявкает он и с силой захлопывает крышку чемодана.
Должно быть, звук привлекает внимание Джеймса, и тот входит в комнату. Он смотрит на меня, потом на Ремуса, потом снова на меня:
– Куда он?
– Спроси сам. Мне он объяснять не желает.
Джеймс хмурится.
– Что происходит, Ремус?
– Вот вы и скажите мне, что происходит. Или вы собирались и дальше врать мне и трахаться?
Он вытаскивает палочку и хватает чемодан:
– В жопу вас обоих.
– Да не вопрос, знаешь ли, – быстро говорю я. Вроде пошутил, но это не совсем шутка, потому что, мне кажется, мы все об этом думаем. – Дело в том, – продолжаю я, облизнув губы, – что на мотоцикле помещаются только двое, а на кровати – и трое. И даже ещё останется место для манёвров.
Джеймс оборачивается ко мне. Глаза его блестят, губы приоткрыты немного вульгарно, и я знаю, что он согласен. Джеймс вовсе не такой натурал, как утверждает.
– Ремус? – спрашиваю я.
– Не желаю принимать ни малейшего участия в ваших забавах, – резко говорит Ремус, крепко сжимая ручку чемодана. – Пропустите…
– Нет. – Джеймс делает шаг к Люпину, вторгаясь в его личное пространство. – Не уходи.
Оба тяжело дышат, Ремус свирепо таращится на Поттера, а Джеймс смотрит на него так напряжённо, что Люпин, кажется, сейчас задымится.
– Я не… – запинаясь, выдавливает Ремус, – я не могу видеть вас вместе. Вся эта драма и обман…
– Херня, – обрывает его Джеймс таким мягким тоном, какого я от него в жизни не слышал. – Ты просто не хочешь чувствовать себя лишним.
И сейчас Люпин может уйти или аппарировать, но не делает ни того, ни другого. А в следующую секунду Поттер целует его, с языком и зубами, и Ремус невнятно стонет и запускает пальцы Джеймсу в волосы.
Он никогда не прикасался так ко мне, целуя, будто на кончиках его пальцев потрескивает готовое сорваться проклятие.
– Твою ж мать, – выдыхает Джеймс, обнимая Люпина за шею и придвигаясь ближе. Когда Ремус прерывает поцелуй, чтобы перевести дыхание, я слышу, как Поттер бормочет: – Бля. Сириус, иди сюда.
Я с трудом осознаю свои движения, но вот прижимаюсь бёдрами к заднице Джеймса, а ладонью задеваю его пальцы на шее Ремуса.
Люпин прерывает поцелуй, напоследок кусая горло Поттера, и, когда он говорит «Ненавижу тебя», я не знаю, кому адресованы эти слова. Возможно, нам обоим.
– А вот и нет, – отвечает Джеймс и снова целует Ремуса – медленно и мягко, но Люпин прикусывает его нижнюю губу, и я слышу, как Сохатый с шипением втягивает воздух.
– Не надо со мной нежничать, я, чёрт возьми, не твоя жена, – Ремус толкает Поттера в грудь.
– Слушай, – говорит тот, отодвигаясь, – ты или поцелуй меня, или ударь, но определись, наконец.
Люпин колеблется, и несколько мгновений Джеймс выглядит так, будто ожидает взрыва. А потом Ремус шипит «Ублюдки!», хватает Поттера за рубашку и дёргает его к себе.
Их рты вновь соприкасаются, и Джеймс тянет меня за руку, привлекая, так что я касаюсь губами его щеки. А потом он поворачивает голову, и мы целуемся, а потом я, он и Ремус тонем в беспорядочном, жадном вихре сплетённых языков.
Поцелуй не прерывается и тогда, когда я чувствую, как пара рук задирает мою футболку, а ещё одна холодная рука гладит мне живот.
– Господи Иисусе. – Поттер стягивает с меня футболку, и я понимаю, что в первый раз после школы он видит меня настолько раздетым. Когда мы с ним развлекались, он видел куда меньше. Забавно, что свои чувства – смесь вожделения и восхищения – Джеймс выразил фразой, которую подцепил у жены.
Поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с презрительным прищуром Ремуса.
– Я никому дорожку не перешёл? – интересуется он.
– Нет. – Подавляю вспышку гнева, которую пытается спровоцировать Люпин.
Я знаю, что ему больно, но вот так пинать друг друга бессмысленно. Секс, может быть, тоже смысла не имеет, но будь я проклят, если у меня есть более подходящий план.
– Ну, сколько раз тебе говорить, – недовольно ворчит Поттер, и принимается расстёгивать рубашку Ремуса.
При виде его шрамов Джеймс секунду колеблется, а потом касается губами самых уродливых отметин, расстёгивая пуговицы и целуя грудь Люпина. Сняв с него рубашку, Джеймс опускается на колени, и я слышу, как звякает пряжка ремня.
– Можно? – спрашивает Поттер, проводя ладонью по ширинке Ремуса, а тот поднимает бровь и с иронией смотрит на меня.
– Не у меня спрашивай, – говорю я хрипло.
– Нет? А я думал, собаки охраняют свою территорию, – замечает Ремус.
– Блядь, да прекратите вы оба! – Джеймс резким движением расстегивает брюки Люпина и стягивает с него трусы. – Поцелуйтесь или помиритесь, или сделайте уже хоть что-нибудь. Разберитесь со всей этой фигнёй.
Ремус открывает было рот, но Поттер заставляет его замолчать, взяв в рот головку члена. Впервые за вечер ярость Люпина, кажется, утихает, и он выглядит почти умиротворённым. Глаза его закрыты, а голова запрокинута назад, открывая бледную шею.
– Мерлин, какой ты красивый, – шепчу я непроизвольно, и так естественно кажется прижаться к спине Ремуса и поцеловать его ключицу. Секунду он медлит, а потом кладёт голову мне на плечо, прислоняясь ко мне, в то время как Джеймс сосёт ему.
Поверх плеча Люпина я вижу, как Поттер стоит на коленях на ковре, а губы скользят вверх и вниз по члену Ремуса. Он так старательно делает минет – как я подозреваю, первый в жизни, – и выглядит вполне довольным собой. Говорю же – он вовсе не такой натурал, как утверждает.
Я касаюсь пальцами соска Люпина, и Ремус вздрагивает, выгибаясь навстречу трём ощущениям вместо одного. У него вырывается низкий, требовательный звук, и я сжимаю сосок сильнее, тычась лицом в чувствительную впадинку ниже уха.
Бёдра Люпина подаются вперёд, и Джеймс, задохнувшись, отстраняется.
– Подержи его пока, ладно? – просит он и возвращается к своему занятию: облизывает головку, щекочет языком расщелину, и Ремус стонет.
Я крепче обнимаю его, одной рукой придерживаю бёдра, а второй продолжаю играть с его соском, и, когда Поттер вбирает член глубже, я чувствую, что Люпин хочет податься ему навстречу. Ремус извивается в моих объятиях, и до меня доходит – я трусь членом о его зад, мои кожаные штаны скользят по ткани его джинсов. Люпин зажат между моими руками, моим членом и губами Поттера.
– Блядь, – произносит Ремус, его щёки горят, а глаза закрываются. – Я не могу. Джеймс…
– Думаю, он не будет против, – шепчу я, касаясь губами шеи Люпина, и тот снова издаёт отчаянный, жалобный стон.
Посасываю мочку его уха, целую шею, и поверх его плеча смотрю на Поттера. Это невероятно – присутствовать при таком, видеть, как Ремус подчиняется горячему желанию Джеймса сделать то, чего никогда не предлагал мне. Я мог бы возмутиться поведением Сохатого, если бы не знал, что он пытается таким способом извиниться, и если бы, сжимая распухшими губами член Люпина, Поттер не выглядел так восхитительно развратно.
– Мерлиновы яйца, – говорю. – Видели бы вы себя сейчас…
Ремус стонет, его мышцы напрягаются и я чувствую, как он дрожит, кончая Джеймсу в рот. Новичкам обычно везёт, но для первого минета удачи уже и так достаточно, и последние капли семени попадают на щёку Поттера.
Несколько мгновений никто не двигается, а потом Джеймс медленно поднимается. Люпин протягивает руку и большим пальцем стирает сперму с его лица, а потом подносит палец к моим губам. Я втягиваю палец, наслаждаясь вкусом Ремуса, и посасываю подушечку. Честно говоря, вот прямо сейчас я взял бы в рот всё, что бы мне ни предложили.
Поднимаю взгляд на Джеймса: он смотрит на нас широко открытыми тёмными глазами.
– И что теперь?.. – спрашивает он.
– В постель? – интересуюсь я.
– В постель, – приказывает Люпин, отодвигаясь от меня и выпрямляясь. – Возражения будут?
Джеймс краснеет.
– Ну, вообще-то… э… рано или поздно мне придётся пойти домой.
– «Рано или поздно» – понятие растяжимое.
– Сегодня, я имею в виду, – уточняет Поттер, и вид у него при этом дурацкий.
– Понимаю, – негромко говорит Ремус и склоняется к уху Джеймса, – но сначала мне хотелось бы немного с тобой поиграть.
Вдвоём они смотрятся потрясающе, светлые волосы Люпина резко контрастируют с тёмной шевелюрой Поттера. Мы с Ремусом выглядим на колдографиях совершенно иначе, будто длинноволосый бомж совращает простого паренька. И с Джеймсом вместе мы выглядим примерно так же.
А сейчас в Люпине говорит хищник, его гнев превратился в желание и какой-то непристойный план. Джеймс, похоже, обеспокоен, и я понимаю, что в какой-то момент мы с ним потеряли контроль над ситуацией.
– На тебе слишком много одежды, – говорит Ремус Поттеру – единственному, на котором всё ещё остаётся рубашка.
– А ты,– оборачивается Люпин ко мне, – избавься от этих штанов.
Голос Ремуса не меняется, но в его взгляде есть что-то жёсткое – больше, чем просто намёк на угрозу. И до меня внезапно доходит, что носить штаны, от которых исходит запах секса – секса с кем-то другим, – полный идиотизм, если твой партнёр – оборотень. Оборотень, который улавливает запахи, незаметные для человека. Который на протяжении нескольких недель чуял, что от меня пахнет Джеймсом.
– Или что? – Я играю с огнём, и глаза Ремуса вспыхивают.
– Или я силой сниму их с тебя, Сириус, – почти рычит он. – То, чем мы тут занимаемся, ещё не означает прощения.
Может, я и люблю рисковать, но совсем не дурак. И знаю, когда придержать язык.
Снимаю штаны, бросаю их на пол и едва успеваю заметить движение волшебной палочки Люпина прежде, чем штаны распадаются на куски от его заклятия. Заклинание, способное уничтожить кожаные штаны, созданные для того, чтобы выдерживать воздействие высокой скорости и трения – это не шутки. Таково моё мнение.
– Полегчало?
– Немного, – говорит он. – И что ты собираешься делать?
– А ты чего хочешь?
Поттер, голый по пояс, нервно смотрит на нас обоих. Мне кажется – до него начинает доходить, во что он ввязался, однако признаков, что он собирается пойти на попятный, не видно.
– Я хочу трахнуть Джеймса, – отвечает Ремус, и я слышу длинный, прерывистый вдох Сохатого. – И посмотреть, как он трахнет тебя, – не сводя с меня взгляда, заканчивает Люпин.
Это моё наказание. Или, по крайней мере, часть его. Нет, я не против быть снизу, но действительно завидую Ремусу, у которого появился шанс трахнуть Джеймса. Завидую тому, что он будет первым и последним человеком, который сунет в Поттера пальцы и растянет его задницу, облегчая себе вход.
– Джеймс, – спрашиваю. – Ты как, нормально?
– Наверное, – он улыбается нам. Я не мог бы устоять против этой улыбки, даже если бы захотел: не раздумывая, тянусь к нему и крепко целую, целую так, будто мы собираемся заняться сексом. Когда мы отрываемся друг от друга, чтобы перевести дыхание, то оборачиваемся к Люпину, который, повелительно махнув рукой, исчезает в спальне.
Обгоняя друг друга, мы следуем за ним, и когда входим в комнату, Ремус уже стягивает джинсы и боксеры. Я в мгновение ока скидываю трусы, но, посмотрев на Поттера, вижу, что он колеблется. Несколько секунд Джеймс теребит ремень, переводя взгляд с меня на Люпина, а потом вниз, на мой возбуждённый член. У Ремуса пока ещё нет эрекции, но, мне кажется, за этим дело не станет. При условии, что Поттер не передумает.
Джеймс расстёгивает ремень и, извиваясь, выбирается из брюк, являя незагорелые ноги и покрасневший член с уже влажной головкой.
– И что теперь? – Под напускной бодростью в его голосе скрывается нервозность.
– Возьмёшь это, – отвечает Люпин, протягивая ему банку со смазкой, и указывает Джеймсу на постель. – А Сириус наденет вот это.
Я делаю шаг ближе, и вижу, что в руках у него кольцо, которое надевают на член. Мы использовали его раньше, но не при таких обстоятельствах, как сейчас.
– Как мне лечь? – интересуюсь я тоном, который не обещает покорности.
– На спину, – приказывает Ремус, вручая смазку Джеймсу и толкая меня на кровать.
Поттер, с широко открытыми глазами, зачёрпывает из банки щедрую порцию.
– А теперь просто… – начинаю я, но Джеймс перебивает:
– Я… ну, мне уже доводилось делать это раньше.
– Отлично, – алчно ухмыляется Люпин. – Если будет нужна помощь в поисках простаты, обращайся.
Однако, похоже, Сохатому помощь не требуется: его пальцы скользят по моей заднице, а потом осторожно проникают внутрь, и я подаюсь бёдрами ему навстречу.
– Не так быстро, Сириус, – мурлычет Ремус, и опоясывает широкой кожаной лентой мою мошонку и основание члена, который от прикосновения набухает.
В следующую секунду Джеймс вводит в меня ещё один палец, и осторожно вталкивает глубже: сначала кончики, потом до сустава, а потом – до основания. Я закрываю глаза и глубоко втягиваю воздух, пытаясь расслабиться и умерить возбуждение. Может, мне и хочется, очень хочется, чтобы меня трахнули, но хныкать и умолять об этом не собираюсь.
Поттер неуверенно двигает пальцами туда и обратно, круговыми движениями нащупывая простату. Когда, наконец, он задевает её, с моих губ срывается стон, и Джеймс останавливается.
– Здесь? – он повторяет движение, и у меня вырывается ещё один стон. – Я так понимаю, это значит «да».
– Это значит «да», – подтверждает Люпин. – Он не слишком многословен в такие моменты.
– Правда? – невинным голосом откликается Джеймс. – И если я спрошу, продолжать ли мне, – ох, чёрт, снова эти пальцы! – ты не ответишь?
Я снова скулю.
– Ну так мне остановиться? – интересуется Поттер, поворачивая пальцы так, что подушечки касаются каждого дюйма моей простаты.
Я пытаюсь сказать «Нет», но получается только «Нееее».
– Да? – дразнит меня Джеймс, медленно вынимая пальцы.
Вдохнуть. Сконцентрироваться.
– Нет, – говорю. – Ради всего святого, нет.
– Так он всё-таки может говорить, – замечает Сохатый.
– Пока мы его не заведём по-настоящему, – голос Ремуса наводит на мысль, что он задумал какой-то дьявольский план. Я открываю глаза.
Поттер, стоя на коленях, возвышается надо мной, с пальцами у меня в заднице, а Люпин неподвижно растянулся сбоку. Волосы Джеймса взъерошены, на щеках румянец, глаза сверкают из-за стекол, а член стоит – короче говоря, выглядит он потрясающе.
– По-моему, мы могли бы подразнить его посильнее, – задумчиво произносит Ремус, и глаза его недобро вспыхивают. – Я, например, могу сделать вот так.
Он склоняется надо мной, так что его рот оказывается в дюйме от головки моего члена, и дышит на него.
Застонав, я вскидываю бёдра навстречу его губам.
– Нет, не шевелись. – Поттер предостерегающе кладёт руку мне на бедро.
Люпин выдыхает ещё раз, влажно и тепло, и господиблядьбоже я хочу, чтобы он взял в рот. Я хочу, чтобы Джеймс трахнул меня, а Люпин взял в рот мой член и…
Ремус выдыхает ещё раз, и у меня вырывается долгий, отчаянный вой.
– Что это было, Сириус? – осведомляется Люпин.
Я пытаюсь сказать «Пожалуйста», но слышатся лишь невнятные звуки, которые Ремус намерен истолковать неправильно.
– Не понял.
– Пожалуйста, – набрав в лёгкие воздуха, откликаюсь я. – Блядь, прошу.
– Чего просишь?
– …трахни меня.
– По-моему, он к тебе обращается, Джеймс, – пренебрежительно бросает Люпин. – Кажется, я свою работу выполнил.
И выдыхает.
Ремус Люпин – самый сволочной садист на свете, и я хочу его убить. Желательно затрахав до смерти.
Дразня меня, он отодвигается, и я скулю, выгибаясь навстречу его губам.
Джеймс, ухмыляясь, вынимает пальцы, и я лежу, задыхающийся и неудовлетворённый, однако от меня не укрывается задумчивый взгляд, который Поттер бросает на Люпина.
– Вот уроды. – Я смотрю на плотоядное лицо Ремуса. Он очень редко показывает эту свою сторону, и, не будь он так взбешён, я, может, и не увидел бы её.
Зачем Джеймс убрал пальцы, становится понятным, когда он, с дрожащими за стеклами очков ресницами, тянется за банкой и смазывает свой член. Он проводит ладонью по всей длине – раз, другой, а потом оборачивается ко мне и останавливается в нерешительности.
– Мне…
– Да, защитное заклинание, – соглашается Ремус.
Джеймс чертыхается, сползает с кровати и шарит в поисках своей палочки в куче одежды. Я слышу, как он шепчет заклинание, и в следующую секунду он вновь стоит передо мной на коленях, и в тот же миг Ремус придвигается чуть ближе и проводит языком по головке моего члена.
– Можно, Сириус?
– Блядь, да! – с чувством говорю я, и Поттер ухмыляется так озорно, что нельзя не улыбнуться в ответ.
– Хорошо, – выдыхает он, кладёт руку мне на ляжку и поднимает выше, так что согнутое колено прижимается к груди.
Несколько долгих секунд я слышу только неровное дыхание: Джеймс, придерживая правой рукой основание члена, направляет его мне в задницу. Я ощущаю давление, а потом мышцы поддаются, позволяя Джеймсу втолкнуться внутрь.
Член кажется толстым, гораздо больше, чем когда я касаюсь его рукой или держу во рту. Очень трудно сконцентрироваться на чём-то кроме этого ощущения заполненности и растянутости, на грани между удовольствием и болью. Джеймс медлит, глядя мне в лицо, и происходящее могло бы быть неторопливым и глубоко интимным, не касайся Люпин губами моей головки.
Я вскидываю бёдра, и на этот раз Ремус не отстраняется, пропуская член в рот, а Сохатый входит в меня ещё немного глубже.
– Чёрт возьми, – бормочет он, полуприкрыв глаза и быстро дыша.
Я перевожу взгляд с него на Люпина, который то облизывает, то всасывает мой член. Ремус проводит языком по головке, и у меня вырывается стон, мышцы теснее сжимают Джеймса – мне нужно больше давления, больше возбуждения, просто – больше.
Джеймс подаётся вперёд, и постепенно, дюйм за дюймом, входит в меня так, что яйца прижимаются к моей заднице. Потом он невыносимо медленно движется назад, и в этом ритме чувствуется неожиданное самообладание. Но мне хочется совсем не этого.
Ремус вновь проводит языком по члену вниз, так что почти касается головой живота Поттера, а потом обратно. Блядь. Блядь. Джеймс входит глубже, и давление и удовольствие нарастают; он двигается обратно, головка его члена задевает простату, и во мне медленно поднимается упругая волна. Просто потрясающе, когда тебя трахают и одновременно отсасывают, и это сводит с ума, потому что чем сильнее набухает возбуждённый член, тем туже сжимается кольцо вокруг него. Это адская мука – знать, что я могу кончить, только когда кольцо снимут. Что могу кончить, только когда мне позволит этот грёбаный ублюдок Люпин.
– Джеймс, ты как?
– Обалденно, – отвечает Поттер, поднимая взгляд на Ремуса и не замедляя медленных, плавных движений.
– Хочешь, чтобы я тебя трахнул?
Пауза, а потом Джеймс отвечает:
– Да. – Он говорит тихо, будто не хочет, чтобы кто-нибудь подслушал. – А Сириус…
– Думаю, с ним всё в порядке. – Взгляд Люпина ползёт по моему телу. – Если хочешь, трахай его побыстрее.
– Мне, может, нравится его дразнить, – отзывается Поттер, и они обмениваются взглядом. Снова сообщники.
Я скулю, и это служит для Ремуса сигналом к действию. Он садится позади Джеймса и скрывается из моего поля зрения, хотя сложно обращать внимание на что-либо, кроме ощущения от члена Сохатого. Мой собственный требует внимания, но когда я тянусь к нему, Джеймс отбрасывает мою руку.
Может, он и прав. Раз уж я всё равно не могу кончить, то наверняка рехнусь, если начну дрочить.
Мне не видно, что делает Люпин, но я вижу лицо Джеймса и то, как его тело реагирует на прикосновения. Вот дыхание сбивается, он медленно втягивает воздух и закрывает глаза.
– Да, – тихо и чувственно произносит Ремус, – вот так… аааах.
Джеймс замирает, ощущая в себе пальцы Люпина, а потом снова начинает двигаться, теперь осторожно. Это прекрасно – смотреть, как он подаётся навстречу, как он зажат между мной и Ремусом: принимая, отдавая, вталкиваясь.
– Ещё один? – спрашивает Люпин, и Джеймс, сглотнув, кивает.
И снова несколько секунд неподвижности, а потом Поттер стонет и дёргает дрожащими бёдрами, вгоняя в меня член.
– Нравится?
–Ага.
Не представляю, как они могут разговаривать и трахаться одновременно, в то время как я могу думать лишь ещёвотвотда, но так здорово слушать, как они негромко переговариваются надо мной.
Теперь Джеймс с силой вталкивается в меня, а потом выгибается обратно, навстречу пальцам Ремуса, не останавливаясь даже тогда, когда Люпин кладёт ладонь ему между лопаток и заставляет податься вперёд, так что руки Поттера упираются в постель по бокам от меня. Ремус шепчет заклинание, а потом снова наступает знакомый миг молчания. Люпин двигается, и Сохатый широко раскрывает глаза.
– Джеймс?
– Всё нормально. Про… продолжай, – отвечает тот. Его зрачки расплываются за стёклами нелепых, дурацких очков, которые мешают смотреть ему в глаза. Так что я стягиваю очки с Поттера и бросаю их на пол.
Обычно Джеймс протестует против любой попытки снять эти стекляшки, но сейчас он только улыбается, тяжело дыша, а Ремус, придерживая его бёдра, снова двигается.
– О Мерлин, – шепчет Поттер, при каждом толчке бёдер Люпина у него перехватывает дыхание. – Ага, вот так. Ещё. Блядь, Ремус, женись на мне.
Люпин почти беззвучно смеётся и гладит Джеймса по загривку:
– Лили будет против.
– Она не может вот так, – отвечает Поттер. Я мог бы возразить, что на самом деле может – особенно учитывая, что она ведьма, – но не могу найти нужных слов. К тому же делиться такой информацией не в моих собственных интересах.
– Так тебе нравится вот это, да? – Голос Ремуса низкий и страстный.
Я чувствую, как тело Джеймса мелко дрожит, когда Люпин входит в него, с каждым толчком всё глубже вгоняя в меня член Сохатого. Это так непристойно и грязно, и этого совсем недостаточно, но я не могу получить ничего другого. Джеймс опускает голову, его взгляд без очков такой уязвимый и беззащитный, и мне кажется, что ближе, чем сейчас, мы не будем никогда.
Впервые за несколько лет Джеймс полностью принадлежит нам: Ремусу и мне, и, может быть, даже Питеру, несмотря на то, что его здесь и нет. То, что происходит между нами – парнями, Мародёрами – тайна, и Лили не имеет к этому отношения.
Люпин трахает его, и движения Поттера убыстряются, становятся исступлёнными, он вцепляется в простыни, а лицо заливает румянец.
– Да, – выдыхает он, – Мерлин…
– Я не Мерлин. – Ремус взъерошивает волосы Сохатого, а второй рукой придерживает его за бедро. – Я гораздо, гораздо опаснее. Ты ведь знаешь, что трахаешься с тёмной тварью?
– Бля! – Джеймс вбивается в меня, мечется между мной и Люпином, как шлюпка, попавшая в шторм. Всё его тело скользкое от солёного пота, мышцы напрягаются: он пытается двигаться навстречу Ремусу, и в то же время – глубже в меня.
– Ты никогда больше не будешь этим заниматься, – шепчет Люпин, склонившись к уху Поттера, и тот зажмуривается, когда Ремус договаривает: – Кончи для оборотня.
Он касается губами шеи Джеймса, и Сохатый, гортанно вскрикнув, кончает. Я ощущаю, как он пульсирует внутри меня. Дрожа, Поттер падает мне на грудь. Я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом со взглядом Люпина.
– У нас осталось кое-какое незаконченное дело, – говорит он, осторожно отстраняясь от Джеймса, и тот вынимает обмякший член. Cперма вытекает из моей задницы.
Поттер перекатывается на бок и смотрит на нас.
– Хорошо, – говорит он, после оргазма немного неуверенно. – Мне уйти, или…
– Можешь остаться, – отвечает Ремус. – Если Сириус не возражает.
Они смотрят на меня, и в этом тумане неудовлетворённости и секса у меня получается сказать только:
– Трахни меня.
Опасная улыбка обнажает зубы Люпина:
– Надо же, и до меня дошла очередь, а, Сириус? После всех этих недель. Или я просто замена Джеймсу?
Поттер хмурится и вытягивается на краю постели, настороженно глядя на нас.
– Я задал тебе вопрос.
– Пожалуйста, Ремус… – Язык не слушается меня. – Прошу, я…
– Что?
– Я хочу тебя.
Он склоняется ближе, нависая надо мной, но не прикасаясь.
– Правда? А мне кажется, ты сейчас что угодно скажешь, лишь бы тебе дали кончить. Я не верю ни одному твоему слову, Сириус.
Правая рука Люпина – та, которой он нежно касался плеча Джеймса, пока трахал его, ложится мне на горло. Не сдавливает, но её тяжесть доставляет определённое беспокойство. Во взгляде Ремуса – боль и гнев, и я отвожу глаза.
– Я не могу заставить тебя не врать мне, но заставить выслушать могу. Так слушай, что я скажу, Сириус. – Хватка на моём горле становится крепче, пальцы болезненно впиваются в плоть, пока я не поднимаю взгляд и не смотрю Люпину в глаза. Тогда он ослабляет захват. – Это твой последний шанс. Предай меня в третий раз, и прощения не будет.
Я смотрю на него. Так непривычно видеть Ремуса, которого я знаю – мягкого парня, что всегда помогает матери Джеймса мыть посуду и неизменно любезен с ней, старосту, который делает с младшими домашние задания, – так странно видеть его охваченным яростью.
Впервые я вижу в Ремусе волка, зверя, которого он безжалостно подавляет. Причина во мне, и мне жаль, что я сделал ему больно, но будет неправдой сказать, что опасность, исходящая от Люпина, не заводит.
– Ты понял?
Я киваю, но хватка пальцев на моём горле не слабеет.
– Хорошо, – рычит Ремус.
И внезапно грубым движением колена он разводит шире мои ноги, приподнимает мои бёдра и вторгается в меня.
Люпин был осторожен с Джеймсом, но не со мной, и его рука по-прежнему сжимает моё горло. Он и раньше меня трахал, и мы занимались любовью, поэтому я отличаю одно от другого. В том, что он делает сейчас, нет ни капли любви.
Джеймс кашляет, и когда я смотрю на него, вижу беспокойство на его лице.
– Ремус, ты… – он смолкает. – Сириус, всё в порядке?
Ремус всаживает в меня член, растягивая мою задницу и причиняя боль; головка скользит по простате. Боль и наслаждение сплетаются в клубок, и Люпин яростно вбивает в меня свой гнев, быстро и глубоко. Блядь, как же я хочу этого.
Я выгибаюсь и кричу, хватаясь за Ремуса, и Джеймс снова окликает меня:
– Сириус!
– Всё нормально, – хриплю я: пальцы Люпина пережимают голосовые связки.
Джеймс замирает.
– Ты… Между вами что-то…
– Да, – обрывает Ремус, не глядя на него.
Он неистово трахает меня, и это похоже на то, как когти полосуют шкуру, на убийство. Рука Люпина стискивается на моей глотке, душит, и он наблюдает за тем, как на моём лице отражается растущий страх. Я немогудышатьнемогудышать, но он не останавливается, не прекращает выёбывать меня, а я немогудышать Ремус, пожалуйста…
Он стискивает пальцы, и в глазах темнеет, а он изливается, двигая бёдрами и дрожа, но не произносит ни слова, и от этого становится жутко. Люпин отдёргивает руку от моей шеи, и несколько мгновений я слышу только его неровное дыхание, а потом он целует синяки у меня на горле. Ремус шепчет заклинание, кожаная лента вокруг моего члена исчезает, и я кончаю отчаянно, неудержимо, забрызгивая его живот – хотя он больше не прикасается ко мне.
Должно быть, слишком поздно испытывать неловкость, но нам неловко. Джеймс аппарирует домой, к Лили, помятый и взмокший, однако у меня нет сил беспокоиться об этом.
Синяки на горле, оставленные пальцами Люпина, ноют, но он даже не предлагает убрать их. Он вообще ничего не говорит, пока я не гашу заклинанием свечи. И тогда, в слабом свете уличных фонарей, Ремус быстро наклоняется над постелью и шепчет:
– Я мог бы возненавидеть тебя за это.