Дар

Дом был плохим. Тёмным и злым. Видения наскакивали здесь, как грабитель из-за угла. Леди Малфой заканчивала свою очередную сказку, желала им с Падмой спокойной ночи, гасила все свечи волшебной палочкой. И как только за ней закрывалась дверь, Парвати замирала в постели, каменея от ужаса. В этой комнате жили призраки, а на полу проступали пятна крови — она видела их даже в кромешной тьме. Кто-то кричал, кто-то смеялся, кто-то стонал — от похоти или боли — кто же разберет? Уши закладывало от нестройной какофонии звуков. На соседней кровати спокойно спала Падма. Парвати тихонько поднималась, пробиралась, не обуваясь, в коридор — холодный мраморный пол обжигал босые ступни. Каждую ночь она отправлялась бродить по дому, ища хоть одно помещение без видений. Иногда являлся мистер Малфой — молодой, ярый, с горящими глазами. Иногда — старый и измученный, полумёртвый от страха. Однажды видела взрослого Драко — очень худого и смертельно бледного, но решительного и упрямого. Такой Драко её пугал, он был холоден и страшен, и — она отчего-то знала — уверен в своей непобедимости и в своей же правоте. В одном из залов наткнулась на повзрослевшее грустное своё отражение — даже застыла от неожиданности. И лишь потом поняла, что совсем уже взрослая восемнадцатилетняя девушка в красной парадной мантии — это не она, а зеркало её, осколок её души, Падма. Видения преследовали повсюду, и не было их только в саду. Там — можно было бродить всю ночь среди розовых кустов и россыпей белых гиацинтов. Пусть ночами холодно, и земля мокрая после дождя, но Парвати не привыкать — она и в Индии сандалий почти не надевала. Только лучше не думать об этом: воспоминания о Муннаре и чайных плантациях навевали неодолимую тоску. Она знала, что свою родную страну больше не увидит никогда. Отец тоже не спал. Никогда не гас свет в его окне, он засиживался подолгу над своими счётными книгами, нырял с головой в цифры, становясь всё более замкнутым с каждым днём. Но и это пройдет. У него одного всё будет хорошо — Парвати это успокаивало. Им с сестрой не суждено найти покой, Драко тоже достанется, про миссис и мистера Малфой даже вспоминать не стоит. Но у папы получится — и успокоиться, и пережить утрату, и полюбить вновь. Над поместьем день и ночь висела тяжёлая грозовая туча — огромный череп с запавшими глазницами-дырами и выползающей изо рта змеёй. Парвати сперва удивлялась, почему никто не замечает, но после привыкла — змея наполовину угрожающе, наполовину приветственно качала ей головой каждый раз, стоило выйти из дома. Кажется, давным-давно в Индии они с Падмой дразнили испуганных туристов: «Хей, мистер, не хотите ли сказать «Привет» миссис кобре?» Змеи жили в норах, но они выманивали их на поверхность вкусностями или жаром магии из собственных рук. Их кобры не трогали, уважали и покорялись, а вот увидев испуганного белого человека — мгновенно раскрывали капюшон. Туристы убегали, девочки смеялись, кобры благодарили за гостинцы — сырые или варёные яйца — и прятались назад. Домой. Сейчас Парвати понимала, что это было жестоко. Но тогда, в Западных, она просто не знала, что жестокость существует. Под розовым кустом можно было вздремнуть до утра. Заканчивался август, и ночью небо было усыпано чужими холодными звёздами. Но розы убаюкивали, шептали на ухо свои колыбельные, и Паравати засыпала глубоким сном без сновидений. А когда возвращалась рано утром в свою комнату, иногда натыкалась на сонного взлохмаченного Драко с зачарованным цветком ириса в руках. Он смешно краснел — на бледной коже проступали красные пятна, но моментально взвинчивался, с вызовом смотрел ей в глаза, иногда шипел что-то наподобие: «Попробуешь только проболтаться...» Только Парвати не нужно было ничего говорить сестре — та и сама прекрасно понимала, что больше ей в этом доме цветы дарить некому. Падма находила по цветку у себя на подушке едва не каждое утро и бережно собирала их в букет. Она улыбалась цветам, желала им доброго утра — ей тоже надо было с кем-то говорить, а вымолвить сестре хоть слово она не могла. Смотреть на них с Драко было и смешно, и муторно. Парвати думала — это самый счастливый их период, Парвати знала — впереди слишком много испытаний. Когда-то они будут целоваться, прячась в холодных тёмных уголках, будут переплетаться пальцами и волосами, когда-то, в рождественскую ночь, станут одним. Но их любовь пропитана безысходностью и болью разочарований, она сломается под гнётом обстоятельств. Драко не разрешат жениться на чужестранке, Падму не выдадут замуж за человека с таким тёмным прошлым. Но у них была любовь, и любовь такая сильная и такая ещё чистая, что Парвати даже немного завидовала. Такими искренними были их взгляды и такими трогательными — неловкие прикосновения. Парвати и Падма были близняшками. Только Драко их никогда не путал. Леди Малфой смотрела на них с умилением, мистер Малфой неодобрительно хмурил брови, отец, казалось, вообще ничего не замечал. До отправления в школу оставался только один день. Они завтракали все вместе в большом обеденном зале, и домовики, нагруженные едой и посудой, бродили у них за спинами, словно бессловесные тени. Взрослые разговаривали между собой тихо, почти неслышно, и до детей долетали лишь отдельные фразы. У них был свой мир, отдельный, далёкий и непонятный, полный денег и расходных книг, а детям этот мир всегда непонятен и скучен. — Я обязательно попаду в Слизерин! — заверял Драко отца с таким огнём в глазах, что мистер Малфой в ответ только прятал невольную ухмылку. — Я бы тоже хотела попасть в Слизерин, вот только не знаю, отправит ли меня туда Шляпа… — протянула Падма, робко улыбаясь. Драко резко развернулся к ней и схватил её за руку: — Конечно, ты попадешь в Слизерин! Это самый лучший факультет! Туда берут умных и хитрых, преданных и сильных, это факультет лидеров! А ты именно такая! А ещё — ты чистокровная, пусть и чужестранка! Падма улыбнулась ему тепло и едва заметно сжала его руку в ответ. Парвати невольно закатила глаза. Сестра заметила это моментально, вскинулась, сама как кобра, раскрыла воображаемый капюшон: — Ты хочешь что-то сказать? — Нет, — ответила Парвати тихо, но твёрдо. Она ничего не хотела сказать, не хотела ей говорить, что мечты о Слизерине несбыточны. — Ну уж нет, ты явно хотела что-то сказать! Так говори! — Отстань! — Говори! Говори! Говори же! — Падма повысила голос, и взрослые, как по команде, повернулись к ней, удивлённо уставившись на детей. Но в Падме клекотал гнев, и он, смешавшись со страхом, только сейчас выплеснулся наружу, и даже Драко, который всё держал её за руку, не мог ничего сделать. — Хочешь сказать, ничего у меня не выйдет? Что никакого Слизерина для меня не будет?! — Конечно, не будет! — взорвалась в ответ Парвати, смаргивая злые слёзы обиды и одиночества. — Ты попадешь в Рейвенкло, сама будешь просить Шляпу, чтобы отправила тебя подальше от меня! Тебе ведь этого хочется, да? Чтобы я не мозолила тебе глаза больше никогда? Чтобы не напоминала об Индии, и о маме, и о той старухе, чтобы не мешала жить твоей прекрасной английской жизнью и строить из себя леди? Не получится у тебя ничего, у тебя смуглая кожа, и акцент, и куча сари в шкафу, хоть ты их и не носишь! Ты не англичанка и не леди, и никто никогда тебе этого не забудет! И тебе об этом забывать не следует! Не выдержав собственной боли, Парвати выскочила из-за стола и умчалась в сад, к розам и гиацинтам. Что-то кричал ей вслед отец, и плакала Падма, и леди Малфой пыталась как-то сгладить такую неприятную для всех сцену. Парвати бежала, и видения следовали за ней — злые, тёмные, горькие. Неутомимо шагал следом высокий человек в тёмном капюшоне с белой маской на лице, едва шла растрёпанная, напуганная и лет на двадцать постаревшая на вид леди Малфой, упорно переставлял ноги мистер Малфой — злой и отчаявшийся, с палочкой в правой руке и тростью в левой, и скользила тенями безумная чёрная женщина с всклокоченными волосами и гнилыми зубами. Все они бежали за ней, пытались дотянуться, остановить, схватить, оставить с собой и заставить молчать! Парвати рыдала и всё никак не могла остановиться. Теперь у неё ничего больше не осталось — только видения, только призраки. И когда она выбежала в сад, чтобы перевести дух, отдышаться и прийти в себя, увидела вдруг Драко. Взрослый, красивый и холодный — он вёл под венец своё женское отражение. Она была белокурой, хрупкой и нежной, её голубые глаза лучились восторгом и счастьем, она уверенно держала Драко за руку и шла с ним в своё — настоящее — будущее. А он спокоен и невозмутим, держался гордо и немного высокомерно. Вот только глаза его были совершенно мёртвые.