Arcanum

      Карнавал приходит в Венецию вместе с туманами и пустотой. Волны приносят с собой воспоминания и шепот тех, кто умер давно и скрыт на дне моря.       Венеция ждет.       Миллионы людей приплывают в лагуну каждый год, ступают на берег и теряются в суете узких улиц. Город встречает их криками, смехом и звоном стекла. Тут никогда не бывает тихо и спокойно, по крайней мере на площади Сан-Марко, которая для большинства прибывших почему-то и есть Венеция.       Но это далеко не так.       Городу Сложно спорить с легендами или привычками, поэтому все желтые указатели рано или поздно приводят тебя именно сюда. Людской поток становится теснее, а потом вдруг устремляется в очередную арку, подталкивая друг друга плечами, выпуская через минуту всю нетерпеливую толпу на свободное пространство площади.       Итальянцы называют ее Пьяцца, потому что Пьяцца в Венеции одна. Все остальные маленькие площади это—кампо. Но знать о таком туристам не обязательно. Особенно во время карнавала.       Тьма приходит в город внезапно, словно опускает театральную бархатную штору, пока огни фонарей не зажигаются где-то среди домов. Волны плещутся о сваи и запах моря кажется еще более резким и осязаемым.       Город становится другим, но это мало кто замечает. Разве только местные жители, которые знают: Венеция не остается прежней даже тогда, когда ты просто закрываешь глаза, чтобы моргнуть.       Работники отлаженными движениями строят прямо в центре деревянную сцену. Уже завтра здесь начнется основное действие Карнавала—официальное открытие и Полет Ангела.       Но пока город гудит. Туристы рассеянно передвигаются от здания к зданию, пытаясь сделать фото, но до конца не понимая, что полумрак и туман в этом не помогают.       Собор освещен более ярко чем все остальное и невольно приковывает взгляд. Он кажется резной сказочной шкатулкой, слишком разукрашенной и неестественной по сравнению со всем зданиями, выходящими к каналам и рано или поздно страдающими от соленой воды.       Маски уже постепенно прибывают в Венецию и примеряют костюмы, которые они готовили целый год ради Карнавала. Жители города могут приходить в них даже на работу, пока идет праздник. Ведь у каждого настоящего венецианца в шкафу есть маска, переданная ему от родителей или расписанная вручную еще в школе.       Каждый из жителей Венеции знает, что в эти дни ты можешь стать, кем угодно и никто не сможет тебя упрекнуть. И самое главное—ты никогда не узнаешь, кто находится рядом с тобой на площади и рассматривает собор: твой сосед, незнакомец…или Смерть?       В тени собора Сан-Марко, слева от входа, прямо возле старых каменных львов стоит девушка и наблюдает за прохожими. Она молчит и не ввязывается в разговоры, кутаясь в темный плащ. Золотая колода карт кажется очень уместной в ее ладонях.       Первая из всех сыграна уже полчаса назад.       Нулевой Аркан. Шут. Безумец. Вечный странник, бесстрашно шагающий в пропасть.       Девушка рассматривает карту, стараясь до конца понять, что же чувствует к этому персонажу. Там нет ни жалости, ни страдания, а одно лишь любопытство. Она ждет, отсчитывает до ста и шагает со ступенек в сторону углового кафе, придерживая платье. В эту же минуту плечом в нее врезается молодой человек, закутанный в шарф и теплое пальто. Он извиняется, поспешно поднимает золотую карту, бросая на нее беглый взгляд и протягивает ее на ладони.       Девушка касается холодными пальцами его руки и улыбается. Сквозь маску этого не видно, но ее глаза тоже смеются.       --Шут?—читает парень надпись на карте.—Почему он не видит, что идет в пропасть?       Незнакомка качает головой:       --Потому что все дороги ведут туда, даже если нам кажется иначе.       Парень неловко улыбается ей в ответ, потому что на какое-то мгновение его пугает и черная маска на лице незнакомки, и ее чарующий голос. Он понимает, что во всем виноват Карнавал, но сейчас он хочет как можно быстрее зайти куда-нибудь внутрь и отогреть свои пальцы, которые почти заледенели…а, может, заодно и сердце. POV Даньель.       Сан Марко—это то место, где я всегда чувствовал жизнь Венеции. Еще до того, как приехал сюда учиться и жить. Оно изображено на каждой популярной открытке для туристов, не считая стандартных мостов и гондольеров в каналах. На Пьецце всегда гудит жизнь, а я вечно пытаюсь за ней успеть.       Когда пару лет назад я впервые приехал в этот город и вышел на вокзале Санта-Лючия, мне показалось, что в мире выключили привычное звуки, а заменили их на что-то неестественное. Крики чаек, шум моторных лодок, человеческий гул и звук чемоданов на колесиках. И никаких автомобилей.        Венеция оглушила меня и не отпускала, пока я не нашел свою квартиру в Каннареджио. Этот район показался мне в тот момент совсем нелюдимым и невенецианским. Только лодки под окнами и звон колоколов Сен Джобе напоминали о том, что это не Болонья, к которой я привык, и даже не Рим, который в то время любил всей душой.       В Венеции все разом стало по-другому. Никаких машин, велосипедов или скутеров. Только вапоретто или собственные ноги, которые в первую неделю отказались слушаться.        В этом городе ты постоянно теряешься и не можешь найти выход, поэтому когда я наконец отпускаю себя, то перестаю опаздывать. Венеция сама ведет меня туда, куда нужно и я начинаю любить пешие прогулки.       Театр Голдонни встречает меня с оживлением и надеждой. Мы должны сотрудничать несколько ближайших лет и это радует меня неимоверно, потому что за месяц Венеция прорастает во мне настолько сильно, что я больше не хочу уезжать. Мне кажется, что ни один город мира я не смогу больше полюбить так искренне как ее. А может и ни одну женщину мира? Мне кажется, в этом и заключается магия этого города—ты или отдаешь ему свое сердце или уезжаешь навсегда.       Я вхожу в любимое кафе прямо на площади Сан Марко и направляюсь к барной стойке. Местные знают: если не хочешь переплачивать, никогда не садись за стол. Пафосные стулья и столы для туристов. Все местные толпятся у Бара и шумят. Я нахожу своих друзей и беру из рук Нико бокал со спритцем. Мне кажется, венецианцы пьют его всегда, даже зимой, чтобы показать, что они уважают свое. Этот коктейль считается исконно венецианским и все остальные люди мира, по мнению жителей города, делают его с мыслью о Венеции.       Конечно, это не так, но спустя время я уже тоже не могу представить без него свою жизнь. Закидываю оливку в рот и расспрашиваю ребят о работе. Уже почти год, как я ушел из Театра и больше не танцую. Это решение перечеркнуло всю мою жизнь, о которой я мечтал. Но травма навсегда лишила меня главных партий и сцены. Поэтому назло Судьбе я сам не позволил лишить себя ни друзей, ни тем более Венеции.       Спустя неполный год депрессии, лечения и неясных подработок, я наконец нашел место, позволяющее остаться мне тут и заниматься любимым делом. Если бы не одно но…Хотя об этом думать сегодня не хотелось ни разу.       Мы все ждали Карнавала и радовались жизни. Чем еще можно заниматься в Венеции, если ты молод и чувствуешь жизнь? Ведь это тот город, который невозможно не любить. Мы разговариваем, договариваемся, во сколько завтра пойдем смотреть на открытие праздника и смеемся. За окнами Сан Марко кажется чем-то зловещим, но когда мы выходим наружу, вдыхая морской воздух, Вивальди обрушивается на нас звуками скрипки. Мы не останавливаемся, как это делают туристы, а просто ныряем в узкие улочки города, позволяя мелодии догнать нас и еще долго звучать в голове.       Постепенно расходимся по домам, прячась в тумане и сворачиваем в переулки, выводящие всех на Риальто, а потом опять мимо туристических мест. В Венеции всего четыре моста, которые соединяют город между собой. И если ты хочешь попасть на другую сторону. то тебе приходится подчиняться. Что мы и делаем, стараясь слиться с толпой.       На утро я опять просыпаюсь с колоколами и понимаю, что мои сны всегда во время Карнавала становятся более яркими. Я вижу там маски, балы и много золота и стекла. Но почему-то сегодня ночью я все не могу догнать свою партнершу, которая ускользает от меня все дальше в тумане. У нее рыжие волосы, холодные пальцы и золотые карты. И я никак не успеваю заглянуть ей в глаза и рассмотреть лицо.       --Приснится же такое,--говорю сам себе, заваривая кофе в гейзерной кофеварке.       Без кофе Венеция тоже не может существовать, как и без историй, которые о ней рассказывают упрямые гиды.       Оказывается, в школе все дети проходят специальный курс об истории города и практически могут знают все самые интересные вещи сами. Иногда я смотрю на школьников, спешащих на занятиях и думаю: интересно, а это как—жить у моря в таком городе? Но ответ они никогда тебе не расскажут. Потому что венецианские дети, как никто, умеют хранить секреты.       Добираюсь до Пьяццы сквозь толпу туристов и ряженных. На мне тоже сегодня маска-баута и как никогда задорный вид. Я спешу, стараясь не сталкиваться с людьми, которые бесповоротно потерялись в Венеции. Она уже давно приняла меня за своего и просто ведет к цели.       На Сан Марко как никогда шумно и многолюдно, но до начала торжественной части еще есть время. Поэтому привычно обхожу дворец Дожей и сажусь на ступеньки у воды. Гондолы привязанные к пирсу рвутся на волю, как дикие лошади. Я же просто закрываю глаза и слушаю город.       --Вы можете меня сфотографировать,--вдруг просит женский голос.       Напротив стоит девушка в маске. Она явно приехала на Карнавал и хочет себе памятное фото. Встаю и делаю ей парочку кадров.       --Как вас зовут?—отлаженный вопрос.       --София…       --А я—Даньель. Но можно просто Дани…       Девушка улыбается мне несмело и что-то спрашивает про праздник. А я смотрю на нее и думаю, что, в принципе, она довольно таки неплохая для того, чтобы провести с ней этот Карнавал, поэтому включаю все свое обаяние и подаю руку, начиная играть свою роль.       --Пойдем, я покажу тебе самую интересную колонну дворца Дожей.       И я веду ее, рассказывая про разнообразные сюжеты на колонах, а потом показываю ту, что казалась мне наиболее грустной. Там история любви и потери. В камне мы считываем рассказ о том, как пара знакомится, влюбляется и даже занимается сексом. А потом у них рождается ребенок, который умирает.       Я показывал эту колону уже стольким туристкам, что сбился со счета. Теперь она абсолютно не трогает мое сердце. Но София внимательно всматривается во мрамор и прикасается к нему пальцами. А я веду ее дальше и словно околдовываю словами. Девушке кажется, что это я, но на самом деле ее зачаровывает Венеция, а я просто пользуюсь.       Но мне можно, ведь я люблю этот город иногда сильнее, чем что бы то ни было еще.       А потом начинается шоу. Самая прекрасная девушка карнавала спускается с Колокольни на помост под звуки оркестра и золотое конфетти.       --Это на счастье,--говорю я и протягиваю Софие полоску, падающую с неба.       Она мне верит. Ей не нужно знать, что это такой же мусор, как и многое здесь пол ногами.       Спустя время я знакомлю девушку с моими друзьями, но и они не задают вопросов.Все привыкли к тому, что я умею быть милым. Туристкам обычно интересна моя история талантливого танцора из театра Голдонни. Я просто не говорю им, что уже не выступаю, потому что довел себя до травмы. Им незачем знать, что сцену театра я вижу в кошмарах и боюсь приходить туда даже на выступления друзей. Это все неважно.       София смотрит на Ангела и кусает губы. Первый карнавал всегда вызывает в тебе бурю эмоций. Потом ты привыкаешь и ждешь, когда же Дож даст разрешения маскам разойтись по городу.        И Венеция погружается в сказку.       Вечером мы идем к Арсеналу на вечеринку. О ней обычно знают только местные. София держит меня за руку и доверяет, куда бы я ее не повел. Мы приходим на набережную, смотрим на акробатов, мимов и музыкантов, завлекающих всех в ночное представление. Мы все теряем свой облик тогда и становимся кем-то другим.       Поэтому под звуки фейерверка я целую девушку, которую вижу первый раз в жизни, не чувствуя при этом ни угрызения совести, ни страсти.       Во время Карнавал возможно все, и она прижимается ко мне, чтобы согреться, чувствуя себя счастливой.       Венеция при этом тихо вздыхает и кидает волны прямо нам под ноги—на железный мост вдоль стены Арсенала. Это настолько привычно, что я даже не вздрагиваю.       Ведь Светлейшая никогда меня не ревнует. Потому что прекрасно знает—я уже давно принадлежу ей, а она сама не принадлежит никому.