Arcanum

      Туман поглощает Венецию и заползает в легкие. Город тонет в нем, словно теряет собственную суть. Колокола на башнях звенят пронзительно и грозно. Девушка с рыжими волосами смеется, и совершенно непонятно, что из этого причина, а что—следствие.       Гондольеры кричат, подплывая к повороту, стараясь услышать собрата по цеху и не столкнуться с ним из-за тумана. Город исчезает для посторонних глаз и незаметно тонет.       Вода поднимается постепенно, выходя из берегов каналов, и кидается под ноги прохожим.       «Аква Альта»-- Высокая вода. Каждый житель Венеции знает, что это такое. Железные пороги не зря стоят у двери и поднимаются при первых признаках. Сейчас вода приходит в город не сильно. Только немного плещется на плитке калле, но не мешает ходить. На какое-то время границы между каналами и берегами стираются. И только привязанные лодки и сваи показывают, где разделяются эти две стихии.       Ходить же все равно нужно осторожно—чтобы не упасть вниз, перепутав твердую почву и холодную воду. В этом и есть самая главная необходимость, когда ты оказываешься в Венеции—суметь разделить иллюзию и реальность.       Смерть выбирает для прогулки районы, которые Аква Альта не побеждает. Обычно Сан Марко и Каннареджо топит в первую очередь, погружая сокровища мира в соленые волны Адриатики. На Риальто же как всегда шумно и без происшествий. Ничего нового на Риальто—словно ответ Шекспировскому Шейлоку, повторявшему этот вопрос в пьесе.       Туристы толкаются на мосту, пытаясь выбрать в подарки муранское стекло или сувениры, большинство из которых в Венеции не сделано. Чтобы не теряться с людьми, девушка в плаще отходит от центральной части моста и идет с краю как можно быстрее. Она не любит толпы, но волею случая оказывается тут. Через Гранд Канал перекинуто всего четыре моста, а по воде ходить она не умеет.       Наблюдать за туристами интересно, но утомительно. Смерть покупает пасту на вынос с морепродуктами и удаляется вглубь дворов. Венеция выводит ее прямо к Гранд-каналу и деревянной пристани. Девушка садится на доски, открывает коробку с едой и греет ладони.       Ее никто не видит сквозь туман, а она сама слушает крики чаек и звуки уставшего города.       Паста будоражит вкус. Смерть может обходиться и без еды, но так она чувствует себя хоть немного человеком среди таких же влюбленных в этот город. Холодные пальцы прикасаются к колоде Таро и рассматривают следующую карту.       Императрица. Та, что имеет власть, и многое решает. Великая женщина, способная вести за собой людей и менять их. Но карта перевернута. И Смерть хмурится. Потому что это всегда значит спор и противостояние. А еще проблемы, которые не всегда можно решить. С ними необходимо смириться, что она и делает, слушая голоса города сквозь туман.       Все в этом мире может сейчас подождать. Даже Венеция, которая никуда не исчезает по-настоящему уже несколько сотен лет.       Девушка зажмуривается и полностью отключается на какое-то время.       --Ахой!—кричит Франческо, проплывая мимо на своей гондоле, стараясь разминуться с катером.       Вода плещется о сваи и шепчет какую-то новую историю, которую не знает никто. Но и Смерть ее не слушает. Она закрывает глаза и видит перед собой церковь Санта Джованни Элемозинарио у рынка Риальто. Ей не нужно идти туда, чтобы понять все необходимое. Ведь в этом городе возможно все—даже видеть то, что так далеко от тебя.       В церкви, скрытой от посторонних взглядов невзрачными воротами, сидит женщина. Все в ее виде говорит о благородном происхождении и истории. Яркая розовая шаль укрывает плечи и приковывает взгляды, но женщина не хочет быть незаметной. Там, где она появляется, все приходит в движение. «Если ты пришел куда-то и тебя не увидели, то зачем ты пришел»-- можно было бы выбить на гербе ее рода. Но этих слов там нет, хотя предки у женщины в церкви довольно известные. Среди них три дожа, а еще владельца четырех дворцов Венеции, в которых сейчас находятся музеи или муниципальные здания.       Властную незнакомку зовут Татиана Гримани. И сейчас она кутается в свой яркий шарф, пытаясь не раствориться в тишине маленькой незаметной церкви и не погрязнуть в тумане.       POV Татиана       Я всегда прихожу Сан-Джованни – Элемозинарио, когда хочу подумать и отдохнуть. Из более чем ста восьмидесяти церквей Венеции эта—наиболее близкая к дому и подходящая мне по духу. Про нее мало знают туристы и даже не все местные жители из отдаленных районов, потому что у церкви нет фасада, а только ворота, ведущие внутрь двора…и дверь.       Восстановленная после пожара—церковь стал еще более неприметной и спрятанной от людских глаз, несмотря на то, что находится она очень близко от моста и рынка Риальто.       Я сижу тут уже больше часа, рассматривая картины и алтари. Тут их на удивление много,особенно посвященных рабочим профессиям—от торговцев, до почтальонов. А еще мало известные шедевры Тициана и Порденоне. Эти двое всегда соперничали друг с другом. Никто не мог позволить говорить о втором больше, чем о себе самом. Может быть, поэтому Порденоне согласился разрисовать алтарь прямо напротив церкви Тициана. И может быть, поэтому Тициан нарисовал своего святого Иона в Сан-Джованни-Элемозинарио напротив работ Порденоне.       Вся история Венеции—это борьба и соперничество. Полководцев с другими полководцами, дожей—со своими предшественниками, молодых художников—с великими мастерами. Без этого противостояния город не стал бы таким великим. И это знает каждый, кто хоть немного знаком с его историей.       Соперничество у нас в крови. Также как и желание новостей и новых сплетен. Они расходятся по Венеции с ветром и туманами, ведь нет в мире другого места, где тайны и информация были бы настолько ценны. Недаром именно в Венеции стали выпускать одни из первых печатных изданий в мире для всех, продававшихся в то время за одну маленькую монетку, называемую «газетта».       Риальто всегда был местом передачи слухов и историй. «Что нового на Риальто?»-- писал Шекспир. Здесь все и обо всем знали. Поэтому мне неудивительно, что новости о том, что Этери открывает новую танцевальную школу, тем более в проклятом палаццо Дарио, настигла меня именно тут.       Когда-то давно Этери занималась в моей школе—на тот момент самой лучшей во всей Венеции и даже Италии. Но я абсолютно не помню ее там. И мне кажется, в этом основа ее непризнаваемой обиды и соперничества.       Впервые я заметила ее только на закрытом банкете в Арсенале, где праздновалось восстановление «Ля Фениче» после пожара. Мы официально были представлены друг другу и по ее взгляду стало абсолютно понятно, что это будет долгая борьба. Когда ты живешь в Венеции и впитываешь ее историю, то понимаешь, что рано или поздно такое происходит. Сталкивается старое и новое, что-то консервативное и новаторское. Мы разошлись тогда по залу, а я еще долго ловила оценивающий взгляд Этери на себе. Также как и сама изучала ее украдкой, замечая все—от прямой спины, до горделивой ухмылки.       Пару дней назад слухи окончательно дошли до Риальто, а значит, и до меня. Новая школа танца в Ка-Дарио, новые ученики Этери и новый хореограф в ее команде. Все это сложилось наконец в одну многоступенчатую мозаику. Это было начало чего-то нового, за чем мне будет интересно наблюдать. Ведь несмотря на то, что сама я уже постепенно отошла от активных дел, в этой сфере есть те, кому моя помощь и поддержка в новой борьбе будет необходима.       Выхожу из здания и кутаюсь плотнее в шарф. Город снова обрушивается на меня привычными звуками: криками чаек, шумом лодок и людскими голосами. Я иду вдоль зданий, киваю при встрече знакомым и ступаю на шумный рынок.       Мы уже давно знаем друг друга. У Джузеппе для меня отложены самые вкусные артишоки и вяленные томаты. Я протягиваю руку и беру бумажный пакет с овощами. Обычно за продуктами ходит Мария, но на Риальто всегда я гуляю сама. Не столько за едой, сколько послушать новости и почувствовать жизнь города.       Молча обминаю туристов, считающих монетки в ладони, снисходительно киваю сыну Джузеппе, который прощается со мной. И направляюсь к дому.       Почти у самого выхода замечаю девушку в черном плаще, подкидывающую в ладони яблоко. На ней маска, но мне кажется, когда-то мы уже встречались. Память подводит меня, но незнакомка не пытается напомнить о себе, а просто кивает еле заметно склонив голову. --Вся жизнь—борьба и искушение,--тихо говорит она и с наслаждением откусывает бордовое яблоко, пробуя его на вкус.       Я не могу ей ничего возразить, да и не хочу. Голос незнакомки из-за маски приглушен, но зачаровывает даже меня. По правилам Карнавала я не могу просить ее открыть мне свое лицо и принимаю эту странную игру еле заметных кивком головы.       Дома отдаю артишоки экономке и прошу приготовить их через час. Туман за окном и вечер погружает город во тьму. Я дожидаюсь ужина, а после ложусь спать, стараясь не думать о том, что происходит за окном, а тем более, в далеком Ка-Дарио --на той стороне Гранд Канала.       Аква Альта все еще господствует в Венеции, поднимаясь все выше и, очевидно, затапливая постепенно нижние помещения подвалов. Но сегодня это не занимает мои мысли.       На границе сна и реальности я слышу знакомый текст, который убаюкивает меня вместе с шумом волн за окном:       Адриатика ночью восточным ветром       канал наполняет, как ванну, с верхом,       лодки качает, как люльки; фиш,       а не вол в изголовьи встает ночами,       и звезда морская в окне лучами       штору шевелит, покуда спишь.       Я никак не могу понять, чьим голосом произносятся эти слова. То ли незнакомки с Риальто, то ли Этери, о которой я думаю сегодня целый день, хотя и не могу вспомнить, как она говорит по-настоящему.       Шторы на окне кажутся в этот момент живыми, пусть мне, конечно, и понятно—их шевелит не морская звезда, а сквозняк…или призраки воспоминаний, которых в этом городе можно встретить где угодно, даже в собственной спальне.