***
— Зачем это?.. Сверля своего партнёра, по танцам на этот вечер нахмуренным взглядом, утонченный и аристократичный юноша, хрупкое телосложение которого подчеркивала аквамариновая рубашка, рукав три четверти бережно подвернутый, открывающий вид на тонкие запястья и коротенькие пальцы, тонкие ленты подтяжек белого цвета, такого же окраса были и брюки. Рейх будто знал, что выбрать, подчёркивая чистоту этой особы и его телосложение. Себя он побаловал в точности да наоборот: тёмным окрасом одежды выделял и контрастировал с омегой, только ярко-солнечная рубашка выделялась среди чёрного пиджака и брюк, даже его руки были в чёрном бархате, хотя это уже превычная картина маслом. Огромное помещение с потолком под восемь метров, настолько большое, что юноша растерялся, когда вошёл в столь огромное место, оно давило на него и в какой-то момент ему даже показалось, что он задыхался. Во всём бальном зале не было никого, только они вдвоём, такая интимная близость ставила славянина в неудобное положение. Оставаться наедине с Рейхом с каждым разом становилось не так страшно, это пугало больше, чем его безумие. Не было лишнего богатого пафоса с живой музыкой или с глупыми балами по тысячи человек, только старенький проигрыватель с пластинкой, стоявший на стуле. Рейх мягко опустил иглу, послышался сначала немного шипящий звук, но после нежной мелодией заиграл вальс. Небольшая детская наивность и улыбка... О боги, эта улыбка, в глазах отражался свет от тысячи свечей, плотные шторы были задернуты, не пропуская лишний лучик света, только яркие огни, что усыпали пол, освещали этот зал и играли в глазах стран. Немец размеренно подошёл к украинцу, заглядывая в его глаза цвета морской волны, в которых светились сотни огней, от каждого дуновения ветерка лучи покачивались. Свечи образовывали собой круг, в центре которого и стояли эти оба и обменивались взглядами, не в силах оторвать взор от друг друга. Секунду — их лица уже находились напротив друг друга, так и замерли, не смея проронить ни слова. Каждый боялся нарушить ту странную атмосферу, которая мягко витала в воздухе, в глазах обоих играли звёзды и не один из них не мог оторваться, славянин затаил дыхание. — "Его глаза…я их уже видел…но где?» Чуть-чуть приоткрытые губы, глаза были будто в тумане.Что можешь ты сказать, мой дух, всегда ненастный, Душа поблекшая, что можешь ты сказать Ей, полной благости, ей, щедрой, ей, прекрасной? Один небесный взор — и ты цветешь опять!.. Напевом гордости да будет та хвалима, Чьи очи строгие нежнее всех очей, Чья плоть — безгрешное дыханье херувима, Чей взор меня облек в одежду из лучей! Всегда: во тьме ночной, холодной и унылой, На людной улице, при ярком свете дня, Передо мной скользит, дрожит твой облик милый…
Строчки складывались в предложения и западали в уши украинца, тот погрузился в транс, расплылся в душевном спокойствии и даже не сразу заметил руку на своей талии, а свою ладонь, которую бережно взяли в чужую. Рейх замочал и медленно сделал первый шаг вперёд, рука славянина сама собой опустилась на плечо немца, ноги начали двигаться сами собой. Там танцевали не страны, а души, будто сдёрнутые от оболочки сердца, поддаваясь эмоциям. Танец всё ускорялся, и они тонули друг в друге, дыхание сбивалось. Омега так тонул в этом всём, ему казалось, что это стихотворение было не простыми строками автора, а заклятьем Рейха, по-другому он не мог объяснить то, что с ним происходило. Резкий поворот — и Рейх держит его ладони в своих руках, притягивая к себе омегу, стоящего спиной. Славянин будто в ловушке, и они замирают. Тяжёлое дыхание слышится эхом в огромном помещении, свинцовоглазый уткнулся в плечо славянина, а сам юноша бережно положил свою голову на грудь немца, в нос обоих вдарил запах друг друга, и никто не брезговал тем, чтобы задохнуться им. — Это то, чего ты желаешь… в моменты того, когда ты просил помощи, защиты или нежности… тебя заперали, как шелудивую псину. Твой старший брат… он ведь такой же, как и ты?.. Знаешь, чем вы отличаетесь? Он проиграет… ты ведь хочешь быть свободным? Его будто в холодную воду окунули, глаза разпахнулись и он замер, тепло рейха пропало, его глаза потемнели и их заволакла тёмная серость, его безумие накатило на Украину дрожью. — Они будут бояться нас~ Запястья больно сжали, и Украина поморщился, когда вокруг рук Рейха покраснело, а на глаза выспупили капли слёз. Не дожидаясь более и секунды, Украина дёрнулся вперёд, вырывая руки и получая царапины на них. Из кармана пиджака он вырвал кинжал немца, с испугом в глазах, он приставил нож к горлу нациста. — Ты сделал что-то с моими братьями?.. Говори! — слёзы, дрожащие руки и глаза полные неожидавшего такой резкой смены. — Что с вами?.. Мерзкая ухмылка и в глазах Украины что-то треснуло. - Говори живо! Я…я... — С ними всё хорошо… — он, так же ухмыляясь, отвёл пальцами кинжал и проговорил. — Ты бы этого всё равно не сделал, ты не можешь~ — он протянул руку и прошиипел совсем неё своим голосом.- я предлагаю тебе сотрудничество… — «Не делай этого… не смей, не верь!» — Некоторые действия с твоей стороны взамен… на твою свободу, только подумай, ты — независимый~ — взяв его за подбородок, он прошептал это почти в губы, но, так и не прикоснувшись к ним, отстранился разворачиваясь к нему спиной. — Но я не тороплю тебя, у тебя есть время подумать, я уезжаю сегодня ночью на несколько дней… Не сделай ошибку, выбирай с умом~ Громкий удар закрывающийся двери, он отобрал кинжал из его дрожащих рук и просто ушёл. Да, он обязательно приставит сейчас же прислугу, чтобы точно довести славянина до комнаты, но… дрожащие ноги не выдержали, и он просто упал на колени, прижимая поцарапанные когтями руки к груди.