Осколки нежности

— Вам нуж­но нем­но­го воз­ду­ха.       Вот с че­го всё на­чалось: слу­жан­ка, которую сла­вянин ус­пел вы­учить на­изусть, наб­лю­дая за её взвол­но­ванны­ми, не­лов­ки­ми и да­же нем­но­го за­дум­чи­выми движениями, нежными чертами лица, что были приятны глазу. Только когда Рейх исчезал из поля зрения, она могла расслабиться, её дей­ствительно что-то бес­по­ко­ило, но сам Ук­ра­ина не при­дал это­му осо­бого зна­чения. Всё его нут­ро из­ны­вало, не­видан­ная внутренняя боль скручивала живот. Сжимая зубы, он смог выйти на улицу, эта боль глушилась толь­ко вос­по­мина­ни­ями. Опять кру­гово­рот нас­толь­ко, при­выч­ный за все дни, про­ведён­ные в особ­ня­ке Рей­ха, что он прос­то прис­по­собил­ся к та­кому рус­лу жиз­ни в постоянных переживаниях и догадках. У не­го бы­ло стой­кое чувс­тво что информа­цию, ко­торую он по­луча­ет, ему вы­да­ют пос­те­пен­но. Не по­кида­ло также чувс­тво контро­ля, будто кто-то дёргает за ниточки сознания. За всем этим он сов­сем не за­мечал жизнь за пре­дела­ми бетонных стен, хо­лод подкра­дывал­ся всё бли­же, зас­тавляя под­жать охо­лодев­шие баг­ро­вые ру­ки к гру­ди. Си­дя на не­боль­шой ла­воч­ке пос­ре­ди бес­край­не­го не­ба и хо­лод­ных туч, его эмо­ции сов­сем ка­нули в лето. Он те­рял­ся, пу­тал­ся, ведь то, что спле­ло па­ути­ну ни­тей то­го, че­го он знал, в ра­зы порвались, свя­зи или… ещё есть на­деж­да на них? На­деж­да на пос­ледний лос­ку­ток?       Тот ре­бёнок… дитя со сло­ман­ной судьбой, ду­шой и жизнью, ис­ка­лечен­ный Гер­ман­ской Им… своим от­цом, он это пе­режил, а пос­ле прос­то про­пал? Рас­суждать ло­гичес­ки ме­шали че­лове­чес­кие чувс­тва, ведь од­но де­ло, ес­ли ты ус­лы­шишь та­кое, а дру­гое… ког­да на собственных гла­зах в мельчайших подробностях увидишь тело искалеченного сначала пыт­ками, а пос­ле уже и… На пе­чи береж­но опус­тился плед, нем­но­го ко­лючий, но та­кой тёп­лый и род­ной, буд­то са­ма ткань держа­ла в се­бе что-то род­ное — се­мей­ные воспомина­ния. Отдёр­нувшись, он под­нял холод­ные, глу­бокие и ус­та­лые гла­за на хруп­кую де­вуш­ку, что сто­яла ря­дом. — Ду­маю на се­год­ня хва­тит, ско­ро мо­жет пой­ти дождь, а я не мо­гу поз­во­лить вам за­болеть, — тяжело вздох­нув, её гу­бы, что впер­вые явили этому миру нежную и немного усталую улыбку. Сощурив гла­за хо­лод­но­го взгля­да, Ук­ра­на произ­нёс: — Нас­коль­ко дол­го Вы зна­ете Треть­его Рей­ха?..       Де­вуш­ка, за­мерев, пож­да­ла гу­бы. — Я не в пра­ве от­ве­чать на столь не­коррек­тные воп­ро­сы.       Взяв края тка­ни, Ук­ра­ина под­нялся на ноги, в нес­коль­ко ре­шитель­ных ша­гов он прибли­зил­ся к утон­ченно­му соз­да­нию и, при­дер­жи­вая од­ной ру­кой плед, взяв её за подбородок, про­гово­рил, пог­ла­живая сво­ими тон­ки­ми паль­ца­ми её щё­ку. — Про­шу… Я ум­ру здесь, в пре­делах этих стен. Но мне страш­но умирать, не зная по-нас­то­яще­му то­го, кто пос­та­вил мет­ку на мо­ей шее.       Его взгляд… в нём плес­ка­лось столь­ко грус­ти, столь­ко от­ча­яния и… ве­ры. Веры в то, что вос­пы­лало в его сво­бодо­люби­вой го­лове. И уве­рен­ность в миг трес­ну­ла, как хруп­кий хрусталь. Де­вуш­ка, смот­ря в го­лубые отчаянные озё­ра, что-то ре­шив для се­бя, отдёрну­ла ли­цо, шепча: — Пой­дём­те…       Раз­вернув­шись спи­ной к хруп­ко­му пар­ню, она быс­трым и твёр­дым ша­гом прош­ла на три мет­ра впе­рёд к особняку, но, не услышав шаги за собой, рез­ко по­вер­нулась к фигу­ре, что не сдви­нулась с мес­та, и про­гово­рила: — Здесь не мес­то, пов­сю­ду уши и гла­за…       Па­рень кив­нул. В глу­бине не­го раз­жёгся огонь от не­тер­пе­ниия или да­же, ско­рее, от желания.

***

      Дверь с гро­хотом зак­ры­лась, ог­раждая неболь­шую ком­натку для прис­лу­ги и ос­тавляя по­меще­ние в пол­ной ти­шине и изо­ляции. Ключ по­вер­нулся па­ру раз, вы­давая скре­жет, а пос­ле, ис­че­зая в тка­невом кар­ма­не акку­рат­но­го, но пот­рё­пан­но­го са­рафа­на. Ок­но так же закрылось за­весой тка­невой тай­ны, мрак напол­нил и без то­го тём­ную ком­на­ту, но всё испра­вила све­ча, что заж­глась яр­кой вспышкой жёл­то-оран­же­вого огонь­ка. Старинный шкаф, ко­торо­му яв­но был не один год, раз­дра­жа­юще скрип­нул, вы­нимая его старин­ное сер­дце в ви­де тол­стой кни­ги. Положив её на стол пря­мо нап­ро­тив све­чи и вто­рого огонь­ка в этой ком­на­те. — Я ни­чего не по­нимаю… Я же прос­то хотел узнать боль­ше про Рей­ха.       Лис­тая ста­рые по­жел­тевшие и да­же в не­кото­рых мес­тах пор­ванные стра­ницы с именами неизвестных ему лю­дей, с да­тами их рож­де­ния, их ис­то­ри­ей. С каж­дой но­вой страницей да­ты приб­ли­жались, но по­нять, как это от­но­сит­ся к Рей­ху, он прос­то не мог, а наблю­да­ющая за этим жен­щи­на, сло­жив­шая ру­ки за спи­ной, мол­ча­ла и вы­жида­юще смотрела на сла­вян­скую ду­шу. Его те­ло в момент ос­толбе­нело, ког­да на пос­ледних двух стра­ницах он уви­дел тех, ко­го ни­как не ожи­дал уви­деть — Гер­ман­ская Им­пе­рия и… Гер­ма­ния. Вот, как зва­ли то­го маль­чи­ка. Фо­тог­ра­фия, что бы­ла изоб­ра­жена, за­печат­ли­ла его в подростко­вом воз­расте. Об­во­рожи­тель­ные, хо­лод­ные, свин­цо­вые гла­за… Он за­мер, а кон­чи­ки паль­цев прош­лись по стра­нич­ке с тем мальчиком, как бы про­веряя, не сон ли это, не снить­ся ли ему это? — Все зна­ли его, как Ве́й­мар­ская республика. Ну… или Гер­ма­ния. Он про­пал в 1933 го­ду, а пос­ле по­явил­ся он — Тре­тий Рейх… Ник­то не за­метил ни­како­го под­во­ха, кро­ме нас. — То есть…  — Да. Слом­ленное дитя, что об­рело сво­боду, на­дев мас­ку хлад­нокро­вия, бе­зумия и мес­ти, но…       Но­ги не вы­дер­жа­ли, и он рух­нул вниз на ко­лени. Выролнив книгу, прис­лу­га опус­ти­лась к не­му, смот­ря в по­терян­ные и оше­лом­лё­ные глаза. Ру­ка славянина сжа­ла ру­баш­ку в районе сер­дца, что вы­зыва­ло боль по все­му те­лу. — Он не смог за­быть улыб­ку… твою улыб­ку… И, свер­нув с на­чер­та­ного, пу­ти без эмо­ций, он обрёл слабость. — От-откуда вы знаете всё это?.. — Это уже не имеет никакого значения.