Осколки нежности

      Одинадцатый час ночи, несколько ламп, зашторенные окна и напрочь закрытые двери создавали атмосферу таинственности, постукивания о стол и, отбивая каждую секунду указательным пальцем, его серебряные глаза завораживали, а, видя эти такие не сочитающиеся с ним эмоции загнанного в угол и до трясущихся рук испуганного, каждый бы влюбился в эти омуты безысходности. Опираясь подбородком о ладонь и холодным взглядом оценивая папку в две три страницы с пожелтевшими листами. Боль в его голове отозвалась скрежетом стекла, неприятно разрывающее чувствительные нервные окончания. Сжав ладонь и не подавая виду того, что что-то идёт не так, единственный источник шума затих, и в огромной комнате послышался один напряжённый глоток, осколки от боли в голове градом посыпались по всему телу, но замерли в животе, начиная разрывать его изнутри. Ответ на то, что происходит, его сейчас не волнавал. Подняв голову и уже более хладнокровно глядя на двух зверей, что при проявлении слабости задавят и поглотят без малейшего сомнения. На войне нет друзей — есть только временные союзники, что при наиболее выгодной для них ситуации всегда воткнут тебе нож в спину. — Вы слишком напряжены, ведь так? ~       Парень с ядовито-жёлтыми глазами говорил чётко и ясно, что не сходилось с его ухмылкой на губах. — Что же Вас так обескуражило… Рейх~       Выше названый тихо встал и, подойдя к окну, сложил руки за спиной, замерев. — Ох~ Рейх, как же я живу даюсь с вашей настойчивости.       Зеленоглазый поднялся так же вслед за немцем, подойдя ближе и останавливаясь в сантиметрах от его уха. — Был бы ты омегой, я бы весь мир к твоим ногам бросил, но как же уродился?.. Слабый альфа, что, сломавшись, стал сильнее и завоевал пол-Европы, но… поддавшись соблазну и удовлетворив свои прихоти, желания, проиграет на финишной прямой…       Рейх стоял молча, будто задумавшись о своём и даже не обратив внимания на жужжащую муху над ухом. — Ты ведь понимаешь, что если ты проиграешь, твою игрушку отберут у тебя? ~       Руки сжались в кулаки от упоминания украинца, челюсть сжалась до боли, развернувшись в порыве раздражения, он схватил Италию за одежду и приподнял за грудки, хоть он и был ниже, но ловче и напористее, сквозь зубы тихо рыча, он сказал то, что заставило расширить глаза обоим: — Я пройду по головам миллионов людей, предам друзей и заключу мир с врагами, если… мне нужно будет сделать это для него, для Украины, для того, чтобы он остался моим. Я сделаю всё, даже умру и не сомневайся, я никому не позволю отобрать его.       Удивление в глазах сменилось на раздражение, отдёрнув свою одежду и отойдя на несколько шагов он, отпихнув мнимую пыль, прорычал: — Глупец… но это твоё дело, если ничего не сделаешь — падёшь.       Японец тихо сидевший и наблюдающий за этим, как будто судья, что следит за приговором. Тихо встав и прошептав напоследок, выходя за Итой: — Не глупи, Рейх…       Дверь с мерзким скрипом начала закрываться, после тихо захлопнувшись. -Ааггр!       Громкий крик, переходящий на звериный душераздирающий рык. Подойдя к столу, он со всей злостью скинул папку с бумажками, что разлетелись по полу и легли, как выпавшие листья за окном. Руки бахнули по столу, выпустились когти, что порвали перчатки и со всей ненавистью оставили на столе три глубокие царапины, голова опять отдалась болью, изнывая, дрожащие руки легли на виски, он сквозь зубы еле слышно прошептал: — Что ж ты так сладко пахнешь даже через такое расстояние.       В кабинет из-за шума забежал парень. Увидев царапины и Рейха немного напуганно сказал: — Что-то случилось?.. Вам нужна помо… — Собери моих людей, все бумаги и вещи, сейчас же!

***

      Его движения грубы, но в каждом из них решимость вперемешку с проблеском страха, что отрезвлял и распалял огонь в груди, запах с каждым шагом, с каждой пробитой секундой и с каждым вдохом, этот сладкий, безумно-наркотичный аромат усиливался и вызывал животную тягу. Заветная дверь бросилась в глаза — всего пару шагов и то, что он жаждет, окажется в его руках. Слишком опрометчиво, его остановили глаза, что с неприкрытой яростью смотрели на альфу. — Ни шагу больше к этой двери. Я прекрасно понимаю, для чего Вы здесь, я не позволю. Вы сейчас не думаете, Вами руководствуют инстинкты. — прорычала девушка из ряда прислуги, в конце взывая на его человеческую сущность и на жалость к тому, кто так беспомощен и беззащитен за этой дверью.       Не человеческий рык отрезвил девушку, глаза заплывали чем-то необяснимо страшным, его кулаки сжались, а лицо исказилось звериной злобой. Её глаза расширились от того страха, что она испытала, будто под влиянием чего-то непонятного она достала дрожащими руками из маленького карманчика ключик и отдала его Рейху, что просто выхватил его из рук. Девушка отступила за спину немца, опустив голову и с видом провинившейся, замерла. — Убирайся отсюда! О твоём поведении мы поговорим позже!       Он кричал, но было видно, как сильно его пробивала дрожь, девушка со слезами на глазах пробежала дальше вглубь коридоров и затерялась в лабиринте лестниц. Руки дрожали, как не свои, еле вставив ключ в замочную скважину. Прокрутив его быстро, он дёрнул дверь на себя, выхватив при этом ключ, заходя в комнату. Он сначала не обратил внимание на тело, что лежало на кровати и так обессиленно подняло голову. Рейх, хлопнув дверью, закрыл комнату и откинул ключ на комод, замерев, он прикрыл глаза и вдохнул аромат, что наполнил пространство, сладко вдыхая и томно выдыхая с утробным рыком. Резко со всей похотью он повернулся, тут же замерев. Ему стало ещё жарче, чем до входа в комнату, будто сам воздух накалялся от его желания, внутри него завыл альфа, хрупкое оголённое тело, что лежало на смятых простынях, смазка, что текла по бёдрам и заставляла кожу ягодиц поблёскивать в утреннем свете, искусанные губы, что распухли и стали ярко-красными и ещё более соблазнительными. Лёжа на животе и поджав ноги к животу, это хрупкое создание смотрело своим туманным слезливым взглядом, пытаясь сфокусировать зрение и разобрать, кто же стоит перед ним. Румяные щёчки, что не могло скрыться с глаз Рейха… Эта картина непорочна и так желанна, заставила его на несколько минут выйти из привычной колеи уверенности, но это всего несколько минут, поскольку жар в паховой области отрезвил влюблённый взгляд на похотливый и жаждущий, рубашка разорвалась под оскрыми иглами когтей и отлетела на пол.       С каждым шагом избавляясь от одежды, он уверенно продвигался вперёд, не переставая рычать, он возвысился над плачущим подростком, сжимая ткань и саму подушку в руках по обе стороны от головы, что вжалась в плечи, наклонившись вниз, ныряя в изгиб плеча, ощущая этот безумный запах, который вскружил ему голову. Клыки с особой жестокостью впились в нежную кожу, прокусывая, под ним послышался писк боли, хныканье и плач. Затвердевший огран тёрся о влажные ягодицы парня, он желал его, он сходил с ума, отстраняясь и слизывая кровь с губ, видя, как на шее осталась ранка и отпечаток его зубов. Дёрнув руку, он разорвал подушку в тряпки, и из неё посыпались маленькие пёришки, рука взяла одну половинку и сжала её в руке, поднимая парня на колени. Рагорячённая кожа омеги соприкоснулась с прохладным прессом и заставила славянина простонать, тело было так слабо, что еле дышало. Рейх возвышается сверху над омегой, обладать ним — сладкая грёза для него, хотев уже приставить орган ко входу, держа украинца за шею и вдавливая его всем своим весом в кровать, но услышал тихий охрипший шёпот: — Это не ты, ты не такой… позволь…       Рейх замер в оцепенении, ему будто дали пощёчину — горящую болючую, но отрезвляющую, боль, с которой прорезала сердце, и наконец пелена пропала с глаз, он увидел, как с невинных розовых щёк скатились слёзы. Он забрал его невинность, его первый раз… так чего же он до сих пор для него остаётся ангелом?       Рука пропала с шеи и отпустила бедро, он будто чувствовал то, что хочет его омежка, будто слышал всё то, о чём он думает. Омега поднялся на колени, выбираясь из-под мощного тела, его бёдра так соблазнительно дрожали, что в комнате помимо шуршания ткани, раздался шумный вздох через нос, нежные пальцы украинца наклонили развернувшегося к нему Рейха и уложили на ещё целую подушку. Опираясь о грудь альфы, он с осторожностью перекинул ногу через его торс, садясь сверху. — Я хочу видеть… твои глаза…       Он дрожал и был так слаб, шептал так нерешительно, но сквозь всё это он даже поверить не мог, что его омега сейчас, спустя такое долгое время отвержения его, практически сам предлагает взять его, он слегка приподнялся одной рукой, беря орган Рейха, что шумно выдохнул и сцепил зубы, а второй, опираясь на его грудь, он не мог оставить его, придерживая дрожащие бёдра, он со стоном ощущал, как возбуждённый член входит в узкое жаркое пространство. За слёзками на щеках, за ладонями, что дрожали, как и их владелец, за глазами, что сверкали драгоценными камнями и за сердцем. Да, он не мог его видеть, но он отчётливо слышал, как в тишине сквозь сбитое дыхание, как оно стучало. Дёрнув тазом, он полностью насадил любимого, и они замерли. Их сердца бились воедино, а глаза — глаза с упоением смотрели на друг друга, тонкие хрупкие, как хрусталь и нежные, как бархат, руки взяли ладони Рейха со своих бёдер, пальчики вместились между пальцев немца, переплетая их и сжимая, будто боясь, что он отдёрнет её. — Не уходи… не бросай… ведь без тебя… дышать я больше и не в силе…